У подножия, «его величества» - Гиндукуша.

Владимир Куртлацков

НАКАНУНЕ ИСХОДА.

Памирским геологам посвящается!

У ПОДНОЖИЯ, «ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА» - ГИНДУКУША!

Когда говорят камни, никнут травы,

А люди немеют!

…Во дворе конторы, разделившись на две команды, геологи вдохновенно сражаются в волейбол, максимально используя обеденный перерыв не совсем по назначению. Мяч послушно держится над сеткой. Мужчины выглядят собранными, играют молча и сосредоточенно, а дамы позволяют себе брать не все мячи, оставляя «тяжелые», но и при этом издают звуки, соответствующие моменту, такие, какие могут издавать только женщины, пугая прохожих на улице, за забором.

Настежь распахнута дверь в одиннадцатую партию, там сотрудники азартно гоняют в нарды – в «короткого». В очереди на вылет толпятся зеваки и советчики.

В камеральных помещениях самоцветчиков знакомая, привычная глазу обстановка – в беспорядочном нагромождении лежат по углам горы с рулонами кальки и миллиметровочной бумаги с рабочими геологическими планами, колонками, графиками горных работ и другими нужными и ненужными бумагами. Среди вороха документации скучает, должно быть, не испорченный арифмометр, символ экономики пятидесятых-семидесятых годов. Стеллажи и подоконники завалены каменным материалом. Забытые на время представительные минералы и образцы вмещающих горных пород припудрены «афганцем» многочисленных сезонов, местами заботливо «укрыты» серебристой паутинкой. По ним легко судить, чем занимается коллектив камералки, не читая названий на входе.

Экспедиция «Памиркварцсамоцветы» в системе Объединения «Кварцсамоцветы» номерная, числилась под номером сто четырнадцать, подчинялась Москве. Создана была в 1937 году с целью поисков и разведки промышленных месторождений пьезокварца для нужд оборонной промышленности и в годы войны уже выдавала необходимое количество ценного сырья с поисковых объектов. Первыми номенклатурными подразделениями организованы были соответственно партии первая, вторая и третья. Труд первопроходцев геологов, конечно же, был нелегок, поскольку месторождения находились за облаками, тем не менее, высотная разведка успешно справлялась с поставленной задачей. Третья партия вела свои работы в тяжелейших скальных условиях Западного Памира, в верховьях Ванча, на высоте пяти тысяч метров, за ледником Медвежьим. Ну, а самым большим месторождением и по сегодняшний день считается месторождение Чечекты на Восточном Памире.

Устроился я к Макару в восьмую партию, которая вела поиски и разведку аметиста, мраморного оникса и редких уже проявлений пьезокварца на территории Таджикистана и Туркмении. В Туркмении работы на мраморный оникс проводились в районе Карлюкских пещер, в карстовых полостях и зонах дизъюнктивных нарушений верхнеюрских известняков.

Определили меня в поисковый отряд к Дроздову Всеволоду Митрофановичу, хотя в целях производственной необходимости работать предстояло на разных участках. Это только подогрело интерес. Макар посоветовал:

– Ты в первый год особенно не суетись, поезди по объектам, присмотрись, войди в курс дела, оботрешься, а там и определишься, чем заниматься.

Я не возражал, возможность увидеть больше меня вполне устраивала.

Митрофаныч – это зубр, корифей геологии, геохимик, открыватель скаполитов в шестидесятых годах на Восточном Памире. В своих воспоминаниях дед любил прихвастнуть о двух кристаллах кондиционного скаполита, найденных им на стадии поисков. О том, что один из них долгое время находился на столе в рабочем кабинете Косыгина. Говорил, что камни были один другого краше, густонасыщенного, розовато-сиреневого цвета величиной с указательный палец. Любоваться ими можно было бесконечно, камни сильно способствовали человеку в понимании мира прекрасного.

Митрофаныч знал толк в этом деле и мог позволить себе иногда такую замудренистую фразу. Хотя не могу уверенно сказать, что именно так звучали его слова, но общий витиеватый смысл фразы примерно был таков. Но начинал Всеволод Митрофанович именно в знаменитой высотной третьей партии на пьезокварце за Лянгарским перевалом, вместе с геологами Климкиным и Лизуном, с тех пор считает себя пьезокварцсчиком.

Когда я знакомился с ним, он был слегка «под мухой». Как потом оказалось – его обычное состояние. Любили они это дело на пару с Парфёновым Юрием Ивановичем, с не менее известным памирским разведчиком. Позже к ним присоединился кореец До, после чего, само собой к ним прилипло определение «Три богатыря». Утро рабочего дня у дедов обычно начиналось со стопаря, что придавало им некий шарм или, если хотите, элегантность. В самом начале они казались загадочными и недоступными, но на поверку оказались простыми в общении и высочайшей квалификации профессионалами.

Первый год большей частью приходилось работать на аметистовом месторождении Сельбур, здесь велась предварительная разведка. Юго-западная часть Тянь-Шаня на Гиссарском хребте у кишлака Сангмила-Боло. Месторождение жильного шестоватого аметиста. В верхней части месторождения открытая карьерная отработка, в нижней части массива – подземные работы, проходка штольни вдоль самой мощной Центральной зоны, с поинтервальными рассечками в крест тела. Перспективными считались также зоны Северная и Дальняя. Совокупная протяженность штольни равнялась двум с половиной километрам.

При подходе к устью встречает привычный шум трепещущегося вентиляционного рукава над головой, под сводом выработки, и ровное журчание слабенького водопритока, рядом с узкоколейкой, бегущего на свободу.

На документации забоя штольни, богатым опытом разведчика, делился со мною Витя До. Процесс этот крайне интересный и увлекающий, наряду с этим, достаточно сложный, с большой долей ответственности. Развертка ствола в пикетажке есть полевой портрет выработки в «разобранном» виде, на котором каждая жилка имеет свое место и направление в пространстве, подчиненное законам геометризации. Надо обладать не только комплексом определенных знаний, но и элементами логики, творческого анализа и, что немаловажно, предельной внимательностью – эти качества способны придавать полную информативность и «товарный» вид выполняемой работе.

Формирование концентраций ювелирного аметиста происходит в тектонических минерализованных трещинах среди вулканогенно-осадочной толщи в поле каменноугольных туфопесчаников, алевролитов и известняков. Рядом обнажается небольшой массив гранитов и гранит-порфиров, являющийся сателлитом герцинского Южно-Гиссарского батолита.

В субмеридиональных тектонических зонах дробления наблюдаются многочисленные кварц-аметистовые жилы с крутыми углами падения от семидесяти до восьмидесяти градусов и сопряженные друг с другом. Выделено десять минерализованных зон длинной от пятидесяти до трехсот пятидесяти метров при мощности от одного до восьми метров. Ширина аметистового интервала в прожилках и жилах от двух до пятнадцати сантиметров.

В местах сочленения жил выделены крупные полости произвольной формы до полуметра в поперечнике, заполненные красной глиной с кристаллами ювелирного аметиста. Размерность аметиста колеблется от светлых фиолетовых щеток с кристаллами один-пять миллиметров до друз с кристаллами от двух до пяти сантиметров. Среди последних встречались и кристаллы ювелирного качества, интенсивно-окрашенные в вершинах.

Память четко фиксирует азарт, который появлялся при ожидании зоны. Когда забой рассечки близок или вплотную подходит к процессу рудоразборки, когда руки и глаза готовы погрузиться в царство великолепия минералов и очарования!

Красивые камни… Они владеют сознанием. Минералы живут с нами в одном мире.

В районе месторождения отмечалась довольно редкая минерализация, встречались жилы с полостями, выполненными черно-фиолетовым кварцем. Основание кристаллов аметистовое, а вершины, соответственно, морионовые. Из таких кристаллов при экспериментальной галтовке и огранке получались довольно любопытные камни.

В полевой сезон восемьдесят восьмого почти до самого Нового Года, мы работали в Ишкашимском районе. Мобильной группой вели поисковые работы на южной экспозиции Шахдаринского хребта и легкое неглубокое бурение двух профилей по кварцевым жилам, выходящим южными флангами на вертолетную площадку Ишкашимского погранотряда.

Но все по порядку. Летим с Митрофанычем из Душанбе в Хорог на Як-40. Для самолета такого ранга – это самая трудная авиатрасса в мире, в узком коридоре над Пянджем. Сотни часов должен налетать вторым пилотом опытный уже летчик по этой трассе. И все равно гарантии нет, что он будет летать здесь самостоятельно.

Изначально полет проходит над Восточным Таджикистаном. Внизу хлопковые поля Гиссарской долины, рассеченные оросительными каналами на ровные прямоугольники, похожие сверху на кусочки акварели в коробке для красок, темные пятна садов, каменное ложе Кафирнигана, Ордженикидзеабад и окружающие кишлаки. Промелькнуло Пулисангинское ущелье, Нурекская ГЭС… Набирая высоту, самолет пересекает Дарвазский хребет, сначала предгорья, холмы, потом скалы, потом черные горы с густыми пиками вершин, а потом начинаются и заснеженные высоты, седловины, ледники. Самолет идет вдоль границы, у Ванча круто поворачивает вслед за изгибом Пянджа на юг, пересекает Ванчский, а вскоре и Язгулемский хребты.

Небо ясное, без «афганца» – видимость «миллион на миллион». Видны все вершины Памира: и пик Ленина на границе с Киргизией, и пик Коммунизма, и вдали снежные высоты Кашгара, Карокорума и Гиндукуша «за речкой».

У Рушана неожиданно и резко снижаемся. Самолет несется вниз, прямо на скалу, на Рушанские Ворота, которые закрывают стекла иллюминаторов. И когда, кажется, столкновения не миновать, пилот в плавном повороте выводит самолет из «пике» и как-то боком вгоняет его в Рушанское ущелье, в Пянджский крутой каньон. Теперь до самого Хорога все шестьдесят километров лететь в тоннеле гор, следуя поворотам могучей реки.

Весь полет длится всего сорок минут. Хорог открывается неожиданно за тесниной. Развертывается широкая долина Пянджа, самолет идет все ниже и ниже над кишлаками, над границей, над рекой, а вот уже выскакивают знаки близкого аэродрома. Полоса.

Рушанские Ворота – это особенное место с непредсказуемой аэродинамикой.

В аэропорту ожидала машина с Парфёновым. Деды хлопнули по рюмашке за встречу, смахнули капли доброй влаги, задержавшейся на бороде, разместились в машине согласно статуса, и покатили.

При подъезде к Ишкашиму долина становится шире, отодвигается Афганистан. Сплошной стеной стоит на том берегу реки громада Гиндукуша. Видны его семитысячные вершины, на их склонах берут невидимые истоки Инда.

За Ишкашимом, над рекой – груды развалин, башни, стены циклопической кладки. Это легендарная крепость Кахкаха, которой не менее двух тысяч лет. Кахкаха названа по имени царя комадов-сиахпушей, огнепоклонников – народа, населявшего эти места. Крепости на границе оседлого земледельческого мира закрывали проходы из мира кочевого. Здесь можно говорить о подлинном слиянии элементов природной обстановки и фортификации.

Рядом, неподалеку, пещерный город, еще более древний, чем грозные крепости.

Развалины еще одной крепости Замр-и-аташ-Параст, взметнувшейся на непреступном выступе скалы у кишлака Ямчун. Еще более грозной и более крупной крепости. Это земли Вахана, некогда самостоятельного ханства. Названия кишлаков коротки и звонки как медь: Вранг! Зонг! Муг! Рын! Ямг! Названия эти такие древние, что едва поддаются расшифровке.

В Ямге до сегодняшних дней сохранился каменный календарь, сработанный в девятнадцатом веке. Через круглое отверстие в камне по-разному проходит солнечный луч. По календарю сверялось время сельскохозяйственных работ.

Кишлак Рын знаменит тем, что его жители еще помнят такой древний язык, который уже нигде не сохранился. В сотне километров на восток от Ишкашима, Пяндж делится на Вахандарью, которая несет воды из Афганистана, и Памир, по которому проходит государственная граница. Погранцы по-свойски называют реку Памиркой. Памирка начинает путь из высокогорного озера Зоркуль на Юго-Восточном Памире. На Зоркуле, к сожалению, побывать не пришлось.

В Вахане с середины дня всегда ветер. Начинается внезапно. Вдруг как поземкой пометет, понесет, завертит песок. «Бад-и-Вахан» – ваханский ветер. Он дует вверх по долине Пянджа, переносит огромное количество белого песка, собирает его под скалами, наметает барханы вдоль долины, с тугаями густо заросшей облепихи. К вечернему солнцу, ветер, запутавшись в облепиховых колючках, стихает.

В виде некоторого отступления, хочу вновь вернуться к Памирской провинции оптического сырья с высотными месторождениями Западного Памира. Добыча и разведка ценного камня в Ванчском районе велась с довоенных времен и была завершена в начале семидесятых годов в виду того, что уже отсутствовала острая необходимость получать пьезокварц «любой ценой». Большие высоты, труднодоступные скалы, нечеловеческие условия труда и быта и, как следствие, беспрецедентная себестоимость сырья, в конце концов, сыграли свою роль этого логического финала.

Промышленные требования к пьезокварцу и оптическому кварцу и их стоимость значительно выше ювелирного. Так, кристаллы горного хрусталя должны быть достаточно крупными, идеально прозрачными, без окраски, не содержать включений и трещин. Хрусталеносные жилы памирской провинции в докембрийских кремнистых метаморфизованных формациях, образовавшиеся в альпийскую переломную эпоху тектономагматической активизации, содержат ювелирный горный хрусталь в небольших полостях и занорышах. Митрофаныч рассказал о том, как начинал здесь в молодости. Тогда еще существовал жесткий, сталинский план. Оптические кристаллы длиной в двадцать-двадцать пять, реже до тридцати сантиметров, считались делом обычным. При избыточном количестве сырья делали «нычки» впрок, оставляя под нарами на следующий месяц.

А еще поведал производственную историю начала семидесятых годов, которая, обрастая новыми деталями, превратилась в легенду. Все началось на буровой скважине, одного из горных массивов в верховьях Ванчской долины. Разведчики, несмотря ни на что упрямо забирались выше и выше. При документации в керне обнаружился кристалл пьезокварца, вертикально выбуренный по оси керна. Переполоха было немало!

Я наблюдал этот образец керна в музее нашей конторы.

В оперативно-сжатые сроки составлен был проект на проходку штольни. Устье выработки находилось в удобной близости от ствола скважины. Расчетная длина определялась в сорок метров. Геологи в предвкушении потирали руки… Если уж в керне выбуривается такой красавец, что же тогда находится в недрах!? На последних метрах забой подводили аккуратно, без взрывов, только с рудоразборкой. В итоге обнаружилось непредставительное гнездышко с несколькими аналогичными кристаллами. Разочарование было не меньшим, чем восторг, предшествующий, ему. Штольню били еще полсотни метров безрезультатно и закрыли. Пустышка!

В августе я помогал Парфёнову в Ишкашиме. А в середине месяца выводились первые «интернациональные» части из Афгана. В Ишкашиме располагался один из «отстойников». Тяжело было смотреть на обожженные лица, души и глаза молодых ребят, опаленных войной.

Работая на Памире, рядом со странной войной, Юрий Иваныч сильно переживал все эти годы. Он в начале семидесятых годов – еще при короле Закир-Шахе, три года проработал в феодальном Афганистане на объектах с мраморным ониксом и бадахшанском лазурите. Попыхивая сигареткой, Парфёнов рассказывал вечерами о том, какими миролюбивыми были афганцы, с каким трепетом и благоговением относились тогда к «шурави». Как могли, не задумываясь, отдать гостю последнюю лепешку. А потом в благодатном самоцветном крае грянуло кровавое десятилетие.

Многого стоят такие благостные моменты, чувствуя настроение Юрия Ивановича, я затихал, и внимательно слушал. Любопытство пробирало до мурашек на коже. На то время разве мог, кто предположить, что то же самое произойдет и в Таджикистане, уже через несколько лет. Что в 90-х годах, когда Парфёновы переберутся в Новосибирскую область, от потрясений, связанных с проблемами переселения, не выдержит сердце Юрия Ивановича, а потом не станет и Тамары Георгиевны – замечательных, добрых и мудрых геологов.

В конце августа один из станков бурил рядом с кромкой «рифленки» вертолетного «крыла», расположенного на берегу Пянджа. На скважине произошел обрыв, снаряд достать не смогли. Скважину «закрестили» и передвинулись на следующую точку, в пятидесяти метрах на север.

И в тот день бурение шло по плану, без каких либо проблем. День ясный. Вертолетная площадка пуста, все борты на той стороне – «на работе». Спарка самолетов вынырнула из-за Гиндукуша и скрылась за Ишкашимом, вниз по Пянджу.

– Пакистанские! – с улыбкой пошутил Рахмон, стоящий на рычагах.

Самолеты развернулись над Хорогом. Первая бомба рванула перед Ишкашимом, на входной заставе. Вторая – на «рифленке», край воронки от взрыва находился в трех метрах от аварийной скважины, глубина воронки составляла более пяти метров. Третья упала и громыхнула в Пяндже. Ввиду явной бестолковости, бомбежка походила на устрашающую акцию, никто не пострадал, но по нервам удар нанесли неплохой.

Вертушки, возвратившись вечером «из-за речки», осторожно, стараясь не «толпиться» заходили на посадку. Три пары «восьмерок» сели боевым порядком на площадке. Два «крокодила» МИ-24 пристроились сбоку. На поле уже проводились восстановительные работы. К утру, полоса выглядела в наилучшем виде. Машины парами, взлетая по-самолетному, снова уходят на задание, но две остаются на боевом дежурстве в расположении части. Военные вертолеты летали в любых погодных условиях и даже ночью. Машины уходили рано утром, возвращались вечером. В течение дня, в Афгане пользовались аэродромами подскока, для пополнения боекомплекта и дозаправки топливом.

Из части пришел полковник – особист и, не вдаваясь в подробности, сказал, чтобы не паниковали и продолжали работать. Вообще-то странный дяденька, мы и без его хлопот продолжали «сверлить», вот если бы он потребовал свернуть бурение, в этом приказе логика была бы, безусловно. А так…

В начале сентября я вылетел в Душанбе. В отпуск. В реактивном, динамически устойчивом ЯК-40, здесь летать еще, куда ни шло, а тут пришлось лететь на АН-2 из Хорога. Лететь в этой «птичке», прямо скажу – это что-то с чем-то! Резкими рывками столкнувшихся восходящих потоков самолет швыряет вверх и вниз как перышко. В раскрытую дверь пилотской кабины видно, как оба летчика напряженно держат штурвалы, пытаясь выровнять машину. В такой болтанке душа едва удерживается… А до правой стенки «ворот», кажется можно крылом коснуться. При выходе из Рушанских ворот самолет делает крутой левый разворот. Горизонт куда-то заваливается. Машина чуть ли не вертикально «упирается» крылом в Пяндж. Кажется, вот-вот она скользнет вниз…

Ветровой сдвиг или неожиданный туман, который может закрыть видимость, когда до скалы менее пятидесяти метров, да и «афганец» – вот условия для полетов. Кстати, взлет из Хорога и выход из коридора еще труднее, чем посадка. Особенно когда воздух раскален и когда двигатели не тянут. Поэтому самолеты взлетают только вечером, когда спадет жара, тогда увеличится подъемная сила, и они взлетят один за другим.

Многие жители отдаленных кишлаков и поселков летают теперь по местным, воздушным линиям, а на Памире были времена, когда летчики уговаривали первых пассажиров лететь бесплатно.

На борту «Аннушки» летели погранцы – дембеля весеннего призыва. Ожидая замену, парни переслужили по несколько месяцев на одной из далеких Памирских застав. Когда пассажиры прибывшего рейса вышли на летное поле в Душанбе, бойцы сняли фуражки и помахали ими на восток – без особой грусти, прощаясь с Памиром.

Дома. Ребенку без малого, четыре года, он впервые приводит в дом девочку из соседнего подъезда. Все делает красиво и безапелляционно: открывается входная дверь, заведя ее за руку, произносит:

– Мама, папа это Полинка!

Классика! Я потянулся за фотоаппаратом…

Максим, наш маленький философ. Он любопытной фразой поставил точку в семейном мероприятии, которому было место в нашей, уже, Пермской жизни. Мамочка хоть и решительно оставила учебу в Пермском Хореографическом Училище, через несколько лет об этом пожалела. Ведь была талантлива, преподаватели приходили домой, и уговаривали родителей повлиять на Танюшку. В тот момент все было бесполезно. В связи с тем, что она заново открыла и пронесла по жизни любовь к балету, к этому прекрасному искусству, решила «отыграться» на ребенке.

В первые школьные годы хореография в Гайвинской школе искусств. Не заладилось, оставили. В десятилетнем возрасте пробовали поступить в Пермское Хореографическое Училище, и здесь неудача. У Максима в детстве была не пропорционально большая голова. Хотя в виду того, что мальчишек всегда поступало не много, шанс на поступление все же был не маленький. И тем не менее. После объявления результатов у мамочки глаза были на «мокром» месте, переживала как большую беду. Я отнесся спокойно, поскольку реально оценивал ситуацию. А Максимка, гладя маму по голове, выдал бесподобные слова:

– Мама не переживай, сбудется в третьем поколении…

Ну, что же, не даром говорят: «Все, что не делается, все к лучшему! Коль балет нас «продинамил», значит никогда не поздно взять азимут в страну под названием геология…»

…Что ни говори, а все ж происходят в жизни яркие незабываемые моменты.

Путевка в круиз досталась абсолютно случайно. За десять чудесных дней мы проплыли под белыми парусами по Адриатическому, Ядранскому – в старину, морю от Сплита до Дубровника и обратно, причаливая в райских уголках на островах и побережье. Карбонатное побережье, белый цвет Динарских гор экзотически контрастировал, с синим морем.

Какое-то время параллельным курсом шел парусник с голландцами. В восемьдесят восьмом году Советские футболисты продули голландцам финал (не помню чего, кажется кубок УЕФА, да не важно) со счетом два ноль. На полуострове Пелешац состоялся матч-реванш между русскими и голландскими туристами. Мы выиграли восемь три, нас распирало от гордости. Парусник походил на корабль счастливых идиотов… А вечером женушка умудрилась сесть в кактусы, и конец дня был занят тем, что я помогал выбирать мелкие иголки из… Что-то похожее на ёжика…

В деревенских местечках побережья отмечается щедрое радушие, везде торгуют красно-рубиновым и белым солнечным вином. Не дорого. И, как правило, продав первый кувшин, непременно составят вам компанию, а далее выставят один, да другой – уже бесплатно, в качестве угощения. Беспредельная доброта и щедрость по отношению к русским. И, конечно же, безграничное уважение. Важно суметь выдержать дипломатичную линию – и не обидеть отказом, и не увлечься угощением, поскольку на легкое, утреннее недомогание накладывается порой совсем не слабенькая, штормящая волна и приятное утро превращается в банальную тошниловку.

Татьянка удивительным образом понимала речь береговых сербов, да и отчасти хорватов. Где-то слова похожие, где-то чувствовала интуитивно. И, очень даже легко общалась с жителями красочной Далмации.

Плавание просто сказочное! Впечатляла историческая культура! В Сплите еще в целости крепостной дворец императора Диоклетиана, который – по легенде, устав при правлении от своего двора, удалился на один из отдаленных, адриатических островов. На просьбы о возвращении, ответил своим, бывшим подданным: «Если бы вы видели, какую я вырастил капусту, вы бы не просили меня об этом!»

И в Дубровнике прикоснулись к памятникам древней цивилизации. В старом городе оставалось дееспособным сооружение водопровода, которому насчитывается более 2000 лет, но чертежей и схем не сохранилось. Гид грустно сказал о том, что если предположить разрушение водопровода, то восстановить его будет невозможно. И ведь разрушили! Тогда, конечно, в Югославии было все в порядке, а в 90-е годы разрушили страну, культуру и города с их памятниками. Мостарский мост, оригинальная конструкция которого четыреста лет благополучно соединяла христианский и мусульманский берега, в одночасье был уничтожен взрывом. А ведь как это замечательно! если есть мост между людьми.

Недавно господа из-за океана во главе с Клинтоном внесли в это дело, свою решающую роль. Маниакальная, какая-то манера у янкесов, любителей двойных стандартов – вмешиваться в чужие дела, за сербов втройне обидно.

Дубровник. Один из самых прекрасных городов Адриатики, о котором великий Бернард Шоу сказал: «Если есть рай на Земле, то это Дубровник».

Старый Дубровник обнесен крепостными стенами с бастионами. Перед нами главная улица, которая пересекает весь исторический город от западных ворот до восточных. Вся улица вымощена отшлифованными белыми каменными плитами, они блестят и искрятся в лучах солнца. Когда стоишь в начале – у западного форта, ворот в город, то отчетливо виден противоположный конец этой недлинной улицы с силуэтом часовой башни на фоне неба. От этой улицы отходят влево вверх четырнадцать параллельных очень крутых переулков-ущелий, доходящих до городской стены-крепости.

Мы повернули на одну из этих узких улочек, ее ширина примерно полтора метра. Если встречаются два пешехода, то одному надо посторониться, что бы мог пройти другой. По стенам трехэтажных домов змеятся вверх и скрываются там виноградные стволы, словно лианами опутавшие старинные здания, тесно прижатых друг к другу. Здесь ценится каждый дюйм территории. Фасады их узкие, трудно понять, где кончается один дом и начинается другой. На стенах некоторых сохранились гербы их некогда состоятельных владельцев.

Прохожие встречаются очень редко. Вот, не спеша, поднимается почтальон, стучит в окошко и, передавая письмо, громко перебрасывается несколькими фразами с жильцами – наверняка он знаком с каждым из них. Навстречу нам проходят две молоденькие монашки в черной одежде, с белыми накидками на голове. Хо-ро-ше-нь-кие… Но монашки!

Еще в XV – XVII веках, весь город был опоясан стенами шириной четыре-пять метров с четырнадцатью башнями и двумя грозными фортами. Благодаря мощным укреплениям Дубровнику на протяжении нескольких веков удавалось сохранять относительную независимость. С XIII по XVII века существовала Дубровницкая республика, территория которой, помимо города охватывала узкую полоску Далматинского побережья. Торговый флот ее соперничал с венецианским. Республика была важнейшим культурным центром на Балканах, а ее столицу, в те времена называли «славянскими Афинами».

Перед дворцами на небольшой площади возвышается колонна Орландо, на флагштоке которой в XV веке развевался флаг республики. В нише колонны – статуя Орландо – военного стража города в рыцарской одежде. Здесь когда-то провозглашались указы сената, теперь же у подножия колонны сидят уставшие от впечатлений туристы из Душанбе и кормят голубей.

До начала гражданской войны и вторжения истребителей Клинтона в воздушное пространство Югославии, старый Дубровник охранялся государством как заповедник.

…С некоторым сожалением покидаем город-сказку и, миновав городские ворота, сразу возвращаемся в привычный деловой двадцатый век.

Великолепные закаты и рассветы творила природа над Адриатикой. Поутру Татьяна обычно дрыхла, я же проводил время на верхней палубе. Не хотелось пропускать ни одной минуты красочного зрелища в плавании. И так в течение всего времени, постоянный недосып на паруснике. Потом отсыпался в своей державе.

После отдыха на теплом море мы полетели на свадьбу Тани Крыловой, после которой она стала Девятковой. Вот на этой свадьбе-то мы с Лабутиным и сдвинули стаканы! Хорошо это дело шло под молодых цыплят, которых наготовила тетя Валя – Танина мама.

Как известно, свадьба дело веселое! Поэтому, когда Саша – жених, запел грустные песни под гитару, мы с Андрюхой, взяв надежного средства – по флакону водки и вина, подсели к «молодому» с двух сторон. Старались поправить настроение, поделиться небогатым опытом. Хотелось успокоить, что все пройдет… Но нас быстро отогнали рассерженные мамы. Оставалось продолжать знакомство «на двоих!» Вернее на троих. Свадьба состояла из трезвенников, кроме нас с Андреем и папы невесты – дяди Саши, он был нормальный.

Андрей с Олей утром возвращались в Кушву, а мне жених «отомстил». Поднял нас в четыре утра, и под его руководством, состоялся выезд с походом на гору Азовку, в Полевском районе у деревни Зюзельки. Для меня, правда, это был «выполз». В лес вели четырех баб, две из которых были беременными. Оригинальный выход. Хотя у костра было тепло, в прямом и в переносном смысле. Кроме двух Татьян, с нами ходили две Наташки – Соколова и Обухович. Наташки были веселые и немножко беременные!

Вот и у Тани Крыловой на свадьбе была изюминка! Вернее две «изюминки».

В Ишкашим возвращался с попутным бортом МИ-8 до Хорога.

Но прежде чем прибыть в Хорог, вертушка должна забросить ребят из Гидромета на Сарез и смену на ледник Федченко. Машину вел Витя Петренко, поэтому проблем с вылетом в порту не стало, меня пригласили на борт, несмотря на значительный перегруз.

Разбег по самолетному. Взлет! Полет над знакомыми местами.

Сверху не перестает удивлять яркость и чистота памирских красок. Солнце – щедрое и слепящее, небо – густое и синее, снега гор – сверкающе-белые, скалы – серые и коричневые, зелень тополей – сочная и свежая. Природа собрала здесь все цвета радуги и забыла только красный. Но среди золотистых и зеленых полей, радостными и яркими фрагментами выделяются красные платья женщин горянок.

Подсели в Рушане, залив баки ушли по Бартангу. Бартанг в переводе с Памирского – узкое ущелье. Потом отвернули по притоку Бартанга – Кударе, затем – Танымасу. Сердце Памира – Танымас в переводе звучит: «Ты меня не узнаешь». Долина Танымаса – один из самых глухих углов Памира. У памирцев бытует легенда, что здесь обитает загадочное племя, убивающее или захватывающее в рабство любого, кто сюда забредет. До революции, когда большая часть Памира оставалась неисследованной, даже ходили слухи, что в верховьях Танымаса, Язгулема, Ванча, якобы живет таинственное племя карликов

С вертолета хорошо виден Танымасский перевал, называемый «Танымасской Лапой» – ледник здесь перетекает через скалистый водораздел в долину Танымаса, создав короткий язык, давая исток Танымасу. На окончании «лапы» поблескивали на солнце несколько мелких озер, по которым плавали отколовшиеся от ледника миниатюрные айсберги.

Чай пили на легендарной станции «Ледник Федченко». Историю создания станции в 1932 году, хорошо поведал в своей книге участник Таджикской Комплексной Экспедиции писатель Лукницкий: «Решено было: строить станцию капитально, с отдельными комнатами-каютами для каждого из зимовщиков, с настоящей лабораторией, хорошей радиостанцией, со всем тем необходимым, что способствовало бы как успеху научных работ, так и хорошему физическому и моральному состоянию зимовщиков.

Проект станции был составлен инженером Блезе. Ему же было поручено, и руководить на месте строительства. Обсерватория строилась в Ташкенте с тем, чтобы в разобранном виде перевезти ее по железной дороге в Ош, а оттуда вьюками и на руках доставить за четыреста девяносто километров на ледник. Поэтому каждая деталь должна была весить не более сорока килограмм… Сама станция весила четыре тонны, а приборы, запасы топлива и продовольствия на год еще девяносто шесть тонн… Для перевозки грузов требовалось свыше трех тысяч вьюков, сто восемьдесят восемь верблюдов и шестьдесят лошадей. Все грузы перебрасывались вьюками из Алтын-Мазара на ледник».

Станцию строили на ригеле – скальном обнажении. «Отряд строителей и научных работников, с частью самых необходимых грузов двадцатого октября достиг ригеля, выбранного как место строительства обсерватории. Люди и лошади были изнурены.

Научные работники расчистили площадку для метеорологических приборов, и через день – двадцать четвертого октября – систематические наблюдения начались… К третьему декабря были произведены последние наблюдения. На рассвете следующего дня метеорологи и строители двинулись вниз по леднику, оставив на ригеле поставленный за полтора месяца каркас здания… Только двадцатого августа следующего года возобновились работы на строительстве станции…

По-прежнему не было воды. Строители экономили воду даже для питья. Из-за отсутствия воды долгое время стояли бетонные работы… К седьмому ноября строительство станции было закончено. Над ледником, на скале возникло приземистое, сплошь покрытое оцинкованным железом здание… Из больших окон, часть которых приходится над самым краем скалы, открывался вид на все стороны: вверх и вниз по леднику Федченко змеились морены его главного русла… Общая полезная площадь всех двадцати шести помещений этой удивительной обсерватории равнялась ста тридцати шести квадратным метрам».

Для полноты понимания и ощущения этого фантастического места на Земле, приведу еще архивные записи из дневника первого начальника станции В. М. Бодрицкого:

«Девятое декабря 1933 года. Эллингообразное здание обсерватории готово. Чередующиеся слои кошмы, фанеры, дерева и воздушных пространств заключены в сплошной непроницаемый железный панцирь… Наша «тихая обитель» может противостоять ураганным шквалам ветра, полярной температуре и с успехом выдерживать массу снега. Через восьмислойные стекла проникает к нам свет. Удобообтекаемая форма обсерватории смягчает порывы ветра.

Двадцать седьмое декабря 1933 года. Громадные сугробы завалили здание совершенно. Всю ночь откапываем верхний люк – единственный выход наружу… Штормовой трос, при помощи которого мы ориентировались, идя к приборам, занесен.

Пятнадцатое июня 1934 года. Продукты иссякают. Остались мука, рис, соль, сахар. Овощей и жиров нет. Бладыко, Шарова, а затем и я заболели цингой.

Второе июля 1934 года. Пришла смена».

Конечно это уже история! В современных условиях изменились и быт, и график пребывания на станции, и доставка смены, оборудования, продуктов. Неизменным только остается ощущение Арктики, здесь, на крайнем юге!

Историческая летопись станции хранит в своих анналах трагический, но уникальный по своей природе случай, в котором и здесь главную роль сыграл станционный повар (имеется в виду пополнение статистики подвигов именно поварами, ежели учитывать повара Абалаковской экспедиции). Эта быль своей нереальностью, больше походит на легенду, на фантастику. История подана гляциологами на станции, поэтому за достоверность не ручаюсь.

Приключилось это в послевоенные годы. Повар вышел из станции с ружьем, прогуляться вверх по леднику. А… «вернулся» только через тридцать лет! в середине семидесятых годов. Произошла капитальная подвижка в теле ледника и прямо перед самой станцией открылась огромная трещина в его теле. В трещине стоял повар, хорошо сохранившийся в замороженном виде. Стоял в ровной и непринужденной позе, всем своим лихим видом, давая понять, что выходил только погулять. Вернее – ну, ничего себе сходил погулять!.. Учитывая среднюю скорость ледника Федченко не трудно подсчитать, какое расстояние преодолел он, уходя от станции…

Дробный и волнующий гул, набирающего обороты вертолета… В предчувствие бросаю последний взгляд на красивейший уголок планеты. Возле ригеля снег на леднике лежит пятнами, раскрытыми пастями темнеют трещины глубиной в десятки, а то и сотни метров. Гордо и спокойно течет ледяная река, начиная свой путь на склонах шеститысячников и заканчивая его ниже трех тысяч метров над уровнем моря.

Мощность льда – только вдуматься – в его среднем течении достигает тысячи метров. Средняя ширина ледника около двух, а в отдельных местах достигает пяти километров. В центральной части ледник плавно завершает поворот на северо-восток и дальше течет прямым стволом неся на себе пять морен, которые как насыпи шоссейных дорог, высоко поднимаются над чистым льдом. У ледника около ста притоков, самый мощный и представительный из них ледник Бивачный.

Увиденное сверху ошеломляет! Ледник Федченко – гигант, равных которому нет в мире. Уникальное произведение природы на неаполитанской широте – южнее сороковой параллели, на которое не надоест смотреть…

После ледника летим на, не менее, легендарное и знаменитое Сарезском озере.

Сарез – это памирский Китеж - град. Под хрустально - чистыми водами озера лежит старый кишлак. Здесь тихой холодной ночью с пятого на шестое нахуна (февраля – месяца мужского ногтя) 1911 года, в небольшом мургабском кишлаке Усой, произошли события, сделавшие его известным – уже после мгновенной гибели – на весь мир.

В ту ночь содрогнулись горы, загудели, посыпались лавины, полетели камни. Огромный кусок горы со склона Музкольского хребта, с неожиданной легкостью сорвался с места и, набирая скорость, всей шестимиллиардотонной массой рухнул в долину, погребя глубоко внизу и кишлак, и людей, мгновенно перегородив русло Мургаба. В узкое ущелье реки обрушились и были заклинены в нем огромные кристаллические глыбы. Плотина высотой почти в семьсот метров родилась в несколько мгновений. Когда, через несколько дней, осела пыль, все было кончено.

Камни обильно сыпались еще лет пятнадцать, а в некоторых местах, особенно в месте отрыва породы от склона, камнепады летом наблюдаются по настоящее время. Поэтому исследователи в северной части завала держат плоты и лодки подальше от склона, во избежание бомбежки камнями, с гудением летящими в воду.

Случайно остались в живых только старик да два молодых человека, отправившиеся в гости в соседний, верхний кишлак Сарез на праздник. И одна женщина, которая спустилась в нижний кишлак Рухч, по счастливой случайности жена одного из тех двух парней. Остальные Усойцы остались лежать под каменной толщей.

Озеро следовало бы назвать Усойским. Кишлак Сарез стоял выше по течению. Его затопило позднее, когда озеро стало стремительно наполняться.

Об Усойской катастрофе в Хороге узнали с опозданием в полтора месяца, так как землетрясение разрушило овринги, по которым тогда ходили вдоль Бартанга и частично Пянджа. Хорогским постом с 1912 года командовал капитан Шпилько, до этого занимавшийся маркировкой русско-китайской границы на Восточном Памире. Под его началом находился небольшой казачий отряд. Донцам, в ту пору поручалось охранять границу Империи в высоких горах Памира.

Григорий Андреевич Шпилько, в октябре 1913 года составил карту Сарезского озера, первым промерил глубины и обосновал предположение о том, что уровень озера остановится на определенной высоте, и не будет заливать, как было опасение, другие кишлаки, а воды Мургаба станут просачиваться между крупными глыбами в верхней части завала.

В 1911 году вода прибывала на тридцать пять, в 1915 – на восемнадцать, а в 1934 – на десять сантиметров в сутки. Над Сарезом, оставленном жителями, теперь двухсотметровый слой воды. К 1913 году длина озера достигала двадцать восемь километров, к концу тридцатых годов – семьдесят пять километров, уровень озера установился в сорока метрах от кромки завала. В конце восьмидесятых годов уровень озера повышался на двадцать сантиметров в год.

В узкой чаше Сареза накопилось около восемнадцати кубокилометров чистейшей воды. Из-за накопленного гигантского объема воды, естественно возникает опасность ее прорыва. Опасность, которую представляет Сарез, осознавалась всегда. На километровой высоте над урезом воды зияет трещина, она, как бы оконтуривает огромный участок склона до полутора километров. Один из древних разломов привязанный к основной тектонической линии Памира заложенной в эпоху герцинского орогенеза. Трудно подсчитать объем опасного участка, но если он рухнет, то на озере поднимется гигантская волна, которая не только перехлестнет Усойский завал, но и подвергнет его колоссальному динамическому потрясению. Тогда завал может не выдержать. Удар волны может быть такой силы, что пройдет по всему Бартангу, Пянджу до Амударьи. Хотя, соскальзывание склона в разломе возможно лишь в случае сильного землетрясения.

После землетрясения 1911 года Бартанг остался без воды. Лишь через несколько лет – в 1915 году сквозь завал начала просачиваться, фильтроваться вода. Год от года ее становилось больше, и постепенно бурный Бартанг снова занял свои позиции в каньоне.

Еще недавно Бартангское ущелье было практически недоступным. По оврингам, висячим мостикам из хвороста и камней пробирались сюда. Бартанг и сегодня Бартанг! Жизнь на конусах выноса, под осыпями, под напряженный шум реки.

С вертолета хорошо виден черный завал, перегораживающий узкую долину, за которым сияет лазуритовое озеро, являющееся нашим современником – в геологическом смысле.

Приземлились на Ирхтском заливе в расположении метеостанции. Из вертолета резво и кучно посыпались, отстоявшие вахту Федченковцы, вместе с прилетевшей сменой на озеро, потянулись на метеостанцию к коллегам. Рядом стоял полевой лагерь гидрогеологов. Саня Красотин позвал обедать вместе с экипажем. Пилоты закрыли машину на «клюшку» – повесив обыкновенный навесной замок, и мы пошли в гости к озерникам.

Красотин кормил нас сарезской зайчатиной. Зайцев в окрестностях озера водилось видимо-невидимо. За обедом немного пообщались, он расспрашивал, как дела на новой работе. Разумеется, что жаловаться или сетовать мне не было нужды.

Книга Александра Шейнина «Полынов уходит в прошлое» – прототипом содержания которой, явилось Сарезское озеро – в детстве была зачитана до дыр. Думаю, что у каждого пацана, грезившего в детстве путешествиями по неведомым землям и странам, эта книга являлась одной из первых на книжной полке. Но то, что я буду когда-нибудь стоять на берегу легендарного озера, изолированного от множества людских глаз – такого, даже в детских мечтах привидеться не могло.

Немного посидев на берегу, я зачерпнул в пригоршню студеной воды, плеснул в лицо. В это время из-за Ирхтских гор разбежавшиеся облака открыли воспаленное солнечное око, пахнувшее теплом в лицо. На контрастах света и глубоких теней четко выделялись на фоне неба вершины Музкольского хребта, с отчерченной снеговой границей. Снизу горное сооружение прикрывала цокольноя терраса. С неимоверно высотным масштабом.

Профессор Агаханянц Окмир Егишевич, посвятивший жизнь исследованию Памира и Сареза в частности, в научно популярных трудах излагает: «Грустно было так быстро расставаться с чудо–озером немыслимой красоты, чистоты и глубины. Я испытал настоящее потрясение от великолепия озера и его берегов, иссеченных заливами – устьями впадающих в озеро крупных рек. Интенсивно синяя, как бы светящаяся изнутри вода, отражения в ней гор, сами горы и узкая полоса завала в нижней части озера, обозначавшая как бы ступеньку вниз – от мира воды в другой, скально-засушливый мир долины Бартанга – таков Сарез-красавец».

В трудах профессора поведано о том, что по берегам Сарезского озера встречаются растения эндемики – виды, более нигде не встречающиеся – ломонос сарезский, береза мургабская, марь бадахшанская и другие. Кроме этого, в одном из ущелий обнаружена самая высокорасположенная в Советском Союзе роща тополя памирского, причем тополь здесь имеет небывалую для него стланиковую форму роста.

Землетрясение одиннадцатого года нарушило законы природы. Змеи, скорпионы жили прежде до высоты 2800 метров. Уровень воды озера, возникшего в перегороженной завалом долине, в течение двух-трех десятков лет непрерывно поднимался. Вода гнала вверх обитателей склонов: змей, ящериц, скорпионов, грызунов. Это озеро сместило, спутало зональность живности на огромном протяжении.

Пора! пора улететь. Красотин провожает до вертолета, крепко жмем друг другу руки.

Ноги коснулись трапа, поднимаюсь и устраиваюсь в салоне.

Вертушка совершает большой круг над чудом природы, над уникальным озером бесподобной и несказанной красоты. С вертолета хорошо видно озеро Шадаукуль. Шадау. Озеро является малым братом Сареза, оно образовалось одновременно с ним. Усойский завал преградил течение не только Мургабу, но и небольшому левому притоку, вливавшемуся в Мургаб как раз напротив кишлака Усой. А ванна Сарезского озера наполняется тридцатью шестью притоками, бывшими, когда-то притоками Мургаба.

В двадцатом веке не мало копий было сломано вокруг судьбы Сарезского озера. Предлагались варианты и частичного забора воды для спасения Аральского моря. Бартангцы в этом случае говорят, что взять воду из Сареза, это все равно, что подоить тигрицу, еще неизвестно чем все обернется.

В нынешнем – третьем году, с Сашкой Красотиным у меня произошла любопытная встреча. Неожиданная, как и вся наша жизнь. Произошла она на Московской кольцевой дороге, когда мы везли шахтный комплекс из Тулы. Водитель, беспокойно поглядывая в боковое зеркало, спросил:

– У тебя в этих краях есть знакомые с иномаркой?

С недоумением я дал отрицательный ответ. Он говорит, что минут десять идет за нами и подает сигналы. «Опель» в это время пошел на обгон, в салоне мелькнула знакомая «рожа», остановился, метрах в ста. Остановились и мы. Из легковой машины вышел Сашка. Улыбается с хитрой мордой! А я откуда мог знать, что он ездит на иномарке. Значит, растет благосостояние у Красотиных. Он на выходные дни мотанулся во Владимир к брату Валере.

Подошел, обнялись. Говорит:

– Смотрю в КАМАЗе сооружение оригинальное, наверняка думаю, эту штуку наш Пермяка везет, я то думал, вы два дня как уже уехали.

Пригласил на ночевку во Владимире, к брату. Попрощались.

Но в тот день мы прошли и Владимир и Нижний. На трассе не отвлекаются.

Пообедав, вылетели в Хорог.

В порту Хорога, машина с лазурита Ляджвар-Дары встречала ребят десятой партии, прилетевших на Як-40. Пообещали подбросить до Ишкашима после доставки и разгрузки груза и людей на объекте. Хотя крюк большой и неудобный – с Шахдары нужно возвращаться опять к Хорогу, чтобы направиться к Ишкашиму. Но машина по плану пойдет на Кух-и-Лал. Главный геолог десятой партии Захарчук Николай Афанасьевич на следующий день выезжает на шпинель. Да и потом, после Танымаса и Сареза – одним крюком больше, одним меньше – какая разница! Хотя, подъем от Рошт-Калы и выше с нижней базы партии на месторождение длительный – часов восемь, наверное, проходит пока преодолевается сорокакилометровый отрезок сложнейшей, петляющей серпантинами, горной дороги. Но за часы, проведенные в вертолете, тряска в машине едва ли может вызывать неудобство.

Автомобиль становится под разгрузку, а народ идет кормиться. Пригласили в столовую, откуда доносились дразнящие запахи плова.

Утром, с разрешения Ширинбекова – начальника партии, мне показали одну из рабочих штолен. Ашур Ашурбеков, геолог, памирец вызвался быть моим экскурсоводом. Он притащил от рабочих аккумуляторный фонарь, и мы поднялись на горизонт 4615 метров.

Знаменитое с древности месторождение лазурита находится в междуречье Пянджа и Шах-Дары на Ишкашимском и Шахдаринском хребтах. Северная часть Бадахшанской лазуритоносной провинции. В этой зоне Памира преимущественно развита докембрийская метаморфика. С ее основанием связаны лазуритовые, форстерит-шпинелевые скарны, имеющие свое развитие с мигматитами и гнейсами с мощными пачками доломитовых и кальцито-доломитовых мраморов. Лазуритовая минерализация тяготеет к зоне глубинных разломов вблизи ядерной части Гармчашминской антиклинали в висячем крыле осложняющей ее опрокинутой изоклинальной складки с пологим залеганием горных пород. Лазуритоносным является пласт мраморов, зажатый между роговообманковыми гнейсами снизу и биотитовыми гнейсами сверху.

Стенки выработки, под лучом фонаря кажутся, окрашены чернилами. Создается ощущение, если приложить ладони, они непременно испачкаются этими чернилами. Что бы сбросить с себя наваждение, тихонечко провожу по стене и украдкой от Ашура смотрю на свою ладонь. Не чумазая ли? Улыбаюсь в полумраке сам над собой.

Кроме вскрываемых подземными выработками, лазуритовые тела обнажаются по середине стометрового скального обрыва в виде желваков и линз длинной до пяти и толщиной до одного метров. Своеобразный памятник природы бадахшанскому самоцвету.

Ашур показывает штрек с уникальными жилами ювелирного лазурита с вкраплениями пирита, великодушно отколотил для меня несколько презентационных образцов. Шикарный лазурит, зовется: «звездное небо». Для Ляджвардаринского месторождения наиболее характерна чистая ярко-голубая окраска лазурного камня.

Что любопытно, берега рек на месторождении – Ляджуардары, (ляджуар – лазурит на Шугнанском наречии) в верховьях – Бадом-Дары, левого притока Шах-Дары и самой Шах-Дары, островки и плесы сложены лазуритовыми галькой и валунами. Омываемые чистейшей водой, они будто отражают лазурную глубину небес.

Любопытна история, связанная с Бадахшанским лазуритом при строительстве Исакиевского собора. Монферан забраковал колонны иконостаса собранные из Забайкальского лазурита. В 1854 году колонны изготовили из Бадахшанского лазурита, купленного еще Екатериной-II по цене серебра. А колонны из прибайкальского лазурита украсили дом самого Монферана на Мойке.

В восемьдесят восьмом году на Западном Памире снег не ложился до Нового Года. Ситуация небывалая! Стояла ровная, теплая погода. Работы были свернуты только во второй половине декабря. Готово к отправке, демонтированное буровое оборудование.

Выехали колонной двадцать третьего декабря на Душанбе. На вторые сутки, пройдя Даштак, уперлись в хвост громадной автомобильной колонны, впереди случился каменный обвал. С обеих сторон скопилось сотни машин, ситуация вполне знакома. Несложно было понять, что это надолго, хотя Пяндж на этот раз выглядит паинькой. Смирнехонек. Конец декабря – время наименьшего стока, поэтому река незлобива. Сразу развернулась одна из машин и ушла в Ванч за водкой. Когда гонец вернулся, колонна увеличилась еще на полсотни машин, там он и притерся.

Началось знакомое для всех нездоровое оживление…

Кроме вахтовых автомобилей в колонне несколько прицепных вагончиков. На ночь народ распределился по кампаниям, ИТРовцы расписывали преферанс, у работяг были свои карточные игры. В карты гоняли до рассвета. Ранним утром вся толпа из вагона, дружно выстроилась у кромки Пянджского обрыва, по естественной надобности… По сопредельной стороне следовал караван душманов. Расположенный на той стороне, хребет Сафедхирс – Белый медведь, следуя за Пянджем, глубоко врезается в территорию Союза. Весь этот «медвежий угол» контролировался моджахедами во главе с Паншерским львом – Ахмад Шахом Масудом. На нашей стороне располагается памирский тракт, протянувшийся на пятьсот километров вдоль границы по Пянджу и составляющей его Памирки.

На два-три километра нависают над рекой грандиозные, местами совершенно неприступные горы. У душманов, вдоль реки только тропы и овринги, по которым они активно передвигались. Обстреливать нашу территорию им было крайне невыгодно – ползать высоко пришлось бы. Сказывалась и хорошо отлаженная оборона боевых порядков наших пограничников. Над всей трассой «по козырькам» – на точках, дежурили наряды со снайперами. У реки, между заставами, рассредоточены «БЭТЭРы». Вкопанные в скальный грунт, они держали границу по секторам.

Уверенные в своей безопасности, мы стояли и глазели на ту сторону, как в кино. До них совсем недалеко – метров двадцать пять. Двигалось с полдесятка ишаков с поклажей и десятка полтора людей. И тут один из бородачей, снял с плеча пулемет и направил ствол на нас. Теперь моджахеды «смотрели кино» – как мы в один миг разлетелись за камни, за машины. Воин Аллаха посмеялся, вскинул ПК снова на плечо и продолжил путь.

Такие приключения выдались на сезон восемьдесят восьмого года. В остальные годы, ни до, ни после, особых происшествий связанных с сопредельной страной не случалось. Хотя не раз приходилось наблюдать за боевыми действиями на той стороне. Отлично просматривались передислокации боевых отрядов. Часто по ночам «трассеры» пронзали границу. Наша сторона за десять лет ведения боевых действий в Афганистане пять-шесть раз подвергалась бомбежке и артобстрелам с сопредельной стороны.

Ситуация резко осложнилась на границе потом, после этой войны. Никому не нужной войны. На север пошли караваны с наркотой. Только в 1993-м году Московский погранотряд три раза подвергался нападению. За год пятьдесят погибших бойцов.

Особой яркой страницей доблести и героизма является история двенадцатой заставы.

Тринадцатое июля. Застава в сорок девять человек сражалась, когда на одного бойца приходилось по пять духов. Было, потеряно двадцать пять ребят. Бой длился одиннадцать часов. Оставшиеся в живых, раненые и контуженные, сдали заставу только когда кончились патроны. Не надолго! С равным героизмом сражались и наши парни и таджикские.

Покрывшие себя славой богатыри Русские, и поныне не имеют статуса ветеранов войны. Это были самые страшные потери после Афганистана, а через год грянула первая - чеченская. Потери стали исчислять сотнями.

О подвиге двенадцатой заставы, равно как и героических одиннадцатой и шестнадцатой, просто-напросто забыли. Матери России, лишившись сыновей, не имеют ни каких льгот. Так великая страна «благодарит» своих солдат. Живых и павших. Воинов защищавших невесть, где ее геополитические интересы.