Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






НЕУДАЧА. Илья Сергеич Пеплов и жена его Клеопатра Петровна стояли у двери и жадно подслушивали





Илья Сергеич Пеплов и жена его Клеопатра Петровна стояли у двери и жадно подслушивали. За дверью, в маленькой зале, происходило, по-видимому, объяснение в любви; объяснялись их дочь Наташенька и учитель уездного училища Щупкин.

-- Клюет! -- шептал Пеплов, дрожа от нетерпения и потирая руки. -- Смотри же, Петровна, как только заговорят о чувствах, тотчас же снимай со стены образ и идем благословлять... Накроем... Благословение образом свято и ненарушимо... Не отвертится тогда, пусть хоть в суд подает.

А за дверью происходил такой разговор:

-- Оставьте ваш характер! -- говорил Щупкин, зажигая спичку о свои клетчатые брюки. -- Вовсе я не писал вам писем!

-- Ну да! Будто я не знаю вашего почерка! -- хохотала девица, манерно взвизгивая и то и дело поглядывая на себя в зеркало. -- Я сразу узнала! И какие вы странные! Учитель чистописания, а почерк как у курицы! Как же вы учите писать, если сами плохо пишете?

-- Гм!.. Это ничего не значит-с. В чистописании главное не почерк, главное, чтоб ученики не забывались. Кого линейкой по голове ударишь, кого на колени... Да что почерк! Пустое дело! Некрасов писатель был, а совестно глядеть, как он писал. В собрании сочинений показан его почерк.

-- То Некрасов, а то вы... (вздох). Я за писателя с удовольствием бы пошла. Он постоянно бы мне стихи на память писал!

-- Стихи и я могу написать вам, ежели желаете,

-- О чем же вы писать можете?

-- О любви... о чувствах... о ваших глазах... Прочтете -- очумеете... Слеза прошибет! А ежели я напишу вам поэтические стихи, то дадите тогда ручку поцеловать?

-- Велика важность!.. Да хоть сейчас целуйте!

Щупкин вскочил и, выпучив глаза, припал к пухлой, пахнущей яичным мылом, ручке.

-- Снимай образ! -- заторопился Пеплов, толкнув локтем свою жену, бледнея от волнения и застегиваясь. -- Идем! Ну!

И, не медля ни секунды, Пеплов распахнул дверь.

-- Дети... -- забормотал он, воздевая руки и слезливо мигая глазами. -- Господь вас благословит, дети мой... Живите... плодитесь... размножайтесь...

-- И... и я благословляю... -- проговорила мамаша, плача от счастья. -- Будьте счастливы, дорогие! О, вы отнимаете у меня единственное сокровище! -- обратилась она к Щупкину. -- Любите же мою дочь, жалейте ее...

Щупкин разинул рот от изумления и испуга. Приступ родителей был так внезапен и смел, что он не мог выговорить ни одного слова.

"Попался! Окрутили! -- подумал он, млея от ужаса. -- Крышка теперь тебе, брат! Не выскочишь!"

И он покорно подставил свою голову, как бы желая сказать: "Берите, я побежден!"

-- Бла... благословляю... -- продолжал папаша и тоже заплакал. -- Наташенька, дочь моя... становись рядом... Петровна, давай образ...

Но тут родитель вдруг перестал плакать, и лицо у него перекосило от гнева.

-- Тумба! -- сердито сказал он жене. -- Голова твоя глупая! Да нешто это образ?

-- Ах, батюшки-светы!

Что случилось? Учитель чистописания несмело поднял глаза и увидел, что он спасен: мамаша впопыхах сняла со стены вместо образа портрет писателя Лажечникова. Старик Пеплов и его супруга Клеопатра Петровна, с портретом в руках, стояли сконфуженные, не зная, что им делать и что говорить. Учитель чистописания воспользовался смятением и бежал.

 

 

ПОЛИНЬКА

 

Второй час дня. В галантерейном магазине "Парижские новости", что в

одном из пассажей, торговля в разгаре. Слышен монотонный гул приказчичьих

голосов, гул, какой бывает в школе, когда учитель заставляет всех учеников

зубрить что-нибудь вслух. И этого однообразного шума не нарушают ни смех

дам, ни стук входной стеклянной двери, ни беготня мальчиков.

Посреди магазина стоит Полинька, дочь Марьи Андреевны,

содержательницы модной мастерской, маленькая, худощавая блондинка, и ищет

кого-то глазами. К ней подбегает чернобровый мальчик и спрашивает, глядя

на нее очень серьезно:

- Что прикажете, сударыня?

- Со мной всегда Николай Тимофеич занимается, - отвечает Полинька.

А приказчик Николай Тимофеич, стройный брюнет, завитой, одетый по

моде, с большой булавкой на галстуке, уже расчистил место на прилавке,

вытянул шею и с улыбкой глядит на Полиньку.

- Пелагея Сергеевна, мое почтение! - кричит он хорошим, здоровым

баритоном. - Пожалуйте!

- А, здрасте! - говорит Полинька, подходя к нему. - Видите, я опять к

вам... Дайте мне аграманту какого-нибудь.

- Для чего вам, собственно?

- Для лифчика, для спинки, одним словом, на весь гарнитурчик.

- Сию минуту.

Николай Тимофеич кладет перед Полинькой несколько сортов аграманта;

та лениво выбирает и начинает торговаться.

- Помилуйте, рубль вовсе не дорого! - убеждает приказчик,

снисходительно улыбаясь. - Это аграмант французский, восьмигранный...

Извольте, у нас есть обыкновенный, весовой... Тот 45 копеек аршин, это уж

не то достоинство! Помилуйте-с!

- Мне еще нужен стеклярусный бок с аграмантными пуговицами, - говорит

Полинька, нагибаясь над аграмантом, и почему-то вздыхает. - А не найдутся

ли у вас под этот цвет стеклярусные бонбошки?

- Есть-с.

Полинька еще ниже нагибается к прилавку и тихо спрашивает:

- А зачем это вы, Николай Тимофеич, в четверг ушли от нас так рано?

- Гм!.. Странно, что вы это заметили, - говорит приказчик с

усмешкой. - Вы так были увлечены господином студентом, что... странно, как

это вы заметили!

Полинька вспыхивает и молчит. Приказчик с нервной дрожью в пальцах

закрывает коробки и без всякой надобности ставит их одна на другую.

Проходит минута в молчании.

- Мне еще стеклярусных кружев, - говорит Полинька, поднимая виноватые

глаза на приказчика.

- Каких вам? Стеклярусные кружева по тюлю, черные и цветные - самая

модная отделка.

- А почем они у вас?

- Черные от 80 копеек, а цветные на 2 р. 50 к. А к вам я больше

никогда не приду-с, - тихо добавляет Николай Тимофеич.

- Почему?

- Почему? Очень просто. Сами вы должны понимать. С какой стати мне

себя мучить? Странное дело! Нешто мне приятно видеть, как этот студент

около вас разыгрывает роль-с? Ведь я всё вижу и понимаю. С самой осени он

за вами ухаживает по-настоящему и почти каждый день вы с ним гуляете, а

когда он у вас в гостях сидит, так вы в него впившись глазами, словно в

ангела какого-нибудь. Вы в него влюблены, для вас лучше и человека нет,

как он, ну и отлично, нечего и разговаривать...

Полинька молчит и в замешательстве водит пальцем по прилавку.

- Я всё отлично вижу, - продолжает приказчик. - Какой же мне резон к

вам ходить? У меня самолюбие есть. Не всякому приятно пятым колесом в возу

быть. Чего вы спрашивали-то?

- Мне мамаша много кой-чего велела взять, да я забыла. Еще плюмажу

нужно.

- Какого прикажете?

- Получше, какой модней.

- Самый модный теперь из птичьего пера. Цвет, ежели желаете, модный

теперь гелиотроп или цвет канак, то есть бордо с желтым. Выбор громадный.

А к чему вся эта история клонится, я решительно не понимаю. Вы вот

влюбившись, а чем это кончится?

На лице Николая Тимофеича около глаз выступают красные пятна. Он мнет

в руках нежную пушистую тесьму и продолжает бормотать:

- Воображаете за него замуж выйти, что ли? Ну, насчет этого -

оставьте ваше воображение. Студентам запрещается жениться, да и разве он к

вам затем ходит, чтобы всё честным образом кончить? Как же! Ведь они,

студенты эти самые, нас и за людей не считают... Ходят они к купцам да к

модисткам только затем, чтоб над необразованностью посмеяться и

пьянствовать. У себя дома да в хороших домах стыдно пить, ну, а у таких

простых, необразованных людей, как мы, некого им стыдиться, можно и вверх

ногами ходить. Да-с! Так какого же вы плюмажу возьмете? А ежели он за вами

ухаживает и в любовь играет, то известно зачем... Когда станет доктором

или адвокатом, будет вспоминать: "Эх, была у меня, скажет, когда-то

блондиночка одна! Где-то она теперь?" Небось и теперь уж там, у себя,

среди студентов, хвалится, что у него модисточка есть на примете.

Полинька садится на стул и задумчиво глядит на гору белых коробок.

- Нет, уж я не возьму плюмажу! - вздыхает она. - Пусть сама мамаша

берет, какого хочет, а я ошибиться могу. Мне вы дайте шесть аршин бахромы

для дипломата, что по 40 копеек аршин. Для того же дипломата дадите

пуговиц кокосовых, с насквозь прошивными ушками... чтобы покрепче

держались...

Николай Тимофеич заворачивает ей и бахромы и пуговиц. Она виновато

глядит ему в лицо и, видимо, ждет, что он будет продолжать говорить, но он

угрюмо молчит и приводит в порядок плюмаж.

- Не забыть бы еще для капота пуговиц взять... - говорит она после

некоторого молчания, утирая платком бледные губы.

- Каких вам?

- Для купчихи шьем, значит, дайте что-нибудь выдающееся из ряда

обыкновенного...

- Да, если купчихе, то нужно выбирать попестрее. Вот-с пуговицы.

Сочетание цветов синего, красного и модного золотистого. Самые глазастые.

Кто поделикатнее, те берут у нас черные матовые с одним блестящим

ободочком. Только я не понимаю. Неужели вы сами не можете рассудить? Ну, к

чему поведут эти... прогулки?

- Я сама не знаю... - шепчет Полинька и нагибается к пуговицам. - Я

сама не знаю, Николай Тимофеич, что со мной делается.

За спиной Николая Тимофеича, прижав его к прилавку, протискивается

солидный приказчик с бакенами и, сияя самою утонченною галантностью,

кричит:

- Будьте любезны, мадам, пожаловать в это отделение! Кофточки джерсе

имеются три номера: гладкая, сутажет и со стеклярусом! Какую вам

прикажете?

Одновременно около Полиньки проходит толстая дама, которая говорит

густым низким голосом, почти басом:

- Только, пожалуйста, чтоб они были без сшивок, а тканые, и чтоб

пломба была вваленная.

- Делайте вид, что товар осматриваете, - шепчет Николай Тимофеич,

наклоняясь к Полиньке и насильно улыбаясь. - Вы, бог с вами, какая-то

бледная и больная, совсем из лица изменились. Бросит он вас, Пелагея

Сергеевна! А если женится когда-нибудь, то не по любви, а с голода, на

деньги ваши польстится. Сделает себе на приданое приличную обстановку, а

потом стыдиться вас будет. От гостей и товарищей будет вас прятать, потому

что вы необразованная, так и будет говорить: моя кувалда. Разве вы можете

держать себя в докторском или адвокатском обществе? Вы для них модистка,

невежественное существо!

- Николай Тимофеич! - кричит кто-то с другого конца магазина. - Вот

мадемуазель просят три аршина ленты с пико! Есть у нас?

Николай Тимофеич поворачивается в сторону, осклабляет свое лицо и

кричит:

- Есть-с! Есть ленты с пико, атаман с атласом и атлас с муаром!

- Кстати, чтоб не забыть, Оля просила взять для нее корсет! - говорит

Полинька.

- У вас на глазах... слезы! - пугается Николай Тимофеич... - Зачем

это? Пойдемте к корсетам, я вас загорожу, а то неловко.

Насильно улыбаясь и с преувеличенною развязностью, приказчик быстро

ведет Полиньку к корсетному отделению и прячет ее от публики за высокую

пирамиду из коробок...

- Вам какой прикажете корсет? - громко спрашивает он и тут же

шепчет: - Утрите глаза!

- Мне... мне в 48 сантиметров! Только, пожалуйста, она просила

двойной с подкладкой... с настоящим китовым усом... Мне поговорить с вами нужно, Николай Тимофеич. Приходите нынче!

- О чем же говорить? Не о чем говорить.

- Вы один только... меня любите, и, кроме вас, не с кем мне

поговорить.

- Не камыш, не кости, а настоящий китовый ус... О чем же нам

говорить? Говорить не о чем... Ведь пойдете с ним сегодня гулять?

- По... пойду.

- Ну, так о чем же тут говорить? Не поможешь разговорами... Влюблены ведь?

- Да... - шепчет нерешительно Полинька, и из глаз ее брызжут крупные

слезы.

- Какие же могут быть разговоры? - бормочет Николай Тимофеич, нервно

пожимая плечами и бледнея. - Никаких разговоров и не нужно... Утрите

глаза, вот и всё. Я... я ничего не желаю...

В это время к пирамиде из коробок подходит высокий тощий приказчик и

говорит своей покупательнице:

- Не угодно ли, прекрасный эластик для подвязок, не останавливающий

крови, признанный медициной...

Николай Тимофеич загораживает Полиньку и, стараясь скрыть ее и свое

волнение, морщит лицо в улыбку и громко говорит:

- Есть два сорта кружев, сударыня! Бумажные и шелковые! Ориенталь,

британские, валенсьен, кроше торшон - это бумажные-с, а рококо, сутажет,

камбре - это шелковые... Ради бога, утрите слезы! Сюда идут!

И, видя, что слезы всё еще текут, он продолжает еще громче:

- Испанские, рококо, сутажет, камбре... Чулки фильдекосовые,

бумажные, шёлковые...

 

"СВИДАНИЕ ХОТЯ И СОСТОЯЛОСЬ, НО..."

 

 

Выдержав экзамен, Гвоздиков сел на конку и за шесть копеек (он ездил

всегда "на верхотуре") доехал до заставы. От заставы до дачи, версты три,

он пропер пехтурой. У ворот встретила его хозяйка дачи, молодая дамочка.

Сынка этой дамочки он обучал арифметике, за что и получал стол, квартиру

на даче и пять рублей в месяц деньгами.

- Ну что, как? - спросила его хозяйка, протягивая руку. -

Благополучно? Выдержали экзамен?

- Выдержал.

- Браво, Егор Андреевич! Много получили?

- По обыкновению... Пять... Гм...

Гвоздиков получил не пять, а только три с плюсом, но... но почему же

не соврать, если можно? Экзаменующиеся так же охотно врут, как и охотники.

Войдя к себе в комнату, Гвоздиков на своем столе нашел маленькое письмецо

с розовой облаточкой. Письмецо пахло резедой. Гвоздиков разорвал конверт,

скушал облатку и прочел следующее:

"Так и быть. Будьте ровно в 8 часов около канавы, в которую вчера

упала с головы ваша шляпа. Я буду сидеть под деревом на скамеечке. И я вас

люблю, только не будьте таким неповоротливым. Надо быть бойким. Жду вечера

с нетерпением. Я вас ужасно люблю. Ваша С.

P. S. Maman уехала, и мы будем гулять до полночи. Ах, как я

счастлива! Бабушка будет спать, не заметит".

Прочитав это письмо, Гвоздиков широко улыбнулся, высоко подпрыгнул и,

торжествующий, зашагал по комнате.

- Любим! Любим!! Любим!!! Как я счастлив, чёрт возьми! О-о-о!

Тру-ля-ля!

Гвоздиков прочитал письмо еще раз, поцеловал его, бережно сложил и

спрятал в анатомический стол. Ему принесли обедать. Он, отуманенный

письмом и забывший всё на свете, съел всё, что ему принесли: и суп, и

мясо, и хлеб. Пообедав, он лег и замечтал о всякой всячине: о дружбе, о

любви, о службе... Образ Сони носился перед его глазами.

"Как жаль, что у меня часов нет! - думал он. - Будь у меня часы, я

мог бы высчитать, сколько осталось до вечера. Время, как назло, протянется

чертовски медленно".

Когда ему надоело лежать и мечтать, он поднялся, пошагал и послал

кухарку за пивом.

"Пока суть да дело, - подумал он, - а мы выпьем. Время быстрей

покажется".

Принесли пиво. Гвоздиков сел, поставил перед собой рядком все шесть

бутылок и, любовно поглядывая на них, принялся пить. Выпив три стакана, он

почувствовал, что в его груди и голове зажгли по лампе: стало так тепло,

светло, хорошо.

"Она составит мне мое счастие! - подумал он, принимаясь за другую

бутылку. - Она... она именно та, о которой я мечтал... О да!"

После второй бутылки он почувствовал, что в его голове потушили лампу

и стало темновато. Но зато как весело стало! Хорошо жить на этом свете

после второй бутылки! Принимаясь за третью бутылку, Гвоздиков махал перед

своим носом рукой и клялся, что счастливее его никого нет на этом свете.

Клятву давал он самому себе и верил этой клятве безапелляционно.

- Я знаю, что она во мне полюбила! - забормотал он. - Знаю-с! Она

полюбила во мне недюжинного человека! Так-то! Знает, кого полюбить и за

что полюбить... Недюжинного человека! Я не какой-нибудь там... этакий... Я

Гвозд... Я...

Принимаясь за четвертую бутылку, он воскликнул:

- Да-с! Не какой-нибудь! Полюбила она во мне... гения! Ге-ни-я!

Мирового гения! Кто я? И что я? Вы думаете - Гвоздиков? Да, я Гвоздиков,

но какой Гвоздиков? Как вы думаете?

Дойдя до половины четвертой бутылки, он ударил кулаком по столу,

взъерошил волосы и сказал:

- Я им покажу, кто я таков! Пусть только кончу курс! Дайте мне только

позаниматься! Я жрец науки... Она полюбила во мне жреца науки. И я докажу,

что она права! Вы мне не верите? Прочь! И она не верит? Она? Соня? Прочь и

ее в таком случае! Я докажу! Сейчас же начну заниматься!.. Допью только

стакан... Все вы подлецы!

Гвоздиков рассердился, допил стакан, достал с полки лекции, открыл и

начал читать с середины:

"При... причиной вывиха нижней челюсти может также служить па...

падение, удар при открытом рте..."

- Чепуха! Челюсть... Удар... То да се... Чепуха!

Гвоздиков закрыл лекции и принялся за пятую бутылку. Выпив, наконец,

пятую и шестую, он пригорюнился и задумался о ничтожестве вселенной вообще

и человека в частности... Думая, он машинально ставил пробку на горлышко

бутылки и целился в нее щелчком, стараясь ударить ею в зеленое пятнышко,

мелькавшее перед его глазами. Черные, зеленые и синие пятнышки забегали

перед его глазами, когда он попал пробкой в зеленое пятно. Одно из пятен,

буро-красное с зелеными иглами, улыбаясь, полетело к его глазам и

испустило из себя что-то вроде клея... Гвоздиков почувствовал, что у него

слипаются глаза...

"У меня в глазах кто-то... пищит! - подумал он. - Надо выйти на

воздух, а то я ослепну. Надо по... погулять... Здесь душно. Печи всё

топят... О, о-ослы!! Пищат и печи топят! Дураки!" Гвоздиков надел шляпу и

вышел из комнаты. На дворе уже стемнело. Был десятый час. На небе мерцали

звездочки. Луны не было, и ночь обещала быть темна. На Гвоздикова пахнуло

майской свежестью леса. Встретили его все атрибуты любовного rendez-vous:*

и шёпот листьев, и песнь соловья, и... даже задумчивая, белеющаяся во

мраке "она". Он, сам того не замечая, дошел до места, о котором

упоминалось в письме.

_______________

* свидания: (франц.).

 

Она поднялась со скамьи и пошла к нему навстречу.

- Жорж! - сказала она, чуть дыша. - Я здесь.

Гвоздиков остановился, прислушался и начал смотреть вверх, на

верхушки деревьев. Ему показалось, что его имя произнесли где-то вверху.

- Жорж, это я! - повторила она, ближе подойдя к нему.

- А?

- Это я.

- Что? Кто тут? Кого?

- Это я, Жорж... Идите... Сядемте.

Жорж протер глаза и уставился на нее...

- Чего надо?

- Смешной! Не узнаете, что ли? Неужели вы ничего не видите?

- А-а-а-а... Позвольте... Вы какое же имеете пра... пра...ввво в

ночное время ходить по чужому саду? Милостивый государь! Отвечайте,

милостивый государь, в противном же случае я вввам дам... в мор... мор...

Жорж протянул вперед руку и схватил ее за плечо. Она захохотала.

- Какой вы смешной! Ха-ха-ха... Как вы хорошо представлять умеете!

Ну, пойдемте... Давайте болтать...

- Кого болтать? Что? Вы почему? А я почему? Смеетесь?

Она громче захохотала, взяла его под руку и потянулась вперед. Он

попятился назад. Он изображал из себя упрямого коренника, а она бьющуюся

вперед пристяжную.

- Мне... мне спать хочется... Пустите... - забормотал он. - Я не

желаю заниматься пустяками...

- Ну, будет, будет... Отчего вы опоздали на полчаса? Занимались?

- Занимался... Я всегда занимаюсь... При... чи... ной вывиха нижней

челюсти может быть падение, удар при открытом рте. Челюсти вышибают всё

больше в трактирах, в кабаках... Я хочу пива... Трехгорного.

Он и она дотащились до скамьи и сели. Он подпер лицо кулаками, уперся

локтями в колена и зафыркал. Шляпа сползла с его головы и упала на ее

руки. Она нагнулась и посмотрела ему в лицо.

- Что с вами? - тихо спросила она.

- И не ваше, не ваше дело... Никто не имеет права вмешиваться в мои

дела... Все они дураки и вы... дураки.

Немного помолчав, Гвоздиков прибавил:

- И я дурак...

- Вы получили письмо? - спросила она.

- Получил... От Сонь... ки... От Сони... Вы - Соня? Ну и что ж?

Глупо... Слово "нетерпение" в слоге "не" пишется не чрез "ять", а чрез

"е". Грамотеи! Чёрт бы вас взял совсем!..

- Вы пьяны, что ли?

- Нннет... Но я справедлив! Какое вы имеете пра... пр... пр... От

пива нельзя быть пьяным... А? Который?

- А зачем же вы, бессовестный, чепуху мелете, если вы не пьяный?

- Ннет... Именительный - меня, родительный - тебя, дательный,

именительный... Processus condyloideus et musculus

sterno-cleido-mastoideus*.

Гвоздиков захохотал, свесил голову к коленям...

- Вы спите? - спросила она.

Ответа не последовало. Она заплакала и начала ломать руки.

- Вы спите, Егор Андреевич? - повторила она.

В ответ на это послышался громкий сиплый храп. Соня поднялась.

- Мер-р-зкий!! - проворчала она. - Негодный! Так вот ты какой? Так на

же, вот тебе! На тебе! На тебе!

И Соня своей маленькой ручкой раз пять коснулась до затылка

Гвоздикова, и как коснулась! Ноги ее заходили по его шляпе. Мстительны

женщины!

На другой день Гвоздиков послал Соне письмо следующего содержания:

 

"Прошу прощения. Не мог вчера явиться, потому что был ужасно болен.

Назначьте другое время, хоть сегодняшний вечер, например.

 

Любящий Егор Гвоздиков".

Ответ на это письмо был таков:

"Шляпа ваша валяется около беседки. Можете ее взять там. Пиво пить

приятнее, чем любить, а потому пейте пиво. Не хочу вам мешать.

Уже не ваша С...

P. S. Не отвечайте мне. Я вас ненавижу".

Date: 2015-10-18; view: 634; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию