Беззащитное существо

Как ни силен был ночью припадок подагры, как ни скрипели потом нервы,

а Кистунов все-таки отправился утром на службу и своевременно начал

приемку просителей и клиентов банка. Вид у него был томный, замученный, и

говорил он еле-еле, чуть дыша, как умирающий.

- Что вам угодно? - обратился он к просительнице в допотопном салопе,

очень похожей сзади на большого навозного жука.

- Изволите ли видеть, ваше превосходительство, - начала скороговоркой

просительница, - муж мой, коллежский асессор Щукин, проболел пять месяцев,

и, пока он, извините, лежал дома и лечился, ему без всякой причины

отставку дали, ваше превосходительство, а когда я пошла за его жалованьем,

они, изволите видеть, вычли из его жалованья 24 рубля 36 коп.! За что? -

спрашиваю. - "А он, говорят, из товарищеской кассы брал и за него другие

чиновники ручались". Как же так? Нешто он мог без моего согласия брать?

Это невозможно, ваше превосходительство. Да почему такое? Я женщина

бедная, только и кормлюсь жильцами... Я слабая, беззащитная... От всех

обиду терплю и ни от кого доброго слова не слышу...

Просительница заморгала глазами и полезла в салоп за платком.

Кистунов взял от нее прошение и стал читать.

- Позвольте, как же это? - пожал он плечами. - Я ничего не понимаю.

Очевидно, вы, сударыня, не туда попали. Ваша просьба по существу совсем к

нам не относится. Вы потрудитесь обратиться в то ведомство, где служил ваш

муж.

- И-и, батюшка, я в пяти местах уже была, и везде даже прошения не

взяли! - сказала Щукина. - Я уж и голову потеряла, да спасибо, дай бог

здоровья зятю Борису Матвеичу, надоумил к вам сходить. "Вы, говорит,

мамаша, обратитесь к господину Кистунову: он влиятельный человек, для вас

всё может сделать"... Помогите, ваше превосходительство!

- Мы, госпожа Щукина, ничего не можем для вас сделать... Поймите вы:

ваш муж, насколько я могу судить, служил по военно-медицинскому ведомству,

а наше учреждение совершенно частное, коммерческое, у нас банк. Как не

понять этого!

Кистунов еще раз пожал плечами и повернулся к господину в военной

форме, с флюсом.

- Ваше превосходительство, - пропела жалобным голосом Щукина, - а что

муж болен был, у меня докторское свидетельство есть! Вот оно, извольте

поглядеть!

- Прекрасно, я верю вам, - сказал раздраженно Кистунов, - но,

повторяю, это к нам не относится. Странно и даже смешно! Неужели ваш муж

не знает, куда вам обращаться?

- Он, ваше превосходительство, у меня ничего не знает. Зарядил одно:

"Не твое дело! Пошла вон!" да и всё тут... А чье же дело? Ведь на моей-то

шее они сидят! На мое-ей!

Кистунов опять повернулся к Щукиной и стал объяснять ей разницу между

ведомством военно-медицинским и частным банком. Та внимательно выслушала

его, кивнула в знак согласия головой и сказала:

- Так, так, так... Понимаю, батюшка. В таком случае, ваше

превосходительство, прикажите выдать мне хоть 15 рублей! Я согласна не всё

сразу.

- Уф! - вздохнул Кистунов, откидывая назад голову. - Вам не

втолкуешь! Да поймите же, что обращаться к нам с подобной просьбой так же

странно, как подавать прошение о разводе, например, в аптеку или в

пробирную палатку. Вам недоплатили, но мы-то тут при чем?

- Ваше превосходительство, заставьте вечно бога молить, пожалейте

меня, сироту, - заплакала Щукина. - Я женщина беззащитная, слабая...

Замучилась до смерти... И с жильцами судись, и за мужа хлопочи, и по

хозяйству бегай, а тут еще говею и зять без места... Только одна слава,

что пью и ем, а сама еле на ногах стою... Всю ночь не спала.

Кистунов почувствовал сердцебиение. Сделав страдальческое лицо и

прижав руку к сердцу, он опять начал объяснять Щукиной, но голос его

оборвался...

- Нет, извините, я не могу с вами говорить, - сказал он и махнул

рукой. - У меня даже голова закружилась. Вы и нам мешаете и время

понапрасну теряете. Уф!.. Алексей Николаич, - обратился он к одному из

служащих, - объясните вы, пожалуйста, госпоже Щукиной!

Кистунов, обойдя всех просителей, отправился к себе в кабинет и

подписал с десяток бумаг, а Алексей Николаич всё еще возился со Щукиной.

Сидя у себя в кабинете, Кистунов долго слышал два голоса: монотонный,

сдержанный бас Алексея Николаича и плачущий, взвизгивающий голос

Щукиной...

- Я женщина беззащитная, слабая, я женщина болезненная, - говорила

Щукина. - На вид, может, я крепкая, а ежели разобрать, так во мне ни одной

жилочки нет здоровой. Еле на ногах стою и аппетита решилась... Кофий

сегодня пила, и без всякого удовольствия.

А Алексей Николаич объяснял ей разницу между ведомствами и сложную

систему направления бумаг. Скоро он утомился, и его сменил бухгалтер.

- Удивительно противная баба! - возмущался Кистунов, нервно ломая

пальцы и то и дело подходя к графину с водой. - Это идиотка, пробка! Меня

замучила и их заездит, подлая! Уф... сердце бьется!

Через полчаса он позвонил. Явился Алексей Николаич.

- Что у вас там? - томно спросил Кистунов.

- Да никак не втолкуем, Петр Александрыч! Просто замучились. Мы ей

про Фому, а она про Ерему...

- Я... я не могу ее голоса слышать... Заболел я... не выношу...

- Позвать швейцара, Петр Александрыч, пусть ее выведет.

- Нет, нет! - испугался Кистунов. - Она визг поднимет, а в этом доме

много квартир, и про нас чёрт знает что могут подумать... Уж вы, голубчик,

как-нибудь постарайтесь объяснить ей.

Через минуту опять послышалось гуденье Алексея Николаича. Прошло

четверть часа, и на смену его басу зажужжал сиплый тенорок бухгалтера.

- За-ме-чательно подлая! - возмущался Кистунов, нервно вздрагивая

плечами. - Глупа, как сивый мерин, чёрт бы ее взял. Кажется, у меня опять

подагра разыгрывается... Опять мигрень...

В соседней комнате Алексей Николаич, выбившись из сил, наконец,

постучал пальцем по столу, потом себе по лбу.

- Одним словом, у вас на плечах не голова, - сказал он, - а вот

что...

- Ну, нечего, нечего... - обиделась старуха. - Своей жене постучи...

Скважина! Не очень-то рукам волю давай.

И, глядя на нее со злобой, с остервенением, точно желая проглотить

ее, Алексей Николаич сказал тихим, придушенным голосом:

- Вон отсюда!

- Что-о? - взвизгнула вдруг Щукина. - Да как вы смеете? Я женщина

слабая, беззащитная, я не позволю! Мой муж коллежский асессор! Скважина

этакая! Схожу к адвокату Дмитрию Карлычу, так от тебя звания не останется!

Троих жильцов засудила, а за твои дерзкие слова ты у меня в ногах

наваляешься! Я до вашего генерала пойду! Ваше превосходительство! Ваше

превосходительство!

- Пошла вон отсюда, язва! - прошипел Алексей Николаич.

Кистунов отворил дверь и выглянул в присутствие.

- Что такое? - спросил он плачущим голосом. Щукина, красная как рак,

стояла среди комнаты и, вращая глазами, тыкала в воздух пальцами. Служащие

в банке стояли по сторонам и, тоже красные, видимо замученные, растерянно

переглядывались.

- Ваше превосходительство! - бросилась к Кистунову Щукина. - Вот

этот, вот самый... вот этот... (она указала на Алексея Николаича) постучал

себе пальцем по лбу, а потом по столу... Вы велели ему мое дело разобрать,

а он насмехается! Я женщина слабая, беззащитная... Мой муж коллежский

асессор, и сама я майорская дочь!

- Хорошо, сударыня, - простонал Кистунов, - я разберу... приму

меры... Уходите... после!..

- А когда же я получу, ваше превосходительство? Мне нынче деньги

надобны!

Кистунов дрожащей рукой провел себе по лбу, вздохнул и опять начал

объяснять:

- Сударыня, я уже вам говорил. Здесь банк, учреждение частное,

коммерческое... Что же вы от нас хотите? И поймите толком, что вы нам

мешаете.

Щукина выслушала его и вздохнула.

- Так, так... - согласилась она. - Только уж вы, ваше

превосходительство, сделайте милость, заставьте вечно бога молить, будьте

отцом родным, защитите. Ежели медицинского свидетельства мало, то я могу и

из участка удостоверение представить... Прикажите выдать мне деньги!

У Кистунова зарябило в глазах. Он выдохнул весь воздух, сколько его

было в легких, и в изнеможении опустился на стул.

- Сколько вы хотите получить? - спросил он слабым голосом.

- 24 рубля 36 копеек.

Кистунов вынул из кармана бумажник, достал оттуда четвертной билет и

подал его Щукиной.

- Берите и... и уходите!

Щукина завернула в платочек деньги, спрятала и, сморщив лицо в

сладкую, деликатную, даже кокетливую улыбочку, спросила:

- Ваше превосходительство, а нельзя ли моему мужу опять поступить на

место?

- Я уеду... болен... - сказал Кистунов томным голосом. - У меня

страшное сердцебиение.

По отъезде его Алексей Николаич послал Никиту за лавровишневыми

каплями, и все, приняв по 20 капель, уселись за работу, а Щукина потом

часа два еще сидела в передней и разговаривала со швейцаром, ожидая, когда

вернется Кистунов.

Приходила она и на другой день.

БРАТЕЦ

У окна стояла молодая девушка и задумчиво глядела на грязную

мостовую. Сзади нее стоял молодой человек в чиновничьем вицмундире. Он

теребил свои усики и говорил дрожащим голосом:

- Опомнись, сестра! Еще не поздно! Сделай такую милость! Откажи ты

этому пузатому лабазнику, кацапу этому! Плюнь ты на эту анафему

толстомордую, чтоб ему ни дна, ни покрышки! Ну, сделай ты такую милость!

- Не могу, братец! Я ему слово дала.

- Умоляю! Пожалей ты нашу фамилию! Ты благородная, личная дворянка, с

образованием, а ведь он квасник, мужик, хам! Хам! Пойми ты это,

неразумная! Вонючим квасом да тухлыми селедками торгует! Жулик ведь! Ты

ему вчера слово дала, а он сегодня же утром нашу кухарку на пятак

обсчитал! Жилы тянет с бедного народа! Ну, а где твои мечтания? А? Боже ты

мой, господи! А? Ты же ведь, послушай, нашего департаментского Мишку

Треххвостова любишь, о нем мечтаешь! И он тебя любит...

Сестра вспыхнула. Подбородок ее задрожал, глаза наполнились слезами.

Видно было, что братец попал в самую чувствительную "центру".

- И себя губишь, и Мишку губишь... Запил малый! Эх, сестра, сестра!

Польстилась ты на хамские капиталы, на сережечки да браслетки. Выходишь по

расчету за дурмана какого-то... за свинство... За невежу выходишь...

Фамилии путем подписать не умеет! "Митрий Неколаев". "Не"... слышишь?..

Неколаев... Ссскатина! Стар, грубый, сиволапый... Ну, сделай ты милость!

Голос братца дрогнул и засипел. Братец закашлялся и вытер глаза. И

его подбородок запрыгал.

- Слово дала, братец... Да и бедность наша опротивела...

- Скажу, коли уж на то пошло! Не хотел пачкать себя в твоем мнении, а

скажу... Лучше реноме потерять, чем сестру родную в погибели видеть...

Послушай, Катя, я про твоего лабазника тайну одну знаю. Если ты узнаешь

эту тайну, то сразу от него откажешься... Вот какая тайна... Ты знаешь, в

каком пакостном месте я однажды с ним встретился? Знаешь? А?

- В каком?

Братец раскрыл рот, чтобы ответить, но ему помешали. В комнату вошел

парень в поддевке, грязных сапогах и с большим кульком в руках. Он

перекрестился и стал у двери.

- Кланялси вам Митрий Терентьич, - обратился он к братцу, - и велели

вас с воскресным днем проздравить-с... А вот это самое-с в собственные

руки-с.

Братец нахмурился, взял кулек, взглянул в него и презрительно

усмехнулся.

- Что тут? Чепуха, должно быть... Гм... Голова сахару какая-то...

Братец вытащил из кулька голову сахару, снял с нее колпак и пощелкал

по сахару пальцем.

- Гм... Чьей фабрики сахар? Бобринского? То-то... А это чай? Воняет

чем-то... Сардины какие-то... Помада ни к селу ни к городу... изюм с

сором... Задобрить хочет, подлизывается... Не-ет-с, милый дружок! Нас не

задобришь! А для чего это он цикорного кофею всунул? Я не пью. Кофей

вредно пить... На нервы действует... Хорошо, ступай! Кланяйся там!

Парень вышел. Сестра подскочила к брату, схватила его за руку... Брат

сильно подействовал на нее своими словами. Еще бы слово и... несдобровать

бы лабазнику!

- Говори же! Говори! Где ты его видел?

- Нигде. Я пошутил... Делай, как знаешь! - сказал братец и еще раз

постукал пальцем по сахару.