Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Глава 4. Чего-чего, а того, что мельничиха заявится на пасеку, да еще и не одна, Барболка не ожидала
Чего-чего, а того, что мельничиха заявится на пасеку, да еще и не одна, Барболка не ожидала. Принесли закатные твари! Девушка хмуро цыкнула на путавшуюся в ногах Жужу, обтерла руки передником и вышла встречать незваных гостей. Голова раскалывалась, в горле першило, знакомые лица казались жуткими харями, да еще в доме хоть шаром кати. Ни закуски путной, ни выпивки! — День добрый, Барболка, — яблонский староста Ласло Фукеди поднял шляпу, — и что ты такая бледная? — Побледнеешь тут, — огрызнулась Барболка и опомнилась, — день добрый, дядько Лаци. Проходите, только не ждали мы гостей. — Оно и видать, — влезла вездесущая Катока, — небогато живете, хоть порядок бы навела. — Помолчи, — цыкнул на толстуху староста, — тут дело такое, Барболка. Ферек пропал, говорят, к тебе он собирался — Был он здесь, — чего запираться, папаша выползет, все одно разболтает, — да ушел. — А ушел ли? — осклабилась Катока, — парень он видный, мог и задержаться. — То я ушла, — отрезала Барболка, — в лес. Уж лучше кабан, чем ваш Ферек. — Зенки твои бесстыжие, — завопила молчавшая до этого Магна, — подстилка господарская… — От подстилки слышу, — Барболка уперла руки в боки. Только что было холодно, теперь стало жарко, — свою рубашку продала, за мою взялась да не вышло! Я — девушка честная, любовь на грОши не сменяю! — Да вы послушайте! — Магна подняла толстые руки вверх, — вы только послушайте, люди добрые, что эта стервь несет?! Совсем стыд позабыла. На чужом коне в Яблони въехала, все видели! — Уж лучше на чужом коне днем. Чем на мельнице ночью! — хохотнула Барболка, — а задаром ты мужу своему и через порог не нужна! — Что ты сказала, — мельничиха поперла грудью вперед, — змеюка лупоглазая! — Я-то лупогалзая, а твои зенки днем с огнем не разглядишь! — Та замолчите! — рявкнул староста и тут же убоялся собственного рыка, — тут дело такое… Барболка, ну ее, мельницу. Ферек-то пропал. Куда? — Нанялась я козлов пасти, — девушка перевела дух и утерла рукавом пылающее лицо, — я побежала, он с папашей остался. — Ой, а Гашпар-то где? — пропела Катока. Так вот почему ее принесло. Отец пьяница-то пьяница, да вдовец, а Катоке мужик до зарезу нужен. Вот бы и впрямь спелись, а их бы с Жужей в покое оставили! — Спит он, — Барболка медово улыбнулась, — сейчас разбужу. Да вы на двор заходите. Под вишню, лавка там. Что в воротах торчать? Дядько Лаци важно вступил в скрипнувшую — с осени не мазали, калитку, Катока сунулась следом, мельничиха тоже. — Что ж ты, Барболка, хотя б курей не заведешь? — Что б пчел не поклевали, — а то куча эдакая не знает, что и куры были, и козы да все в кабаке кончились. — Кого Леворукий принес? — Папаша стоял в дверях хибары и яростно скреб кудлатую голову, — Чего надо-то? Меда нет! — Гашпар, — староста почуял, что надо взять дело в свои руки, — не скажешь, куда Ферек пошел? — Ферек? — отец зевнул, показав крепкие зубы, — какой-такой Ферек? — Мой Ферек, — Магна тиснулась вперед, морда белая, а шея красная, как у сыночка, кошки б его разодрали, — был он у вас, девка твоя призналась. — Был да сплыл, — папаша снова зевнул, — накостылял я ему, паршивцу, чтоб к Барболке не лез. Не про него товар. — Да что ты такое несешь? — взъелась мельничиха, и пасть у нее такая же пасть, как у Ферека. И луком из нее, наверняка, так же несет, — совсем стыд пропил. — Что пропил, не твоего ума дела, — набычился папаша, — а у тебя стыда отродясь не водилось. Замуж шла, брюхо на нос лезло! Магна кинулась вперед, выставив скрюченные лапы в позолоченных кольцах, Катока повисла у ней на спине, староста сплюнул, папаша захохотал и подкрутил все еще черный ус. Мельничиха билась в объятьях Катоки и дядьки Ферека, проклиная пасечника, его дочку, Жужу, пчел, дом и мало что не крапиву у забора. Магна вопила, а Барболка смотрела на беснующуюся бабу, Которая никогда не станет ее свекровью и не понимала, как взяла по осени этот проклятущий браслет. Уж лучше сдохнуть в этой развалюхе, чем жить с Магной и Фереком под одной крышей. Да какое там под одной крышей, на одной улице и то тошно. Порыв ветра сорвал с веревки старый фартук и швырнул в лицо мельничихе, где-то зазвенели колокольчики, с вишни взметнулось облако белых лепестков и осыпало Барболку с ног до головы. Гашпар захохотал, тыча коричневым пальцем в сторону топающей ногами Магны, голову которой облепила грязная дерюга. Катока тоненько прыснула, прикрыв рот ладошкой, усмехнулся в усы дядько Лаци, а Барболке стало муторно. Так муторно, словно ее не цветами засыпало, а дохлыми мухами. Захотелось все бросить и бежать, бежать, бежать, до заросшей ландышами поляны, упасть лицом в цветы, уснуть, увидеть Пала Карои и не проснуться. — …твою за хвост и об стенку! — рев отца слился с тявканьем Жужи, — да ни гроба мне, н могилы, если знаю, что с твоим пащенком! — Пошли, Магна, — Катока вновь всей тушей повисла на мельничихе, — видишь, нет его тут! — Если с Фереком что не так, я тебя и твою девку под землей найду, — Магна вырывалась, на верхней губе блестели капельки пота, а родинка на щеке та же, что у Ферека. И глаза, и рожа круглая. Барболка во всю ширь распахнула завизжавшую не хуже мельничихи калитку. — Прошу я вас, а в нас работы немеряно. Дядько Ласло, по осени заглядайте к нам, мед будет. Катока, и ты заглядай, а вас, гици мельникова не прошу. Нечего вам тут делать!
Гости убрались, следом двинулся папаша, за которым увязалась Жужа. И то сказать, дома все хлеб да каша, а в кабаке нет-нет да косточка перепадет. Барболка смазала треклятую калитку, словно кто-то к ним после сегодняшнего еще придет и взялась за уборку. Злость то ли на весь белый свет, то ли на себя, творила чудеса, к вечеру дом и двор было не узнать, но Барболке было мало. Пасечница собрала в корзинку белье, выгребла из печки золу и побежала на речку. Пересыпала золой рубашки и занавески, сунула в корзине в воду отмыкать и заметила, что ночь на пороге. От ставшей красной реки тянуло холодком и запахом белой водяники, у берега что-то плеснуло. Наверняка, рыбина. Надо поставить пару верш, мяса нет, хоть уха будет. Барболка на всякий случай привязала корзинку с бельем к ивовому кусту и побрела домой, только сейчас поняв, как устала. Хата встретила темными окнами и тишиной — папаша с Жужей еще не вернулись, совсем сдурели на старости лет. Барболка с сомнением глянула на стоявший черной стеной лес. До «Четырех петухов» путь неблизкий, а обратно в обнимку с распевающим или ругающимся родителем и того дольше. Да и зачем? Пьяный дорогу везде найдет, а свалится в лопухи, так ему и надо. Нанялась она старого бугая пасти всем на потеху. Мать хотя бы вещи спасала, а ей и спасать нечего. Девушка со злостью захлопнула калитку и подперла полешком. Солнце уже село, небо на западе было рыже-красным, и по нему неспешно ползли длинные полосатые облака, между которыми высовывала рог умирающая луна. Смотреть в закат дурная примета, но Барболка все равно залюбовалась. Чего ей бояться? Хуже не будет, потому что некуда. — Мяу! — это еще откуда? Девушка огляделась, никого. Неужели и впрямь кошка забежала? Если так, она ее оставит. Та хотя бы по кабакам шляться не станет. — Мяу! — послышалось совсем близко, — мяу, мяу, мяяяу! Это не кошка, кошки орут иначе. Человек это. Нашел время дурачиться! — Мяу! — Гей, — прикрикнула Барболка, — не дури, ты не кошка. — Мяу-мяу, — мяуканье перешло в хихиканье, сзади раздалось какое-то шуршанье. Барболка обернулась — пусто. — Мяу! — теперь справа, — мяяу! Мученички-заступнички, тут и впрямь только кошке спрятаться. — Мяу! Дай молока! — Да где ты, ни дна тебе, ни покрышки! — Нет у меня молока, выходи! — Мяу! — Барболкина коса за что-то зацепилась… За щербатую доску! Девушка кое-как высвободила прядку, угодившую в трещину, и тут ее дернуло за юбку. Раздался тоненький смех. Словно колокольчики зазвенели. — Мяу! — кто-то легонько шлепнул по плечу. — Мяу! — со стола упала и разбилась кринка. Старая, старше Барболки, пустая, с облупившимся рисунком. Мать в ней ставила на стол молоко, тогда у них еще были козы. — Собери черепки, Барболка, — сказала мамка, — негоже дом запускать. Что ж вы тут, без меня, все прахом пустили, словно и не люди. Девушка послушно бросилась собирать осколки и вдруг разрыдалась, закрыв лицо руками. Из-за разбитой крынки, пропавшей Жужи, горьких материнских слов, подлой Магны, пьяного отца и из-за гици Карои, который и думать забыл о пасечнице, а зачем-то снится. — Ты чего? — теперь тоненький голосок казался знакомым, — глупая… Плакать плохо. Теплые пальчики сжались на запястьях, отдирая ладони от лица. — Не надо плакать, — огромные глаза, взлохмаченные кудри. только в волосах на этот раз не ландыши, а цветы рябины, — надо петь. Всегда петь… — Это ты мяукала? — зачем-то спросила Барболка, — ты зачем пришла? — Я забыла, — надула губки девочка, — ты меня рассмешила, и я забыла. — Ты хочешь здесь жить? — почему она голенькая? Только волосы до земли да серебряная эспера[4]на шее. Откуда у нее эспера? — Ты глупая, — девочка погрозила Барболке пальчиком, — жить здесь нельзя. Совсем нельзя… Я вспомнила! Пойдем. — Куда? — Далеко, — малышка глянула на поднявшуюся над домом луну, — за воду, к огню… Идем, а то поздно будет Это сон или нет? Гаснущий закат, девчонка со светлячками, мамин голос, разбитая крынка. Если это сон, может, за ним придет другой сон. Про гици. — Идем, — торопила девчонка, — не бери ничего, здесь все умерло. — Как же? — уйти из родного дома страшно. Даже если знаешь, что это сон. Даже, если собираешься уходить наяву, — вот так, сразу… — Ты живая, — девочка склонила головку к правому плечу, — ты поешь, не трогай мертвое. Брось… Мертвое? И в самом деле… Пчел днем не было, даже муравьев с комарами куда-то делись. И все-таки вот так уходить с голым ведьменышем на ночь глядя. — Сейчас отец придет, — зачем-то сказала Барболка, — его кормит надо. «накормлю его телом розовым, — вдруг запела девчонка, — напою его кровью алою, кровью алою, горячею. Замолчи, — прикрикнула Барболка, — это гадкая песня. Песня? — голышка ухватилась за калитку, и принялась на ней раскачиваться, — песни поют, мясо едят, от беды бегут. Беги, Барболка, беги! Темная тень отделилась от леса и покатилась вперед. — Жужа! — крикнула Барболка, первый раз обрадовавшаяся возвращению родителя, — Жужика! Собака проскочила сквозь забор, сколько ж в нем дыр и, молча, бросилась к хозяйке. Хвост ее был зажат между ног, глаза были закрыты. Сбесилась?! Барболка завизжала и бросилась к дому. Жужа, молча, прыгнула следом. Она не лаяла, не рычала, но от этого было только страшнее. Девушка влетела в сенцы, дрожащей рукой закрыла дверь, и вспомнила о девчонке. Кем бы малая не была, оставлять ее с взбесившейся Жужей не по-людски. Барболка схватила ухват и толкнула дверь, за ней не было никого — ни собаки, ни длинноволосой ведьмачки. Только рогатая луна и пляшущие тени.
Может, это и был сон, но не тот, который она ждала. Совсем не тот. Барболка стояла на пороге, не зная, что делать. Вернуться в дом было так же страшно, как выйти на улицу. Странная, вязкая тишина окутывала двор, все казалось каким-то чужим, покореженным или мертвым. Но разве забор, вкопанный в землю стол, сарай, дом могут умереть? Хоть бы летучая мышь пролетела, и то б было легче. Барболка отступила за порог, в холодную, заплесневевшую затхлость. Как же так, ведь день был жаркий не по-весеннему. Девушка схватила свечку и огниво, но огонь высекаться не хотел. Уж лучше на улицу, там хотя бы луна. Бледный свет, осколки крынки, мокрые, покрытые мерзким налетом пятна на столе. Откуда они? Еще вечером их не было. И сарай… Почему у него просела крыша? Зиму пережила, а сейчас просела. Барболке очень захотелось подпереть дверь сарая ломом, но там, где он всегда лежал, было пусто. Под ногу подвернулось полено и тут же рассыпалось в труху. Все мертвое, все! Луна, дом, двор… Девушка опрометью бросилась к калитке, но калитка не открылась. Барболка изо всей силы толкнула сырое, осклизлое дерево, ничего! У поленницы зашевелилось что-то темное. Жужа! Спящая собака, медленно и неровно, словно ей отдавили лапу, побрела к хозяйке, хвост исчез между ног, уши обвисли. Рука девушки метнулась к эспере, но мертвой собаке не был одела до серебряной звездочки. Жужа тихонько хромала вперед, мимо завалившегося стола, увядшей крапивы, черного вишневого ствола. У вишни была тень, у собаки не было. Спину Барболки покрыл холодный пот — Мама, — прошептала девушка, — ой, мамочка. Она помнила, что мать умерла, но это была ее единственная молитва. Единственное заклятье, которое смогли произнести губы. Сжимая бессильную эсперу Барболка пятилась к просевшему сараю, отступая от спящей Жужи. — Мамочка! Что-то теплое зацепило ногу, не теплое — горячее! Уголек жизни среди мертвого пепла! Барболка сама не поняла, как ухватила рябиновую ветку. Запах цветов и зелени отбросил душную гниль. В небе мелькнуло что-то крылатое. Рассветная цапля? Какая большая! — Вот ты где! — девчонка ухватила Барболку за руку, — Вот ты какая! От меня прячешься, а с ними играешь! — Беги, — Барболка попробовала отпихнуть малышку за спину, — тут… Тут… Глупая, — ведьмачка тряхнула черной гривой, — я ж тебе говорила… — А Жуж, — горячая ладошка зажала барболкин рот. — Жужжу, жужжу, никого вам не рожу, — заорала голышка, кружась вокруг старой вишни, и вместе с ней вертелась ее тень, показавшаяся Барболке крылатой, хотя на самом деле это были волосы. Девушка воровато глянула туда, где в последний раз видела собаку. Никого. Малышка остановилась — белые, ровные зубки, блестящие глаза, белые цветы в черных прядях. — Плохо тут, — девочка сдвинула брови, — бежим! На этот раз Барболка не возражала. Приблудившееся создание было странным, но не страшным. И у него была тень, голос, глаза. Девчонка прикусила губку, босая ножка ткнула калитку и та рассыпалась в труху. — Бежим! И они побежали сквозь замерший лес вслед за ускользающей луной. Меж ветвей мелькали какие-то тени, ветер в лицо отбрасывал назад спутанные волосы, под ноги бросалась мокрая трава. — Барболка, — ее зовут, какие тяжелые ноги, как она устала, — Да куда тебя несет, дура малохольная! — Отец, он там… вернулся — Молчи, — кто это сказал? Девчонка? Мать? Гици? — молчи и беги. Не оглядывайся, не думай, просто лети луной. Луна выведет, луна и весна. Они есть, они на твоей стороне. — Барболка, сдурела совсем?! Родного отца не признает! Да стой же! — Лети, забудь обо всем, лети! У тебя есть крылья, крылья и ветер. Четыре ветра не дадут тебе упасть. Луна пляшет и мяучит, у нее зеленые кошачьи глаза… Как она близко! Барболка, стой… Не то прокляну… Да стой ты, … твою. Лунный прыжок, лапы-лучи с зелеными когтями, дикий, надсадный визг за спиной и ветер, пахнущий медом, горячий и ласковый. — Мы еще станцуем. Ты не забыла? Ты обещала мне песню, я подарю тебе танец. Шум реки, рванувшаяся вверх луна, земля под ногами. Что это за замок? Высокие башни, свет, тепло… — Ты хотела сюда, тебя сюда звали, я тебя привела. Ты будешь здесь жить! Тебе будет весело, а я к тебе приду. Она сюда хотела? Это Сакаци?! Конечно… Река под горой, двойная башня. И здесь нет другого замка. — Я не хочу сюда, не хочу! — Ты не хочешь, куда хочешь? — длинноволосое создание взмахнуло волосами, — и хочешь, кого не хочешь… Зачем думать? Ты танцуй. Живи и танцуй. День еще растет, иди в замок… Иди радоваться, а я приду… Скоро приду. — Я не пойду туда, — выдохнула Барболка, — там… — Там живут, ты живая, иди туда. Ведь ты не хочешь к НИМ? К Тем, за воду? За воду? Лунная река, темный мост и трое на дальнем берегу. Отец, Ферек, Жужа… По колено в тумане. Там есть туман, а здесь нет. Как холодно… Отец опирается о лом, так вот почему она его не нашла. А Ферек без шляпы и лицо у него наполовину в чем-то черном. Резкий рывок, острые когти, впившийся в запястье. — Ты — живая!.. Скрип ворот, топот, голоса, факелы в руках, усатые витязи. — Девка, как есть девка! — А хороша! — Точно! — Видать, гнался за ней кто-то! — Ой, дак мы ж ее до Яблонь везли! — Держи! Звездный туман, запах рябины, метнувшаяся к луне крылатая тень и теплый, мирный покой. Она живая, она дошла. Все будет хорошо, ведь здесь ее гици…
|