Голос крови 1 page. Copyright © 2010 by Bastei Lübbe Gmbh & Co

Зоэ Бек

Голос крови

Лекарство от скуки –

Зоэ Бек

Голос крови

Zoё Beck

DAS ALTE KIND

Copyright © 2010 by Bastei Lübbe Gmbh & Co. KG, Köln

All rights reserved

Перевод с немецкого Инны Стребловой

© И. Стреблова, перевод, 2014

© ООО «Издательская Группа „Азбука‑Аттикус“», 2014

Издательство Иностранка^®

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес, 2014

Берлин. Сентябрь 1978 года

[1]

На самом деле все выдумки про кровь – сплошные враки. В смысле, сколько бы ты там ни хлопалась в обморок при виде чужой крови, на свою собственную можешь смотреть хоть целый день – и никаких проблем.

Важно только понять, что кровь – твоя собственная.

Фиона сначала вообще не поняла, что это кровь. Она приняла ее за чернила, потому что эта темная жидкость никак не смешивалась с водой, а напоминала густой темный сигаретный дым, который медленно расходится в слишком тесном пространстве. Совсем как чернила в воде. Она чуть было снова не заснула. Потом как‑то сообразила, что сроду никогда не спала в ванне, доверху наполненной водой, и уж тем более в нижнем белье. И при чем здесь чернила? Наверное, кто‑то решил так позабавиться, а ее не предупредили, в чем тут шутка.

Она поморгала, пока в глазах не прояснилось. Сверху на воде плавали розовые лепестки, по краям ванны горели столовые свечи. На кухне мурлыкало радио – романтическая поп‑музыка. «Не моя станция, а ванна – моя». Она ощутила, как по мокрым рукам течет что‑то теплое – теплее, чем вода в ванне. Запястья зудели. Она хотела почесать, но увидела, что из ее предплечий вытекает кровь. Не почувствовав ни боли, ни приступа паники, она подумала: «О’кей, похоже, я была в отключке, но, пожалуй, неплохо бы вызвать „скорую“». Тут в мозгах что‑то щелкнуло, и ее сразу вырвало, она еле успела перегнуться через край ванны.

Потому что она вообще не переносила вида крови. А уж своей и тем более.

До телефона она кое‑как дотащилась, хотя дважды падала по дороге, закапав кровью весь пол от ванной до прихожей и кухни, а там ее наконец осенило, что надо бы перевязать запястья. Фиона подобрала с пола два посудных полотенца, которые валялись уже не первый день, наброшенные на лужу, оставшуюся от пролитой литровой бутылки колы. Повязка, похоже, ничего не дала, потому что у нее не хватило сил затянуть узел потуже. Сидя на полу, Фиона набрала номер службы спасения. Хотя она так и не сумела толком объяснить любезной даме на другом конце провода, что у нее случилось, потому что еле ворочала языком, а тут еще и отвлеклась, почувствовав во рту какой‑то странный вкус, но, к счастью, все же сумела назвать свою фамилию и адрес. А может быть, она и ничего не сказала, а в службе спасения уже без нее выяснили, откуда был звонок.

В ожидании «скорой помощи» Фиона стала искать в приемнике другую радиостанцию. Потом глаза у нее сомкнулись, и, чтобы не заснуть, она начала подпевать песне, которую передавали по радио.

«Falling about… You took a left off Last Laugh Lane…»[2]

Не прошло и десяти минут, как распахнулась выбитая кем‑то входная дверь и какие‑то люди ворвались к ней в кухню. И тут она решила, что теперь не грех и поспать.

Нью‑Йорк, Берлин. Сентябрь 1978 года

[3]

[4]

его его

– Никакой ошибки! Ваша подруга просила меня вам позвонить.

Бен с трудом заставил себя внимательно выслушать, что говорит голос в трубке.

– Этого не может быть, – повторил он медленно и отчетливо.

А сам подумал: «Кому же это я в последнее время сумел так насолить?» Получалось, что очень многим. Но ведь никому из них не пришла бы в голову идиотская мысль отомстить.

– Понимаю. Для вас это шок. Но вы не волнуйтесь. Учитывая существующие обстоятельства, она чувствует себя неплохо. Просто ей сейчас нужен рядом близкий человек.

Женщина сделала паузу, давая Бену возможность высказать то, что люди обыкновенно говорят в таком случае: «Разумеется, я немедленно загляну. Буду через пять минут. Скажите ей, чтобы не волновалась».

Но Бен ничего не сказал. Не дождавшись ответа, женщина продолжила сама:

– Лечащий врач хотел бы побеседовать с вами и узнать, была ли у этого случая своя предыстория.

Бен опустил голову на подушку, с которой его поднял телефонный звонок.

– Послушайте! Вы уверены в том, что набрали правильный номер? – спросил он в трубку.

– Бен Эдвардс, – назвала его имя женщина и прочитала вслух номер его мобильного телефона.

Значит, не ошибка. Никто ничего не напутал.

– Пожалуйста, мистер Эдвардс. Вы сейчас нужны вашей подруге. В своих данных она указала, что у нее нет родственников… Никого, кроме вас. Мы считаем, что это был призыв о помощи. Она сама набрала девять‑девять‑девять. Она сказала мне, что вы с ней недавно вместе, но… – Женщина замолчала, не докончив фразы.

Бен зажмурился:

– О’кей. – Следующие слова он подбирал очень тщательно. Получилось ненатурально, но тут уж ничего не поделаешь. – У… Э‑э‑э… Там есть отец. Может быть, вы справитесь насчет него?

Он ненавидел вести сложные телефонные переговоры, когда был не один в комнате.

– Она сказала, что у нее нет родственников.

– Это не так.

– Так вы зайдете?

– Я поспешу, – заверил он ее и закончил разговор.

– Что‑нибудь случилось? – Нина, конечно же, проснулась и зажгла лампу на тумбочке.

Надо было выйти с мобильником за дверь. Бен прикинул, что могла слышать Нина и какую историю, соответственно, лучше было для нее сочинить.

– У меня друг попал в больницу, и, по‑видимому, они нашли у него только мой номер.

Он сказал это, вставая с постели, чтобы она не видела его лица.

– Мне тоже поехать? И кто же это? – Нина уже откинула одеяло.

– Один из прежних знакомых.

Решив, что такое объяснение содержит ответ и на первый вопрос, он подобрал с пола одежду и поспешно ретировался из комнаты. Он мысленно вздохнул с облегчением, увидев, что Нина снова залезла под одеяло.

– Позвони, когда узнаешь, в чем там дело.

А как же! Непременно.

У Фионы было чудесное контральто. Как правило. При волнении тон поднимался на октаву выше, и ничего чудесного не оставалось в помине. Уже на подходе к приемному покою Бен услышал ее. Он пошел на голос, припомнил сирен, Одиссея и подумал, какие же мужчины дураки; подумал, что Фиона уж точно не Гимеропа, во всяком случае когда орет как сейчас. Скорее уж, Лигейя[5].

Дверь, за которой Фиона объясняла кому‑то, почему считает его полным засранцем, была приотворена. Бен без стука вошел, остановился в дверях. Отчасти он застыл на пороге от неожиданности, отчасти потому, что в тесной процедурной уже набилась уйма народу. Молоденькая докторша, немолодая сестричка, привлекательный темноволосый мужчина и высокая худощавая женщина толклись вокруг Фионы. В правую руку у нее была вставлена капельница. Оба запястья перевязаны. Несмотря на явно возбужденное состояние, лицо у нее было белым как мел. Из одежды на ней был только темно‑красный, неплотно завязанный махровый халат, который Бен сразу узнал. При виде Бена Фиона умолкла, а мужчина – тот, что был полным засранцем, – уже нацелился вытолкать его за дверь.

– Это мой жених, – объявила Фиона, к которой вернулось ее контральто.

Мужчина посмотрел на Бена с красноречивым выражением, словно говоря: «Примите мои соболезнования». Бен, беспомощно улыбаясь, обвел взглядом всех присутствующих и остановил его на перевязанных запястьях, чтобы не пялиться на распахнутый халат.

«Снова здорово!» – подумал Бен, но не сказал:

– Что случилось?

– Можете спокойно к ней подойти. – Одна из сестер подвела его к кровати.

Он неохотно сел возле Фионы, которая тотчас же завладела его рукой.

– Что случилось?

Мужчина представился:

– Констебль уголовной полиции Фрэнк Блэк.

Худенькая женщина оказалась его начальницей – в звании сержанта уголовной полиции. Ее звали Изобель Хэпберн. Она пожала ему руку.

– Сэр, может быть, выйдем на минуточку, – начал было констебль Блэк.

– Кто‑то хотел меня убить, – громко и отчетливо произнесла Фиона.

Докторша вышла из комнаты, бормоча себе под нос что‑то довольно недружелюбное, и только вовремя бросившаяся за нею сестра помешала ей громко хлопнуть дверью.

– Сэр? – кивнул в сторону двери констебль Блэк.

Бен пожал руку Фионы, чтобы избавиться от вцепившихся в него пальцев.

В коридоре ждала докторша. Она пригласила Бена к себе в кабинет.

На халате у нее было написано: «Д‑р Рэндольф». Представляться она не стала.

– На обоих запястьях вскрыты вены. Затем пыталась самостоятельно остановить кровь. Позвонила в службу спасения. Была обнаружена в бессознательном состоянии. Кровопотеря такая, что рекомендуется переливание крови, но она отказывается. В крови чрезвычайно высокое содержание диазепама. Могла и не проснуться. Она наркозависима?

Бен пожал плечами.

– По‑видимому, да, – сказал он осторожно.

– Ее следует поместить под наблюдение, – объявила доктор Рэндольф. – И лучше всего одновременно начать курс лечения от наркозависимости. Причем он может занять несколько месяцев. План лечения будет согласован с вами.

Доктор Рэндольф умчалась, не попрощавшись. Бен остался в обществе Изобель Хэпберн.

– Это уже не в первый раз, так ведь? – обратилась она к Бену.

Интонация была не сочувственная. Она просто констатировала факт.

Бен кивнул.

– Прислушайтесь к тому, что говорит доктор. Такой… такая передышка пойдет вашей невесте на пользу.

– Она мне не невеста.

Оба полицейских переглянулись, на их лицах не было удивления.

– Есть у нее родственники, которых следует оповестить? – спросила Хэпберн.

– Отец. Но у меня нет его телефона. Что с ней будут делать дальше? Ее отпустят домой?

Хэпберн предоставила отвечать на этот вопрос констеблю:

– Нас вызвали потому, что она заявила, будто бы ее хотели убить.

Бен надеялся, что Фиона пошутила.

– Вы серьезно так думаете? – Он попытался сказать это в нейтральном тоне.

– Вы не могли бы проводить нас в квартиру вашей подруги? – вместо ответа спросила Хэпберн.

Прежде чем Бен успел что‑то сказать, зазвонил его мобильник. Нина. Он отключил звонок и выключил телефон. Сержант Хэпберн удивленно приподняла брови.

– Я еду с вами, – сказал Бен.

Для того чтобы попасть в квартиру Фионы на Форт‑стрит, даже не понадобился ее ключ. Во всех окнах на втором этаже горел свет, а перед одним из них стояла Фиона и разговаривала по телефону. Но только это никак не могла быть Фиона. Сестра сказала, что ее оставили в больнице, по крайней мере, до следующего обхода. И однако же вон она стоит в своем зеленом коротеньком платьице, и это ее длинные каштановые волосы, ее темная губная помада, в руке прижатый к уху телефон, она глядит на улицу, не обращая никакого внимания на группу из трех человек, остановившуюся на тротуаре.

– Это же, кажется… – начала Хэпберн.

– Нет, это Мораг, – не дал ей докончить Бен. – Мораг Фрискин. Надеюсь, она.

– Ее сестра?

– Вторая жиличка, с которой они пополам снимают квартиру.

– Но она же… – пробормотала Хэпберн.

Бен решил промолчать. И сперва убедиться, что в окне действительно показалась Мораг.

Да, это была она. И похоже, нисколько не удивлена тем, что в половине седьмого утра под дверь заявился Бен с двумя полицейскими.

– Я как раз разговаривала по телефону с Фионой, – сказала Мораг, впуская их в дом. – К сожалению, я опоздала. Если бы я знала, что случилось… – Тут она махнула рукой в сторону стоявшего в прихожей ведра. – Я‑то думала, тут кто‑то насвинячил акварелью.

– Вы мыли полы? Среди ночи? – в изумлении спросил констебль Блэк, пораженный увиденным.

– Но вы ведь все равно найдете следы? В конце концов, я же не пользовалась отбеливателем. Отбеливатель разрушает структуру ДНК, верно? Я видела про это в «CSI»[6].

Упрямо поджав губы, Мораг вызывающе посмотрела на них, переводя взгляд с одного на другого.

– Но дверь я не трогала. – Она указала рукой на входную дверь с выломанным замком.

– Отлично! Уж тут я точно выясню, какой размер обуви носил работник службы спасения. Для расследования это очень ценный факт, – съехидничал Блэк.

Мораг только пожала плечами.

По лицу Хэпберн Бен видел, что ее сейчас занимает один вопрос: почему на Мораг экстравагантное платье с глубоким декольте, если она только что занималась мытьем полов? Но она лишь спросила, не заметила ли Мораг ничего необычного, вернувшись домой (нет, не заметила), а Блэк тем временем осматривался, не найдется ли где‑нибудь такого местечка, которое Мораг забыла оттереть. Затем Хэпберн внимательно изучила разбитую входную дверь квартиры, осмотрела ванную и спальню Фионы, кухню, общую гостиную, а под конец еще и комнату самой Мораг, выразила благодарность и увела Бена и Блэка на улицу. Единственным, что она забрала с собой из квартиры, был мусорный мешок из ванной. В него Мораг высыпала бритвенные лезвия, очевидно даже не задумавшись, почему окровавленные лезвия оказались на краю ванны.

– Что вдруг нашло на эту Мораг? – спросила Хэпберн, когда они сели в машину. Они решили сначала подкинуть Бена к больнице, возле которой осталась его машина. – Приходит девушка домой, вся квартира в кровище, полная ванна окровавленной воды, покрытой розовыми лепестками, и она тут же, как была в дизайнерском платье, принимается за мытье полов. И почему, черт возьми, она выглядит точь‑в‑точь как Фиона? Я знаю, что закадычные подружки иногда одеваются как близняшки, но думала, что это проходит еще в пубертатный период.

– М‑да, – сказал Бен.

Хэпберн, сидевшая рядом с водителем, обернулась назад, чтобы видеть его лицо:

– Почему Фиона утверждает, что вы ее жених?

Бен прикинул, в каких пределах следует сообщить ей информацию о Фионе. Да и сколько ему самому о ней известно.

Познакомились они на дне рождения Мораг. Его привел туда бывший сослуживец, с которым они были знакомы еще по «Скоттиш индепендент», когда Бен работал там судебным репортером. Они с Маркусом поддерживали отношения, и порой, когда Маркус как редактор отдела культуры получал какое‑нибудь не слишком скучное приглашение, он звонил Бену и брал его с собой. К Мораг Маркус был приглашен неофициально, он знал ее по нескольким вернисажам и, похоже, был ею сильно увлечен. Маркус сразу же объяснил, что никак не может явиться туда один: это как‑то не клево и слишком уж очевидно. Поэтому Бен, хочешь не хочешь, должен с ним пойти. В общем, все ясно.

Вечеринка происходила в квартире на Форт‑стрит в Бротоне[7], где жила Мораг. Бротон. Привилегированная, ручная богема, закупающая свои биопродукты по умеренной цене в «Риал Фудс», а заодно заглядывающая в кафе «Urban Angel»[8], чтобы перекусить не содержащей глютена выпечкой, запивая ее чашечкой биокофе без кофеина, – радости, которые не всякому по карману. Выражаясь не политически, а политкорректно: Бротон – pink triangle [9]города. Звучит страшно гламурно, гораздо гламурнее, чем это выглядит в действительности. Оставив позади многочисленные бары и кафе, расположенные на Бротон‑стрит, и свернув за угол, ты попадаешь на какую‑нибудь тихую улочку. Импозантные, построенные в георгианском стиле дома Нового города[10]заключают в своих стенах просторные квартиры, зачастую со створчатыми окнами до пола. Подходя к дому, Бен еще с улицы увидел, что вечеринка у Мораг уже началась: за каждым окном видны были лихо отплясывающие пары, а в открытом окне наверху стояла молодая женщина, она курила, пристально глядя Бену прямо в глаза. Хотя ее лицо скрывалось в тени, Бен в этот миг был убежден, что еще никогда не видывал такой красоты, никогда не испытывал такого очарования. Он понимал, что это была мгновенная иллюзия. Он даже не успел хорошенько разглядеть эту женщину. Просто проецировал в сумеречную тень образ своей мечты. И наслаждался невольно охватившим его трепетом. Затем к ней протянулись две руки и, обхватив за талию, увлекли в глубину комнаты. Волшебный миг миновал.

Маркус тоже ее заметил. Он громко задышал, и Бен решил, что это была Мораг. Наверное, и смотрела она не на него, а на Маркуса.

Он почувствовал разочарование, когда через несколько минут перед ним предстала хозяйка. В ней не было ничего завлекательного. Она производила впечатление женщины, которая прикладывает чересчур много стараний, чересчур густо наносит косметику, одевается чересчур сексуально для своей хотя и стройной, но все же не обольстительной фигуры, чересчур брюнетисто красит волосы, так что они вступают в резкий контраст с цветом лица натуральной блондинки. По первому впечатлению Мораг показалась ему какой‑то деланой. От Маркуса он знал, что она работает в области киноискусства и даже защитила по этой специальности диссертацию, что она преподает в университете и на ее счету уже есть целый ряд кинопроектов, завоевавших разные награды. Сейчас она готовит что‑то к ежегодному эдинбургскому фестивалю Фриндж. Бен подумал, не связана ли ее искусственность с тем, что она сама в душе мечтала стать актрисой и любит менять внешность, примеривая на себя новый образ.

Бену было стыдно за миг очарования, за то, что он поддался иллюзии. И на вечеринке он томился от скуки. Маркус, судя по всему правильно оценивший свои шансы на успех у Мораг, бесследно исчез где‑то вместе с нею, а Бен забрел на кухню и был втянут в дискуссию, завязавшуюся между двумя профессиональными фотографами и пожилым господином, владельцем небольшой галереи в Найтбридже. В искусстве Бен ничего не смыслил, но как‑то так получилось, что спорщики выбрали его в арбитры, и после пятой кружки пива голова у него уже не так сильно гудела от мудреных экскурсов его новых приятелей в область иконологии, как это было на первых порах. Отчасти ему мешало то, что он раньше знать ничего не знал об Эрвине Панофском[11]. Услышав об этом, фотографы и галерист сочли своим долгом подробно просветить его. Это их объединило, и в результате они задумались о совместной выставке. «Миссия исполнена», – подумал Бен, отправился на поиски ванной и увидел, что ему придется дожидаться своей очереди.

Он подумал было снова пойти на кухню, чтобы разжиться еще одной банкой пива, но фотографы и галерист расположились как раз перед холодильником, и он остался ждать, уставясь себе под ноги, потом пялясь на лепнину на потолке, спрашивая себя, где там Маркус и Мораг – поди, занимаются сексом в какой‑нибудь спальне, – как вдруг дверь ванной отворилась и он увидел перед собой ту женщину, которая курила в окне. На первый взгляд она была очень похожа на Мораг. Но все, что в Мораг вызывало раздражение, у нее смотрелось естественно. Он понял: эта женщина – оригинал, а Мораг ее фальсификат.

Наверное, он долго на нее пялился. Она улыбнулась, не зазывной, не обольстительной – скорее, усталой улыбкой.

– Фиона, – сказала она. – Я тоже здесь живу.

– Бен, – сказал он, и чувство, испытанное в тот миг, когда он поддался иллюзии, нахлынуло с прежней силой.

– Ты знаком с Мораг? – спросила она.

Он помотал головой:

– Вижу ее в первый раз.

Она приподняла бровь:

– Ах, так ты, значит, явился сюда незваным гостем?

– О нет! Мой друг Маркус знаком с Мораг.

Фиона посмотрела на него искоса:

– И где же сейчас Маркус?

Бен выразительно приподнял плечи.

– Беседует с Мораг, – сказал он первое, что придумалось.

– Маркус – это тот, что работает в газете?

Бен кивнул.

– Значит, он сейчас с ней трахается. Она мне все уши о нем прожужжала, целую неделю не давала покоя.

Что‑то в ней изменилось, он не мог сказать что. Вряд ли она завидует Мораг, раз та подражает подруге. Интересно знать почему. Чтобы выяснить это, надо бы побольше узнать о Фионе. Он и сам этого хотел. Ему хотелось, чтобы тот волшебный миг с нею повторился. Хотя очарованность, вероятно, была только с одной стороны.

– А ванная освободилась, – сказала Фиона и посторонилась, пропуская его.

Он почувствовал, как их руки соприкоснулись, когда он проходил мимо. И, зайдя в ванную, ощутил на коже словно бы ожог.

Не надо было столько пить. Хотя, вообще‑то, пять кружек пива обыкновенно не приводили его в состояние несомненного умственного помрачения. Но рука по‑прежнему горела. Он подставил ее под струю холодной воды – жжение не проходило. Может, эти ребята ему что‑то подсыпали в пиво. От такого сборища киношников и артистических натур никогда не знаешь, чего ждать… И Фиона тоже, должно быть, из таковских… Может, и она не настоящая… Тоже одна иллюзия… Бен встряхнулся, зажмурил глаза, чтобы собраться с мыслями. Ничего не получалось. Кто‑то точно подсыпал ему что‑то в пиво, иначе с чего бы!

Когда он выходил из ванной, рука горела уже до самого плеча. Пора уходить. Маркус его не хватится. Фотографы тоже. Эти вовсю обнимались в гардеробе, а галерист исподтишка за ними подсматривал, делая вид, что занят беседой с дамой лет сорока анорексической комплекции. Пока Бен был в ванной, музыка сменилась, вместо «Sonic Youth»[12]теперь звучали «Einstьrzende Neubauten»[13]. Он поискал глазами Фиону, но ее нигде не было видно. Он сходил за пивом, выпил его с излишней поспешностью, и с последним глотком – кто только, черт бы его побрал, подбирал эту музыку? – закончилось «Feurio»[14]и вместо него зазвучала мелодия «Get me away from here. I’m dying» группы «Белль и Себастьян»[15]. «Ну, уж до этого дело еще не дошло», – подумал Бен. Но воспринял песню как намек, что пора уходить.

Было три часа утра. Он не захотел тратиться на такси, а ключа от машины Маркуса у него не было, вдобавок он явно перебрал с выпивкой. Ничего, можно добраться до дому пешком. Стояла теплая весенняя погода, воздух был приятный, и если быстрым шагом, то на дорогу до Даддингстона[16]уйдет меньше часа. Прогуляться ему сейчас даже полезно. Надо проветриться, изгнать образ Фионы и подумать, как могло случиться, что увиденный в окне силуэт курящей, говорящей по телефону женщины так вскружил ему голову. Сама женщина тут, скорее всего, ни при чем. Наверняка дело в каких‑то наркотиках. Может быть, Маркус ему и подсунул. Надо будет его спросить.

Бен недалеко ушел. Не успел он еще дойти до улицы Пикарди‑плейс, как вдруг кто‑то коснулся его плеча.

– Тоже сбежал? – спросила Фиона.

– Кто‑то поставил песню «Get me away from here. I’m dying», – засмеялся Бен.

– Да уж. Вечеринки Мораг иногда здорово напрягают. А теперь ты куда?

Бен не ответил. Он заглянул ей в глаза, почему‑то они показались ему печальными – печальными, и бездонными, и полными тайны, и он спросил:

– А куда ты?

И тут он ее поцеловал.

Отвечая на вопрос Изобель Хэпберн, он рассказал только про шумные вечеринки по тому или иному случаю и спонтанные сборища, которые часто кончались тем, что кто‑то наляпает киношной крови или изукрасит мебель акварельными красками. Он рассказал о фильмах, которые снимала Мораг, и о художниках, с которыми дружила Фиона, и в немногих словах сумел представить все так, чтобы сержант Хэпберн поняла: при таких безумствах в жизни ничему удивляться не приходится.

Даже тому, что она выдавала Бена за своего жениха.

– Вы поговорите с нею еще раз? – спросил констебль Блэк, паркуясь рядом с машиной Бена.

– Может быть, – неопределенно ответил Бен.

– Ей бы надо спокойно отдохнуть несколько дней, – высказала свое мнение Хэпберн.

Бен подождал, когда Блэк выпустит его, открыв заднюю дверцу.

– Вряд ли она меня послушает, если я начну ее уговаривать, – сказал он, вылезая из машины.

– А вы попробуйте, – посоветовал Блэк.

Бен постоял возле своей машины, выжидая, пока полицейские уедут. Затем направился к главному входу.

Берлин. Ноябрь 1978 года

я

Я

[17]

Берлин, Вена. Март 1979 года

– Ты должен мне помочь, – просила Фиона.

Бен сердито помотал головой. Она лежала, закрывшись одеялом до самого подбородка.

– Я уверен, что скоро ты сама все вспомнишь, – увильнул он от ответа.

– Я и так знаю, что ничего такого не делала, – огрызнулась она.

– Почему ты тут сказала, что у тебя нет родных?

Фиона не ответила.

– Вы что, опять рассорились?

Она отвернулась, чтобы не смотреть на него.

– Это из‑за денег?

Под одеялом что‑то шевельнулось, как будто она пожала плечами. О’кей. Значит, из‑за денег. Фионе было уже за тридцать, а она все еще брала деньги у отца, который ее материально поддерживал. Правда, она работала в художественной галерее, но всего лишь в должности ассистентки с низкой оплатой, хотя понимала, что давно переросла эту работу. Отец переводил ей ежемесячно немалую сумму, которая должна была помочь ей преодолеть чувство неудовлетворенности и послужить временным подспорьем, пока она не найдет место, соответствующее ее квалификации. Примерно раз в месяц между ними происходили стычки с громом и молнией, потому что отец грозился прекратить выплаты, если она не представит ему доказательства того, что хотя бы пытается найти работу, где больше платят. Она утверждала, что вовсю старается, что было неправдой; во всяком случае, это было не то, чего ожидал от нее отец.

– Сообщить ему, что ты здесь?

Она помотала головой и еще выше подтянула одеяло, закрыв им почти все лицо.

– Дай мне свой мобильник, Фиона, чтобы я ему позвонил.

– Видеть его не хочу, – буркнула она сквозь одеяло.

– Как бы вы там ни ссорились, ему все равно интересно узнать, как твои дела.

– Еще бы! Особенно когда ему все расскажут, что я пыталась покончить с собой. – Откинув одеяло, она села на кровати. – Я не пыталась себя убить.

Бен отвел глаза и стал смотреть в окно, потому что под халатом на ней по‑прежнему ничего не было.

– Пожалуйста! Помоги мне!

– Но чем?

– Выясни, кто это сделал. Я хочу знать, кто пытался меня убить.

Бен ничего не ответил.

– Пожалуйста!

Он покачал головой.

– Интересно, Нина знает, где ты находишься?

На эту реплику он обернулся и посмотрел на нее:

– К чему это ты? Неужели ты думаешь, меня можно шантажировать?

– Конечно да.

– И что, по‑твоему, будет, если ты ей скажешь, что мы с тобой переспали?

– Она от тебя уйдет.

В этом Фиона была совершенно права.

– А дальше что? Нина уйдет от меня, а я это просто молча стерплю? Какая тебе от этого выгода?

Бен увидел проступившие у нее на глазах слезы, и это было не в первый раз за время их знакомства, он знал, что ей ничего не стоит заплакать по заказу. Он внимательно вгляделся в ее лицо, чтобы понять, искренни ли слезы на этот раз.

– Кто же еще мне поможет, кроме тебя?

– Найдется много других, на кого твой эмоциональный шантаж произведет больше впечатления, чем на меня.

Еще не договорив до конца, он уже пожалел о том, что сказал. Хотя они переспали с ней всего один раз, но встречались гораздо чаще. За это время Фиона доверила ему много секретов. И один из них он сейчас использовал против нее: правду о неудачных романах с женатыми мужчинами, которые отделывались от нее подарками, а сами навсегда исчезали из ее жизни. «Подарки взамен денег, – подумал Бен. – Чтобы представить все в собственных глазах так, будто это был не платный секс, а что‑то другое». Вероятно, Бен был единственным человеком, знавшим, как это мучило Фиону. А теперь вот не нашел ничего лучшего, как обидеть ее своим напоминанием.

– У тебя есть отец, – заговорил он торопливо. – Объясни ему все. Я действительно не могу ничего для тебя сделать.

Он направился к двери, немного помедлил в нерешительности, но не обернулся.

– Скорейшего выздоровления, – сказал Бен, собираясь ступить за порог.

– Бен! – воскликнула она.

Он обернулся, не отпуская ручки:

– Даже если бы я поверил тебе, я все равно ничем не могу тебе помочь. Мне надо по делам. – Что было чистой правдой.

– Не уходи! Пожалуйста! – взмолилась Фиона. – Кто‑то же пытался меня убить!

Но он ушел.

Она почувствовала скорее страх, чем досаду. Ну вот, не сумела его удержать. Конечно же, он был прав. Она не станет звонить Нине и рассказывать ей про его грешок. Для мужчин она мало что значила – всего лишь маленький грешок, не более того. Они только и думали, как бы поскорей заманить ее в постель, а уже через десять минут об этом жалели. Им во что бы то ни стало хотелось завоевать Фиону, а добившись своего, они чувствовали, что с них этого довольно. Их хватало на секс, но на серьезные отношения – никогда. Ни один роман Фионы не перешел в длительные отношения, и ей ни разу не повезло встретить неженатого свободного мужчину. Бен такой же, как все. Сначала он ее страстно желал, а потом вспомнил, что у него уже есть устойчивые, надежные отношения с надежной, положительной женщиной. И даже если Нина уйдет, у Фионы с ним никогда ничего не сложится. Значит, ей действительно не остается другого выхода, как только позвонить отцу.