Андрей между Галилейским морем, Иерусалимом и миром

О товарище Андрея Филиппе, тоже одном из Двенадцати, Иоанново Евангелие говорит, что он был из Вифсаиды, «из одного города с Андреем и Петром» (1:44). Расхождение между этим кратким примечанием и тем, что пишет Марк (1:29), например, что у Петра и Андрея был дом в Капернауме, можно объяснить по‑разному и даже в противоположных смыслах. Этот вопрос остается открытым и, вероятно, останется таковым навсегда[139]. Симон‑Петр и Андрей могли быть, например, родом из Вифсаиды, расположенной на северо‑восточном берегу Галилейского моря, или Тивериадского озера. Впоследствии, когда Петр женился, они могли переселиться в Капернаум, находящийся в нескольких километрах к западу от Вифсаиды. Симон‑Петр и Андрей занимались рыбной ловлей. Капернаум был важным городом для их работы, и неслучайно он станет для Иисуса «стратегическим пунктом» в его служении в Галилее.

Выше говорилось о присутствии Андрея в списке Двенадцати и его положении в нем. Теперь мы можем добавить, что в двух из этих списков, а именно в списке Марка (3:16–19) и Деяний (1:13), Андрей находится на четвертом месте после Симона‑Петра, Иакова и Иоанна, т. е. не непосредственно рядом со своим братом, как в списках Матфея (10:2–4) и Луки (6:14–16), но сразу перед Филиппом, который во всех четырех доступных нам перечнях занимает пятое место, и поэтому Андрей располагается рядом с Филиппом. Евангелие от Иоанна не проявляет особенного интереса к Двенадцати, не содержит точного и полного их списка. Упоминания о Двенадцати рассеяны и фактически изолированы в шестой главе (ст. 67–71; ср. 11:1; 20:24). В четвертом Евангелии названы лишь некоторые члены группы Двенадцати, и удивительно, что среди них Андрей и Филипп, как будто речь идет о паре друзей, близких к Иисусу (1:35–46; 6:5–8; 12:21–22; ср. 14:1–9). Можно ли из этого заключить, что в случае Иоанна «мы имеем дело с традицией, весьма отличной от традиции синоптиков, с характерным точным перечислением имен Двенадцати и эмфазой на Двенадцати в самой древней части предания о страстях»[140]?

Симон, Андрей и Филипп – имена греческого происхождения. И поэтому нужно пролить свет на проблему, почему три человека из Двенадцати, жившие на земле вокруг Галилейского моря, включающей Вифсаиду и Капернаум, которая была объектом вековой, хотя никогда не полной, эллинизации, носят греческие имена – Симон, Андрей и Филипп, причем двое первых – братья, двое – товарищи[141]. Все, что можно сказать обоснованно, сводится к тому, что они могли говорить по‑гречески так же, как по‑арамейски; это можно заключить из самих Евангелий и это характерно для времени, когда они последовали за Иисусом в его земной жизни. Симон‑Петр мог регулярно совершенствовать свое владение греческим во время неизбежных деловых поездок в Антиохию, Коринф и даже в Рим. В конце концов, трудно, если не невозможно, отрицать и даже преуменьшать историческую ценность основного корпуса сведений о братьях Симоне‑Петре и Андрее, в частности их связи с Вифсаидой и Капернаумом; достоверность сведений подтверждается большим количеством свидетельств (Мк 1:21, 29–31; 2:1; 9:33; Мф 8:5; 11:23; Лк 7:1; 10:15; Ин 2:12; 4:47; 6:17,24, 59; 1 Кор 9:5). Собственно, связи с Вифсаидой и Капернаумом и вероятное знание греческого могут также объяснить, почему Андрей и Филипп не только были учениками Иоанна Крестителя, но и постоянно предстают в евангельских источниках как товарищи.

Согласно четвертому Евангелию, «на третий день» после того, как Андрей встретил Иисуса, было бракосочетание в Кане Галилейской. «Матерь Иисуса была там. Был также зван Иисус и ученики Его на брак» (Ин 2:1–2).

Для многих исследователей чудо, произошедшее во время свадьбы в Кане, слишком «теологическое», слишком «Иоанново», чтобы была научно признана его историческая достоверность. Здесь нет возможности углубляться в столь запутанный вопрос. Что же касается нашей темы, то достаточно предположить, что «первое знамение», поданное Иисусом, произошло, согласно четвертому евангелисту, перед учениками и, возможно, также перед Андреем: он, увидев этот первый знак «славы», явленный Иисусом, мог вместе с другими утвердиться в своей вере (Ин 2:11).

Кто знает, при каких еще «знамениях» присутствовал Андрей. С явной личной вовлеченностью, теперь вместе с Филиппом постоянно включаемый в число Двенадцати, он появляется в Иоанновом рассказе о чуде умножения хлебов и рыб – и только в нем. Действительно, именно Андрей указывает Иисусу на мальчика с пятью ячменными хлебами и двумя рыбками:

Пошел Иисус на ту сторону моря Галилейского, в окрестности Тивериады. За Ним последовало множество народа. <…> Иисус, возвед очи и увидев, что множество народа идет к Нему, говорит Филиппу: где нам купить хлебов, чтобы их накормить? Говорил же это, испытывая его; ибо Сам знал, что хотел сделать. Филипп отвечал Ему: им на двести динариев не довольно будет хлеба, чтобы каждому из них досталось хотя понемногу. Один из учеников Его, Андрей, брат Симона Петра, говорит Ему: здесь есть у одного мальчика пять хлебов ячменных и две рыбки; но что это для такого множества? (Ин 6:1–9)

Андрей и Филипп, всегда в четвертом Евангелии вместе, появляются еще раз в эпизоде, когда несколько греков (ellenés tines) пришли в Иерусалим на Пасху и подошли к Филиппу, который был из Вифсаиды Галилейской, и просили его, говоря: господин! Нам хочется видеть Иисуса. Филипп идет и говорит о том Андрею; и потом Андрей и Филипп сказывают о том Иисусу. Иисус же сказал им в ответ: пришел час прославиться Сыну Человеческому (Ин 12:21–23).

Эти «час» и «прославление», на которые указывает Иисус в Иоанновом Евангелии, означают последние дни его земного существования, те, в которые Он совершит с Двенадцатью Тайную вечерю, когда свершится пасхальное Триденствие, заключающее в себе наивысшие события страстей, смерти и, наконец, воскресения.

Тогда необходимо принять к сведению, что Андрей, постоянно вместе с Филиппом, появляется в ключевых моментах рассказа четвертого Евангелия об общественном служении Иисуса. Итак, Андрея мы видим: в начале Евангелия от Иоанна, в эпизоде его отхода от Иоанна Крестителя и первых шагов в следовании за Иисусом; в середине повествования, в чуде умножения хлебов и рыб, предшествовавшем «евхаристической» речи Иисуса, после которой несколько учеников покинули Его, а Двенадцать утвердились в своей вере и через Петра исповедали ее (Ин 6:67–71); в конце, когда Двенадцать, сопровождавшие Иисуса в Иерусалим, участвовали в последних днях, трагических и воодушевляющих, Его спасительной миссии.

На всех этих важных этапах общественного служения Иисуса, быть может, хотелось бы встретить – в явном виде, активного и решительного – также и Андрея. Прежде всего хотелось бы узнать, как он реагировал на «неожиданный» поворот судьбы его Учителя и Мессии, когда Иуда предал Его, а его брат Симон‑Петр от Него отрекся. Не бежал ли и Андрей, как другие, когда Иисус был схвачен, осужден, приговорен к смерти, распят?

Видимо, можно считать достоверным, что Иисус, воскресший из мертвых, позволил увидеть Себя также и Андрею, как и другим из Двенадцати, сведенным к одиннадцати, в доме, где они заперлись из страха перед иудеями. Может быть, и Андрей, как Фома, сказал воскресшему Иисусу, который теперь, став прославленным победителем смерти, показал следы ран на руках, на ногах и на ребрах: «Господь мой и Бог Мой!» (Ин 20:28).

Разве так уж фантастично предположить неявное присутствие Андрея в рассказе, ставшем при окончательной редакции эпилогом четвертого Евангелия (Ин 21:1‑23)? В нем повествуется о последнем явлении воскресшего Иисуса у Тивериадского моря: «были вместе Симон‑Петр, и Фома, называемый Близнец, и Нафанаил из Каны Галилейской, и сыновья Заведеевы, и двое других из учеников Его» (21:2–3).

Не подразумевал ли евангелист под одним из этих безымянных учеников еще раз Андрея, брата Симона‑Петра, а под другим – его товарища Филиппа? Если это так, то вопрос, который Иисус трижды задал Петру: «Симон Ионин! любишь ли ты Меня?», не обязательно связывать только с Петром – может быть, ответить мог и Андрей: «Так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя» (21:15–17)?

С другой стороны, как отмечалось выше, для четвертого евангелиста нет веры без последования и нет последования без свидетельства. На примере Андрея мы видели, что свидетельство сразу же становится верой в Иисуса, которую он принял с самого начала, еще до пребывания с Ним, а свидетельство он передает своему брату Симону, дабы привести его к Иисусу. Но могло ли быть свидетельство без любви к Иисусу? Значит, нет ничего фантастического в предположении, что, если Андрей стоял рядом с братом Симоном‑Петром при последнем явлении Иисуса у моря Галилейского, он тоже мог засвидетельствовать Иисусу свою любовь, как это сделал его брат Петр. Здесь, конечно, наличествуют длинная цепочка «если», длинный ряд взаимосвязанных предположений, так что следовало бы обратиться к надежным «историческим» свидетельствам и в этой связи.

Безусловно, историко‑критический метод тут нам не поможет, не поможет и никакой другой: остается только продвигаться на ощупь в темноте с небольшой долей воображения. Но не является воображаемым тот факт, что, согласно Деяниям Апостолов св. Луки, на Пятидесятницу Андрей тоже должен был принять Святого Духа во всей полноте, чтобы и он, как и другие из Двенадцати, вступил на дороги мира, чтобы делать учениками своего Господа все народы.

Вместе с тем четвертое Евангелие добавляет, что воскресший Иисус, также при последнем явлении у Галилейского моря, предсказал Петру: «Истинно, истинно говорю тебе: когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел; а когда состаришься, то прострешь руки твои, и другой препояшет тебя и поведет, куда не хочешь. Сказал же это, давая разуметь, какою смертью Петр прославит Бога» (21:18–19).

Андрей был одним из Двенадцати, но все‑таки «первозванным» и с самого начала. Поразительная встреча с Иисусом побудила его согласиться отдать жизнь за Него, своего Спасителя. В следовании за Ним было, конечно, немало необычайных дней или, так сказать, дней «инициации» к пониманию «тайны» Иисуса и участию в ней. Были также смутные и горькие дни низости и измены. Но были часы раскаяния, прощения и оправдания. Разве не последовали за всем этим долгие годы миссионерства на незнакомых и враждебных землях, достигнутые обращения, внезапные преследования?

Как оказалось, о «реальном» Андрее нам не удалось узнать много. Вообразим, будто мы обнаружили, что имели притязания узнать о его «тотальной реальности». Вспомним, сколько говорилось на эту тему выше, в начале этого очерка. Однако то, что мы смогли открыть об Андрее в текстах Евангелий, несомненно, можно дополнить, углубить, уточнить по мере развития исследований. Но может быть, того, что здесь проанализировано, более чем достаточно для обоснования и оправдания многовекового и до сих пор растущего почитания его христианскими церквами?

Не «история» и ее реконструкция с ее более или менее научными требованиями, с ее более или менее применимыми методами и критериями, но древняя традиция установила – и не по своей прихоти, – что Андрей тоже распростер однажды свои руки на кресте, который по форме мог отличаться от креста его брата Симона‑Петра. Но это была такая же жестокая и кровавая мука, закончившаяся страшной смертью. Более чем вероятно, даже несомненно, что Андрей, рыбак из Галилеи, один из Двенадцати, «Первозванный», должен был кровью засвидетельствовать свою любовь к Иисусу Назарянину. И этим он, как и его брат Симон‑Петр, прославил своего Господа.

Перевод с итал. А. Д. Бакулова

Date: 2015-10-18; view: 319; Нарушение авторских прав