Мужские костюмы

1800‑е годы, словно считаясь с календарным началом века, быстро изменили городскую моду: парики, немецкие кафтаны и штаны с пряжками продолжали носить только старцы вроде князя Николая Болконского в «Войне и мире» или князя Тугоуховского в «Горе от ума». Правда, «екатерининские костюмы» долго еще оставались парадной форменной одеждой придворных, но смотрелись они уже как условный, театральный реквизит.

Подавляющее большинство дворян сняло парики и облачилось во фраки, жилеты и длинные панталоны. Пушкин в «Евгении Онегине» отмечал, что «панталоны, фрак, жилет, / Всех этих слов на русском нет». Сами предметы и их названия пришли из Франции.

ФРАКИ, впоследствии ставшие только черными, в то время были разноцветными и до середины XIX века служили самым обычным одеянием имущих горожан. Чичиков предстает перед нами вначале «во фраке брусничного цвета с искрой», затем, во второй части романа, «во фраке наваринского пламени с дымом», то есть красновато‑коричневом. У Собакевича, в соответствии с его внешностью, фрак медвежьего цвета.

Черный фрак был костюмом выходным – для визитов, посещения клуба или театра. Прийти в гости не во фраке значило оскорбить хозяев. Чацкий в одном из своих монологов осуждает фраки:

…Хвост сзади, спереди какой‑то чудный выем,

Рассудку вопреки, наперекор стихиям,

Движенья связаны, и не краса лицу…

Не все замечают, что эти слова грибоедовский герой произносит, будучи сам одет во фрак! Ни в чем другом он не посмел бы прийти на вечер к Фамусову. Обычай сломить было невозможно.

Даже мундиры на офицерах, ВИЦМУНДИРЫ на чиновниках (непременная их форменная одежда), ливреи на лакеях шились фрачного покроя.

Однако в середине XIX века фрак постепенно стал вытесняться СЮРТУКОМ (одно время писалось «сертук») – одеждой без выема спереди и длинных фалд сзади. Со временем сюртук становился все более просторным и долгополым, напоминая современное пальто. Тургеневских и толстовских героев мы чаще всего видим в сюртуках, только в торжественных случаях облачаются они во фрак. Провинциальные же дворяне подчас пренебрегали и этим. «У нас даже, скажу вам, на именины друг к другу ездят не иначе, как в сюртуках. Право! Так уж у нас заведено! – говорит приезжему гостю провинциальный помещик Ипатов в рассказе Тургенева «Затишье». – В соседних уездах нас за это сюртучниками называют…»

К концу XIX века на смену сюртуку приходит столь нам знакомый и привычный ПИДЖАК. Появился же этот английский гость в России еще в середине XIX века, являя собой поначалу одежду не вполне солидную и более приличествующую молодому человеку.

В чем разница между сюртуком и пиджаком? Если полы сюртука иногда спускались гораздо ниже колен, так, что, садясь, приходилось их подбирать, то пиджак, по объяснению Даля, был таков: «долгая куртка, коротенький сюртучок, по бедра». Пожилых людей пиджак шокировал, казался чем‑то легкомысленным и даже либеральным. Однако мы видим пиджак уже на князе Мышкине («Идиот» Достоевского), правда, приехавшем из‑за границы, где пиджаки давно вошли в моду; «в щегольском пиджаке» ходит послереформенный губернатор Козелков у Салтыкова‑Щедрина («Помпадуры и помпадурши»), что подчеркивает его показной либерализм. К началу XX века пиджак становится костюмом вполне обычным, особенно на людях не старых и не консервативных; его неизменно носит герой горьковской эпопеи Клим Самгин. Ко времени первой мировой войны пиджак почти полностью вытеснил сюртук.

Разновидностью сюртука была ВИЗИТКА – некий гибрид сюртука и фрака, однобортный, с круглыми фалдами, черного или, во всяком случае, темного цвета. Молодые герои Чехова, нанося визиты, часто облачались в визитки. Иногда же визитка называлась ЖАКЕТКОЙ, хотя жакетку мы привыкли считать предметом женского туалета. Жакетка на Райском («Обрыв» Гончарова), как одеяние непривычное, легкомысленное, вызывает недоумение губернатора Тычкова. В жакетке ходит и Свидригайлов в «Преступлении и наказании» Достоевского.

Все это – выходные костюмы. Остановимся теперь на домашней одежде помещиков и отставных военных XIX века.

АРХАЛУК – одежда восточного происхождения, нечто вроде полухалата, сшитого в талию, из цветной или полосатой ткани, с застежками на крючках. В архалуках фигурируют гоголевский Ноздрев, его слуга Порфирий (вероятно, донашивал хозяйский), тургеневские помещики – Каратаев, Чертопханов, Петушков. Чертопханов одет «был в желтый, истасканный архалук с черными плисовыми патронами на груди и полинялыми серебряными галунами по всем швам». Разновидность архалука называлась БЕШМЕТ.

С архалуком гармонировала ЕРМОЛКА – домашняя круглая шапочка, иногда с кисточкой. О герое лермонтовской «Тамбовской казначейши» говорится:

К окну поспешно он садится,

Надев персидский архалук;

В устах его едва дымится

Узорный бисерный чубук.

На кудри мягкие надета

Ермолка вишневого цвета

С каймой и кистью золотой…

В ермолках ходят Карл Иванович в «Детстве» Л. Толстого и отец Евгения Базарова в «Отцах и детях» Тургенева. Иногда такая домашняя шапочка называлась СКУФЬЕЙ.

Чаще всего домашней одеждой дворян служит ШЛАФРОК – первоначально «спальное одеяние» (с немецкого), а потом то же, что халат. Хотя на улицу и в гости в шлафроках не ходили, они могли выглядеть весьма нарядно, сшитыми напоказ. Матвей Ильич Колязин в «Отцах и детях» принимает Аркадия Кирсанова в великолепном бархатном шлафроке с кистями. Наглый Фома Опискин («Село Степанчиково и его обитатели») выходит в гостиную «в шлафроке, правда, иностранного покроя, но все‑таки в шлафроке и, вдобавок, в туфлях».

Редко выезжая из дому, иные помещики месяцами не снимали с себя шлафрока. Стегунов в рассказе Тургенева «Два помещика» «зиму и лето ходит в полосатом шлафроке на вате».

Шлафрок, или шлафор, мог быть и домашней женской одеждой. Мать Татьяны Лариной, осев в деревне, «обновила наконец / На вате шлафор и чепец».

ХАЛАТ был как бы символом домашнего уюта и обывательской самоуспокоенности. Размышляя о судьбе романтика Ленского, в случае, если бы он остался жив, Пушкин представляет его себе в деревне, в стеганом халате.

В халате постоянно пребывает Обломов. Гоголевский Акакий Акакиевич («Шинель») для экономии ходит дома в демикотонном халате. Выходить же в халате «на люди» считалось признаком пренебрежения. Такое позволяет себе городничий Градобоев в «Горячем сердце» Островского. Гусар Минский в «Станционном смотрителе» Пушкина выходит в Петербурге к отцу Дуни, скромному чиновнику, в халате и скуфье. Некую персону, явившуюся на день рождения к Мармеладовым в халате, попросту выгоняют («Преступление и наказание» Достоевского).

Как уличную одежду халаты носили в городах только торговцы‑разносчики да мальчишки, работавшие на побегушках, – так для экономии их одевали хозяева‑купцы.

Отставные офицеры, осевшие в провинции, часто носили ВЕНГЕРКИ – расшитые спереди шнурами, зауженные в талии и отделанные мехом куртки, заимствованные у венгерских гусар. Темно‑синюю венгерку носит зять Ноздрева Мижуев в «Мертвых душах». Новую венгерку «со снурками» надевает, приехав из армии в отпуск в Москву, Николай Ростов в «Войне и мире». На старичке Егоре Капитоныче в рассказе Тургенева «Затишье» «была серая венгерка с черными шнурками и стоячим воротником».

КАЗАКИНОМ называлось одеяние, напоминающее, как и показывает слово, казачье: сшитое в талию, со сборками сзади, однобортное, на крючках. Нередко казакины носили женщины и дети. В нанковом желто‑коричневом казакине и шароварах ходил обычно гоголевский Иван Никифорович. В казакины облачены Советник в «Бригадире» Фонвизина, лесковский мастер‑умелец Левша.

Сходен с казакином был ЧЕКМЕНЬ, заимствованный у кавказских народов. «Снаряжу коня, / Наточу булат, / Затяну чекмень, / Полечу в леса», – мечтает герой стихотворения Кольцова «Удалец».

Чекмень был удобной одеждой для всадника и конного охотника. Чекмень служил формой донским казакам.

Во второй половине XIX века в моду вошла ТУЖУРКА (от франц. «toujours» – постоянно, всегда; по‑русски ее можно было бы назвать «повседневкой») – домашняя или форменная куртка, застегивающаяся до самого ворота. В тужурки с 1860‑х годов облачились студенты и офицеры. Неформенная тужурка считалась костюмом демократическим. Ее носит один из героев горьковского романа «Жизнь Клима Самгина» большевик Кутузов.

Названия одежды, надеваемой мужчинами на нижнюю половину тела, не претерпели особых изменений. То, что мы называем ныне брюками, или в просторечии штанами, долгое время именовалось ПАНТАЛОНАМИ. Фасоны брюк и панталон могли быть разными, но по существу отличий не было. Панталоны поначалу были уже брюк, но нередко оба эти понятия у классиков смешиваются. К концу XIX века слово «брюки» постепенно вытесняет «панталоны», которые начинают звучать чуть‑чуть приниженно, комично, как нечто старомодное и забавное. Это связано, возможно, с тем, что часть нижнего белья у женщин тоже называлась панталонами, одинаковость названий казалась нежелательной. Если герои Тургенева и Гончарова носят почти исключительно панталоны, то чеховские персонажи обычно ходят в брюках, а у Горького слово «панталоны», кажется, уже не встречается.

Панталоны и брюки часто носились со ШТРИПКАМИ, или СТРЕМЕШКАМИ, – тесемками, охватывающими ступню под обувью, что ныне употребляется только в военных и спортивных костюмах. У Акакия Акакиевича («Шинель» Гоголя) как‑то «отпоролась внизу панталон стремешка».

Несколько слов о воротничке и галстуке. В литературе XIX века слово «ВОРОТНИЧОК», то есть узкая полоса ткани, пришитая или прикрепленная к вороту сорочки, часто ставилось во множественном числе. Петя Ростов в «Войне и мире», одеваясь, «с трудом воротнички устраивает на себе». На Павле Петровиче в «Отцах и детях» «воротнички были словно каменные» – эти тугие, удивительные воротнички служат такой же яркой характеристикой дворянина‑англомана, как торчащие уши для толстовского Каренина. Такие же «каменные воротнички» на подлеце Лужине – женихе Дуни в «Преступлении и наказании». Белые воротнички на Чичикове «давали тон щеке». В чем дело? Не носили же эти люди одновременно по паре воротничков?

Нет, речь шла об одном воротничке, у которого особенно выделялись концы – высокие, накрахмаленные, упиравшиеся часто в щеки. Поэтому‑то воротничок воспринимался как парный предмет туалета, и долгое время слово употреблялось во множественном числе.

Иногда воротничками назывались и РЮШИ на ЖАБО – длинные оборчатые обшивки вокруг ворота и на груди мужской сорочки. В жабо ходил толстовский Пьер Безухов.

А как понять фразу у Тургенева: «Телегин ходил в сером «рединготе» с тремя воротниками, падавшими на плечи»? Или у Гоголя в «Носе»: «Высокий гайдук с целой дюжиной воротников»?

Конечно, дюжина – преувеличение, но на верхней одежде по нескольку воротников носили, тут надо представить себе нечто вроде коротких пелерин или матросских воротников, ниспадавших от шеи к плечам и на спину. Вот, оказывается, как многозначны простые слова «воротник», «воротничок»!

Слово «ГАЛСТУК», кажется, вовсе не нуждается в объяснении. Между тем старинные галстуки мало походили на современные. Нынешние ленточные галстуки со сравнительно небольшим узлом, оба конца которого спускаются книзу, появились только в последней четверти XIX века.

«Галстук» в переводе с немецкого – шейный платок, таким он и был поначалу, чем‑то вроде современного кашне. Постепенно он превращался в предмет украшения, но сначала в этой роли представлял собой косынку, завязываемую спереди пышным бантом или узлом, концы которого расходились в разные стороны или прятались под жилет. Вглядитесь в портреты наших классиков XIX века – именно такой шейный платок облегает их шею. Правда, иногда банта или узла не видно; в этом случае узел завязывался или закреплялся пряжкой сзади, на затылке. Не случайно у Тургенева и Достоевского часто вместо «галстук» можно прочитать «шейный платок». На Макаре Девушкине («Бедные люди» Достоевского) – «платочек шейный»; «шейный платок» – на старом музыканте Лемме в «Дворянском гнезде». Приехав в губернский город, Чичиков «размотал с шеи шерстяную, радужных цветов косынку… и велел подать себе обед». Это еще был галстук, не потерявший свое «утеплительное назначение», но уже служивший равным образом и для украшения. В конце первого тома «Мертвых душ» мы видим Чичикова уже в синем атласном галстуке – только предмете украшения.

Галстуки иногда бывали очень пышными. В «Тамбовской казначейше» Лермонтова франтоватый и высокомерный уездный предводитель дворянства «весь спрятан в галстук».

Нас очень удивило бы появление мужчины в двух галстуках. Однако Гедеоновский в «Дворянском гнезде» предстает перед нами «в двух галстуках – одном черном, сверху, другом белом, снизу». Ну что же, вспомним, что галстук первоначально служил предметом обогревания; повязать себе два шейных платка ради большего утепления пожилому человеку не столь уж нелепо.

Что же носили наши герои‑мужчины в качестве верхней, уличной одежды? Прежде всего ШИНЕЛИ. Если сегодня шинель – непременно форменное пальто, то в старину она могла быть и обычной суконной верхней одеждой, не связанной с военной или гражданской службой.

В русской литературе мы замечаем шинели не только на военных и чиновниках. В шинели одеты и Евгений Базаров, и художник Чертков в «Портрете» Гоголя, и даже на Чичикове «шинель на больших медведях». Можно возразить, что все эти герои продолжали носить свои студенческие (как Раскольников) или чиновничьи шинели, но это очень сомнительно. Когда тогда объяснить «модную шинель» на профессиональном музыканте Трухачевском – персонаже «Крейцеровой сонаты» Л. Толстого?

Понятия «шинель» и «ПАЛЬТО» (как верхняя уличная одежда) в русской дореволюционной литературе четко не разграничиваются. В шинелях ходили и торговцы, в пальто – офицеры, в частности у Куприна. Добавим, что часто встречающаяся в литературе фризовая шинель означает шинель, сшитую из ФРИЗА – дешевой ткани типа байки. Именно фризовую шинель упоминает в повести «Шинель» Гоголь.

Как пальто, так и шинель иногда снабжались одной или несколькими ПЕЛЕРИНАМИ – для тепла и защиты от непогоды.

Постепенно «шинель» как вид гражданской одежды вытесняется привычным «пальто». Но с этим словом нам надо быть весьма осторожным, и вот почему.

В романе Тургенева «Накануне» благовоспитанный Стахов‑отец «в пальто вошел в гостиную». Федор Павлович Карамазов «сидел один за столом, в туфлях и старом пальтишке». А в «Былом и думах» описан случай, когда Галахов «приехал на званый вечер, все были во фраках… но он явился в пальто». Что же, все это были рассеянные, очень зябкие и притом плохо воспитанные люди?

Отнюдь нет. Дело в том, что долгое время пальто называлась и домашняя одежда, нечто вроде простенького сюртука. Во второй части романа Гончарова мы видим Обломова, сидящего в «домашнем пальто». В «Обрыве» Гончарова наблюдаем Райского «в домашнем сереньком пальто, усевшегося с ногами на диван», а затем и в «дорожном пальто». Итак, пальто постепенно обретало две функции. А к последней четверти XIX века слово «пальто» получает современное значение, становясь как мужской, так и женской верхней одеждой.

Верхней выходной одеждой издавна служил и ПЛАЩ. Сейчас под этим словом мы разумеем нечто непромокаемое. Однако в старину плащом называлась верхняя широкая одежда, обычно без рукавов, надеваемая внакидку. На знаменитом памятнике Пушкину в Москве поэт изображен именно в таком плаще. Были и теплые плащи: такой носил Поприщин («Записки сумасшедшего» Гоголя), были даже плащи «с бобровым воротником» и бархатными отворотами, как мы узнаем из «Шинели» Гоголя.

Широкий плащ, закрывающий почти все туловище, назывался АЛЬМАВИВОЙ по имени героя комедии французского драматурга Пьера Огюстена Бомарше «Севильский цирюльник». «Альмавивы были тогда (то есть в 1830‑х годах. – Ю.Ф.) в великой моде», – отмечает Тургенев в одном из своих рассказов. Просторный безрукавный плащ, носимый в России с давних времен, именовался ЕПАНЧОЙ.

Разновидностью мужского плаща была КРЫЛАТКА, носимая с пелериной. Она вошла в моду в конце XIX века, и чаще всего мы видим ее на героях Чехова и Горького. Пожилые люди иронически называли это вольное одеяние РАЗМАХАЙКОЙ или РАЗЛЕТАЙКОЙ из‑за ее длинных, развевающихся по сторонам «крыльев».

Прорезиненные пальто появились в России в 1830‑х годах и назывались по имени изобретателя МАКИНТОШАМИ. Резиновые, непромокаемые плащи впервые упоминаются у классиков в «Записках охотника» Тургенева (рассказ «Живые мощи»). В макинтоше ходит помещик Тушин в романе Гончарова «Обрыв».

Верхней мужской одеждой служила и БЕКЕША. Шилась она на меху или на вате, имела меховую оторочку, сборы и разрез сзади, теплый воротник. Длинную бекешу носил отец Николеньки Иртеньева в «Детстве» Толстого, «синие бекеши с бобровыми воротниками» – мальчики в той же повести. А «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» начинается со своего рода гимна бекеше, которую носил один из героев: «Славная бекеша у Ивана Ивановича! отличнейшая! А какие смушки!..»

РЕДИНГОТАМИ назывались длинные пальто в талию, снабженные пелеринами, как мужские, так и женские. Уходя от Шерер, князь Ипполит Курагин («Война и мир» Л. Толстого), «торопливо надел свой редингот, который у него, по‑новому, был длиннее пяток» (1805 год). В «Невском проспекте» Гоголя девы прогуливаются по главной улице Петербурга «в розовых, белых и бледно‑голубых атласных рединготах».

Date: 2015-10-18; view: 354; Нарушение авторских прав