Особенности социализации подростка в условиях радикальных социальных изменений

В интересующем нас аспекте анализа социальной ситуации развития подростка социальные изменения и ценностно-нормативный кризис общества могут быть рассмотрены на трех взаимосвязанных уровнях: на уровне общества в целом, на уровне социальной группы и на уровне личности. В свою очередь, на каждом из этих трех уровней социальные изменения могут быть определены двояко: как совокупность некоторых объективных изменений и как их субъективная представленность в рамках общественного или индивидуального сознания.

Рассмотренная на первом, наиболее высоком уровне общности, отечественная социальная нестабильность связана прежде всего с изменениями — как естественно возникающими, так и инициированными, — существующих форм социальной организации. Сама по себе подобная «перестройка» в обычных условиях, вероятно, еще не влекла бы за собой явлений дестабилизации общества. Однако следует заметить, что в наши дни протекающие в стране трансформации наличных форм социальной организации происходят при весьма своеобразных обстоятельствах.

Общеизвестно, что в процессе развития человеческого общества исторически выявилось всего два способа социальной регуляции. Это сила, понимаемая как основная функция властных структур, и социокультурные факторы, сводимые в основном к существующим ценностям и нормам, содержащим в себе стереотипы социально одобряемого поведения, систему запретов, образцы деятельности и форм взаимодействия. Причем в мировом процессе, как правило, происходило постепенное усиление роли второго способа социальной регуляции при условии все большей трансформации первого, его реализации в превращенном, «снятом» виде. Особенностью же большинства отечественных изменений форм социальной организации было их проведение именно с позиций силы — по причине насильственного слома почти всех социокультурных регуляторов, о чем мы уже упоминали выше. Однако в настоящий момент можно наблюдать фактическое отсутствие не только социокультурных, но и силовых факторов социальной регуляции. Вследствие этого попытки сознательной трансформации тех или иных форм социальной организации как бы «зависают в воздухе», составляя первый, объективный и наиболее общий план явлений социальной нестабильности. Такой план субъективно представлен на уровне общественного сознания кризисом нормативных представлений об отношениях личности и общества. Осмысление «изжитости» существовавших в прошлом социальных воззрений на их взаимосвязь само по себе еще не ведет к реальному появлению каких-либо конструктивных предложений в настоящем. Подобные предложения существуют лишь в залоге долженствования. Причем в зависимости от приверженности властно-силовому или ценностно-нормативному способу социальной регуляции их авторы симпатизируют «сильной руке» или «общечеловеческим ценностям»1.

Однако и в том, и в другом случае преодоление существующего кризиса общественного сознания представляется сомни-тельным, ибо каждый из предлагаемых способов решения проблем нацелен на общественное развитие «по образцу», и разница между ними лишь в том, из какой социальной действительности берется этот образец — прошлой и отечественной или настоящей и зарубежной. В то время как более перспективный путь, возможно, связан с отказом от привнесения целей общественного развития извне и с честными попытками социального самоопределения, то есть с ответом на вопрос «кто мы», а не с ностальгией о том, «какие мы были», или же старательным подражанием тому, «какие они», чтобы поскорее стать такими же.

Вторым объективным проявлением социальной нестабильности на уровне общества представляется резкое усиление социальной стратификации. Мы далеки от иллюзии существования когда бы то ни было социальной однородности советского общества, но события десятилетия «перестройки», связанные с государственно-политическим самоопределением бывших союзных республик, ростом этнической идентичности всех народов нашей страны, а также с особенностями становления рыночных отношений, как никогда раньше обострили разделение различных социальных слоев по двум основным критериям — этнической принадлежности и материальной обеспеченности.

Думается, что существенной особенностью актуальной социальной стратификации нашего общества выступает осознание этого явления самими его субъектами. В результате на уровне общественного сознания данная стратификация субъективно переживается как кризис целого ряда социальных ценностей и идеалов, в частности идеалов справедливого общественного устройства, когда каждому «по труду», или же идеалов «дружбы народов». Таковы, на наш взгляд, основные проявления актуального социального кризиса на уровне общества, имеющие значение для подростковой социализации.

Не менее существенными оказываются ее проявления на социально-психологическом уровне — на уровне группы. Их объективный план имеет, как представляется, две составляющие. Это, во-первых, возрастание числа неопределенных социальных ситуаций, в которых конкретная социальная группа еще не имеет нормативных предписаний о целях и результатах своей деятельности — ни идущих «сверху», со стороны групп более высокого уровня общности, ни лежащих в собственном групповом опыте.

Во-вторых подобные изменения социальной действительности сопровождаются возникновением новых видов социальной деятельности появлением новых социальных ролей. Это ведет к соответствующим альтернативным проявлениям на уровне «группового сознания» — возникновению специфических не существовавших ранее групповых норм и одновременной представленности множества различных социальных норм, в том числе и антагонистичных по своему характеру.

Таким образом, можно констатировать, что рассмотренный на социально-психологическом уровне процесс социализации протекает сегодня в ситуации гораздо большей, чем ранее, социальной вариативности — неопределенных социальных ситуаций, многообразия принципов организации социальных общностей, видов деятельности, социальных ролей и групповых норм. Сама по себе подобная вариативность в ее развитом виде не свидетельствует о социальном кризисе, а скорее является необходимым атрибутом развитого гражданского общества. Однако в настоящих условиях места и времени, в своей становящейся, неразвитой и неподкрепленной изменениями на макросоциальном уровне форме данная социальная вариативность становится, как представляется, фактором социального кризиса.

Наконец, в-третьих, проявления социальной нестабильности и ценностно-нормативного кризиса общества могут быть рассмотрены на собственно психологическом, личностном уровне. Отметим сразу, что этот пласт ее проявлений особенно нуждается в научном исследовании, причем если два предыдущих плана анализа могут удовлетвориться социально-философским и социологическим осмыслением феномена, то личностные проявления ситуации социальной нестабильности, несомненно, требуют психологического изучения. В самом общем виде сегодня можно говорить о возможных личностных изменениях, связанных с нарушениями временной перспективы («жизнь в прошлом»), с повышенной тревожностью, с актуализацией специфических защит, то есть с тем комплексом явлений, которые иногда объединяют термином «социальный невроз».

В этой связи важно отметить некоторые характерные особенности социальных представлений современных подростков. Так, в начале 90-х гг. более 60% из них выражали сомнения в том, что их жизнь сложится удачно, более 60% — сомневались в успешности своей будущей профессиональной деятельности, а более 50% — хотели бы сменить страну проживания (Собкин, Писарский, 1992).

Очевидно, что одним из эмпирических референтов характера отношений подростков к актуальной социальной ситуации является их представление об особенностях своей собственной социальной жизни в будущем, прогноз своего личного социального завтра.

В проведенном Е.П. Белинской и И.В. Куликовой исследовании фиксировалась динамика представлений подростков о своем социальном будущем — замеры проводились в 1991 и в 1998 гг. И в том, и в другом случае репрезентативная выборка московских старшеклассников (всего 287 человек) писала свободные сочинения по темам «Один день моего «светлого» будущего» и «Один день моего «темного» будущего», которые обрабатывались методом контент-анализа. Опустив многие детали, отметим следующие интересные тенденции, выявившиеся в данном исследовании.

Прежде всего отметим, что и в начале и в конце 90-х гг. представления о будущем у подростков не только отражают особенности их половой и социальной принадлежности, но в основном определяются содержанием господствующих социальных стереотипов. Так, в большинстве случаев в замере 1991 г. в качестве престижных достижений своего «завтра» фигурировали: наличие собственной фирмы или «дела», обладание определенной маркой автомобиля и видеомагнитофона, возможность потребления импортной пищи (из супермаркета). При этом вне зависимости от половой принадлежности фактически не упоминался сам характер профессиональной деятельности, желаемые уровень и качество образования, место проживания и характер досуга. Характерной и также не имеющей половых различий особенностью социального будущего подростков начала 90-х гг. было наличие многодетной и «счастливой» семьи, как правило, многопоколенной (в большинстве случаев упоминалась активная роль в ней бабушек и дедушек).

В сочинениях подростков конца 90-х гг. (второй замер) личное «социальное будущее» претерпело значительные изменения. В качестве престижных собственных достижений выступили обладание высокооплачиваемой профессией, предполагающей работу по найму в зарубежной фирме, наличие собственной квартиры и загородной виллы, мобильный образ жизни (регулярные поездки за границу) и возможность постоянного приобретения промышленных товаров импортного производства В значительной степени оказались представленными характеристики уровня образования и особенности досуга, в частности спорт. Семья при сохранении общего большого «удельного веса» в описаниях «светлого социального завтра» также описывалась иначе — практически исчезли указания на ее многопоколенность, снизилось общее количество желаемых детей, появились четкие половые и социальные различия в ее описаниях1.

Различия в сочинениях подростков начала и конца 90-х гг. отмечались и в описаниях «темного завтра». Прежде всего это касалось межполовых различий: описания своего неудавшегося социального будущего у юношей включали в себя значимо большее, чем у девушек, количество упоминаний о девиантных формах социального поведения (тюремное заключение, алкоголизм, наркомания, суицид). Это было своего рода «все вокруг о'кей, а я — не о'кей». При этом в замере 1998 г. по сравнению с предыдущим в сочинениях юношей значимо увеличилось число отказов от написания подобных сочинений вообще, Причем последние сопровождались мотивировками с элементами «магического мышления» («если об этом думать, то так и случится»).

«Темные» сочинения девушек и в начале и в конце 90-х гг. писались по принципу «я о'кей, а он — не о'кей»: сохранялись указания на определенный материальный достаток, наличие семьи и работы, достаточно широкого круга друзей и родственников при условии, что «он» склонен ко всем вышеперечисленным формам девиантного поведения. То есть девушки демонстрировали более высокие потенциальные возможности социально-психологической адаптации, что в целом соответствует данным других социально-психологических исследований полоролевой социализации (см., например, Алешина, Волович, 1990).

В ряде случаев отражение ситуации социального кризиса и нестабильности на личностном уровне сочетается с определенными особенностями индивидуального самосознания. Последние, как было показано в ряде исследований (Баклушинский, 1993; Авдуевская, Баклушинский, 1995), во многом определяются характеристиками социальной сети подростка, то есть его микросоциальным окружением.

Как известно, основными микросоциальными структурами, оказывающими наибольшее влияние на самосознание подростка, являются семья и группа сверстников. Соответственно возможны, как минимум, два пути социализационного процесса в условиях, когда социальное окружение претерпевает быстрые социальные изменения.

Первый путь проходят подростки-мигранты, когда вся семья оказывается в условиях иного социального окружения, и вся структура норм, ценностей и стандартов поведения изменяется практически скачкообразно. Причем, как показывают исследования, скорость, с которой подросток и взрослые члены семьи включаются в новый социальный контекст и адаптируются к нему, различна. А именно — подросток проходит этот путь намного быстрее, чем взрослые, что ведет к возникновению конфликтов в установках, ценностях и поведении между ним и взрослыми членами семьи. В этих условиях роль и значимость семьи в процессе социализации падает, в то время как роль и значимость группы сверстников возрастает: именно она становится фактически единственным источником формирования Я-концепции подростка (Phinney, 1990).

Второй возможный путь связан, напротив, с повышением роли семьи как одного из наиболее стабильных и консервативных социальных институтов. В этом случае восприятие и интерпретация социальных изменений осуществляются через призму семьи, роль группы сверстников в ходе нормативной социализации подростка снижается, а Я-концепция имеет в качестве основного источника своего формирования родительские представления и установки. Именно эта тенденция как характерная особенность социализации российских подростков в ситуации актуального социального кризиса и была отмечена авторами в упомянутых выше исследованиях, причем сравнение результатов замеров 1993 и 1995 годов показало ее усиление (Авдуевская, Баклушинский, 1995).

Таковы, на наш взгляд, сущностные особенности современного процесса социализации подростков в нашей стране. В заключение главы хотелось бы еще раз подчеркнуть, что любые перспективы социализации ребенка в наших условиях подразумевают — независимо от их конкретного содержания — одну главную и характерную черту: включение процесса социализации в общекультурные рамки, укоренение его форм, моделей, способов, институтов и пр. в действительных культурных традициях того или иного народа нашей страны, насколько они еще сохранились вопреки всем попыткам их тотального и планомерного уничтожения. Наконец, это требует переосмысления» соответственно изменения на деле практикующегося до сих пор в нашем государстве «остаточного» отношения к культуре вообще.

Таким образом, современная социальная ситуация развития подростка задает новые характерные особенности протекания процесса социализации. Очевидно, что они будут иметь свое отражение во всем содержании данного процесса. Как уже отмечалось выше, представляется, что в максимальной степени это касается особенностей самосознания подростка, стержневыми составляющими которого являются персональная и социальная идентичность. Перейдем теперь к их общей характеристике.