Огромный тост

Выпьем за водку, за коньяк, за виски, за текилу, за чачу, за сливовицу, за обыкновенный сельский самогон, за спирт обмывочный, за тормозуху, за медицинский спирт‑ректификат и за тройной одеколон.

Выпьем за ликёр, за марочные вина, за портвейн «777».

За клюковку Танечки Тарасовой, великой женщины и тренера.

За самогон Олега Губаря.

За закуску, за горячее, за гостей, то есть за нас, прошедших через спирт «Роял».

Выпьем за повсеместный плодово‑ягодный с дождём и грязью.

За фуршет подвальный Привозный под конфетку соевого шоколада Розы Люксембург.

За всё, что избавляло нас от жизни и отправляло нас, слюнявых, грязных и счастливых, за кордон.

На Запад, в Африку со стариком Хемингуэем – безоружных на сафари, на корриду, в Гайд‑парк.

Выпьем за джин «Бифитер».

За содовую.

Мы про неё читали.

Мы ещё не знали, что «Боржоми» лучше.

Как «Лидия», как «Изабелла».

Всё дело в качестве литературы.

Выпьем за самогон.

За мутный сельский самогон в бутылке, заткнутый початком кукурузы.

За кайф.

За потрясающий полёт.

За женский смех и шёпот прямо в ухо с покусыванием.

А дальше выпьем за закуску.

Холодное…

Как в ресторанах – «от вчера»…

За холодец с суставами и чесночком.

За главную.

За возглавляющую.

За великую селёдочку с картошкой.

Потом, когда объездили и не нашли замену, поняли, что потеряли.

За тюлечку в Одессе.

За рыбец в Ростове.

За омуль на Байкале.

За полярный хариус.

За копчёную ставридку.

Скумбрию.

За угря – советский символ власти, что висел в колхозе Кирова под Таллином с табличкой: «Для Кишинёвского ОБКОМа КПСС».

Выпьем за паштетик из печёночки с лучком.

Не за чёрную икру, что истинные большевики накладывали на свежий огурец зимой…

У нас такого не было внизу.

У нас, как и сейчас, всё было в банках.

Дешёвый каламбур.

Но крабы были в банках.

Грибочки были в банках.

Помидорки были в банках.

Болгарский перец в банках.

Зелень с солью в банках.

Мы крутили. Мы крутили, как заводят самолёты, – одним движением.

Господи, как неповторимо пить за винегрет!

Если вершиною была селёдка, то массою был винегрет.

Ведро…

Нет, таз винегрета…

Помытый, очищенный от мыла.

Таз винегрета.

Деревянными ложками.

И ничего нет лучше до сих пор…

Хоть хлынули моллюски с Запада, древесные грибы с Востока.

Они не поднимают уровень беседы.

Не дают полёт мозгам.

То есть отвлекают от спиртного.

Мы же не кушать собрались.

Пьём за скромность русскую.

Солёные огурчики, помидорчики…

Только не путать мне и не давать всё это быдло в маринаде.

Солёный бочковой пупыристый огурчик‑родничок.

Рождённый к водочке.

И помидорчик – тугенький, кисло‑кисло‑сладковатый.

От вилки – брызги на сидящих, на пьющих, на орущих, на поющих, на вспоминающих, то есть на нас.

Так вот – за нас, с трудом сидящих за столом.

За перемены блюд от 45‑го до 2011‑го.

За перемену водки от зелёной тусклой поллитровки до винтажной 2,3 с весёлой оружейной рукояткой.

Выпьем за нас, за пьющих под закуску, придуманную и разработанную наравне с оружием.

За нас, которым подают всё меньше стульев.

Мы мыслим, значит, уезжаем и уходим.

Не помним имена, с кем пили.

Но их голоса.

Их мысли.

Их любовь.

Их прозвища.

Их поднимающие споры.

Их вопросы, когда в вопросах был ответ.

За нас, за перешедших в них.

За них, за перешедших в нас.

А лучшее, что приходилось нам: нет, не перевязывать, не драться – а пить и говорить.

И в споре не рождалась истина.

Там вырабатывалось отношение к власти, к жизни, к детям и к женщинам.

Друг к другу.

Вот пить и говорить.

Не знаю лучшего.

Когда мы пишем в письмах «не с кем пить», то это «не с кем говорить».

Нельзя нас потрошить отъездами.

Выпьем, чтобы не дай Господь!..

Отнять язык и совесть тому доктору, что скажет:

– Вы знаете, Вам больше пить нельзя…

Точка!

Молчание…

Молчание…

Вот приговор.

Вот и всё…

Молчание…

Вот и всё…

Так вот, пока молчание не прозвучало.

С чего мы начали?..

Так пьём за выпивку.

Так пьём за то, чтоб было.

С кем. О чём. И для кого.

Чтоб дома как в гостях, в гостях как дома.

Тогда, как нынче говорят, есть мотивация для продолжения жизни.

* * *

Просыпаюсь. Пробую организм – всё ли действует.

Это называется зарядка.

Затем приступаю к его износу через удовольствие!

Жизнь и есть износ организма через удовольствие.