А может, все‑таки Шакспер?

Всякий творец – заговорщик; и все фигуры на доске, разыгрывая в лицах его мысль, стояли тут конспираторами и колдунами. Только в последний миг ослепительно скрывалась их тайна…

В. Набоков

И все‑таки все изложенные выше версии имеют множество недостатков: слабую аргументацию, надуманность совпадений и странную череду случайностей. У каждой из рассмотренных версий есть свои сторонники, которые объединены в единое направление, всех их называют «антистрадфордианцами». Большинство же читателей и ученых все‑таки склоняются к мысли о том, что не было никакой мистификации – актер Шакспер и Великий Бард Шекспир – это одно и тоже лицо. Мы уже говорили о том, что у «подлинного» Автора не было видимых оснований десятилетиями хранить тайну своего имени и уж тем более избрать в качестве прикрытия актера той труппы, которая ставила пьесы. Ведь он регулярно попадал бы в нелепые положения, когда ему приходилось бы давать объяснения темных мест в написанных не им пьесах, производить на ходу нужные изменения, знать наизусть сотни и тысячи чужих строк. Если, как подчеркивают антистрадфордианцы, Шекспир‑актер был всего лишь неграмотным пьяницей и вымогателем денег у подлинного автора, то сомнительно, что он десятилетиями мог играть роль «прикрытия». Зачем автору нужно было подобное прикрытие, когда значительно проще было взять псевдоним? Некоторые современники Шекспира так и поступали, причем их настоящие имена остались и поныне остаются неизвестными.

Что бы не говорили антистрадфордианцы, у нас есть несколько свидетельств, в том числе самого Бена Джонсона, что современники считали автором шекспировских пьес актера Шекспира из Страдфорда. Сама идея отрицания авторства актера Шекспира возникла по разным причинам. Нередко это поясняется стремлением приписать их одному из представителей верхов, а не простолюдину. Часто играла немаловажную роль и погоня за сенсацией, желание предложить новое эффектное решение вековой загадки. А порой в основе этого лежала искренняя любовь к великим творениям английского гения (недаром работы ряда противников авторства актера Уильяма Шекспира немало способствовали изучению шекспировских творений) и протест против того образа довольного собой, благонамеренного и чинного страдфордского обывателя, который на основе немногих биографических данных рисовало западное литературоведение.

Итак, соперничество страдфордианцев и антистрадфордианцев породило множество талантливых и оригинальных исследований творчества и жизни Шекспира. Ведь страдфордианцы активно реагировали на все новые версии, выдвигаемые их оппонентами, нанося один за другим удары по хрупким построениям своих противников и обвиняя их прежде всего в том, что они изучают Шекспира в отрыве от среды, в которой он вращался, без исследования творчества других драматургов той эпохи. Если же следовать этим правилам, уверяют они, то многие сомнения отпадут сами собой.

Как уже говорилось выше, о Шекспире не сохранилось почти никаких биографических данных и никаких рукописей, из‑за чего возникают сомнения в его авторстве. Однако, если принять во внимание реалии XVI века, это не покажется странным, ведь Шекспир не является исключением – таковы наши знания почти о всех драматургах его времени. Их рукописи также затерялись. Шекспир в глазах современников был одним из известных сочинителей пьес и пользовался успехом наравне с другими авторами. Он не являлся для современников тем величайшим, непревзойденным гением, каким заслуженно стал для потомков. Лишь в XVIII и особенно в XIX веке к Шекспиру пришла мировая слава. Понятно, что в течение жизни нескольких поколений, для которых Шекспир «еще не был Шекспиром», его бумаги могли затеряться. Сочинители пьес занимали в то время достаточно незавидное положение в обществе. Когда Бен Джонсон издал свои пьесы под названием «Труды», это вызвало насмешки и издевательства. В ту эпоху еще не привыкли к высокой оценке творчества драматургов.

Почему Шекспир ничего не говорит в завещании о своих пьесах? Да просто потому, что они ему не принадлежали, их не было в Страдфорде. Рукописи составляли собственность театра и должны были храниться в его библиотеке. Исследователи изучили завещания ученых и государственных деятелей конца XVI – начала XVII века. В большинстве завещаний не упоминаются книги. Это относится даже к завещанию самого Френсиса Бэкона.

Шекспир был выходцем из достаточно зажиточной семьи, занимавшей довольно видное положение среди страдфордских горожан. Поэтому нет оснований считать, что он не посещал местную школу. Конечно, находясь в Лондоне, он должен был самостоятельно пополнять свои знания. Но такой путь был проделан многими другими современными ему драматургами. Книги же вовсе не были тогда так дороги, как полагают антистрад фордианцы. Дешевые издания («кварто») стоили несколько пенсов за томик, это цена была вполне доступной для пайщика театра «Глобус». В этих дешевых изданиях было опубликовано немало исторических хроник, переводов греческих и римских классиков, географических сочинений и т. п… К тому же тщательное изучение пьес Шекспира показывает, что представление о необычайной учености их автора – все‑таки преувеличение. Сведения, которые содержатся в них, Шекспир мог почерпнуть из небольшого числа изданных в то время книг, а грубые ошибки, которые он допускает, в частности, в области географии, вряд ли могли быть сделаны такими высокообразованными аристократами, как граф Рэтленд или граф Пэмбрук, не говоря уже о крупнейшем ученом Френсисе Бэконе.

С другой стороны, пьесы Шекспира действительно отражают глубокое знание их автором одной области – законов театра, знание, естественное для профессионального актера и маловероятное для аристократических дилетантов, у которых в числе различных увлечений было и занятие драматургией. Ничего нет странного и в осведомленности, которую обнаруживает Шекспир в придворной жизни, ведь он актер придворного театра.

Знакомство с деталями быта и географии других стран могло быть почерпнуто не только из книг, но и из рассказов товарищей‑актеров, поскольку английские труппы в эти годы не раз выезжали на континент, где давали спектакли, пользовавшиеся большой популярностью. Наконец, многие пьесы Шекспира являются переделками – хотя и гениальными переделками – более ранних пьес на ту же тему. Такой способ создания новых произведений для театра считался тогда вполне нормальным, а вот в аристократических кругах было не принято создавать «копии», там ценились «оригиналы».

Детали, на которые указывают антистрадфордианцы, могли быть, несомненно, почерпнуты Шекспиром из пьес, послуживших для него первоисточником, но не дошедших до нас. Эти же источники объясняют и загадку совпадений между отдельными местами в записных книжках Бэкона и пьесах Шекспира – и тот и другой, возможно, использовали одни и те же материалы.

Даже самые «неопровержимые» доказательства антистрадфордианцев рассыпаются, как карточный домик, при более внимательном их анализе. Например, «загадка» надгробного памятника Шекспиру. Если более подробно изучить книгу, в которой памятник Шекспиру изображен в виде, отличающемся от современного, то выяснится, что ее автор – Уильям

Дугдейл, писавший в середине XVII века – не питал особого пиетета к имени Шекспира. Памятник великого драматурга срисован им в числе других местных «древностей». Исследователи сравнили изображения в книге остальных памятников с их оригиналами и установили, что почтенный антиквар часто ошибался, очевидно, рисуя по памяти десятки бегло осмотренных им достопримечательностей. Автор же первой биографии Шекспира Роу попросту скопировал рисунок из книги Дугдейла. Таким образом, утверждение о «переделке монумента» превращается из почти неоспоримого факта в явную легенду. В 1725 году памятник бесспорно уже имел современный вид. Имеется также свидетельство страдфордского учителя Джозефа Грина. Он принимал участие в сборе средств на ремонт надгробия в 1749 году. В сентябре того же года, после уже произведенного ремонта, Грин отмечал, что было проявлено особое старание сохранить памятник в прежнем виде. Маловероятно, чтобы учитель из Страдфорда сделал свое печатное заявление, не опасаясь быть тут же уличенным во лжи сотнями свидетелей, если бы памятник подвергся изменениям. Да и не было причин специально оправдываться и лгать: тогда еще не существовало «шекспировского вопроса».

Литературоведческий анализ разрушает и миф об аристократических симпатиях Шекспира, показывая, что наивно отождествлять драматурга с персонажами его пьес, думая, что в уста своих героев Шекспир вкладывал некие «особый» зашифрованный смысл. Да и «код» в пьесах Шекспира, обнаруженный бэконианцами, как показали работы экспертов по дешифровке, также оказался выдумкой. При таких методах «расшифровки» из текста пьес можно извлечь любую фразу. Что касается подписей Шекспира, то детальный графологический анализ показывает, что все они на разных документах имеют характерные общие черты и, следовательно, принадлежат одному и тому же лицу. Еще одним спорным моментом является разное написание фамилии Шекспира. Но это тоже не было редкостью в елизаветинской Англии. Фамилии многих исторических деятелей и писателей той поры дошли до нас в десятках вариантов.

Отпадают также доказательства «неграмотности», поскольку актеры придворной труппы должны были хорошо читать, для того чтобы быстро разучивать роли. И даже опубликованное в 1930 году письмо драматурга Френсиса Бомонта Бену Джонсону (от 1615 года), в котором подчеркивается, что, мол, Шекспир достиг крупных успехов, не имея образования (schollershippe) не свидетельствует о его неграмотности, а является подтверждением его успехов в самообразовании. И это косвенным образом опровергает «аристократические» теории, ведь такая фраза о Шекспире никак не может относиться к аристократам, закончившим Кембриджский или Оксфордский университеты. Сам Джонсон, называя в своем известном отзыве Шекспира «нежным лебедем Эйвона» (то есть указывая на Страдфорд‑на‑Эйвоне), пишет, что тот знал «плохо латынь и еще хуже греческий язык». Антистрадфордианцы же считают и эти слова Джонсона результатом «заговора», имеющего целью скрыть подлинного автора. Но как же в таком случае отличить истину от «заговора»? Да и зачем «искать черную кошку в темной комнате, если ее там нет»?

За последние десятилетия собраны новые доказательства авторства Шекспира из Страдфорда. Так, например, было документально установлено, что пьесы Шекспира принадлежали королевской труппе. В 1619 году, когда два лондонских издателя хотели опубликовать некоторые из этих пьес, королевские актеры вмешались и добились распоряжения лорда‑камергера, чтобы никакие пьесы, составлявшие собственность труппы, не печатались без ее согласия. Исследователь Хотсон установил связи актера Шекспира с представителями литературных кругов того времени. Выяснилось, что первую поэму Шекспира «Венера и Адонис» напечатал Ричард Филд, уроженец Страдфорда. Студенты в Кембридже ставили любительские спектакли «Путешествие на Парнас» (1598 год) и «Возвращение с Парнаса» (1602 год). В одном из них говорится об актере Шекспире, в другом – о поэте и драматурге Шекспире, причем в обоих случаях явно имеется в виду одно и то же лицо.

Шекспиру писали его друзья и родные – одним этим опровергается вымысел о его «неграмотности». «Занятие ростовщичеством», которое так усердно вменялось в вину актеру Шекспиру антистрадфордианцами, тоже не подтверждается фактами. В одном случае это обвинение связано с закупкой Шекспиром зерна на случай неурожая. Но такое большее, чем полагалось по закону, количество зерна было обнаружено у всех зажиточных жителей Страдфорда, причем у многих из них в погребах хранились значительно более крупные запасы, чем у Шекспира. Еще имеется мелкий иск о неуплате денег за солод, который вызывает бурное негодование у антистрадфор‑дианцев. Но этот иск был предъявлен в те месяцы 1604 года, когда Шекспир находился в Лондоне, выступая свидетелем на одном судебном процессе. Проверили и книгу городского совета Страдфорда, там фамилия Шекспира встречается 166 раз, при этом в 14 различных вариантах написания. И еще одна любопытная деталь. В 1602 году против членов геральдической коллегии выдвигались обвинения в необоснованной выдаче разрешения на право иметь гербовые щиты. В ходе дебатов был составлен документ, сохранившийся в архивах. В нем указывается, что один из участников спора, Ральф Брук, привел пример с гербом «Шекспира‑драматурга», воспроизведя при этом гербовый щит Шекспира из Страдфорда. Надо напомнить также, что в сонетах автор дважды говорит, что его имя Билл – сокращение от Уильям.

Так может быть, исследователи «ломают копья» там, где следует «пронзать копьем»? Может, все‑таки правы те, кто, читая Великого Барда, поражаются его гению и не ищут тайн там, где их нет?

Date: 2015-10-22; view: 298; Нарушение авторских прав