Ноябрь 1861 год

Морская вода поражала своей изменчивой красотой. Сверкающая в лучах солнца гладь ослепляла блеском драгоценных жемчужин, а дальше, если перевести взгляд в открытое море, вода приобретала завораживающую синеву таинственной ночи, подчиняла своей прихотливой воле. В кристально чистой, прозрачной глубине носились мириады крошечных, блистающих в лучах солнца рыбок. Но стоило Кендалл прищурить глаза, как рыбки сливались в пеструю, светящуюся пелену – волшебную, как радуга, как некое мистическое обещание.

Кендалл глубоко вздохнула и решительно открыла глаза. Все это иллюзия, нет никакого обещания ни в волнах моря, ни в стайках рыб, снующих вокруг подводных скал. Сейчас действительно середина ноября, удушающе жарко, и сама Кендалл находится на много миль южнее разделительной линии Мэйсона – Диксона, а штат стал третьим по счету, объявившим о выходе из Союза, и принадлежит конфедератам. Но… Форт‑Тэйлор, как, впрочем, и весь остров Ки‑Уэст, стал оплотом янки.

Жители крошечного Ки‑Уэста не могли противопоставить ничего, кроме своей гордости, войскам янки, но Кендалл доподлинно знала, что почти все люди здесь считают себя конфедератами. Эта мысль грела душу. Но Кендалл было строжайше запрещено покидать пределы Форт‑Тэйлора. Оставалось только мечтать, что когда‑нибудь у сторожившего ее солдата притупится бдительность и, воспользовавшись случаем, удастся сбежать. Добрые конфедераты помогут ей, когда узнают, что она родом из Южной Каролины и всей душой хочет освободиться из плена северян. Она сумеет убедить земляков, что ее насильно выдали замуж за проклятого янки.

Слезы застлали глаза, но Кендалл поспешно вытерла их тыльной стороной ладони. После всего, что случилось, плакать нелепо. Она вспомнила неудачную попытку бегства в прошлое Рождество. Счастье, что после всего этого она осталась жива‑здорова.

Кендалл снова прищурила глаза – вода опять засверкала, как волшебная радуга после летнего дождя. Жизнь могла быть приятной – нет, конечно, не приятной, но хотя бы терпимой, – если бы Джон не так сильно ее ненавидел. Но почему, почему же он так настойчиво хотел получить ее в жены, если с самого начала она внушала ему отвращение?

Трейвис много раз повторял, что Джон любит ее, что днями и ночами он молит Бога, чтобы прошла, наконец, его болезнь, и он смог бы любить свою жену так, как подобает любить настоящему мужу. Но Кендалл не верила ни одному слову Трейвиса. Джон относился к ней, как к своей синей военной форме, сабле или ружью. Для него жена была не более чем символом. Ее присутствие должно было говорить всем; смотрите, Джон Мур – настоящий мужчина.

Если бы Мур хотя бы один раз попытался отнестись к ней по‑доброму, то Кендалл постаралась бы понять его… Но Джон каждым своим, словом и даже тоном вызывал у Кендалл чувство протеста.

Возможно, она сама накликала эту ненависть, сухо, как о посторонней, подумала о себе Кендалл. Но кто мог предположить?..

Она закрыла глаза и снова – уже в который раз! – ясно представила себе сцену, происшедшую в Крестхейвене три далеких года назад; когда Кендалл Тартон впервые увидела Джона Мура.

Крестхейвен…

По закону Кендалл должны были достаться имение и плантация, которые отец создал своими руками практически из ничего. Когда они с сестрёнкой были еще совсем малышками, отец, бывало, сажал их на свои широченные плечи и без устали гулял с ними по огромным полям. Его слова до сих пор звучали в ушах Кендалл.

«Сыновья! – смеясь, восклицал Тартон. – Не нужны мне никакие сыновья! Кендалл, маленькая моя красавица, ты же у меня умница! Когда‑нибудь Крестхейвен станет твоим, а уж я позабочусь, чтобы ты умела делать все: и хлопок выращивать, и обед готовить. Твоим соседям‑мужчинам будет стыдно. И мужа ты себе выберешь, какого сама захочешь, моя радость. Это будет мужчина с умом, умеющий любить женщину сильно и нежно, ибо только такого человека ты сможешь по‑настоящему полюбить и никогда не выйдешь замуж лишь затем, чтобы занять высокое положение в обществе…»

По щекам Кендалл снова потекли непрошеные слезы. «Что же ты наделал, отец? – едва не воскликнула она вслух. – Ты двенадцать лет тешил меня сладкой мечтой, а умер, так и не сумев внушить моей матери ту любовь к земле, какую внушил мне!»

Кендалл охватила дрожь – как самозабвенно любила она отца! Но с не меньшей нежностью относилась она и к матери. Всем своим воспитанием ее мать, Элизабет Тapтoн, была подготовлена к тому, чтобы стать украшением дома, – умела играть на клавикордах, устраивать блестящие приемы. Но совершенно не умела считать деньги.

Невзирая на все мольбы и протесты дочери, мать вышла замуж за Джорджа Клейтона и перепоручила ему плантацию.

Джордж Клейтон не стал возражать и рьяно взялся за дело, разорив за несколько лет семью дотла.

Вот тогда‑то в жизни Кендалл и появился Джон Мур, бравый офицер из форта Моултри. Однажды он с несколькими друзьями приехал на скачки в Чарлстон, где и познакомился с Джорджем Клейтоном, который немедля пригласил нового приятеля домой. Так Джон увидел Кендалл.

Муры были сказочно богаты. Отчим, не сказав Кендалл ни слова, предложил ее янки за баснословную сумму.

При одном воспоминании об этом Кендалл задрожала, на лбу выступила испарина – слишком отчетливо помнила она ту ссору в гостиной…

– Нет! – в ужасе кричала тогда Кендалл. – Я никогда не выйду замуж за янки! Ты, видно, окончательно спятил, Джордж, если не понимаешь, что нас ждет! Страна вот‑вот расколется!

Джордж злобно поджал губы.

– Нечего на меня кричать, задавака. Я давно понял, как только увидел тебя, что ты слишком много о себе воображаешь, но мне на это наплевать, дорогуша. Я твой отец и…

– Ты мне не отец! Ты женился на моей матери, но никогда – слышишь, никогда! – не станешь мне отцом! И ты никогда не заставишь меня выйти замуж только потому, что прокутил имение отца.

– Что ты сказала, мерзавка? – Джордж расстегнул ремень. – Я сейчас вздую тебя как следует!

То была не пустая угроза – Джордж частенько поколачивал ее и Лолли, – но Кендалл не дрогнула. Она была рослой и сильной девушкой, а Джордж хотя и отличался богатырским ростом, но порядком обрюзг от лени и пьянства.

– Только тронь меня, поганая свинья, – холодно проговорила Кендалл, – я тебе глаза выцарапаю.

Спокойная уверенность в ее голосе поколебала решимость Джорджа. Он отвернулся и прикурил дорогую гаванскую сигару.

– Пожалуй, ты права, девочка, ты слишком взрослая, чтобы стегать тебя ремнем по мягкому месту. Пусть теперь муж учит тебя учтивости и послушанию.

– Я не выйду за твоего приятеля янки и не выйду ни за кого по твоей прихоти, Джордж. Я стану женой человека, которому не нужен ремень, чтобы внушить уважение к себе. – Джордж снова повернулся к Кендалл и довольно усмехнулся:

– Никуда ты не денешься, выйдешь за него как миленькая, Ну а если нет, то…

– Я не выйду за него замуж! Он грубый и противный, и не имеет ни малейшего понятия о хороших манерах – когда смотрит на женщину, то, кажется, будто он ее уже раздел. К тому же он янки, и пойми, что я вообще никогда не выйду замуж, лишь бы потешить твое самолюбие!

Кендалл повернула голову и увидела стоящего в дверях Джона Мура. Голубые глаза на его бесстрастном лице смотрели с убийственной холодностью. Кендалл стало стыдно, что посторонний человек услышал нечто не предназначенное для его ушей, но отступать было поздно.

– Прошу прощения, мистер Мур, за то, что вам пришлось стать свидетелем столь дурного гостеприимства, но замуж я за вас не выйду.

В тот момент Кендалл наивно полагала, что теперь‑то оба мужчины пойдут на попятную.

Лицо Мура исказилось злобной гримасой, он мрачно посмотрел на отчима девушки и отвернулся. Джордж визгливо расхохотался:

– Кендалл, ты только что обрекла себя на несчастную жизнь – тебе же все равно придется выйти замуж за этого человека. Короче так: или ты соглашаешься, или я отдам твою хорошенькую маленькую сестричку Лолли Мету Уортону. А ему наплевать, скажет ли она «да» на свадебной церемонии, – он ведь просто без ума от юных девственниц, особенно если у них голубые глазки и пшеничные волосы, такие, как у твоей сестрички.

– Но ей же только четырнадцать! – в бессильной ярости крикнула Кендалл. – Ты не посмеешь это сделать, мама тебя убьет!

Джордж небрежно стряхнул пепел на натертый пол:

– Ну знаешь, твоя чокнутая мамаша вряд ли поверит тому, Что ты напоешь ей про старину Джорджа, ведь ей нужен мужчина, к которому можно прилепиться. Вот так‑то, моя радость, а уж я позабочусь, чтобы она не узнала о том, что Мет получит Лолли.

Кендалл похолодела. Лолли больше походила на мать, чем на отца, – такая же мягкая, изящная. Джордж запугает ее и непременно добьется своего. А ведь Мет Уортон – грубая и бездушная скотина, избивает своих рабынь бычьей плетью и уже успел похоронить двух жен, но никто так и не смог доказать, что он убил их жестоким обращением,

– Ты выйдешь за этого янки как миленькая, а я подпишу обязательство, что с головы твоей драгоценной Лолли не упадет ни один волосок. Более того: ты сама выберешь для нее подходящего мужа, а я буду следить за тем, чтобы ты продолжала ее опекать. Надеюсь, ты поняла меня, милая Кендалл?

В том, что Джон Мур ненавидит и презирает ее, Кендалл убедилась сразу же, как только впервые почувствовала на себе холодный, изучающий взгляд его прозрачных голубых глаз. Она была готова ко всему, но первая брачная ночь оскорбила и испугала ее до глубины души. Муж буквально швырнул ее в спальню и, поставив посередине, велел раздеться. Подавив ненависть и отвращение, она подчинилась и дрожащими пальцами начала расстегивать неподатливые пуговицы старомодного подвенечного платья, подарка матери.

Она разделась, но Джон продолжал неподвижно стоять у двери и буквально пожирал жену глазами. Он не сделал даже попытки приблизиться к ней. Хмурое выражение голубых глаз затуманилось дымкой ненависти и затаенного горя. В отчаянии Джон Мур изо всех сил ударил кулаком по стене и вышел из спальни, с треском захлопнув за собой дверь.

За время их совместной жизни эта сцена повторялась десятки раз.

Трейвис рассказал Кендалл, что Джон заболел какой‑то страшной болезнью еще во время второй войны с семинолами во Флориде. Он едва не умер в 1856 году, но каким‑то чудом выкарабкался и остался жив. Один только Трейвис, а теперь и Кендалл знали, что это несчастье сделало Мура неполноценным мужчиной. Кендалл изо всех сил стремилась понять, какие демоны мучают ее мужа, делая его жестоким и злобным, но как можно было достучаться до этого человека, если вся его ненависть была направлена именно на жену.

В первый год замужества Кендалл сносила выпавшие на ее долю невзгоды с молчаливым достоинством. Бывало, в гневе Джон бил ее, однако никогда не оставлял следов. Но самым ужасным была не физическая боль: ее Кендалл научилась выносить стоически, с гордо поднятой головой – эту гордость не могла бы переломить никакая плеть. Хуже было другое – Кендалл не могла выносить одиночества и изоляции. А среди нью‑йоркских друзей Джона были вполне приличные и приятные люди, и сам город завораживал своим шумом, суетой. Супруги поддерживали в глазах окружающих образ идеальной семейной пары.

Через полтора года после так называемого замужества Кендалл пришло известие от Лолли, что она нашла‑таки своего рыцаря. Ее письма дышали преданностью и восторгом – а ведь ей только‑только исполнилось пятнадцать лет. Кендалл дала согласие на ее брак. Джин Макинтош отвечал Лолли полной и искренней взаимностью, он был сыном уважаемого в Чарлстоне плантатора и всегда вызывал у Кендалл симпатию.

Умный, добрый, начитанный – поистине воплощение галантного джентльмена‑южанина; за ним Лолли будет как за каменной стеной.

Теперь, когда будущее Лолли было обеспечено, Кендалл ощутила себя свободной. Она жадно прислушивалась к новостям с Юга, и, когда пришло известие о казни Джона Брауна, который возглавил восстание аболиционистов, Кендалл поняла, что Гражданская война неизбежна. Значит, она не сможет оставаться на постылом Севере после того, как Южная Каролина выйдет из Союза.

С помощью Трейвиса Кендалл удалось уговорить Джона позволить ей навестить мать, несмотря на растущую напряженность в отношениях Севера и Юга. Но и тут Кендалл ждало разочарование. Однажды, в самом начале проживания в Нью‑Йорке, она пыталась бежать от Мура, но тогда попытка сорвалась, и теперь Джон зорко следил за женой. Он последовал за ней в Южную Каролину в компании нескольких морских офицеров.

– Бог мой!.. – простонала Кендалл, спрятав лицо в ладонях. Как же это было ужасно! Ее выходка едва не стоила человеку жизни! Но откуда могла она знать, что человек, с которым ее столкнула судьба, окажется морским волком, вызывающим страх и ненависть северян? Но не это было главным. Главное, что, не вмешайся в дело Трейвис, Джон наверняка убил бы и ее, и моряка‑южанина. Но, слава Богу, тот человек жив, как уверял Трейвис.

Человек. Мужчина. Брент Макклейн.

При одном воспоминании о нем Кендалл бросало в дрожь. Сколько раз с той роковой ночи ее мысли невольно снова и снова возвращались к нему. Сколько раз думы о Бренте бросали ее то в жар, то в холод. Он снился ей, и каждый раз Кендалл просыпалась в горячей испарине, с душевным трепетом.

Она не могла забыть Брента, несмотря на все свои старания: не могла забыть тягучую хрипотцу в его голосе, бездонную глубину серых глаз – стальных, когда их обладатель испытывал гнев, и затуманившихся, когда был охвачен страстью…

Да, но как он был дерзок и надменен, напоминала себе Кендалл. Дерзок, надменен, самоуверен и язвителен… и великолепен своей первозданной мужской силой. Из памяти никогда не изгладится вид его обнаженного тела – поджарого и мускулистого. Мышцы живота крепкие, как железные обручи, движения легкие, как у дикой кошки, несмотря на высокий рост, и тяжелое, мощное тело. Брент был красивый дикий зверь, дышащий здоровьем, мужественностью и сдерживаемой невероятной силой.

– Бог мой!.. – снова прошептала она, вся дрожа. Она глубоко вздохнула и попыталась успокоиться, взять себя в руки. Никогда она не забудет и его взгляда, который он бросил на нее перёд тем, как Джон ударил его по голове прикладом ружья.

Никогда прежде не видела Кендалл такого холодного и угрожающего взгляда и никогда не испытывала такого страха – даже под взглядом мужа…

Южанам, конечно, посчастливилось, что капитан Брент Макклейн остался жив, – в казармах армии Союза это имя произносилось с трепетом и страхом. Храбрый капитан умел проскользнуть мимо любой преграды, провозя амуницию с островов во Флориду, Джорджию и Луизиану. Макклейн проводил корабли под носом северян так умело, что те ни разу не заметили его.

Президент южан Джефферсон Дэвис поручил капитану Бренту Макклейну организацию военно‑морского флота Конфедерации. Дважды бравый капитан был представлен к отличию за проявленную храбрость. Все это Кендалл узнала из южных газет, которые ей иногда приносил Трейвис, – она с жадностью набрасывалась на них и прочитывала залпом от первой до последней страницы.

«Господь милостивый, – молилась Кендалл, – сделай так, чтобы его никогда не смогли поймать. Но если поймают, то пусть не привозят сюда…»

От этих мыслей Кендалл начал бить озноб, несмотря на жару. Да, никогда не забыть ей того острого, как кинжал, взгляда, который Брент бросил на нее в последний раз. И даже если ее будут охранять здесь сотни солдат, ей все равно страшно, потому что, задумай Макклейн убить ее, не спасет никакая стража, если, конечно, Джон не успеет выстрелить первым. Узнав, что Брент остался жив, он пришел в неописуемую ярость и в пух и прах разругался с Трейвисом. С тех пор в отношениях друзей так и осталась отчужденность. Однако Трейвис вслед за Джоном попросил перевести его в Форт‑Тэйлор. Он приехал защитить ее, с благодарностью решила Кендалл. Какой он честный и благородный человек, подумала Кендалл, хоть и янки. Но тут же укорила себя: как ей не стыдно? За последнее время она узнала много честных янки. Люди везде люди, и степень их благородства не зависит от цвета мундира, который они носят.

Но все это полбеды – главная беда в ней самой. Ее родина – Южная Каролина. С молоком матери она впитала любовь к хлопковым полям, самой прекрасной музыкой для нее было заунывное пение рабов на плантациях. В своем сердце она сохранила верность родине и не смогла бы избегнуть опасности, оставаясь мятежницей в стане северян, в окружении ненавистных синих мундиров.

– Кендалл?

Слава Богу, это Трейвис! Кендалл с улыбкой оглянулась, Хорошо, что Джон редко бывал в форте" так как постоянно участвовал в морских стычках от Пенсаколы до Джексонвилла. Флорида, чьи губернаторы, прошлый и настоящий, были ярыми приверженцами Конфедерации, принесла на алтарь общего дела наибольшие жертвы. Большая часть флоридской армии была Послана в Виргинию и Миссисипи, где развернулись решающие сражения, а сотни миль побережья остались попросту беззащитными.

– Привет, Трейвис, – ласково сказала Кендалл. Трейвис широко улыбнулся в ответ и, взбежав по лестнице на галерею, встал рядом с Кендалл. Каждый раз, встречаясь с ней, Трейвис испытывал грызущее чувство вины. За последнее время он сильно привязался к Кендалл, и не только потому, что она была красива, – ее голос, которому мягкий южный акцент придавал несравненную мелодичность, врожденное благородство, умение не склонять головы перед превратностями судьбы, чувство собственного достоинства и поистине мужское самообладание могли внушить любому мужчине любовь. В любых обстоятельствах Кендалл оставалась настоящей леди.

Если бы он тогда не помог Джону найти ее, Кендалл, возможно, удалось бы ускользнуть от мужа… Трейвис до боли вонзил ногти в ладони: эта женщина была законной женой его друга, связанной с ним священными узами, только поэтому Трейвис счел своим долгом участвовать в поисках. Нет, не только… Он боялся, что разъяренный Джон убьет неверную жену, а у нее не хватит сил сопротивляться.

– Не желаете совершить морскую прогулку? – спросил Трейвис.

Он увидел, как оживились и вспыхнули синие глаза Кендалл.

– А мне позволят?

– Да, – радостно ответил Трейвис. – Мне поручили провести один почти развлекательный рейс. Капитан Бреннен утверждает, что это будет обычная инспекция. Опасности никакой: мы не будем далеко отходить от форта. Джона нет уже четыре месяца, и капитан считает, что вам надо немного развеяться.

Кендалл довольно улыбнулась: что за прелесть этот Бреннен! Он не знал, что Кендалл глубоко несчастна в браке, но, вероятно, догадывался об этом. Будучи командиром Джона, он часто делал для Кендалл приятные сюрпризы, скрашивавшие ей жизнь.

– О Трейвис! – Кендалл буквально просияла от счастья. – Когда мы отправляемся?

– Прямо сейчас.

– Подождите, я только накину шаль.

Она крикнула это уже на бегу, устремившись вниз по лестнице, ведущей с крепости. Вздохнув, Трейвис посмотрел ей вслед. Как она хороша! Одета в стиле местных женщин. Из‑за жары, царившей на острове, отказалась от пышных нижних юбок и тесных корсетов, столь модных на материке. Светлое платье из легкой хлопковой ткани ловко сидело на ней: облегало крепкую молодую грудь, подчеркивало тонкую девичью талию. Платье очень скромное, но даже и монашеское одеяние не могло бы скрыть притягательную женственность Кендалл. Широкополая твердая соломенная шляпа, защищавшая от немилосердно палящего солнца, придавала очаровательную таинственность ее изумительным синим глазам, изменчивым, как волны морского мелководья.

– Я буду ждать вас у ворот! – крикнул ей вдогонку Трейвис. В ответ Кендалл помахала рукой и опрометью бросилась в дом, который она делила с Джоном, когда он приезжал в форт, и где наслаждалась одиночеством, когда муж уходил в очередной рейд. Схватив белую шаль, лежавшую на кровати, Кендалл помчалась к воротам форта. В последнее время у нее появилось новое увлечение, захватившее все ее существо, – морские прогулки. Она всей душой полюбила океан, свежий морской ветер, трепавший волосы; ей нравилось, когда ходуном ходила под ногами палуба и брызгала соленая волна. После таких прогулок она чувствовала, как оживает ее душа, исстрадавшаяся в неудачном браке.

– На каком судне мы выйдем в море, капитан? – прерывисто дыша, спросила Кендалл.

– На «Мишель», – улыбаясь, ответил Трейвис. – У нас будет маленькая приятная компания – вы, я и матросы: Джонс, Льюис и Артур. Ну, как?

– Восхитительно! – от души рассмеялась Кендалл. Три матроса очень нравились ей. Никто из них в ее присутствии не отпускал глупых шуток или, хуже того, замечаний, как «неплохо бы вышибить дух из этих деревенщин‑южан». Не называл ее втихомолку одной из «предательниц, которые хлещут кнутами своих рабов». В казармах Форт‑Тэйлора было полно разного люда – в большинстве своем вполне достойные люди, случайно оказавшиеся в водовороте злополучной войны. Но были среди них и твердолобые, упрямые как ослы, которые, несмотря на поражение унионистов при Бул‑Ран, продолжали твердить, что скоро «мы проучим этих задравших нос мятежников и вздернем их на виселице, как каких‑нибудь индейцев».

Взяв Кендалл под руку, Трейвис повел ее по пирсу к «Мишель» – маленькой шхуне, на которой в отличие от военных судов не было пушек. Судно предназначалось исключительно для разведки. Прогулки на ней доставляли Кендалл особое удовольствие.

– Я разрешу вам постоять у штурвала, – подмигнув, сказал Трейвис и сомкнул на талии Кендалл мощные руки, чтобы поднять на борт.

– Как здорово! – восторженно воскликнула Кендалл. Приветливо улыбнувшись трем матросам, она уселась у штурвала.

Отдали концы, и судно, маневрируя, вышло в открытое море. Подставив лицо свежему ветру, Кендалл с удовольствием смотрела, как матросы ставят паруса. Она мечтала, чтобы плавание длилось вечно.

Бриз был прохладным и мягким. Кендалл взглянула на Трейвиса, который встал к рулю, и закрыла глаза, погрузившись в мир грез. Настанет такой день, когда она, наконец, убежит от Джона – Флорида окажет ей гостеприимство. Там есть потайные бухточки и такие островки, на которых человек может бесследно исчезнуть для всего мира, недаром пираты прошлых веков прятались от властей именно там, во Флориде. А ей самой много не надо. Она хотя и воспитывалась в роскоши, но отец приучил ее к тяжелому труду, и она выживет в любых условиях. Сумеет заработать себе на жизнь, купит судно, поменьше, чем «Мишель», и справится с ним в одиночку… Вот тогда она отправится в бесконечное плавание по синим морям….

– Смотри, Кендалл! – Ласковый голос Трейвиса прервал ее мечтательную полудрему. Трейвис в расстегнутой рубашке небрежно облокотился о переборку и показывал рукой на море.

Повернув голову, Кендалл увидела резвящуюся в воде пару дельфинов. Лоснящиеся животные то выпрыгивали из воды, то уходили вглубь, держась вровень со шхуной.

Кендалл вежливо улыбнулась, но по выражению ее глаз Трейвис понял, что вернул ее из мира прекрасных грез в царство безжалостной действительности. Он помрачнел и быстро оглянулся на корму, где матросы напряженно следили за маневрами маленького суденышка в одной из: бухточек островка к северу от Ки‑Уэста.

– Кендалл… – тихо произнес Трейвис.

Щека его дернулась, он, немного поколебавшись, сказал:

– Кендалл, у меня до сих пор не было случая поговорить с тобой, но сейчас я должен сказать, что… очень сожалею, о том происшествии в декабре. Я… вырос вместе с Джоном, ты знаешь об этом. Всю жизнь он был моим лучшим другом…

– Не надо винить себя ни в чем, Трейвис, – тихо отозвалась Кендалл. – Ты поступил тогда так, как считал справедливым.

– Нет, мне есть, в чем себя винить, – убежденно произнес Трейвис и, взвешивая каждое слово, продолжал, видя, что Кендалл отвела глаза. – Кендалл, я… О, черт возьми, я думал, я все время думал и надеялся, что в один прекрасный день Джон поправится и выздоровеет. Но он не выздоровел. Он похож сейчас на раненое животное. Когда стреляешь в дикую кошку, ее надо убить наповал, иначе она будет всю жизнь страдать, медленно умирая. Джон должен был умереть. Боль гнездится у него не в теле, а в голове, в душе, в сознании. Болезнь извратила и отравила его дух…

Кендалл наконец в упор посмотрела в карие глаза друга, потемневшие от душевной муки, которой с лихвой хватило бы на двоих, – он страдал за себя и за Джона. Бедный Трейвис!

– Трейвис, – мягко произнесла она. – Я восхищена твоей верностью Джону, он был твоим другом, и ты любил его. Ты стал и мне добрым другом, сделал мою жизнь в форте почти сносной. Ты… уговорил Джона не убивать меня и избавил меня от желания умереть.

Трейвис откашлялся и опасливо оглянулся на корму, чтобы удостовериться, что матросы по‑прежнему заняты наблюдением и о чем‑то тихо переговариваются между собой.

– Кендалл, ты не поняла меня. Я думаю, что Джон перешел грань дозволенного – даже матросы считают своего командира сумасшедшим. Я… хочу помочь тебе бежать.

Кендалл выпрямилась и с отчаянной надеждой вперила в него взгляд.

– О Трейвис! Господь да благословит тебя! Я поеду, куда ты скажешь, я сделаю для этого всё, что ты сочтешь нужным! Может быть, мне стоит поехать в Чарлстон? Я буду очень осторожна, отправлюсь к Лолли и не стану появляться в городе. Или нет, Чарлстон не годится… Если меня отыщет отчим, он немедленно отправит меня назад, к Джону. О, если бы мне удалось получить развод! Да, Трейвис, мне нужен развод! Я обращусь в суд Южной Каролины, они не отправят меня к мужу, потому что он янки!

– Кендалл, – предостерегающим тоном проговорил Трейвис, – даже во время войны, а может быть, особенно во время войны, получить развод очень не просто, а твой отчим настолько боится потерять денежки, что, пожалуй, действительно отправит тебя прямиком к Джону. Нет… не надейся и не рассчитывай на развод, Кендалл. Мы должны разработать такой план, чтобы ты вообще исчезла…

– Капитан! Капитан Диленд!

Тревожный окрик матроса Джонса прервал их беседу. Трейвис нахмурился и передал в руки Кендалл штурвал.

– Прости, Кендалл, – смущенно произнес он; на его сухощавом лице отразилась тревога.

Взяв в руки штурвал, Кендалл, сдвинув брови, смотрела, как Трейвис проворно бросился на корму. Она сдвинула шляпу на глаза, чтобы защититься от слепящих лучей яркого солнца. Матрос Джонс, парнишка лет восемнадцати, взволнованно показывал рукой куда‑то назад. Скосив глаза, Кендалл посмотрела в том же направлении, и душа ее ушла в пятки: шхуну на полном ходу догоняли три длинных узких одномачтовых судна.

«Три долбленки, – молнией пронеслось в голове Кендалл, – три долбленки под парусами!» Лодки быстро настигали неповоротливую шхуну…

«Господи, спаси и сохрани нас!» – взмолилась Кендалл. Рядом снова появился Трейвис и почти вырвал штурвал из рук Кендалл.

Спину Кендалл сковал липкий холодный страх, и всю ее затрясло.

– Что это? – спросила Кендалл дрожащим голосом. Трейвис обернулся. На его лице явственно проступило выражение изумления и паники, которое он не сумел скрыть.

– Индейцы, – коротко выдохнул он и приказал: – Джонс, поднять кливер! Прибавить ходу на несколько узлов!

– Индейцы? – Кендалл не поверила своим ушам. Холодный страх сменился отчаянием. – Какие индейцы? Почему? – Трейвис нетерпеливо тряхнул головой.

– Я… не знаю, почему. Наверное, это семинолы, а может быть, микасуки. Здесь со времен последней войны с ними случались стычки. Эти индейцы ненавидят Союз. – Трейвис посмотрел назад – долбленки неумолимо приближались. – И надо же было мне именно сегодня взять тебя на прогулку. Черт бы побрал наше правительство! Все время лгало и торговалось, загнало семинолов в болото, а теперь они за это атакуют мое судно! «Полцарства за коня!»

– Но ты не виноват, что я сегодня оказалась здесь, – быстро возразила Кендалл, не сумев, однако, скрыть ужас перед надвигавшейся бедой. Еще девочкой она наслушалась легенд о жестокости флоридских индейцев. Рассказывали, как они сжигали плантации, убивали белых плантаторов, издевались над женщинами и малыми детьми…

– Заряжай! – скомандовал Трейвис. – Бери штурвал, Кендалл!

Вспотевшими ладонями она ухватилась за рукоятки штурвала. Оглянувшись, увидела, что лодки уже начали окружать их шхуну. Матросы лихорадочно заряжали ружья, разрывая зубами пакеты с порохом. Из их старых ружей стрелять можно было только один раз, а дальше придется действовать штыками.

Трейвис торопливо зарядил винтовку.

– Трейвис, – дрожащим от волнения голосом воскликнула? Кендалл, – дай мне нож! Дай мне хоть что‑нибудь!

Он мельком взглянул на нее, потом на лодку, подходившую к шхуне с левого борта. Полуголый индеец, зажав в зубах нож, приготовился прыгнуть на «Мишель». Трейвис быстро выхватил из‑за голенища нож, протянул его Кендалл и прицелился в индейца.

При звуке первого же выстрела Кендалл пошатнулась и не устояла на ногах. Один из индейцев прыгнул на шхуну, но неудачно и рухнул в воду, поднимая тучи брызг. Однако другой индеец стремительно и даже грациозно, как дикая кошка, перескочил на борт «Мишель» и занял низкую стойку, готовясь к драке. Крепко зажав рукоятку ножа, Кендалл вскочила на ноги и бросилась на корму. В это время вторая индейская лодка ткнулась носом в правый борт «Мишель». Три загорелых, полуголых, в штанах до колен, мускулистых воина, издавая леденящий душу боевой клич, прыгнули на палубу. Кендалл обуял неописуемый ужас, когда она увидела, как в горло Джонса вонзился нож – и матрос замертво свалился за борт в клубящуюся пену волн. Перекрывая грохот выстрелов и шум рукопашной схватки, кто‑то прокричал грубым голосом на безупречном английском языке:

– Сдавайтесь, янки, мы сохраним вам жизнь! – Оцепеневший, как и Кендалл, от неожиданного нападения, Трейвис допустил в этот момент непростительную ошибку, застыв на месте от изумления. Воспользовавшись минутным замешательством, индеец, обладатель громоподобного голоса, выбил из рук Трейвиса винтовку. Оружие исчезло в пучине моря.

Держась за грот‑мачту, Кендалл, ни жива, ни мертва от страха, смотрела, как Трейвис разговаривает с индейским воином.

– Кто ты? – спросил моряк.

– Рыжая Лисица, – ответил индеец и посмотрел на корму, где двое матросов, бледные, дрались с четырьмя воинами. Рыжая Лисица резко тряхнул головой, и индейцы, схватив матросов, явно приготовились выбросить их за борт.

– Постойте! – крикнул Трейвис. – Ты обещал сохранить нам жизнь.

Голос его дрогнул и осекся, когда Рыжая Лисица снова посмотрел на него, – в тяжелом взгляде индейца плясали искорки смеха: он явно забавлялся.

– А ты храбрец, друг мой, и я сохраню тебе жизнь. Дарю тебе и лодку – прыгай за борт вслед за своими матросами, плыви к ней и моли Бога, чтобы в море не было голодных акул.

Трейвис выпрямился. Кендалл видела, что он побаивается рослого, мускулистого индейца. Однако моряк сохранял достоинство.

– Я уйду только после женщины.

– Женщина останется. – В голосе Рыжей Лисицы прозвучала непреклонность. – А ты уходи – или умрешь.

– Я не могу… – начал было Трейвис, но индеец не дал ему договорить. Оглушительно расхохотавшись, Рыжая Лисица легко, как пушинку, поднял Диленда и швырнул в море.

Кендалл услышала дикий визг и только спустя мгновение поняла, что визжит она сама, к ней не спеша, приближался Рыжая Лисица.

В панике она отбежала от мачты, угрожающе размахивая ножом. Несколько индейцев, тихо, как кошки, подкрадывались к ней. Переводя дикий взгляд с одного на другого, она была готова воткнуть нож в первую же жертву… Однако в воздухе вновь прозвучал низкий раскатистый смех – это засмеялся Рыжая Лисица. Он что‑то повелительно скомандовал на своем языке, и индейцы отступили, а один из них встал к штурвалу.

Рыжая Лисица медленно стал приближаться к ней. Кендалл пристально смотрела на врага, – от страха кровь горячо пульсировала у нее в жилах. Черные прямые до плеч волосы индейца блестели в лучах солнца, лицо напоминало высеченную из гранита маску. Лишь усмешка, кривившая губы, да озорные искорки, пляшущие в глазах, говорили о том, что это – живое существо, способное на человеческие чувства. Теперь‑то Кендалл доподлинно знала, что испытывает мышь, когда ее загоняет в угол кошка.

– Женщина, отдай нож! – властно приказал индеец.

– Ни за что? – отчаянно прокричала Кендалл. Страх, а отнюдь не мужество, придавал ей сил и способность к сопротивлению.

Уперев руки в бока, Рыжая Лисица громко, от души расхохотался.

– Огонь, а не женщина! – Нотки восхищения сглаживали грубое звучание голоса. – Я бы с удовольствием сам занялся тобой, но… тебя пожелал Ночной Ястреб, а его слово – закон для меня.

Кендалл никак не могла взять в толк, о чем идет речь, – до сих пор она ни разу в жизни не встречалась с индейцами. Да и не все ли равно, какой язычник посчитал ее наградой для себя, если она собирается драться до тех пор, тюка…

Пока что? Единственный путь к спасению – это прыгнуть в море…

Рыжая Лисица сделал еще один шаг, и Кендалл, выставив вперед нож, отчаянно бросилась вперед. Индеец отскочил и начал кружить вокруг нее, а она следовала за ним, то, наскакивая, то отступая. Противники настороженно следили друг за другом.

Внезапно Кендалл опять бросилась вперед и ударила индейца в грудь. Он тихо выругался, преграждая ей дорогу. Сжав ее кисть, словно тисками, индеец отнял нож. Кендалл отчаянно закричала от боли и ярости. Крутанув рукой, она ухитрилась вырваться из железных тисков индейца.

Путь к морю был свободен, но что ждет ее в воде? Только смерть. Кендалл почти не умела плавать; длинная юбка будет сковывать движения, а до берега не меньше мили.

Но охваченная неукротимой яростью, Кендалл перестала чувствовать страх, она бросилась к левому борту и прыгнула в воду. Все глубже и глубже она погружалась в кристально прозрачную глубину. Грудь давило от невероятной тяжести, хотелось выпустить из легких воздух, чтобы избавиться от страшной боли, но в последний момент решимость не сдаваться, жажда жизни одержали верх. Отчаянно взмахнув руками и разогнув ноги, Кендалл стремительно понеслась к поверхности.

Но лишь только ее голова показалась над водой и едва Кендалл успела глотнуть живительного воздуха, как ее плечо попало в капкан.

Повернув голову, она увидела рядом Рыжую Лисицу – его красивое лицо было искажено злостью.

Кендалл попыталась ударить его, но он, надавив рукой на голову, погрузил ее в воду и держал до тех пор, пока Кендалл не начала извиваться от удушья с одной только мыслью: дышать, дышать, дышать! Словно почувствовав, что сопротивления больше не будет. Рыжая Лисица вытянул Кендалл на поверхность.

На этот раз у нее не было сил; драться. Перед глазами плавали черные точки – еще чуть‑чуть, и они сольются в непроницаемый черный занавес. Кендалл была еще в полуобморочном состоянии, когда Рыжая Лисица, волоча ее за собой, поплыл к шхуне. Он тащил Кендалл за волосы, и она окончательно пришла в себя от боли.

Два индейца подхватили ее расслабленное тело, а Рыжая Лисица, ухватившись мощными руками за борт, подтянулся и легко вспрыгнул на борт «Мишель».

Воины бросили Кендалл на палубу. Неподвижно лежа на досках, Кендалл ощущала, как ее тело согревается под жаркими лучами солнца, а кожа на голове стягивается от высыхающей морской соли. Сознание постепенно возвращалось к ней.

Неподалеку о чем‑то тихо переговаривались индейцы. Шхуна двигалась, постепенно набирая скорость.

Кендалл открыла глаза и приготовилась вскочить, чтобы снова броситься в море. Но не успела она пошевелиться, как увидела на своем животе огромную босую ступню. Кендалл яростно вскинула глаза и встретилась с взглядом Рыжей Лисицы.

– Убери свою вонючую ногу! – вне себя произнесла Кендалл.

Зарычав от злости, индеец не слишком нежно схватил ее за руки и перевернул на живот. Она попыталась вырваться. Но сопротивление было бесполезным. Без всякого усилия Рыжая Лисица связал ей запястья тонким кожаным ремешком, а к узлу привязал веревку, сделав нечто вроде поводка, чтобы Кендалл не могла уйти.

В отчаянии она начала осыпать индейца неистовой бранью и пинать ногами, растрачивая последние силы.

Рыжая Лисица не обращал на Кендалл особого внимания до тех пор, пока она не лягнула его по голени. Скривившись от боли, он снова зарычал, потянул за веревку и заломил Кендалл руки. Острая, нестерпимая боль, казалось, пронзила ее насквозь.

– Женщина, – прошипел Рыжая Лисица, – от тебя хлопот больше, чем от синих мундиров. Прекрати! Или я забуду, что ты добыча моего брата Ночного Ястреба, и вместо него утолю его месть.

Обессилев, Кендалл закрыла глаза и легла на палубу. Вскоре она услышала мягкие шаги босых ног: индеец отошел от нее. Потом почувствовала подергивания веревки, впрочем, не сильные, – Рыжая Лисица для верности привязал ее к своей руке.

Мокрая и несчастная, в пропитанной солью, измятой одежде лежала Кендалл на жестких досках палубы и старалась не думать о том плачевном положении, в котором оказалась. Сейчас главное – отдохнуть и восстановить силы.

Тем временем «Мишель» взяла курс на север. Как ни старалась Кендалл отогнать мрачные мысли, они продолжали лезть в голову, окатывая волнами страха… Кто такой, ради всего святого, Ночной Ястреб? И за что он собирается ей мстить?