В Городце в 1263 году

Ночь на дворе и мороз.

Месяц – два радужных светлых венца вкруг него...

По небу словно идет торжество;

В келье ж игуменской зрелище скорби и слез...

Тихо лампада пред образом Спаса горит;

Тихо игумен пред ним на молитве стоит;

Тихо бояре стоят по углам;

Ти х и недвижим лежит, головой к образам,

Князь Александр, черной схимой покрыт...

Страшного часа все ждут; нет, надежды уж нет!

Слышится в келье порой лишь болящего бред.

Тихо лампада пред образом Спаса горит...

Князь неподвижно во тьму, в беспредельность глядит...

Сон ли проходит пред ним, иль видений таинственных цепь

Видит он – степь, беспредельная, бурая степь...

Войлок разостлан на выжженной солнцем земле.

Видит: отец! смертный пот на челе,

Весь изможден он и бледен и слаб...

Шел из Орды он, как данник, как раб...

В сердце, знать, сил не хватило обиду стерпеть...

И простонал Александр: «Та к и мне умереть...»

Тихо лампада пред образом Спаса горит...

Князь неподвижно во тьму,

в беспредельность глядит...

Видит шатер дорогой, златотканый шатер...

Трон золотой на пурпурный поставлен ковер –

Хан восседает средь тысячи мурз и князей...

Князь Михаил перед ставкой стоит у дверей.

Подняты копья над княжеской светлой главой...

Молят бояре горячей мольбой...

«Не поклонюсь истуканам вовек», – он твердит...

Миг – и повержен во прах он лежит...

Топчут ногами и копьями колют его...

Хан изумленный глядит из шатра своего...

Тихо лампада пред образом Спаса горит...

Князь неподвижно во тьму,

в беспредельность глядит...

Снится ему Ярославов в Новгороде двор...

В шумной толпе и мятеж, и раздор...

Все собралися концы и шумят...

«Все постоим за Святую Софию! – вопят. –

Дань ей несут от Угорской земли до Ганзы...

Немцам и шведам страшней нет грозы...

Сам ты водил нас, и – Биргер твое

Помнит досель на лице, чай, копье!..

Рыцари – памятен им пооттаявший лед!..

Конница словно как в море летит кровяном!..

Бейте, колите, берите живьем

Лживый, коварный, пришельческий род!..

Нам ли баскаков пустить

Грабить казну, на правеж нас водить?

Злата и серебра горы у нас в погребах, –

Нам ли валяться у хана в ногах!

Бей их, руби их, баскаков поганых татар!..»

И разлилася река, взволновался пожар...

Князь приподнялся на ложе своем; очи сверкнули огнем,

Грозно сверкнули всем гневом высокой души,

Крикнул: «Эй вы, торгаши!

Бог на всю землю послал злую мзду.

Вы ли одни не хотите Его покориться суду?

Ломятся тьмами ордынцы на Русь – я себя не щажу,

Я лишь один на плечах их держу!..

Бремя нести – так всем миром нести!

Дружно, что бор вековой, подыматься, расти,

Веруя в чаянье лучших времен, –

Все лишь в конец претерпевый – спасен!..»

Тихо лампада пред образом Спаса горит...

Князь неподвижно во тьму, в беспредельность глядит...

Тьма, что завеса, раздвинулась вдруг перед ним...

Видит он: облитый, словно лучом золотым,

Берег Невы, где разил он врага...

Вдруг возникает там город... народом кишат берега...

Флагами веют цветными кругом корабли...

Гром раздается; корабль показался вдали...

Правит им кормчий с открытым высоким челом...

Кормчего все называют царем...

Гроб с корабля поднимают, ко храму несут,

Звон раздается, священные гимны поют...

Крышу открыли... Царь что‑то толпе говорит...

Вот – перед гробом земные поклоны творит...

Следом – все люди идут приложиться к мощам...

В гробе ж – князь видит – он сам...

Тихо лампада пред образом Спаса горит...

Князь неподвижен лежит...

Словно как свет над его просиял головой, –

Чудной лицо озарилось красой...

Тихо игумен к нему подошел и дрожащей рукой

Сердце ощупал его и чело –

И, зарыдав, возгласил: «Наше солнце зашло!»