Родители и дети. Около двух тысяч лет назад мимо озера верхом на осле неспешно ехал некий раввин Элазар, и был он очень горд своими большими достижениями в учености

Около двух тысяч лет назад мимо озера верхом на осле неспешно ехал некий раввин Элазар, и был он очень горд своими большими достижениями в учености.

«Внезапно, – повествует нам Талмуд, – он случайно наткнулся на невообразимо уродливого человека, который поприветствовал его: “Мир вам, мой господин”».

Неприятная внешность человека не оставила у раввина и тени хорошего настроения, и вместо ответного приветствия он сказал:

– Ты, недостойное творение! Ты так уродлив! Неужели в вашем городе все такие уроды?

– Что я могу с этим поделать? Иди и скажи Творцу, который создал меня: «Ну и урода же Ты сотворил», – ответил ему человек.

Раввин Элазар [сразу же] понял, что был неправ, слез с осла и пал ниц перед тем человеком со словами:

– Я приношу свои извинения, пожалуйста, простите меня!

– Я не приму твоих извинений до тех пор, пока ты не сходишь к Творцу, создавшему меня, и не скажешь Ему: «Ну и урода же Ты сотворил».[81]

Когда я впервые познакомился с этой историей двадцать пять лет назад, будучи молодым студентом‑раввином, то был убежден, что такого в действительности не было и это придумали раввины, чтобы преподать урок морали. Как может кто‑то, не говоря уже о почтенном раввине, быть настолько жестоким, чтобы глумиться над уродством другого? Да, Талмуд показал, что раввин Элазар раскаялся в содеянном, но как он мог сначала так поступить?

С тех пор я учился больше на примерах из жизни, нежели из книг. Мысль о том, что в момент самодовольства человек, занимающий очень высокое положение в обществе, может сказать что‑то гнусное, больше меня не шокирует. За прошедшие годы я наслышался историй от друзей и знакомых, а также читал воспоминания тех, кто тоже пострадал от злых оскорблений, нанесенных не посторонними, а родителями, то есть теми самыми людьми, которые заявляли, что любят их больше, чем кого бы то ни было.

Бесспорно, поведение детей может не оправдывать наших надежд и временами приводить в ярость. Пренебрежительные, своенравные или неуважительные поступки ребенка достаточно просто становятся центром внимания родителей, перегруженных работой и одолеваемых проблемами. Если мы замечаем это за собой, то, помимо нанесения нашему ребенку эмоционального вреда, мы еще и преступаем важную этическую норму а‑карат хатов, «признательности». Поскольку раздраженность или эгоцентризм маленьких детей может действительно раздражать или лишать сил, неразумно оценивать их поведение по взрослым стандартам. Нам также следует понять, что своенравие редко являет собой всю картину. Как мудро советует один детский психолог: «Напомните себе, что ваш ребенок тысячи раз ставил себя в жесткие рамки самодисциплины… чего вы не замечали. Он тысячи раз приходил, когда вы его звали, кушал, ел ту пищу, которую не любил (но ел только потому, что вы этого от него хотели), отказывался от каких‑то приятных занятий, чтобы выполнить ваши распоряжения (несмотря на то, что это могло быть для него неприятно), не надоедал вам, когда вы заняты, не пререкался и не ссорился с вами или своими братьями или сестрами».[82]

Мы думаем: «Само собой». Большинство родителей глядя на ребенка, спящего в колыбели или кроватке, желают сделать все, чтобы защитить его, позаботиться о нем. Однако честные родители признаются, что иногда испытывали вспышки необузданного гнева или делали ребенку унизительные или бестактные замечания. Более того, у большинства из нас до сих пор остались шрамы от ранящих слов наших родителей:

– Женщина, испытывающая большую неловкость от того, что в подростковом возрасте у нее была плоская грудь, до сих пор робеет, когда вспоминает, как поддразнивал ее отец: «Когда ты отрастишь грудь, чтобы стать настоящей женщиной?»

– Состоявшийся юрист, который в детстве хулиганил в школе, до сих пор тяжко вздыхает, вспоминая угрозы отца: «На нашу любовь и не надейся. Чтобы ее иметь, ты должен ее заслужить».

– Элеонора Рузвельт никогда не могла забыть, с какой любовью ее мать разговаривала с ее младшим братом, и как ей этого не доставало. «Если приходили гости, – рассказывала первая леди друзьям, – она могла сказать обо мне: «Она такой забавный ребенок, столь старомодна, мы все время зовем ее “Бабуся”. Мне хотелось от стыда провалиться под землю…»[83]

– Одна моя знакомая вспоминает, как мать говорила ей: «Не смейся и не улыбайся на людях: твои зубы отвратительны, и ты выглядишь ужасно». По сей день всякий раз, когда смеется, она почти всегда старается подавить в себе этот жест – прикрыть рот рукой.

Некоторые из приведенных родительских высказываний, причинивших боль, могут восприниматься как крайности, но трудно не признать, сколь велика их сила в нанесении психологической травмы. Последние годы стало уделяться большое внимание физическому и сексуальному насилию над детьми, но, к счастью, такие случаи сейчас достаточно редки. Однако число жертв словесного насилия неизмеримо больше. Но поскольку данная форма родительской жестокости, как правило, не рассматривается как нечто серьезное, она редко становится предметом дискуссий. Это печально, ведь жертвы ее часто остаются со шрамами на всю жизнь.

Я не говорю, что родители должны использовать только добрые и поддерживающие слова в своем общении с детьми даже в тех случаях, когда те ведут себя отвратительно. Безусловно, они обязаны учить своих детей отличать благое от дурного и ругать их за плохое поведение. Слово на иврите, означающее родителя (хорех) происходит от того же корня, что и учитель (морех), и эта этимология показывает, что основной задачей родителей является воспитание и обучение своих детей. Действительно, дети тех родителей, которые не знают, как учить и когда ругать, могут вырасти нравственными чудовищами.

Книга Царств повествует историю, как Адония, сын царя Давида, когда тот вошел в преклонные лета, начал говорить людям в Иерусалиме, что скоро будет царем. Что же послужило причиной столь грубой самонадеянности и неуважения к своему еще живому и царствующему отцу? Согласно Библии, в этом есть часть вины Давида, который «никогда не стеснял его вопросом: “Для чего ты это делаешь?”» (3‑я Царств, 1:5–6).

Слова, которые приведены в Библии, имеют смысл. Книга гласит, что ошибка Давида не в том, что он не стал осуждать Адония за его дурной нрав и себялюбивую натуру, а то, как подсказывает Библия, что он не стал ругать Адония за его неблаговидное поведение, что он никогда не спросил его: «Для чего ты это делаешь?»

Европейский ученый, Иоганн Поль Фридрих, написал пару веков назад: «Если ребенок врет, скажите ему, что он врет, но не называйте его вруном. Если назовете вруном, то подорвете его уверенность в себе». Ограничивая замечание конкретным дурным поступком, родитель вряд ли причинит вред представлению ребенка о самом себе.

Конечно, найти золотую середину между придирчивостью и излишней нетребовательностью весьма непросто, но альтернатива, на которой останавливаются многие родители, – колебание между откровенными и уничтожающими замечаниями, с одной стороны, и позволение поведения, которого нельзя допускать, с другой стороны, – гораздо хуже.

Несколько лет назад мои близкие друзья заметили, что непрестанно ругают свою десятилетнюю дочь за то, что:

– ее одежда постоянно разбросана по комнате;

– она хватает еду из тарелки прямо руками и редко пользуется вилкой;

– она требует вещи, но при этом не говорит ни «пожалуйста» при просьбе, ни «спасибо», когда получит желаемое;

– она не смотрит на людей, когда они с ней говорят;

– она постоянно влезает в разговоры родителей, даже когда они говорят по телефону.

Как‑то ночью ее отец понял, что с того момента, как дочь пришла домой из школы и пока не легла спать, она слышала от родителей непрерывную череду замечаний в свой адрес. Он подумал, как бы он себя чувствовал, если бы каждый аспект его работы и личности подвергался такой же критике со стороны работодателя. Улучшилась бы его деятельность или он потерял бы всякую веру в свои способности? Смог бы он поверить, что за непрекращающимися замечаниями его начальника стоит стремление помочь ему стать лучше? Или же он бы пришел к выводу, что, скорее всего, начальник просто его недолюбливает и невысокого мнения о его потенциальных возможностях?

На следующий день супружеская пара решила, что вместо того, чтобы пытаться сделать из дочери «десятилетнее совершенство», они сосредоточат на какое‑то время свои усилия на том, что заботит их больше всего, – на нравственных аспектах личности своего ребенка. С тех пор единственным, что беспрекословно требовалось от нее, стали вежливость и благодарность, слова «пожалуйста» и «спасибо». Они поняли, что до тех пор, пока эта сторона поведения их дочери не улучшится, она будет расти как невоспитанный, крайне несносный человек. Однако, если она вырастет «несколько неряшливой», это будет печально, но все же лучше, чем если она будет чувствовать себя отторгнутой родителями.

Переменой в своем поведении родители показали, что они усвоили главную мысль Генри Уодсуорта Лонгфелло: «Залатать можно порвавшуюся куртку, но грубые слова ранят детское сердце».

Обычная ошибка родителей не только в том, что они делают резкие замечания, но и в том, что они забывают похвалить (это, к слову, относится и к той ситуации, когда ваши дети уже в среднем возрасте). В книге «Знаки времени» Готфрайд вон Кроннберг, писатель, пишущий на религиозные темы, приводит случай, когда молодая мать пришла на исповедь к духовному наставнику: «Мой ребенок часто плохо себя ведет, и я вынуждена его ругать. Но как‑то раз он весь день вел себя необычайно хорошо. В тот вечер, после того, как я уложила его спать и пошла вниз, я услышала, как он плачет. Вернувшись к нему, я нашла его уткнувшимся в подушку. Сквозь рыдания, он спросил: “Мама, я что, не был сегодня хорошим мальчиком?”».

«Его вопрос пронзил меня как ножом, – сказала мать духовнику. – Я мгновенно делаю ему замечания, когда он сделает что‑то не так, но когда он вел себя хорошо, я на это не обратила внимания. Я уложила его спать, не сказав ни одного доброго слова».

Типичная родительская доктрина «Суровость в критике, легкость в похвале» приводит к тому, что дети вынуждены пронести через всю жизнь чувство, будто они неполноценны и не достойны любви. Психолог Хаим Гинотт советует родителям: «Если вы хотите, чтобы ваши дети стали лучше, сделайте так, чтобы они слышали приятные вещи, которые вы рассказываете о них другим».{12}

Другой вариант того, как многие родители ранят детей словами, это сравнения:

«Твой брат никогда ничего не проливает. Он старается быть внимательным. А ты что?»

«Твоя сестра всегда говорит, “пожалуйста” и “спасибо”. Я бы хотел, чтобы ты был столь же вежлив и внимателен к другим, как она».

«Твои брат и сестра не встревают в школе во всякие проблемы. Единственный, кто всегда заставляет нас плохо себя чувствовать, это ты».

Такого рода сравнения срываются с уст многих родителей, но есть еще более очевидные нарушения золотого правила. Кому из женщин понравятся следующие замечания своего мужа: «Мэри, жена Тома, тоже работает весь день, но она не жалуется постоянно, насколько перегружена работой»? А скольким мужчинам понравятся следующие замечания своего начальника: «Ты бы научился работать хотя бы как Бил и быть более точным и изобретательным в своей работе»?

Все свое детство, пока меня не отправили в колледж, я был плохим учеником. Школьные занятия казались мне скучными, и занимаясь теми предметами, которые были мне интересны, я редко выполнял домашнюю работу по тем, которые мне были не интересны. Такая апатичность к учебе серьезно беспокоила моих родителей. Двое моих старших братьев, ходивших в ту же школу, что и я, окончили ее с отличием. Старшая сестра была очень прилежна и была одной из лучших учениц в своем классе. Несколько раз директор школы ругал меня (причем в присутствии всего класса): «Что с тобой происходит? Ты ужасный ученик. Я не понимаю, почему ты не в состоянии показать хотя бы половину тех успехов, которые отличают твоих братьев и сестру». Думаю нет нужды объяснять, что его слова не привели к положительным результатам.

Однако я неизменно признателен своим родителям. Расстроенные, как этого и следовало ожидать, моими посредственными успехами в учебе, и всякий раз говорившими мне о необходимости серьезней относиться к школе, они никогда не упоминали в разговоре ни братьев, ни сестру. Интуитивно мои родители понимали, что любой упрек ребенку может быть сделан без проведения параллели с его братом или сестрой. Я также благодарен своему дедушке, видному ученому раввину, который как‑то сказал директору моей школы (и потом поведал мне, что он сказал): «Вы не должны говорить Иосифу подобных вещей. Когда‑нибудь он станет важным человеком и начнет заниматься важными делами, и тогда вы будете жалеть, что столь несправедливо разговаривали с ним».

Возможно, я в своей жизни не достиг того, что предрекал мой дедушка. А кто достиг? Но всем тем, чего я достиг в жизни, я знаю, во многом обязан целительным, поддерживающим и временами критичным словам моих родителей, и полной вере в меня моего дедушки.

Сравнение с братьями и сестрами губительно еще и по другой причине. Сознательно или не сознательно, но это подразумевает предпочтение, которое родители отдают другим братьям и сестрам. Я часто спрашиваю своих слушателей, кто из них вырос с чувством, что один или оба родителя любят кого‑то из детей больше, чем остальных. Многие поднимают руки, и всякий раз, когда говорят те, кто испытывал меньше любви, их речь являет собой поток глубокой боли.

Родители просто обязаны сделать так, чтобы все дети чувствовали, что они им равно дороги и любимы (даже если, оставаясь наедине у себя в спальне, они говорят, что отдают кому‑то из детей предпочтение). Когда они не показывают, насколько они любят и ценят своих детей, то боль от этого часто остается на всю жизнь. Посудите, что может быть большей ущербностью, чем ощущение ребенка, который выходит в мир с чувством того, что даже собственные мать и отец его не любят.

Кроме того, сравнение детей между собой подрывает целостность семьи. Вместо того, чтобы чувствовать себя членами одной дружной семьи («один за всех и все за одного»), дети начинают ощущать себя соперниками, борющимися за ограниченную родительскую любовь и одобрение. Подобное соперничество редко приносит кому‑либо пользу, лишь повышает вероятность, что такие дети не будут близки друг другу когда вырастут. В Библии сказано: Иаков любил Иосифа больше других своих сыновей и не пытался скрывать свои чувства. Он даже специально сделал ему особо прекрасную разноцветную одежду. Этот и другие знаки предпочтения способствовали тому, что другие сыновья Иакова возненавидели Иосифа, и в конечном итоге продали его рабом в Египет, сказав отцу, что его растерзал хищный зверь (Бытие, 37). Раввины, знающие Талмуд, пришли на основе этого к выводу, что «не следует выделять кого‑то из детей, уделяя ему больше внимания и заботы, поскольку из‑за пары монет, переплаченных Иаковом за шелк [который был частью разноцветного одеяния, сшитого для Иосифа], братья Иосифа возревновали его, и так одно событие последовало за другим, пока все наши предки не стали рабами в Египте».[84]

Касаясь того, что говорят дети родителям, стоит вспомнить Пятую из Десяти заповедей: «Чти отца своего и мать свою». И хотя в трех других местах Ветхий Завет заповедует любовь (к Богу, ближнему и недругу, Второзаконие 6:5, Левит 19:18, 34), там нет требования о любви к родителям. При столь близких отношениях сделать это очень трудно, поскольку любовь либо есть, либо ее нет. Библия требует только уважение, которое можно проявлять даже в те болезненные периоды, когда любви может и не быть. Это значит, что даже когда ребенок просто в ярости на своих родителей, он не вычеркивает их из своей жизни (за исключением, возможно, тех редких случаев, когда ребенок подвергается физическому или сексуальному насилию со стороны родителей), и когда он злится, то не позволяет себе высказываний типа: «Я вас ненавижу» или «Я бы хотел иметь более пристойных родителей, чем вы».

Многие дети растут, испытывая глубокую боль от родительских слов, и к тому времени, когда они вырастают, становясь подростками и взрослыми, многие уже научены давать отпор, в том числе и словесный. Как правило, они достигают успехов в том, чтобы причинять ответную боль своим родителям, несмотря на то, что чем больше они в этом преуспевают, тем большее страдание они приносят себе. Покойный Льюис Гризард в своем произведении «Мой папа револьвер, я сын пистолета», вспоминает, как он разбирал скудные пожитки своего отца в больнице, где тот умер. В мужском кителе покойного Гризард нашел письмо, которое тот явно носил с собой долгое время: «Это было мое письмо. Я написал его за шесть месяцев до этого. Оно было короткое, может со страницу, и напечатано на машинке. В конце я выражал свое огорчение, говоря, что ему необходимо исправить свою жизнь. Я писал, что дважды подумаю, прежде чем снова приглашу его к себе домой, если он не пообещает мне, что будет появляться трезвым. Я просто подписался своим именем. Я не написал «с любовью» или что‑то в этом роде. Я просто написал свое долбаное имя, словно я был реальный крутой мужик. Мне до сих пор не понятно, почему он носил это письмо с собой столь долгое время. Быть может, он хранил его как напоминание о том, что надо стать лучше. Я не знаю. Быть может, он хранил его как напоминание о том, что его единственный сын отвернулся от него. Что бы то ни было, я никогда не простил себе того письма. Я не могу выбросить из головы, что он умер, не зная, сколь сильно я любил его».[85]

Мудрые родители следуют совету Талмуда: «Кто мудр? Тот, кто предвидит грядущие последствия своих поступков»[86]– и помнят о том неимоверном влиянии, которое могут оказать слова на жизнь детей.

Date: 2015-10-21; view: 245; Нарушение авторских прав