Сила любви

Люксембургский дворец, Париж, Франция – июль 1685 года

– Уф! Я больше ни секунды не могла оставаться в Версале. Этот отвратительный запах, жара, толпы людей. Клянусь, я бы сошла с ума, если бы пробыла там еще хотя бы день. Зато сейчас я дышу и не могу надышаться сладким воздухом Парижа, – воскликнула я.

Собравшиеся дружно рассмеялись. Париж пах намного хуже Версаля. Отправляясь в столицу из Версаля, вы чувствовали приближение города задолго до того, как он появлялся на горизонте. Мы носили надушенные перчатки и золотые круглые футлярчики с ароматическими шариками, висевшие на поясе, которые регулярно подносили к носу, оказываясь на улице. Так что все прекрасно понимали, что я имею в виду зловоние низкопоклонства, подхалимства и ханжества, которые сопровождали короля везде, куда бы он ни направлялся.

– Что ж, мы очень рады, что вы нашли в себе силы расстаться с Версалем и почтить нас своим присутствием, – улыбнулась Мадлен де Скюдери. Она была коренастой женщиной невысокого роста, дурно одетой и с рябой от оспы кожей. Тем не менее она вращалась в высших кругах общества. Свободно владея французским и латынью, она, как уверяли посвященные, являлась автором двух самых популярных романов современности, «Артамен, или Великий Кир» и «Клелия, римская история»,[37]хотя оба были опубликованы под именем ее брата. Я, во всяком случае, этим слухам верила. Ни один мужчина не способен с такой страстью и чувственностью описать сердечные страдания женщины.

Я только что вошла в Salle du Livre d'Or,[38]похожий на позолоченную шкатулку, в Люксембургском дворце, в доме Анны‑Марии‑Луизы Орлеанской, герцогини де Монпансье. В комнате было столько народу, что на стенах я едва разглядела знаменитые портреты и позолоченную потолочную лепку. В одном ее углу куртизанка Нинон де Ланкло спорила о чем‑то с Жаном Расином, драматургом, и его мрачным и угрюмым другом Николя Буало, который недавно написал поэму, в которой жестоко высмеивал женщин. С первого взгляда было видно, что он не понравился Нинон де Ланкло. Тут же стоял и аббат де Шуази, томно обмахиваясь кружевным веером. Роскошное платье, которое было на служителе церкви, не отказалась бы иметь в своем гардеробе любая женщина. Жан де Лафонтен, пожилой поэт, известный своими баснями и иносказаниями, о чем‑то увлеченно беседовал с Шарлем Перро, чье лицо под тяжелым париком, кажется, осунулось еще сильнее. Бывший придворный писатель, создатель знаменитых биографий любимых художников и фавориток короля, Перро лишился и должности, и жалованья, хотя и сохранил склонность к безвкусной пышности, о чем буквально кричал его усыпанный серебряными позументами атласный камзол. Рядом с ним скромно стояла его невзрачная умненькая племянница, Мари‑Жанна Леритье. Она одарила меня летящей улыбкой и взяла под руку.

– Шарлотта‑Роза! Я не видела вас уже целую вечность! Вы написали для нас что‑нибудь новенькое?

– Сущие пустяки. Ничего особенного, – ответила я. – У кого при дворе есть время писать? Это вам хорошо, вы – женщина с независимыми средствами к существованию. А мне приходится зарабатывать на жизнь.

– Танцуя каждый вечер на балах, – поддразнила меня она.

– Если хотите знать, жизнь фрейлины состоит не только из танцев и увеселений. Я советую маркизе, какие драгоценности надеть, и в каком месте лучше всего приклеить мушку. На какой‑нибудь дюйм ниже – и она подаст сигнал о своем целомудрии вместо кокетства. Только представьте, какой выйдет конфуз!

Мари‑Жанна рассмеялась, но моя госпожа, Атенаис, маркиза де Монтеспан, нетерпеливо поманила меня к себе, и я повиновалась. Атенаис надела кружевное платье с золотой оторочкой – просто неприлично дорогое, – которое едва прикрывало ее пышную грудь. Волосы ее были завиты тысячью светлых кудряшек.

– Вы не должны так отзываться о Версале, – укорила она меня. – Это – самое волшебное место на земле, достойный символ королевской славы и величия.

– Слишком много придворных и слишком мало отхожих мест, – отозвалась я. – Жить в табакерке и носить за собой ночной горшок на балу – на мой взгляд, это не совсем подходящий символ величия.

С обитой золотой парчой кушетки мне улыбнулась Анна‑Мария‑Луиза де Монпансье. Как кузине короля, ей единственной позволялось сидеть в комнате.

– Мадемуазель де ля Форс, вы чересчур уж язвительны. Вы приготовили нам какую‑нибудь историю?

– Подскажите тему. Какую угодно!

– Что ж… – И Анна‑Мария‑Луиза ненадолго задумалась, постукивая пальчиком по подбородку.

– Что‑нибудь о любви, – крикнул какой‑то молодой человек.

Я взглянула в его сторону. Он был молод и носил винно‑красный бархатный камзол, ворот и манжеты которого утопали в пене кружев. Я развернула веер и принялась обмахиваться им.

– Все мои истории – о любви.

– Расскажите нам о мужчине, который влюбился в женщину, едва увидев ее. A coup de foudre,[39]– предложил молодой человек.

– Пронзенный стрелой из лука Купидона, – подхватила я.

– Вот именно. – Он прижал руки к груди, делая вид, что как раз такой стрелой я поразила его в самое сердце. Я улыбнулась и отвела глаза, чувствуя, как участился у меня пульс.

– Ш‑ш, тише. У мадемуазель де ля Форс всегда есть наготове история для нас, – вскликнула Анна‑Мария‑Луиза.

Постепенно шум в зале стих, и глаза присутствующих обратились на меня. Я глубоко вздохнула, стоя лицом к толпе и чувствуя, как меня охватывает знакомое возбуждение.

– Однажды в волшебной Аравии жил‑был принц… – Я нашла взглядом молодого человека и продолжила, – по имени Пан‑Пан.

По толпе собравшихся пробежал восторженный шепоток. Применительно к детям «Пан‑Пан» означал «наказать, отшлепать», а в других, более утонченных кругах – «заниматься любовью».

– Хотя его отец был волшебником, принц Пан‑Пан не озаботился тем, чтобы овладеть его магическим мастерством, а просто плыл по жизни на волнах своей красоты и очарования. Но однажды Купидон возжелал укротить его капризное сердце и сделал так, что он повстречал принцессу Лантину. – Я почувствовала, как молодой человек впился взглядом в мое лицо, и отвернулась, чтобы унять жар зардевшихся щек, к которым прилила кровь, и успокоить бешено бьющееся сердце.

– Увидеть ее и полюбить – значило одно и то же. Как же забилось сердце Пан‑Пана! Душа его горела, все его существо переполнял свет. Он понял, что полюбил принцессу, пылко и искренне, и что отныне будет любить ее до конца своих дней. Но это не единственное проявление Силы Любви. И в то же самое мгновение и Лантину поразила стрела любви…

Я продолжала рассказ, описывая трудности и препятствия на пути влюбленных, которые им предстояло преодолеть. Наконец Пан‑Пану удалось спасти принцессу и жениться на ней, хотя оба понимали, что пламя любви может не только согреть, но и обжечь. Я присела в шутливом реверансе, показывая, что закончила, и аудитория разразилась аплодисментами.

– Превосходно, – воскликнула Анна‑Мария‑Луиза. – Ах, как бы мне хотелось жить в одной из ваших сказок, мадемуазель!

– Очень трогательно, – заметила Атенаис, перебирая локоны, лежавшие у нее на груди. – Я непременно попрошу вас записать эту историю для меня, дабы я могла прочесть ее королю.

– Разумеется, – с улыбкой отозвалась я, хотя и знала, что интерес короля к ней угас, и Атенаис более не является его maitresse en titre. Тем не менее он по‑прежнему почти каждый день навещал ее. Но если Атенаис действительно прочтет ему одну из моих историй, и та понравится королю, быть может, Его Величество соблаговолит назначить мне пансион, как и прочим писателям при дворе. При мысли об этом душа моя затрепетала.

– Еще одну историю! – захлопала в ладоши мадам де Скюдери. – Кто рискнет превзойти мадемуазель де ля Форс?

На вызов быстро откликнулся какой‑то молоденький поэт и принялся декламировать длинную поэму под названием «Посвящение жемчужине, дрожащей в ее ушке». Потягивая вино, я критически прислушивалась к его опусу. Поэма была недурна, но он терял очки, читая ее с листа. Смысл развлечения состоял в том, чтобы наугад назвать тему и развить ее экспромтом, проявив при этом максимум изобретательности и утонченности. Впрочем, это вовсе не означает, что я не тратила целые дни, заблаговременно готовя и оттачивая свои истории, после чего учила их наизусть, дабы впоследствии с уверенностью жонглировать ими по своему усмотрению, вкладывая в них пикантные двусмысленности и недомолвки.

Молодой человек в бордовом бархате по‑прежнему с обожанием глазел на меня. Хотя я понимала, что никогда не стану признанной красавицей при дворе Короля‑Солнце, тем не менее я научилась мастерски пользоваться тем, чем наделила меня природа. Я не могла сделать свой рот маленьким, поэтому я красила губы кармином, а в левом уголке приклеивала мушку – она называлась la baiseuse. [40]Я подкладывала материю в корсет, чтобы он казался объемнее, и выщипывала брови, так что их высокие полукружья придавали моему лицу выражение презрительной надменности. При любом удобном случае я надевала костюм для верховой езды, потому что знала: он идет мне, а когда это не представлялось возможным, то выбирала платья ярких и сочных золотистых, малиновых и изумрудно‑зеленых оттенков, в отличие от кружевных платьев, которые предпочитала Атенаис. Я старалась носить самые высокие каблуки, какие только дозволялось носить при дворе, и которые лишь немногим уступали по высоте тем, что носил сам король. Моя коллекция вееров приобрела широкую известность, и я старалась не пользовалась одним и тем же веером два сезона подряд. Сегодня я предпочла веер из слоновой кости и золотистого шелка, разрисованного танцующими фигурками. Я сложила его и кончиком легонько коснулась лица под правым глазом, а потом взглянула на приятного молодого человека, дабы убедиться, смотрит ли он еще на меня. Он смотрел. Через несколько мгновений он оказался рядом и склонился над моею рукой.

– Я восхищен вашим рассказом, мадемуазель.

– В самом деле? – Я соблаговолила окинуть его взглядом. Он был молод, ему едва перевалило за двадцать, с гладкой оливкой кожей и энергичной линией подбородка. Глаза у него оказались черными, как и у меня, выдавая в нем уроженца знойного юга. Камзол его пошил хороший портной, а длинный завитый парик и пена кружев на воротнике и обшлагах означали, что он не стеснен в средствах. Каблуки у него были почти такими же высокими, как и у меня; словом, он несомненно был благородным дворянином.

– Да. Вы очень находчивы. Как вам удается экспромтом придумывать столь замечательные истории?

Я небрежно повела плечами. – Это же проще простого. А вы так не умеете?

– Боюсь, что нет. Зато у меня есть другие таланты. – Он говорил негромко, хрипловатым голосом, склонившись ко мне так низко, что я ощущала на щеке его горячее дыхание.

Я развернула веер и принялась лениво обмахиваться, стараясь не встречаться с ним взглядом.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, – ответила я и отвернулась, словно высматривая более интересную компанию в душной и переполненной комнате.

– Например, танцы. – Он схватил меня за руку. – Вы любите танцевать?

– Люблю, – ответила я и невольно улыбнулась.

– В соседнем зале сейчас танцуют. Идемте?

– Как вам будет угодно, – сказала я, но он уже увлек меня за собой сквозь толпу, крепко и уверенно держа за руку.

Я попыталась убрать с лица улыбку, но у меня ничего не вышло. Его энтузиазм был заразителен, хотя сам он и казался мне совсем еще мальчишкой.

В следующее мгновение его рука легла на мою талию, и он повел меня под мелодию гавота. Он улыбнулся мне, и я почувствовала, как сердце замерло в груди. Я отвернулась, стараясь не сбиться с ритма.

– Мне нравится ваше платье, – заявил он. – В нем вы похожи на горящую свечу.

– О, вы очень добры, благородный господин, – насмешливо отозвалась я. – Мне тоже нравится ваш камзол. Обожаю мужчин в бархате. – Я погладила ладонью его рукав и была приятно удивлена, обнаружив под тканью твердые бугры мускулов.

– А мне нравятся женщины, которые смотрят мне в глаза, – парировал он и закружил меня так быстро, что, совершив оборот, я прижалась к нему всем телом.

Подняв глаза, я увидела, что он улыбается мне. Он был на несколько дюймов выше меня, что, должна признать, пришлось мне по душе. Для женщины я была высокой. Сестра вечно дразнила меня «каланчой» и спрашивала, не холодно ли мне там, наверху. Все‑таки приятно для разнообразия не смотреть на мужчину сверху вниз.

– Во всех смыслах этого слова, – добавил он.

Я приподняла бровь.

– Ростом вы меня превосходите, но разве не вы сами только что признались, что не можете соперничать со мною в находчивости и остроумии?

– Разве я так сказал? Должен признаться, ваша красота настолько поразила меня, что я растерялся и сам не знаю, что говорю.

Помимо воли я рассмеялась.

– Если уж моя красота лишила вас дара речи, то вы положительно онемеете, попав ко двору.

– Я бывал при дворе и сумел сохранить рассудок. Мне пришелся не по вкусу обычный стиль поведения придворных дам.

– Что ж, по крайней мере, вы не лишены благоразумия, – заметила я. – При дворе полно пустоголовых дурочек, которые не умеют решительно ничего, кроме как петь, танцевать и вышивать гладью. – Презрение в собственном голосе поразило меня. Я стиснула зубы и стала смотреть поверх его плеча.

– Что ж, вы танцуете лучше большинства из них, – с улыбкой заметил он.

– Я люблю танцевать. – Повинуясь прикосновению руки партнера, я повернулась и заскользила прочь. Он догнал меня, и в нужный момент мы одновременно совершили маленький подскок, как того требовала мелодия. Наши глаза встретились. Мы оба рассмеялись. Вокруг нас другие пары пытались согласовать свои движения. А нам и не нужно было пытаться. Его рука легла мне на талию. Он закружил меня, мы заскользили дальше и безо всяких усилий выполнили еще один прыжок.

– Мне нравится танцевать с женщиной, которая двигается столь безупречно, – сообщил он, вновь склоняясь к моему уху.

– А я в восторге от танца с мужчиной, который не наступает мне на ноги.

– Должно быть, вам нравились многие мужчины, или же репутация придворных кавалеров как прекрасных танцоров – всего лишь ложь?

– Скорее всего лишь преувеличение.

Он не сводил глаз с моего лица. Даже сквозь несколько слоев атласа я ощущала жар, исходящий от его ладони. Он вновь склонился ко мне.

– А вы и впрямь кажетесь опытной… партнершей.

На щеках у меня вспыхнул румянец. Я задрала подбородок и взглянула ему прямо в глаза.

– А вы, сударь, и впрямь представляетесь мне опытным повесой.

– Я никогда не флиртую, – заявил он.

– В самом деле?

– Никогда.

– Вот как. – В кои‑то веки я не знала, что сказать. Мое учащенное дыхание никак нельзя было объяснить одним только гавотом. Я склонила голову и искоса посмотрела на него. – Какое несчастье, сударь. Вам никогда не добиться успеха при дворе. Умение волочиться и льстить почитается при дворе необходимым талантом.

– Быть может, вы возьмете на себя труд обучить меня этому искусству? У меня были наставники в танцах и фехтовании, но никто и никогда не учил меня флирту.

– Но вам, похоже, и не требуется наставник в этом ремесле, – парировала я. – Вы и сами прекрасно справляетесь.

– Нет, нет, мадемуазель. Я – всего лишь новичок, неопытный подмастерье. Ну так что, возьметесь обучить меня этому искусству? Обещаю, что в моем лице вы найдете прилежного ученика. – Он смеялся надо мной, пожирая глазами мои обнаженные плечи и декольте.

Я надменно отстранилась и ловким поворотом запястья раскрыла веер.

– Прошу простить, но, боюсь, у меня нет времени нянчиться с молокососом.

К моему удивлению, он не покраснел и не отпрянул в замешательстве. Он улыбнулся и подмигнул мне, словно говоря, что я в любой момент могу покормить его грудью и, к своему ужасу, я вдруг почувствовала, что заливаюсь краской.

Мелодия наконец закончилась, и шеренга танцоров сломалась, когда партнеры стали кланяться друг другу. Я удостоила его легчайшим намеком на реверанс и повернулась, чтобы уйти. Но он шагнул вперед и поймал меня за запястье, когда музыканты заиграли оживленный bourre. [41]

– Не сердитесь на меня. Давайте лучше потанцуем еще.

– Лучше не надо, – ответила я, всей кожей ощущая устремленные на нас жадные взгляды толпы и приподнятые веера, скрывающие злорадные перешептывания.

– Вы не можете быть так жестоки, чтобы обречь меня на танец с кем‑либо еще. После вас все остальные девушки кажутся такими неуклюжими и напрочь лишенными изящества.

– Кто‑то уверял меня, будто не владеет искусством обольщения, – ни к кому не обращаясь, с самым невинным видом заметила я.

– Я же говорил вам, что быстро учусь, – тут же нашелся он. Помимо воли я рассмеялась.

– Encore plus belle,[42]– сказал он, и я вопросительно приподняла бровь, не совсем понимая, что он имеет в виду.

– Ваши глаза, – пояснил он. – Их свет ранил меня в самое сердце.

Я шутливо ударила его веером по костяшкам пальцев.

– Да вы – настоящий дамский угодник.

– Ничуть не бывало, – запротестовал он. – Готов подписаться под каждым своим словом.

Я не нашлась, что ответить, и потому лишь обожгла его взглядом, многообещающим и предостерегающим одновременно, и засмеялась, когда танец развел нас в стороны. Я ничего не могла с собой поделать и, кружась, искала его взглядом. Он тоже смотрел на меня не отрываясь. Взгляды наши встретились, и я почувствовала, как между нами проскочила искра. Сердце предательски сбилось с ритма. Мысленно я выругала себя. Он ведь совсем еще мальчик, который даже не вырос из коротких штанишек. А я была уже взрослой тридцатилетней женщиной, которая к тому же не могла позволить себе и намека на скандал.

Но, когда он взял меня за руку и увлек за собой прочь из гостиной, я не раздумывая устремилась за ним по коридору. Гул голосов стих позади нас. Он распахнул первую попавшуюся дверь и втащил меня в темную комнату за нею. Не успела я переступить порог, как он захлопнул дверь и прижал меня к ней спиной. Я рассмеялась. Когда же он наклонил голову, чтобы поцеловать меня, я нетерпеливо приподнялась на цыпочках навстречу его губам. Его язык без колебаний соединился с моим в сладком знакомом танце. Я почувствовала, как его рука опустилась на мою талию и скользнула ниже, запутавшись в складках юбок, а другая принялась ласкать грудь сквозь жесткую ткань корсета. Я ахнула и выгнулась ему навстречу, и в следующий миг его губы принялись покрывать мою шею поцелуями. Я из последних сил вцепилась в него, чтобы не упасть от сладкой истомы, когда он приподнял подол нижней юбки. Вот рука его коснулась моей обнаженной кожи, и он в голос застонал. Колени у меня подгибались. Пальцы его скользнули выше, погрузившись в сладкую влажность у меня между ног.

– Mon Dieu,[43]– выдохнул он.

Я запустила пальцы ему в волосы и с силой притянула к себе, впившись ему в губы поцелуем. Он принялся возиться с застежкой своих панталон. Смеясь, я помогла ему, а складки моих измятых юбок походили на осыпавшиеся лепестки. В мгновение ока он справился со своими панталонами, приподнял меня, прижав к двери, и с силой ворвался в мое лоно. Я отчаянно закусила губу, чтобы не закричать от острого наслаждения. Его сильные руки обхватили мои ягодицы, он жадно целовал меня в шею и в ухо. И вдруг я ощутила внутри себя обжигающий взрыв. Сдавленно охнув, я приникла к нему. Он содрогнулся всем телом. Еще какое‑то время мы раскачивались в такт, не в силах разомкнуть объятия, а потом он медленно отстранился.

– Mon Dieu, – прошептал он снова и отпустил меня.

Соскользнув вниз по двери, я поняла, что вновь стою на ногах. Но он не отпускал меня, что пришлось очень кстати, поскольку я не была уверена, что смогу устоять самостоятельно. Я спрятала лицо у него на груди. Он приподнял мою голову за подбородок и нежно поцеловал.

– Я даже не знаю, как тебя зовут, – пробормотала я, когда обрела способность говорить.

– Я – Шарль де Бриу, – ответил он, и я едва не застонала в голос. Сын президента комитета казначейства. Насколько я знала, его отец был влиятельным и безжалостным человеком, из тех, кому не принято становиться поперек дороги.

– Меня зовут… – начала было я, но он наклонился и вновь прижался к моим губам, и у меня перехватило дыхание.

– Я знаю, кто ты. Вчера я видел, как ты вместе с королем принимала участие в псовой охоте. Я и представить себе не мог, что женщина способна так ездить верхом. Я возжелал тебя сразу так, как никогда не желал ни одну женщину. Я спросил у кого‑то, как тебя зовут. Мне сказали, кто ты такая, и добавили, что ты способна обуздать берберского скакуна с помощью шелковой ленты из своей прически. Это правда?

Я улыбнулась и пожала плечами.

– Пожалуй, это преувеличение. Никогда не пыталась проделать что‑либо подобное. Хотя можно попробовать.

– Кроме того, мне сказали, что у тебя было много любовников, включая акробатов и укротителей тигров.

Я рассмеялась.

– А вот это – несомненное преувеличение.

– Я наблюдал за тобой весь вечер. Я смотрел, как ты танцуешь, смеешься и подшучиваешь над дофином. В любом обществе ты чувствуешь себя как дома. Ты даже высмеивала самого короля, на что не отважился больше никто.

– Он слишком высокого мнения о себе, и это плохо. Он начинает верить в собственные мифы. – Я подняла руки, поправляя прическу и fontanges, а потом одернула корсет, все еще будучи не в силах поверить в то, что меня соблазнили в двух шагах от самых злокозненных сплетниц в мире.

– Я думал о тебе всю ночь. А сегодня утром проснулся с твердым намерением познакомиться с тобой, но не мог найти тебя нигде. Кто‑то сказал мне, что ты уехала в Париж. Что ж, так тому и быть. Я тоже прискакал в Париж.

– Ты последовал за мной сюда, в Париж?

Он кивнул и снова поцеловал меня, так пылко, что я ощутила, как по жилам у меня пробежал огонь.

– Когда я смогу увидеть тебя вновь? – взволнованно спросил он. – Где ты остановилась?

– В Лувре, разумеется. – В качестве фрейлины Атенаис, маркизы де Монтеспан, мне выделили отдельную комнату размером со стенной шкаф рядом с ее роскошными апартаментами.

– Хорошо, я тоже там остановился. Я приду к тебе сегодня вечером? У тебя отдельная комната? – Забрасывая меня вопросами, он застегнул панталоны, одернул камзол, поправил парик и встряхнул измятые кружева, расправляя их.

Я кивнула.

Он ласково провел пальцем по моей щеке. Я прижалась к его ладони.

– Где находится твоя комната? – прошептал он.

Я сказала ему, хотя сердце мое разрывалось от страха и желания. Что я делаю, ввязываясь в подобную интрижку? Видел ли кто‑нибудь, как мы вместе выскользнули из бальной залы? И действительно ли мои губы выглядят такими же красными и припухшими, какими я их ощущаю? И не оставили ли его зубы отметин на моей шее и груди? Насколько сильно измято мое платье?

Он наклонился и поцеловал меня, и я почувствовала, как земля уходит у меня из‑под ног, а душа расстается с телом.

– До вечера, – прошептал он и исчез за портьерой.

Date: 2015-10-21; view: 265; Нарушение авторских прав