Славяне и хазары под Партавой

Хазарская орда под Партавой. Славянская речь воинов кагана. Странная «объективность» историков. Славяне в VII веке – внешность, одежда, вооружение. Искусство войны наших предков. Воины‑звери – от антов до запорожцев. От ватаги к строю.

– Кто там на стенах?

– Наши дозоры.

– Что они видят?

– Дым над кострами.

Дм. Фангорн, «Князь»

А уж славяне в Закавказье проникали точно, тут Шахрияр знал, что говорил. За несколько десятилетий до его письма арабскому правителю, в 628 году славяне «отметились» в Закавказье, причем именно в союзе с хазарами. Армянский историк Моисей Кагантакаваци в своей книге «История агван» сообщает об одном из прорывов северокавказского племени хазар в Закавказье. Войско кочевников осадило город Партаву – мы еще вернемся к этому городу, но уже под новым именем Бердаа. Не исчез он никуда и ныне, а под названием Барда стоит над одним из притоков Куры, у шоссе и железной дороги, соединяющей Агдам с Евлахом, в западной части Азербайджана. Тогда же это еще была армянская земля – точнее, назывался этот край Албанией, но, дабы избежать путаницы с современной балканской страной, мы здесь от этого названия воздержимся. Итак, войско хазар осадило Партаву, требуя, по обычаю варваров, откупа. Вышедший вместе с другими послами или заложниками в лагерь осаждавших армянский летописец сам ходил между остро пахнущими кизяком кострами, слышал разговоры варварских воинов, видел, как они едят и пьют, утирая густые усы. Время во вражеском лагере Моисей провел с пользою – он записал несколько слов из языка сидевших у костров завоевателей. Историков результаты его любопытства очень удивили – все до одного слова, записанные Моисеем, оказались… славянскими! Так, знатных людей расположившиеся у костров воины называли тиунами – так и четыреста лет спустя, во времена «Русской Правды» Ярослава Мудрого, будут звать княжеских слуг на Руси. Несколько расходятся ученые в толковании хазарского названия черпака – «чором». Одни видят здесь «череп» – в значении горшка, а не головной кости, естественно… хотя чаши из черепов были ведомы славянам (болгарский князь Крум, например, сделал себе чашу из черепа побежденного византийского императора Никифора I) и нашли отражение в русских сказках, песнях («из буйной головы ендову скую») и былинах («Коли нет, княже, у тебя пивного котла – так вот тебе Тугаринова буйна голова!»). Другие – шолом, шлем, предполагая, видимо, что бойцы пили из шлемов, которые армянин в полумраке принял за чаши. Но все сходятся на том, что это славянское слово. А мясной жир, которым марали усы ужинавшие у походных огней воины, они называли «сало». И если первые два слова хазары могли позаимствовать у славян – переняли же венгры еще до поселения на Дунае титул «воевода», – то в заимствование кочевниками‑скотоводами у земледельцев названия для сала мне лично верится с трудом. Остается предположить, что под стенами Партавы находилась вместе с хазарскими джигитами ватага славянских удальцов.

К слову сказать, одно из первых упоминаний славян мы, как ни странно, находим тоже в армянских книгах. Тезка бытописателя славянских бойцов Хазарии Моисей Хоренаци упомянул в V веке народ скалаваци, в котором еще Н. М. Карамзин узнал славян – склавинов, как их называли греческие и латинские авторы, сакалиба, как называли их арабы. И не просто славян, а прагосударство «Семь племен», на основе которого Аспарух, вождь кочевых болгар, создал Болгарскую державу. Есть еще более раннее упоминание – «суовены», обозначенные на карте Птолемея во II веке христианской эры. Однако ни то ни другое многие историки сейчас замечать не желают. Славяне, мол, упоминаются латинскими и византийскими историками с VI века, и точка. Тем паче, что именно в этом столетии появляется так называемая пражско‑корчакская археологическая культура, с которой сейчас модно связывать возникновение славян, невзирая на то, что ни культуры полабских и балтийских славян, ни культуры их колонистов в Восточной Европе, кривичей и ильменских словен, не показывают никакой преемственности от нее. Или население Новгорода и Смоленска – не славяне?! Вообще, некоторые, весьма кичащиеся своей пресловутой «объективностью» историки именно в отношении славян странно необъективны. Что за дикий метод – начинать историю группы народов с первого упоминания книжного общего названия для этой группы? Тогда не может быть никаких финских племен до первого упоминания финнов Тацитом, однако рекомые племена преспокойно украшают собой все карты доисторической Европы, начиная чуть не с каменного века. Тогда не германцы готы и тевтоны, которых видел Пифей во II веке до начала христианской эры, кимвры и те же тевтоны, ходившие несколько позже походом на Рим, поскольку слово «германцы» впервые употреблено Цезарем сто лет спустя. Тогда гунны не тюрки и не монголы – слово «тюрки» появляется в источниках в VI веке, имя монголов – четырьмя столетиями позже. Но этот метод применяется исключительно и только к славянам. Да еще отбрасывают два показания источников – Птолемея и Хоренаци. Отчего? Складывается впечатление, что некоторые историки испытывают какой‑то мистический трепет перед каббалистической, апокалиптической символикой шестерки. Вопреки источникам, археологии, здравому смыслу – VI век, и точка!

К сожалению, Кагантакаваци не оставил нам подробного описания внешнего вида и вооружения этих воинов, поэтому придется обратиться к другим источникам. Начнем с внешнего вида. Армянин не зря, упомянув об усах, ни словом не заикнулся о бороде. Вопреки общераспространенному заблуждению, мужчины у древних славян и русов отнюдь не ходили поголовно бородатыми и с волосами до плеч. Волосы коротко остригали или же брили. Так же поступали и с бородою. Сколь‑нибудь массовым отпускание волос и бород стало только после крещения – франк Адемар Шабаннский так и пишет: «пришел из Греции некоторый епископ и научил их (русов. – О.В.) обычаю греческому относительно рощения бороды и всего прочего». Любопытно, что кроме христиан волосы и бороды отпускали их главные противники – языческие жрецы‑волхвы. Золотые фигурки из так называемого Мартыновского клада, зарытого где‑то за век до осады Партавы в Среднем Поднепровье, изображают пляшущих вприсядку усачей с коротко остриженными волосами, в расшитых рубахах. И это не было заимствованием у степняков: на другом краю Славянщины, куда никакие степняки не проникали в самых своих сладких грезах, на уже упоминавшемся острове Рюген, четырехголовый кумир Свентовита имел, по одним переводам, коротко остриженные, по другим – и вовсе обритые волосы и бороды, «согласно народному обыкновению». Велеты‑лютичи, у берегов которых находился Рюген, по словам Титмара Мезербургского, оставляли клок волос на макушке выбритой головы, и точно такую же прическу имел языческий польский князь Котышко, согласно «Великой хронике Польской». Так же выглядел наш князь Святослав Храбрый в Х веке, по описанию Льва Диакона, а в Тъмутороканье[58](нынешней Тамани) православная русская знать стриглась таким образом еще перед самым монгольским нашествием, немало удивив своим обличьем захожего венгерского монаха Юлиана.

Доходило до смешного – в Константинополе одна из так называемых «цирковых партий»[59], которую правильнее было бы называть ипподромной, поскольку древний римский цирк Константинополя в те времена уже давно исполнял исключительно обязанности ипподрома, а еще точнее было бы назвать ее, что называется, по делам, уличной группировкой, носила, шокируя почтенных прохожих, костюм из сравнительно короткой рубахи и просторных штанов. На этом странности в их облике не заканчивались – бороды уличные молодцы брили, а голову обривали почти целиком, оставляя только длинный хвост, растущий от макушки. На горожан такой облик действовал не менее ошеломляюще, чем на обитателей провинциального советского городка последнего десятилетия Союза – панковский «ирокез»: византийцы состригали волосы и бороду только в знак глубокого траура, императорской опалы или же, по судебному приговору, преступникам. Источник заимствования этого дикого, по меркам православного Царьграда, вида угадывается просто – группировка называлась «синими», а по‑византийски это звучало как «венеты». «Венетами» же римские историки и писатели, как мы уже говорили, называли славян. Точно так же, кстати, парижская шпана лет сто‑полтораста назад подражала длинными волосами, шейными платками и особого покроя рубахами индейцам‑апачам и называла себя апашами.

Далее надо сказать несколько слов про оружие тех славянских бойцов, что первыми ступили на землю Закавказья. Византийский автор того времени Маврикий Стратег описывает вооружение славян как состоящее из лука со стрелами, двух копий, одно из которых, скорее всего, было легким дротиком, или, как это оружие называли славяне, сулицей, и большим – «труднопереносимым», по словам Маврикия – щитом. Тяжелого защитного доспеха славяне почти не знали в те времена – первый пластинчатый панцирь в славянских землях, на древлянском городище Хотомель, почти веком младше осады Партавы. Но не станем впадать и в другую крайность – слишком уж верить заявлениям византийских авторов, что славяне сражались без доспехов. Ведь если византийские хроники повествуют о «безбожных россах», а русские летописи – о, скажем, «безбожных половцах», мы не думаем, что упомянутые народы исповедовали научный атеизм. Когда киевский летописец в «Повести временных лет» утверждает, что окружавшие полян племена «не знали брака», мы не предполагаем, что восточные славяне были сторонниками монашеского безбрачия или свободной любви. Так же и в данном случае – конечно, видевшим пластинчатые латы закованных в железо вместе с конями всадников – «клибанофорос» Второго Рима, кожаные или стеганые (стеганые доспехи у западных славян упоминаются примерно в это же время, на Руси их называли тегеляями) доспехи славян и за доспехи‑то не считались. Но ведь славяне, даже не имея численного преимущества, умудрились разбить наголову панцирную конницу византийца Асбада на Балканах еще за век до осады Партавы. Были, конечно, и защитные наголовья – имея дело с вооруженными всадниками, либо быстро обучаешься беречь голову, либо теряешь ее. Есть изображения славянских воинов тех времен в конических и полукруглых шлемах. Стоит вспомнить и предполагаемое историками значение словечка, которое Моисей Кагантакаваци расслышал у дымных костров под стенами Партавы как «шором», – все‑таки это звучит ближе к «шелому», чем к «черпаку» или «черепку».

Впрочем, что отдельные воины славянских дружин бросались в битву не то что без кольчуг, но даже без рубах и плащей – об этом определенно пишут византийские авторы, к примеру, Прокопий Кесарийский: «иные не носят ни рубашек, ни плащей (остальные славяне, очевидно, все это носили. – О. В.), а одни только штаны, подтянутые широким поясом на бедрах, и в таком виде идут на сражение с врагами». Только это происходило не от бедности этих воинов и не от неумения славян делать доспехи, а по совершенно другой причине – у славян, так же как у других европейских варваров – норманнов, германцев и кельтов, – были, по всей видимости, воины, шедшие в бой без одежды. В скандинавской «Саге об Инглингах» говорится, что такие одержимые бойцы «бросались в бой без кольчуги, ярились, как бешеные собаки или волки, кусали свои щиты и были сильными, как медведи или быки. Они убивали людей, и ни огонь, ни железо не причиняли им вреда. Такие воины назывались берсерками». Слово это одни переводят с норманнского как «медвежья рубашка» – от «бер», медведь (отсюда же наше «берлога») и «серк», рубашка (наше «сорочка» того же происхождения). Другие считают, что это слово обозначает «без рубашки». Римские авторы говорят об обычае отборных кельтских бойцов атаковать врага в одной боевой раскраске. Следы подобного рода веры в одержимость «звериным духом» и воинскую неуязвимость обильно сохранились в славянских былинах, преданиях, поверьях, заклятиях. В частности, отсюда же, предполагают исследователи, легенды о неуязвимых для обычного, незаговоренного, оружия оборотнях. Украинские казаки‑запорожцы называли таких бойцов «характерниками». Среди «характерников» был и знаменитый кошевой атаман Иван Сiрко, (то есть «Серый», украинское прозвище волка), и полковник Семен Палий («хто у водi врiвнi з водою, хто у травi врiвнi з травою, хто у лiсi врiвень з лiсом, перевертень (оборотень) в лiсi бiсом? То Палiй!», – восклицает украинская песня), и сотник Захария Чепига – лица вполне исторические. Между прочим, вера в людей, способных «заговорить» себя или других от вражеского оружия, на Руси держалась очень долго – еще Павел I в своем уставе грозит карами подобным умельцам.

Поневоле приходит в голову «еретическая» мысль: а ведь во всем этом что‑то есть, не может не быть. Иначе безумцы, верившие в чары, дарующие неуязвимость, вместе со своей верой сгинули бы в первом же сражении – война пустых иллюзий не терпит. А тут они сохраняются с первых упоминаний о славянах и до нового времени, пережив и Киевскую Русь, и Господин Великий Новгород, и Великое княжество Московское, а там – и Московское же царство.

Мечи у славян, скорее всего, тоже были, хотя и немного. Ведь сказал же примерно в те времена вождь дунайских славян Лаврита послам аваров, требовавших от его народа дани: «Родился ли и согревается ли Солнцем тот человек, что покорит землю нашу? Не отдавать свою землю, а владычествовать над чужою привыкли мы, и в этом мы уверены, пока есть на свете война и МЕЧИ». Чуть позже поляне выплатили дошедшим до них хазарам дань «по мечу от дыма» – в раннее Средневековье вполне обычное дело, вспомнить хотя бы короля Кнуда, бравшего с Дании дань боевыми секирами, или варинов‑варягов, плативших королю остготов Теодориху дань мечами. Хотя, конечно, нельзя упускать из виду еще одной возможной трактовки летописной легенды. Согласно ей, «меч от дыма» надо понимать в том же смысле, в каком нынче говорят – отряд в сто штыков или, скажем, в двадцать сабель. В таком случае, можно представить, что полян обязали выставлять по воину‑мечнику от дыма – родовой общины. Так стало бы гораздо понятней, откуда в войске каган‑бека под Партавой славянская речь. Но была ли полянская дань хазарам символической или нет – с мечами они, судя по этому преданию, были знакомы. Вот только были ли эти мечи трофейными или произведением своих, славянских, ремесленников – на это пока нет ответа. И вооружены ими, скорее всего, были далеко не все. Гораздо большему числу воинов в ближнем бою приходилось полагаться на длинные боевые ножи, топоры и дубинки. И это не было такой уж дикостью – например, татаро‑монголы еще в XIII веке, через шесть веков, были, вопреки фильмам и рисункам, в которых орда орущих кочевников поголовно размахивает над косматыми шапками кривыми клинками, в основной массе вооружены… дубинками, в лучшем случае – легкими топориками‑чеканами. Сабли могли себе позволить лишь знатные и состоятельные люди, что, как известно, ничуть не помешало монголам побеждать вражеские армии.

Вот еще вопрос – как воевали славяне? Судя по всему, славяне использовали несколько способов ведения войны. Особенную сноровку, по отзывам византийцев, они проявляли в том, что мы бы назвали партизанской войной – нападения из искусно подготовленных засад, стремительные маневры, диверсии. За век до Партавы, во время войны с готами в Италии, полководец восточно‑римского императора Юстиниана I, прославленный Велизарий, когда ему потребовался пленник, способный рассказать о планах противника, вынужден был вызвать к себе одного из воевавших в его армии славян. И тот сумел, миновав часовых, проникнуть в глубь вражеского лагеря, выкрасть одного из знатных готов – человека наверняка не хилого и не робкого десятка – и доставить пленника к Велизарию. Это, так сказать, первый описанный историками «пластун» – как позднее русские казаки называли своих искусных разведчиков, вполне способных вот так вот выкрасть из вражьего лагеря татарского мурзу или польского полковника.

Вскоре славяне стали вступать в открытые сражения, в том числе и с численно превосходящим, отлично вооруженным противником, как мы видели это на примере Асбада. Более того, к VII веку они обучились брать штурмом города (эта опасность серьезно угрожала Фессалонике, будущей родине просветителей славянства Кирилла и Мефодия) – так что Партаве угрожала нешуточная опасность. Еще за век до ее осады Иоанн Эфесский замечал, что славяне «научились воевать лучше, чем римляне». «Римлянами», ромеями называл себя народ, который позднейшие авторы называли и называют византийцами. На самом деле Византией или Византием именовалась столица Восточной Римской империи, иначе известная как Константинополь, а славянам – и как Царьград – Царь городов, Город царей…

Описанное Маврикием вооружение, в особенности «труднопереносимый» щит, наводит на мысль либо о конниках, либо о крепком строе. Славяне, конечно, сражаться верхом умели – не скандинавы все‑таки, для которых бьющийся верхом соотечественник (выучившийся этому в рыцарской Европе) выглядел еще и в XIV веке каким‑то страшным чудом. Вот только конников, как и мечников, у славян было немного, и большинства они в войске не составляли ни тогда, ни три века спустя, во времена походов киевских князей Игоря Старого и Святослава Храброго. Именно поэтому славяне часто выступали вместе с конными кочевыми племенами, и если славяне под Партавой выглядят вполне равноправными союзниками, то их сородичи, славяне‑«бефульчи», в Аварском каганате того времени были, что называется, «пушечным мясом», которое гнали впереди себя на укрепления ромеев или франков надменные завоеватели‑авары. Каган Байан цинично хвастал: «Я таких людей пошлю на Римскую империю, потеря которых не будет для меня чувствительна, хотя бы они совсем погибли». Впрочем, аварский каганат со временем пал, а отношения славян с кочевниками уже в Х веке приняли прямо противоположный характер: Великий князь Киевский Игорь Старый во время похода на греков «повеле» степнякам разорять Болгарскую землю (болгары предали Игоря, сообщив грекам во время предыдущего похода о передвижениях русского войска), а араб ибн Хаукаль, которому предстоит еще появиться на наших страницах, называет печенегов «острием в руках русов, которое они (русы. – О. В.) поворачивают против своих врагов».

Поэтому вернее, мне кажется, вспомнить про другие примеры «труднопереносимых щитов» в комплекте с копьями: у эллинских гоплитов, римских легионеров и зулусов короля Чаки. Такой щит ясно говорит об умении биться в плотном пешем строю – фаланге, когорте, – ибо вне строя становится обузой для своего хозяина, обузой часто смертельной, зато в плотно сомкнутой линии это фактически подвижная крепость, способная дать достойный ответ даже конному противнику. Кстати, в последнее время часто стали встречаться заявления, что русская «стена щитов» – изобретение викингов и от них пришло к нам вместе с варягами. Тут все перепутано. Викинги – это не нация, это – занятие, викингами называли и природных скандинавов, и славян‑вендов из Южной Прибалтики, и балтов с эстонцами, но с легкой руки Голливуда это слово почему‑то стало обозначением раннесредневекового скандинава, пошли бессмысленные разговоры про «жилища викингов», «религию викингов», «женщин викингов»[60]. Во‑вторых, варяги – это как раз не занятие и не какие‑то сбродные дружины. Все источники, упоминавшие варягов, будь то саги норманнов, наши летописи, указы императоров Второго Рима или сочинения мусульманских географов, указывают их в ряду НАРОДОВ, говорят про «варяжский язык» и «варяжскую землю» – в то время как до ХХ века нигде нет словосочетаний типа «язык викингов» или «страна викингов». Летописи: «вои многи, варяги, и русь, и словене, и чудь, и мерю», византийские грамоты: «варанги, россы, сарацины, франки», скандинавские саги: «у норманнов и верингов»… Да, уважаемый читатель, «норманнов и верингов» – это РАЗНЫЕ народы. Местопребывание варягов на южном побережье Балтики яснее ясного обозначено целым рядом источников, об этом просто нет сейчас места говорить. Ну и, наконец, норманнские викинги как раз «стеной» щитов выстраивались только в обороне. Атаковали они клином – если вообще давали себе труд удерживать в бою хоть какой‑то строй. Тот же Маврикий весьма скептически отзывается о способности северных белокурых народов к сколь‑нибудь согласованному поведению в бою. Это прекрасно проявилось через четыре века после Маврикия, в битве при Стамфорд‑Бридж, в Англии, где Харальд Гардрада, конунг‑поэт, зять Ярослава Мудрого, пал смертью глупых (да простят меня поклонники скандинавов, но назвать по‑иному поведение бывалого воина, умудрившегося ЗАБЫТЬ кольчугу в ладье при высадке на враждебный берег и не способного навести порядок в собственном войске, я не могу). При первом наступлении англичан дружинники Харальда сомкнули эту самую «стену щитов», но как только разбившиеся о пресловутую стену отряды англов стали отступать – норманны сломали строй и кинулись вдогонку.

Тут‑то на поле битвы и появилась рыцарская конница англичан…

Хм, мы удалились очень уж далеко и от Кавказа, и от славян с русами.

Вернемся хотя бы к славянам.

Вот именно для них боевые действия в «стене» были привычны. Так они действовали в Х веке и позднее. А кулачные бои «стенка на стенку», сохранившие тактику и боевые навыки, привычные еще бойцам князя Святослава Храброго, дожили до прошлого столетия. Минимум уверток, минимум блоков, ноги используются лишь в подсечках и затаптывании – все это подспудная память о бойцах за огромными щитами, в плотном строю, в котором не повертишься и не попрыгаешь, а удар, собственно, один – укол копьем или боевым ножом (в кулачном бою – прямой удар кулаком) сверху или сбоку от щита.

Напоследок, кстати, стоит развеять одно из связанных со средневековой войной заблуждений, подкрепляемое «историческими» книгами и фильмами. Столкновение двух средневековых армий выглядит в них как сближение двух бегущих, орущих, потрясающих оружием толп, которые сталкиваются, перемешиваются, и бой тут же рассыпается на множество поединков. Нет ничего более далекого от действительности средневековых и древних войн, а возник этот образ из механического перенесения в глубокую старину… штыковой атаки ХХ века. Немудрено, что во времена, когда потери от огнестрельного и прочего дистанционного оружия приближаются к ста процентам, солдаты прилагают все усилия, чтоб преодолеть простреливаемое пространство между боевыми порядками побыстрее. Но еще во времена наполеоновских войн «пуля‑дура» вкупе с ядрами брала лишь тридцать солдатских жизней из ста – остальное приходилось на долю «штыка‑молодца» и его старших «родственников» – палаша, тесака, сабли и пики. И в атаку тогда шли плотно сомкнутыми рядами, держа строй, под мерный рокот барабанов и пение флейт. А ведь в это время уже не было доспехов и щитов, с одной стороны, надежно оборонявших воина от стрел или снарядов пращей, с другой – сильно обременявших его. В самом деле, читатель, если Вы мне еще не поверили, настоятельно рекомендую оснаститься весовым аналогом самого легкого из доспехов – стеганого (две обычные телогрейки вполне подойдут), надеть на голову стальной шлем, засунуть за пояс длинный нож, топор, а в руки взять две палки подлиннее (это у нас будут копья) и что‑нибудь вместо щита, можно – большую доску (помните – «труднопереносимый»?). Ну и как, читатель, готовы Вы к спринтерскому забегу? И имейте в виду, раздумывая над ответом, что на финише от Вас требуется порвать отнюдь не тонкую ленточку, а здорового, вооруженного, обуреваемого теми же стремлениями мужика, причем, возможно, не одного. Хорошо задумайтесь над этим – и тогда, думаю, поверите, что средневековые армии сходились неторопливо и пуще зеницы ока берегли строй (за исключением сорвиголов вроде описанных выше скандинавов – так то ж не войско, то ж викинги, джентльмены удачи, так сказать). Между прочим, в воинских уставах несколько более позднего времени конному латнику рекомендовали приближаться к вражескому воину с такой скоростью, «как будто бы он везет на седле впереди себя свою невесту». Романтично сказано – но суть‑то вполне прагматична: выдохнется конь, и не сможет своим весом смести вражью пехоту, нести на себе вооруженного и доспешного хозяина в сечу. Недаром на Чудском озере пехота Тевтонского ордена (состоявшая, кстати, не из загадочных «кнехтов» в шлемах‑тазиках, фигурирующих в малоисторичном фильме Эйзенштейна, а из чуди‑эстонцев) шла в сердцевине клина, не особенно отставая от конных господ‑рыцарей.

Но, покончив с вопросами внешнего облика, вооружения и боевой тактики славян, мы оставили без рассмотрения гораздо более насущные для нашего рассказа вопросы. А именно – откуда появились славяне в хазарском войске и что представлял собой каганат тех времен?

Date: 2015-10-21; view: 388; Нарушение авторских прав