Знахарь и знахарка

В традиционной культуре каждая женщина в той или иной мере обладала навыками лечебной магии для поддержания здоровья домочадцев, прежде всего детей и стариков. Практически в каждом доме хранились святая вода и собранные в положенное время травы, из которых в случае необходимости делались настои и отвары для внутреннего и внешнего потребления. Вместе с тем бывали ситуации, когда домашнее лечение не помогало. И тогда обращались к специалистам-профессионалам, которые, по народным представлениям, обладали особым знанием, необходимым для активного воздействия на опасный недуг. Такими людьми являлись знахари и знахарки, и в русской деревне крестьяне до настоящего времени прибегают к их помощи. Нередко и по сию пору к известной в местной округе лекарке приезжают из близких и дальних городов люди, желающие получить избавление от тяжелой болезни.

Номинации «знахарь» и «знахарка» образованы от глагола «знать» в значении «обладать сверхъестественным знанием». В традиционной культуре для обозначения знахарей существовали слова, которые указывали на их умения и функции, на профессиональные приемы и средства, а также на характерную для данных специалистов возрастную категорию: «знаток», «лекарь» и «лекарка», «ворожейка», «ладельщица», «шептун», «травница», «дед» и «бабка».

В народном сознании представления о знахарях имели мифологизированный характер. Согласно традиционному взгляду, знахари обладают магическим знанием, которое используют в основном для лечения людей и домашнего скота, предотвращения от колдовских чар, предсказания будущего и т. п. По большей части крестьяне считали, что деятельность знахарей всецело посвящена на пользу людям. Однако из-за признака владения сверхъестественным знанием в народе их нередко объединяли с колдунами, деятельность которых была в основном направлена во зло людям. Эта двойственность по отношению к знахарям нашла отражение в номинациях типа «знаток», «колдун», «чаровник» и подобных, которые были применимы к колдунам.

Отмечая, что знание знахарей греховно, как и колдовское, крестьяне нередко ссылались на особенности их кончины, сближающие их с чародеями: знахари мучаются перед смертью, если не успели вовремя передать свои профессиональные умения другому человеку. Вот как, например, подобные обстоятельства описываются свидетелями:

Вот у нас женщина одна не сдавала, дак ой маялась. Думала, что еще будет жить. А потом, верно уж, вынуждена была. Дак потом сыну и сказала: «Миша, оторви две щепинки». Дак он две щепинки отстругал топором, дал ей. Она на эти щепин-ки наговорила и сожгла. И умерла той же ночью. Она все знала. И маяласи горазно. Неоднозначное восприятие знахаря подкреплялось бытовавшим среди простых людей мнением, что ему в работе помогает нечистая сила, хотя, в отличие от колдуна, знахарь никогда не отказывался от Бога и действовал от его имени. Согласно другим представлениям, знахари именно тем и отличались от колдунов, что не вступали в контакт с нечистой силой, а использовали силу заговоров и молитв, свойства природной и освященной воды, а также разнообразных предметов, которые в традиционной культуре осмыслялись как священные. Более того, знахари зачастую не приступали к своей работе без креста и молитвы.

Важной особенностью знахарей, по сравнению с колдунами, было то, что они не скрывали своего занятия. Правда, они тайно произносили заговоры, стараясь, чтобы их никто не слышал. Но это было связано с широко распространенным поверьем, что заговор, будучи услышан кем-либо, просто утрачивает свою магическую силу. Неясность для простого человека текста, произносимого «знающим», нашла отражение в народной поговорке: «Знахари-то говорят, как гору городят». Иногда знахари сами поддерживали веру в свою сверхъестественную силу, но не из особой корысти, а из-за сложившегося в традиции отношения к знахарскому искусству.

Знахарство считалось преимущественно женским занятием, но им мог владеть и мужчина. В народе полагали, что мужчина-знахарь должен быть холостым. Лучшими знахарками слыли пожилые женщины — одинокие или вдовы. По поверьям, вся жизненная сила и энергия специалиста должна быть направлена на знахарское дело. Кое-где у русских в XIX веке сохранялось представление, что знахарское искусство особенно должно удаваться человеку, который является самым старшим или самым младшим в семействе. В местах полиэтнического проживания более сильными знахарями обычно считались представители соседнего народа. В Оренбуржье, на границе с Казахстаном, например, казахи предпочитали обращаться к русским специалистам, а русские более умелыми считали казахов. В народе также верили, что знахарями могли становиться люди, которые по воле судьбы соприкоснулись с иным миром или потусторонними силами. К таковым относились украденные лешим, съевшие змеиного мяса, получившие знание от проходящих странников или юродивых, которые в мифопоэтическом сознании воспринимались как люди, связанные с другим, то есть «чужим», миром.

В отличие от колдовского умения, которое могло быть и врожденным, знахарское мастерство всегда приобреталось начинающим лекарем от более опытного мастера. Чаще всего, магическое знание передавалось «по крови», то есть от матери к дочери, от бабушки к внучке или правнучке. Если у знахарки не было кровных родственников, то свое умение она могла передать снохе или любому желающему человеку. Обычно знание передавали, когда совсем переставали лечить, в связи со старческой немощью или по другим причинам, или перед смертью. Согласно мифологическим представлениям, знахарь, передав умение, сам свою магическую силу терял. Существовали определенные правила передачи знания. Она всегда осуществлялась от старшего к младшему по возрасту, в противном случае знание не могло иметь силы. В некоторых местах на Русском Севере полагали, что знание переходит от одного человека к другому через взгляд — при пристальном смотрении в глаза друг другу. Но чаще знание «сдавали» в форме особого ритуала. Вот одно из описаний подобного ритуала, сделанное на рубеже XX–XXI веков:

Чтобы передать [слова, знание], надо на водичку поделать, вместе встать и обкатиться обеим одной водой. И вот тебе слова будут действовать. Или же можно сделать на водичку и попить обеим.

Иногда для передачи знания достаточно было одной совместной трапезы женщин, в которую включался алкогольный напиток. «Листки со словами», полученные от старшей знахарки или записанные от нее преемницей, хранились обычно в тайном месте. Таким местом могли, к примеру, служить детская зыбка, колокольчик, привешенный к шее коровы, и т. п.

Великомученик и целитель святой Пантелеймон.

Функции знахарей в крестьянской общине были разнообразны. Прежде всего, они лечили людей от всевозможных болезней. Это — зубная боль и кровотечение, «родимчик» и «грудник», грыжа и чирьи, «ломота» и «золотуха», и многие другие недуги. Обычно знахари специализировались на лечении того или иного типа болезней: например, детских заболеваний или зубной боли. К лекарям приходили также в случаях боязни покойников, любовной тоски, душевного беспокойства, бессонницы. Для каждого случая существовал специальный заговор, который наряду с магическими действиями знахаря, согласно народным представлениям, помогал страждущему. Однако чаще всего к «знающим» обращались при болезнях, причина которых в традиционной культуре квалифицировалась как колдовство. К таковым относились порча, сглаз, оговор (или «озык»), а также испуг и подобные. Исцеление от недугов такого рода требовало, как правило, неоднократного посещения специалиста.

Поле деятельности знахарей было чрезвычайно широко и не ограничивалось лишь целительством. Так, к ним обращались с проблемами, связанными с домашними животными: просили найти заблудившуюся скотину, совершить магическое действо, обеспечивающее беспрепятственное заведение ее домой после пастьбы. В некоторых местностях знахари участвовали в обрядах, направленных на предохранение скота от порчи в течение всего сезона пастьбы. По народным поверьям, сведущий специалист, обладающий достаточной магической силой, мог остановить падеж скота. В сферу умений многих знахарей входило также обезвреживание закруток и заломов хлеба в поле, совершенных колдунами.

Помимо непосредственно лечения людей, знахари брались за обеспечение их благополучия во всевозможных жизненных ситуациях: обнаружение украденных вещей, совершение обряда со чтением молитвы при проводах в армию и на подход к судьям, проведение очистительных действий с приговорами от клопов и тараканов и т. д. О разнообразии крестьянских проблем, которые обслуживали специалисты-знахари, свидетельствуют их профессиональные заговоры: «на красоту» (любовная магия), свадебные, «от воров», «на дорогу», «на работу», «на гостей», «на спокойный день», «от лихих людей». Подчас знахари владели также текстами промысловых, производственных и хозяйственных заговоров.

К знахарям нередко обращались при проведении свадеб. Подобно дружке или колдуну в севернорусской свадебной традиции, знахарь во время свадьбы оберегал молодоженов от порчи. По поверьям, лиходеи могли подсунуть в свадебную повозку или зашить в подушки или перины для новобрачных опасные предметы — женский волос, скатанный в комок, взятую с кладбища косточку, три лучинки, опаленные с двух сторон, стручок с четным количеством горошин и т. п. Знахарь, определив порчу, устранял ее тем, что опалял подложенный предмет на огне, уносил его на реку и пускал в воду.

Деятельность знахарей захватывала также область гаданий о будущем. Молодые крестьянки ходили к бабкам-ворожейкам узнавать про своих мужей, которые служили в солдатах или находились на далеких заработках, как они живут, думают ли о своих женах и детях. Пожилые женщины и старухи спрашивали их о своей смерти, гадали о сыновьях, пойдут ли они в солдаты. Девушки старались узнать о своем замужестве. На все эти вопросы «знающие» давали более или менее подробные ответы, пользуясь при этом своими профессиональными средствами и предметами — от «цвета» папоротника до старинных книг. Гадания, касающиеся сферы личных отношений и будущего, знахари часто осуществляли с помощью карт, бобов, воды.

Профессиональная этика запрещала знахарям отказывать в помощи страждущим. Однако брались лечить не всякого: если специалист чувствовал, что его сила не превозможет саму болезнь или силу того, кто ее наслал, то отступался, зачастую объясняя причину отказа, и советовал, к кому можно обратиться. Так, к примеру, если вырезанная из следа человека земля была брошена на воду, что знахарь устанавливал с помощью особых приемов, то объяснение невозможности помочь было примерно такое: «Сделано крепко и завязано туго — мне не совладать; одна тебе надежда на спасение, если была в сапогах соломенная подстилка». Не всякому также знахари брались и гадать.

Согласно традиционным представлениям, знахари имели разную силу. Сила «знающего» человека состояла не только во владении тайным знанием, но и в наличии у него жизненных сил и энергии. В обрядах, верованиях, фольклорных произведениях сохранились представления о том, где в человеке сосредоточивается жизненная сила. Наибольшей концентрацией ее наделялись в первую очередь те части человеческого тела, которые дольше всего сохраняются и после смерти — кости; то, что зримо изменяется в течение жизни (зубы, волосы, ногти) или может выделяться из организма (слюна, кровь, слезы, молоко, моча и т. п.). Кроме того, по древним поверьям, особая энергетика содержалась также в некоторых жизненно важных органах человека, например, в глазах, сердце. Исходя из этих представлений, в народе считали, что передавать магические умения следовало людям в расцвете сил, особенно тем, у которых были хорошие волосы и зубы. Считалось, что именно такие люди сильны как знахари. По поверьям русских, знахарка или знахарь утрачивали свои профессиональные способности, как только у них выпадали зубы. В записях этнографов и фольклористов второй половины XX — начала XXI веков многократно фиксировались собственные ощущения «знающих» в связи с подобными обстоятельствами: утрата зубов и жизненных сил вообще неминуемо приводит к утрате и магической силы. Даже если знахарка теряла всего один или два зуба, из ее практики сразу выпадало лечение довольно большого количества болезней, при котором требовался такой существенный профессиональный прием, как загрызание зубами. Этот прием использовался, в частности, при лечении таких болезней, как грыжа, ногтоеда, костоеда и подобных. Для врачевания некоторых болезней действенным считалось также опрыскивание больного водой сквозь зубы, поэтому их отсутствие резко снижало возможность выздоровления. При утрате зубов «знающим» даже лечение заговорами считалось неэффективным. Известны, однако, случаи, когда беззубая знахарка для прибавления своим действиям верности и магической силы во время лечения и произнесения заговора брала в рот предметы, наделенные в традиционном сознании признаком силы и крепости, — нож или монету. Переставали практиковать и ослепшие знахари и знахарки, что также объяснялось утратой магической силы. О таких в народе говорили: «Ни зуба во рте, ни глаза во лбе».

Крестьяне старались обращаться к тем специалистам, которые слыли в местной округе наиболее могущественными и могли осилить как тяжелые и опасные недуги, так и вредоносное воздействие колдунов и лихих людей на обычного человека.

В традиционной культуре время и место лечения всегда были значимы. Лечебные сеансы проводились, как правило, рано утром до восхода солнца или вечером на закате, то есть в то время, которое в мифологическом сознании наделялось признаком границы и потому считалось наиболее эффективным. В рамках лунного календаря подходящим временем было новолуние, когда нарождался новый месяц. Актуальность этого временного момента для лечебного действа прослеживается и на уровне текстов заговоров. В заговоре от зубной боли, например, изображается встреча старого и нового месяцев, которая позволяет им переговорить о болезни страждущего:

Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Пришел старый месяц к новому и говорит: «Возьми у раба Божия (имя рек) репя-ный зуб, а дай ему костяной».

С понятиями рубежа, предела соотносились и места, выбираемые для целительных действий. Внутри избы таким местом чаще всего служили красный угол, порог, пространство около входа в погреб или около окна, иногда — конкретно перед окном, выходящим на восход или закат. Подчас важным объектом в жилом пространстве оказывалась матица: так, при ночном беспокойстве больного ребенка его несли под матицу и с молитвой трижды прикасались к ней его ногами. За пределами жилья самыми распространенными местами для врачевания являлись баня, межа, перекресток, поле. Место лечения зачастую зависело от типа болезни. Так, недуги, возникшие от испуга, лечили около проточной воды, на перекрестке дорог; детские болезни — на пороге дома, в бане, на меже. В некоторых случаях место для лечения выбиралось в связи с соотнесением его по тому или иному параметру с названием или особенностями болезни. Например, «трясцу» — лихорадку — лечили около осины, так как она «вечно трясется». При недуге, приводящем к образованию струпьев на лице и носящем название «летучий огонь», знахарь выводил больного на улицу и дожидался первого зажженного в селении огня.

Основным инструментом знахаря, обладающим, согласно мифологическим представлениям, магической силой, являлось заговорное слово. В нем содержалось обращение к Богу и другим высшим силам за помощью, а также к природным стихиям. Произнося заговор, знахарь совершал мысленное путешествие в иной мир, необходимое для воздействия на болезнь и получение исцеления. Тексты заговоров изображают это путешествие как последовательное движение из «своего», освоенного, пространства в другой, сакральный мир, где находятся потусторонние высшие силы. Вот, к примеру, заговор от полуночницы — бессонницы младенца:

Встану я, раб, Божий, благословясь, пойду перекрестясь из избы в избу, из дверей в двери, из ворот в ворота, под восток под восточну сторону; под восточной стороной ходит матушка утренняя заря Мария, вечерняя заря Маремьяна, мать сыра земля Пелагея и сине море Елена. Я к ним приду поближе, поклонюсь им пониже. «Вояси ты, матушка заря утренняя Мария и вечерняя Маремьяна, приди к нему к рабу Божию, ко младенцу, возьми ты у него полунощника и щекотуна из белого тела, из горячей крови, из ретиваго сердца, изо всей плоти, из ясных очей, из черных бровей, изо всего человеческаго составу, из каждой жилочки, из каждой косточки, из семидесятисеми жилочек, из семидесяти-семи суставчиков; понеси их за горы высоки, за леса дремучи, за моря широки, за реки глубоки, за болоты зыбучи, за грязи топучи, к щуке-белуге в зубы; понеси ее в сине море!» Щука в море, язык в роте, замок в небе, а ключ в море; заткнул и ключ в воду бросил! Из текстов заговоров видно, что знахарь выступает в роли посредника между людьми и высшими силами. В заговорах, как можно заметить, сама болезнь страждущего отсылается в далекий от человеческого пространства мир, где нет людей, а есть мифологизированные животные и существа, а также мертвые. В этом мире боль не может никому причинить вреда, и с помощью заговора осуществляется мысленный перенос этой особенности потустороннего существования на больного:

На море Океане, на острове Буяне лежат тридцать три мертвеца, у них зубы век не болели; так не боли они и у раба Божия (имярек).

Из тактических приемов воздействия на болезнь, изображаемых в заговорных текстах, помимо отсылки в иной мир или на другой объект, встречаются отгон от больного, отпугивание недуга опасностью, обезвреживание его, уничтожение, обмен — предложение болезни чего-либо, чтобы она ушла, соблазнение угощением и подобные.

Обычно заговор наговаривался, или даже нашептывался, на разнообразные предметы и продукты. Их выбор зависел от вида болезни и действий, которые затем совершал с «наговоренным» объектом знахарь или сам больной уже после сеанса лечения. Так, только что приведенный заговор от зубной боли знахарь наговаривал на кусочек воска, который затем следовало положить на больной зуб. Для нашептывания чаще всего употребляли квас, пиво, вино, хлеб, соль, пряники, сливки, растительное или животное масло (иногда встречаются указания об использовании постного масла, если больной родился в пост, и коровьего, если он родился в мясоед), скипидар, скатерть, платье, кольцо, крест. Универсальным материалом для наговора была вода, освященная или обычная проточная, но собранная и принесенная специальным образом. Правила приноса воды для лечения были следующие: за ней следовало отправляться до восхода солнца и черпать вниз по реке, домой нести, не оглядываясь, и давать пить больному с креста. Для обмывания больных мест нередко использовали воду из росы, собранной в Иванову ночь.

Кроме обмывания, знахари применяли такие приемы, как обливание, обрызгивание водой или напитками, втирание «наговоренных» веществ (сливок, масла или скипидара), окуривание дымом, обведение больного места углем или веткой с дырочкой от сучка, битье пациента чем-либо. Процесс врачевания знахарь сопровождал особыми жестами и действиями: неоднократно сплевывал, размахивал руками, дул, совершал поклоны. Многие движения знахарь производил крестообразно: например, смахивал болезнь с разных частей лица и тела больного, одувал даваемое ему питье.

При лечении знахари использовали также травы и их настои, отвары, которые давали пить страждущему. Среди магических предметов и веществ, с которыми совершались те или иные действия, следует упомянуть землю, «громовые стрелы», острые металлические и деревянные предметы (нож, топор, веретено и другие), медные вещи. Особая сила приписывалась веревке с определенным количеством завязанных на ней узлов, обычно — девятью, которой били больного, чтобы выгнать болезнь. В мифологическом сознании магической силой наделялись также ритуальные предметы, которые использовались в свадебной, похоронной и календарной обрядности. Чаще всего целебные свойства приписывались венчальной свече, свадебной одежде и фате, «мертвому» мылу, то есть пользованному при обмывании умершего, и веревкам, которыми завязывали руки или ноги покойного, земле с могилы. Среди атрибутов календарных праздников в знахарской практике широко использовались «святая» вода, пасхальное яйцо, обрядовые печенья, освященная верба.

С верой в целительные свойства растений связано частое употребление при врачевании не только освященной вербы, но и других растений, народные представления о которых имели мифологическую основу. Это ржаные колосья, рябина, черемуха, осина, липа, дуб, береза. Использовали обычно прутья, кору дерева, место на ветке, где образовалась дырочка от сука. Незаменимым при лечении многих болезней считался веник или голик, изготовленные из веток того или иного дерева. По народным поверьям, в этот предмет переходил недуг человека. Так, при «утине» — боли в спине — знахарь укладывал больного на порог отворенной двери, лицом вон из избы, помещал ему на спину голик, направляя его прутьями в сени и три раза ударял по нему топором. После этого лекарь бросал топор и голик в сени, трижды плюнув туда же. От «нутренной нутрянки» (опухоли живота) больного в бане парили веником «тридевять», то есть двадцать семь, раз с заговором:

Стану я, раба Божия (имя рек), отговаривать у раба Божия (имя рек): Нутряная нутрянка, выйди с раба Божия (имя рек), из его белого тела, с его живота. Выйди в чистое поле, где пустота; там стоят столы дубовы, скатерти браны, питья медовы, яства сахарны. Тебя в гости звали! Затем веник выбрасывали в поле на запад. Для обведения больного места на поверхности и внутри тела использовали вытащенный из веника прут.

Нередко при лечении знахарями использовалась слюна, что свидетельствует о приписывании ей магических свойств. Слюной смачивали указательный или безымянный пальцы и смазывали больное место, плевали ею в определенную область на теле больного, неоднократно сплевывали в процессе врачевания.

Важное место в знахарстве занимала христианская атрибутика. Из предметов например, знахарь в своей деятельности часто использовал церковные свечи, крест, который обычно находился на божнице в красном углу, уже упоминавшуюся выше освященную воду, ладан. В качестве исцеляющего средства специалист мог давать больному на время записанную на бумаге молитву, которую тот, при клятве не разворачивать ее, носил в виде амулета рядом с нательным крестом до окончательного выздоровления. По прошествии же «урочного» времени бумагу следовало обязательно вернуть знахарю. Магическое действо знахаря, те или иные приемы, конец сеанса предварялись, сопровождались или завершались чтением молитвы, зачастую неоднократным. Наиболее часто употребляемыми молитвами при лечении, в том числе произносимыми прямо перед текстами заговоров были «Да воскреснет Бог», «Отче наш», «Богородице». Многие молитвы и заговоры с упоминанием тех или иных святых соотносились с определенными типами болезни. В заговорных текстах знахарь обращался за помощью к высшим силам. И нередко образы святых изображались в заговорах как непосредственные врачеватели:

Аминь. На мори на Окияне, на острове на Буяне лежит камень; на том камне сидела Пресвятая Богородице, держала в руке иглу золотую; вдевала нитку шелковую, зашивала рану кровавую; тебе, рана, не болеть и тебе, кровь, не бежать; аминь. Более древним в заговорах является обращение к природным стихиям и явлениям: к заре, воде, земле, месяцу. Так, например, при заговаривании зубной боли во время новика — молодого месяца — к ночному светилу обращались с вопросом:

«Князь молодой, рог золотой, был ли ты на том свете?» — «Был». — «Видал ли ты мертвых?» — «Видал». — «Болят ли у них зубы?» — «Нет, не болят». Дай Бог, чтобы и у меня, раба Божия (имярек), никогда не болели.

При произнесении заговора с обращением к той или иной природной стихии знахарь совершал также неоднократные поясные поклоны ей. В одном тексте архаичные образы стихий могли сочетаться с более поздними христианскими.

Лечение, чтобы быть эффективным, требовало от знахаря прежде всего, а также иногда и от больного соблюдения предписанных традицией норм поведения. К ним, в частности, относилось воздержание. Так, например, при лечении от порчи знахарь обращался с молитвой к Илье Пророку. В этом случае, согласно народным представлениям, и лекарю, и больному весь «Ильинский» месяц — июль — следовало жить «в чистоте души и тела и не иметь блудного греха», без чего лечение не могло быть успешно. К особенностям лечебной практики относилась неоднократность совершения тех или иных действий: знахарь произносил тексты заговоров, клал поклоны, дул, обливал больного и т. д. три, девять, двенадцать, двадцать семь раз — как того требовало учение, переданное ему старшим мастером. Некоторые детали облика знахаря и его действия во время сеанса подчас были странны, с обыденной точки зрения: для врачевания он надевал верхнее платье задом наперед, при произнесении заговора ступал ногами не вперед, как обычно, а назад, плевал через левое плечо или в сторону, шептал или бормотал. Все это в традиции осознавалось как необходимые меры, обеспечивающие успех в лечении.

Если человек, лечившийся у знахаря, начинал зевать во время сеанса, а потом, после посещения, хорошо спал, это воспринималось как показатель хорошего лечения и выздоровления. В народе считали, что с зевотой выходит болезнь. В современных записях этнографов отмечается, что сами знахари после лечения тоже зевают, а иногда болеют несколько дней, плохо себя чувствуют.

Вознаграждение за работу традиционно почти никогда не обговаривалось. Бывало, что знахарь его не всегда и брал, объясняя больному: «Дело божеское — за что тут брать». Иногда лишь он просил принести что-либо, необходимое для лечения: масло, сливки, скипидар и т. п. Вместе с тем, согласно народным представлениям, труд знахаря должен был обязательно быть вознагражден, иначе лечение могло стать нерезультативным. В мифологическом сознании оплата воспринималась как необходимая часть акта обмена, на другой стороне которого выступала деятельность знахаря, обеспечивающая выздоровление. Вознаграждение обычно представляло собой продукты крестьянского труда или что-либо из одежды.

Болезнь самого «знающего» расценивалась в народе как наказание его за что-то неправедное, совершенное им. Бытовало также представление о том, что неблагополучие детей знахаря напрямую связано с владением им магическим знанием. Вместе с тем знахари всегда пользовались большим уважением в крестьянской общине. Во многих местах «знающих» почитают до сих пор.

Пастух

Пастух был одним из важнейших людей в деревне. Само название этой «специальности» образовано от слова «пасти», означающего «беречь, хранить, держать в целости, охранять». Осознание значимости роли пастуха в обеспечении благополучия скота, жизненно важного для крестьянского хозяйства, нашло отражение в русской пословице: «У пастуха вся деревня в долгу».

К пастуху, однако, в деревенской общине почти всегда относились неоднозначно, что могло объясняться рядом причин. Как правило, пастухи отличались от обычных крестьян рядом особенностей. Чаще всего пастух был чужаком, его нанимали из другого селения, а иногда и из довольно далеких мест. Так на Новго-родчине ценились пастухи — выходцы из Псковской или Витебской губерний, в Каргополье — пошехонцы из Ярославской губернии и ваганы, жители окрестностей реки Ваги, протекавшей в Архангельской и Вологодской губерниях. Это соответствовало мифологическим представлениям о том, что выходец из чужих земель всегда сильнее своего «специалиста». Нередко в пастухи выбирали человека, не имевшего своей земли, — пришлого или переселенца, а также бобыля, сироту или одинокого старика, то есть не занимавшихся земледелием. Кроме того, зачастую в пастухи шли увечные, калеки и даже люди с психическими отклонениями и странностями в поведении, не способные к обычным крестьянским работам. В народе таких называли «неумственные», «нехитренькие». Все это снижало статус пастуха в общине. Вместе с тем крестьяне были уверены, что пастух силен не телом, а своими необыкновенными магическими знаниями и силой, позволяющими уберегать целое стадо в течение сезона пастьбы: с Егорьева дня до Покрова. Согласно пастушьему заговору, пастух может защитить вверенную ему скотину «от лютого зверя черного, от широколапого медведя, от перехожего пакостника-волка, рыскуньи-волчицы, от рыси и росомахи, от змеи и всякого зверя, и гада, и злого и лихого человека». Эти представления о пастухе в значительной мере компенсировали его общественную неполноценность. Сложность отношения к пастуху обусловливалась и тем, что его профессиональная деятельность, по мнению крестьян, была тесно связана с колдунами и колдовством, а также с миром нечистой силы.

Пастуха в деревне знали все. Его выбирали всем миром, в течение сезона он по очереди столовался и ночевал в каждом из крестьянских домов; иногда количество проведенных ночей под одной крышей зависело от числа голов скота, взятых пастухом под опеку из данного хозяйства. Ежедневно из того дома, где пастух ночевал, ему выдавали еду на день и, если бывало холодно, верхнюю одежду на время пребывания на пастбище. Всей же общиной ему собирали вознаграждение за работу, тоже в соответствии с количеством животных, которых он брал из каждого хозяйства. Вознаграждение давалось, как правило, три раза за сезон: в день первого выгона скота, в середине срока, который приходился на Петров или Ильин день, и по завершении пастьбы в день Покрова Богородицы. Обычно для оплаты пастушьей работы собирали продукты крестьянского хозяйства: зерно, картошку, яйца, творог, пироги, иногда мясо. Помимо выполнения хозяевами условий заключенного договора об оплате за пастьбу, пастуха за хорошую работу могли также всем миром отблагодарить дополнительно: например, покупали ему в складчину необходимую одежду.

По представлениям крестьян, пастух знал специальные слова и заговоры, имел особые предметы, владел механизмами магических действий, и все это обеспечивало благополучие его деятельности, а также возможность соотноситься с нечистой силой. Магические характеристики приписывались пастушьим предметам, многие из которых изготавливались только на один сезон, а по завершении пастьбы их уничтожали, как в традиции это обычно делали с ритуальными вещами. Так, к примеру, в свитый из бересты рожок пастух помещал кусочек пасхальной свечи: считалось, что при звуке такого рожка коровы должны собираться в стадо быстрее, а дикие звери разбегаться прочь. По народным поверьям, прикосновение кого-либо, кроме пастуха, к этому музыкальному инструменту разрушало его магическую силу и могло привести к беде со стадом. Одним из важных пастушьих предметов был посох. Посох вообще считался атрибутом колдунов и людей, наделенных магическими способностями. На пастушьем посохе, который тоже использовался лишь в течение одного сезона, отмечалась численность стада и сколько голов с какого двора принято пастухом под опеку. В Ярославской губернии верили, что пастух спокойно может отдыхать целый день, стоит лишь ему воткнуть свою палку в землю и произнести заговор. Эти действия, по народным представлениям, обеспечивают сохранность стада и не позволяют ему разбредаться. Аналогичная функция приписывалась поясу или ремню пастуха, на который был произнесен специальный заговор: утром пастух развязывал пояс или ослаблял ремень, и стадо спокойно расходилось по пастбищу, а в конце дня или в случае необходимости завязывание пояса или подтягивание ремня приводило к дружному сбору всей скотины. Если на поляну, где стадо пас пастух с заговоренным ремнем, заходил медведь, то он видел вместо коров камни или кочки, а коровы при этом вовсе не видели и не чувствовали присутствия зверя. Пастуший кнут, один из профессиональных атрибутов, изготавливался ежегодно. В некоторых местностях его делали особым образом. Так, во Владимирской губернии, после того как пастух был выбран, он обходил все избы деревни и в каждой брал пучок льна, из которого и плел себе кнут. Считалось, что по хлопку кнута как предмета, наделенного магической силой, коровы быстро собирались вместе.

Любая вещь пастуха, над которой знающим человеком был произнесен заговор, на Русском Севере имела специальное название — «обход» — и получала особую силу. В качестве «обхода», помогающего пасти стадо, были и предметы, специально изготовленные пастухом или колдуном: бумажка с молитвой, воск с закатанной в него шерстью животных, хлебный шарик, моток бересты, бутылочка с водой, ветки или выструганные палочки и т. п. Такой «обход» на какой-либо предмет необходимо было брать каждый сезон. Для этого пастух шел к колдуну, и тот трижды читал длинный заговор над тем или иным предметом. Из заговора колдун сообщал пастуху только часть, необходимую для проведения пастушьих ритуалов, и сведения о нормах поведения. Чаще всего полный текст заговора пастуху известен не был. Знание его считалось колдовским умением и могло быть передано колдуном или старым пастухом только перед смертью. При этом даже «знающий» пастух, то есть владеющий всеми знаниями, отраженными в заговорном тексте, но продолжавший пасти, не имел права заговаривать предметы для себя сам и должен был обращаться к колдуну.

Обретение магических свойств пастушьими предметами связывалось не только с произнесением на них заговорных слов, но и с воздействием нечистой силы. Повсеместно крестьяне были уверены, что пастух вступает в договорные отношения с такими мифологическими существами, как леший и луговые духи. Они-то и помогают ему стеречь стадо. Считалось, что договор с нечистью пастух заключает накануне или в день первого выгона скота. Для этого он в определенном месте — в лесу под елью или около водоема — вызывает специальными словами лешего и отдает ему дар: одно, два или три яйца или молоко. Этот дар символизирует жертву — одну, две или три скотины или молоко нескольких коров, — которую леший может взять себе за помощь в пастьбе стада и за охрану его от диких зверей. Знаком договоренности были следующие действия: пастух запирал ключом замок, который прятал в укромное место, например под корнями лесного дерева, чтобы его никто не смог обнаружить. Один или несколько замков, брошенных в лесу, отмечали границу, за которую пастух не имел права перегонять стадо или заходить сам.

Иногда же, соответственно договору с лешим, замок знаменовал собой непреодолимую преграду для диких зверей, которую те, согласно мифологическим представлениям, не могли перейти, чтобы попасть в деревню.

По поверьям, после такого договора леший находился на посохе, кнуте, рожке пастуха или в его шапке или сумке. Ярославские крестьяне полагали, что леший невидимо сидит на одной из коров или на колокольчике, который на нее надел пастух. Эта корова становилась вожаком стада, ее так и называли «стадоводни-ца». По народным представлениям, помогающая пастуху нечистая сила могла показаться в виде следящих за стадом лисицы, зайца или кошки. По сигналу пастуха — удару кнутом или втыканию посоха в землю на пастбище — нечисть распускала или собирала стадо. В некоторых местностях верили, что знающему пастуху самому и пасти не надо: за него это делает леший. Пастух спит весь день на пастбище, а коровы не расходятся, пасутся вместе и по первому сигналу идут по домам. В одном из мифологических рассказов повествуется о том, как пастух, заключив договор с лешим, целый день спал дома на печи, а леший в его обличье ходил за коровами, заботясь о них, выгоняя в поле и приводя домой.

В безлесных местах, например, в Ярославской, Тверской губерниях, пастухи договаривались с полевыми и луговыми духами, обращаясь с заклинанием: «Полевой хозяин-батюшка, полевая хозяйка-матушка Призрите, напойте, сохраните и на двор пригоните». Кое-где на Русском Севере демоническим помощниками пастуха считали мелких бесов: в некоторых деревнях Новгородской губернии их представляли в виде рыжих чертенят, в Архангельской губернии — в облике маленьких человечков в красных колпачках на голове или подпоясанных красными поясками.

Свое профессиональное знание, в рамки которого входило и умение общаться с нечистой силой, пастух получал от колдуна или более опытного старого пастуха. Обычно передача знания шла устным путем, но заговорные тексты и правила поведения пастуха иногда закреплялись письменно. Бумага с такими записями являлась своеобразным документом, который назывался «отпуском». Эта бумага, по поверьям, обладала мощной магической силой. Никто, кроме пастуха, не должен был ее ни видеть, ни держать в руках. Поэтому свои «отпуски» пастухи прятали в тайном, никому не известном месте. В некоторых местностях «отпуск» называли еще «спуском», «обходом», «оберегом», «словом», «знатьём» (от слова «знать» в значении «владеть особым знанием»). Для каждого пастуха в «отпуске» были определены свои правила поведения и запреты. К наиболее распространенным относились такие: не брать из леса ягод (черных или любых) и грибов, не собирать яйца из гнезд лесных птиц, не ловить рыбу, не разорять муравейники, не убивать кротов, не копать землю, не драть лыка и не плести из него лапти во время пастьбы, не ругаться в лесу, не стричься, не бриться, не пить алкогольные напитки; если пастух женат, то не вступать в супружеские отношения в течение всего сезона пастьбы; не подавать никому руки, не перелезать через изгороди и т. п. По представлениям крестьян, до тех пор пока пастух соблюдал все правила и запреты, нечистая сила помогала ему в пастьбе, а «отпуск» сохранял силу.

В народе считали, что каждый «отпуск» и вина за его нарушение берутся на чью-либо голову: на скотину или на самого пастуха. Архангельские крестьяне полагали, что если «отпуск» взят на скотину, а пастух нарушил запрет, то «животина сгинет»: или корову съест медведь, или леший погонит ее в чащу, или она «встанет на рога», то есть свернет себе шею, зацепившись рогом о землю. Существовало поверье, что в отместку за «провинность» леший выбирает лучшую корову в стаде, непременно черной масти и без единого белого пятнышка. В народе бытовало множество мифологических рассказов на тему о наказаниях. Так, в одном из них повествуется о том, как пастух, несмотря на запрет, наловил 13 рыб, и на следующий день медведь задрал в его стаде 13 коров. В другом сообщается о нарушении обозначенного в «отпуске» запрета заносить в избу хомут, вследствие чего коровы перестают слушаться пастуха и своих хозяев. Согласно третьему мифологическому рассказу, нарушается запрет копать землю, чтобы не задавить жука или лягушку; и оттого, что пастух накопал три мешка картошки, леший в первый же после этого выгон погубил трех коров: одна запуталась в ограждении и задохнулась, а две другие «встали на рога». Если «отпуск» был взят на пастуха, то он, нарушив какое-либо из предписаний, категорически отказывался пасти, заявляя, что ему нельзя. В Архангельской и Вологодской губерниях говорили, что такого пастуха мог «захлестать лес», так что тот от ударов ветвями мог потерять глаза, а то и вовсе лишиться жизни. В одном из мифологических рассказов повествуется о том, что пастуха, «испортившего отпуск», леший до смерти забил дубиной. Другая история сообщает, как молодой пастух дал своему знакомцу поиграть на заговоренном рожке, и вскоре после этого неосторожного пастуха нашли в лесу со свернутой шеей; односельчане этот случай объясняли так: «Ему леший голову отвернул». Работа пастуха, вопреки представлениям народа, все-таки требовала большой осмотрительности. Если «отпуск» был взят на коровий колокольчик, его нельзя было снимать с шеи коровы без риска быть наказанным хозяином леса. Когда колдун наговаривал заговор на какую-либо вещь пастуха, ее пропажа или повреждение сказывалась на владельце. Так, крестьяне были уверены, что если пастух не найдет на своем месте оставленный в лесу посох, то он вскоре заболеет или умрет.

В народном сознании пастух, его магические предметы и стадо воспринимались как единое целое. Поэтому любое неправильное или неосторожное действие пастуха грозило серьезными последствиями и для вверенных ему животных. Так, например, в Архангельской губернии считали, что пастух в продолжение пастбищного сезона должен остерегаться пораниться до крови. Согласно мифологическим представлениям, кровотечение из раны у пастуха может привести к нарушению целости и сохранности стада: медведь или другой дикий зверь задерет кого-нибудь из скотины. В этом же плане опасным для всего стада считалось досрочное извлечение из него по каким-либо причинам — будь то неудовольствие работой пастуха или необходимость продать животное — той или иной скотины хозяевами. Увод даже одного животного означал как нарушение целостности стада, так и условий договора между пастухом и крестьянами, что, согласно традиционным представлениям, обусловливало потерю пастухом магической силы. Это, в свою очередь, могло привести к дальнейшим потерям скота. Особенно плохо было, если скотину забирали из стада на убой, поскольку считалось, что дикие звери обязательно почуют кровь и переведут много других животных. В таких случаях ответственность за нанесенный в стаде ущерб возлагалась не на пастуха, а на нарушителей договора. Судьба стада зависела также от сохранности предмета-«обхода», спрятанного пастухом в лесу или другом месте. «Обход» терял свою защитную силу и переставал действовать, если кто-либо случайно или специально обнаруживал и уничтожал этот пастуший предмет. Тут уже следовало ожидать самых разнообразных несчастий: у коров могло пропасть молоко, они могли одна за другой погибнуть. Если пастух замечал, что «обход» потревожен, он обычно отказывался пасти и снимал с себя ответственность за стадо. Выйти из сложившегося положения можно было лишь с помощью нового «обхода», который разрешалось теперь взять только в Ильин день. Чтобы не нарушить договора с лешим, пастух сам тоже не имел права перемещать заговоренный предмет.

Благополучие всего стада и каждой скотины зависело от проведения пастухом предписанных традицией магических приемов и обрядов. Их совершение приурочивалось к началу и концу пастьбы ежедневно, а также ко дню первого выгона стада и дню завершения сезона. Так, в день св. Егория пастух собирал все стадо, у каждого животного выстригал по клоку шерсти между ушей и с крестца и закатывал их в воск. С этим шариком в одной руке и замком в другой он произносил специальный заговор, после чего прятал воск с шерстью где-нибудь рядом с водопоем. Восковой шарик с шерстинками пастух мог поместить и в другое потайное место, укрыть в головном уборе или сумке, а также прикрепить к посоху, кнуту, рожку или барабанке — музыкальному инструменту в виде доски, крепящейся на переброшенной через шею веревке, с двумя палочками.

Один из самых важных обрядов Егорьева дня — обход пастуха со всем стадом вокруг пастбища. Собирая по деревне всех взятых под опеку животных, пастух стучал в барабанку и пел песню, слова которой, согласно народному восприятию, имели магическую силу:

Батюшка Егорий,

Спаси нашу скотинку,

Всю животинку.

В поле и за полем,

В лесе и за лесом

Волку да медведю

Пень да колода,

Нашей-то скотинке —

Доброго здоровья.

Хозяин с хозяюшкой,

Встань, пробудися,

Богу помолися,

Богу-ту на свечку,

А нам по яичку.

Когда все животные были выгнаны из дворов, пастух направлял стадо к месту выпаса и приступал к обряду обхода. При этом пастух шел впереди и нес в решете икону св. Георгия — покровителя домашних животных и повелителя диких зверей, крест, пасхальную свечу, освященную в Вербное воскресенье ветку вербы, хлеб, в некоторых местностях — два яйца, замок и ключ, а также некоторые другие магические предметы. Во время обхода пастух произносил по памяти хранившийся у него в рукописном виде «отпуск» или читал его по бумажке, так как иногда текст был очень длинным. Если же пастух был неграмотным, то обходил стадо молча, но обязательно имея при себе рукопись. Во многих местах знание текста заговора было обязательным условием при найме пастуха, а владение рукописным «отпуском» повышало его статус. В Вологодской губернии только пастух, владевший рукописью, признавался знающим.

После троекратного обхода пастбища «по солнцу» бумажку с заговором пастух тщательно прятал от посторонних глаз: в фуражке или в пастушьей трубе, за иконами, в дверном косяке около порога избы; часто ее зарывали или прятали в дупле дерева в лесу. Совершались также манипуляции и с некоторыми другими предметами. Запертый после обхода стада замок пастух бросал в лесу, символически замыкая тем самым границу, которую не должны преодолеть дикие звери. В некоторых местностях совершался обряд перекидывания яйца через стадо, которое зарывалось на том месте, где упало. Этот обряд был направлен на целостность и благополучие стада во время пастьбы. В Вологодской губернии пастух одно яйцо зарывал в муравейник, чтобы скотина, подобно муравьям, всегда знала свое стадо, а второе яйцо помещал в лесной ручей так, чтобы оно было покрыто бегущей водой: это должно было способствовать увеличению молока у коров. Удой и плодовитость коров, по мнению крестьян, напрямую зависели также от места, в которое помещался и хранился тот или иной заговоренный пастуший предмет — «обход»: если место влажное, сырое — молока у коров будет много; сухое — удои будут плохие. Поэтому «обход», например, в виде веток опускали, как и яйцо, в ручей, а бутылочку с наговоренной водой спускали на веревке в колодец.

Нередко в Егорьев день совершались два обряда обхода стада. Первый обход происходил на глазах всей деревни, и здесь хозяевам скотины демонстрировалось знание магических приемов, поскольку крестьяне были убеждены, что значимость и действенность ритуала зависит от пастушеского «знания». Второй обряд, тайный, совершался на дальнем пастбище, чтобы никто не мог видеть.

В каждой местности пастуший обряд обхода в день первого выгона скота имел свои особенности. Так, в некоторых местах Смоленской губернии обход проводился в два этапа. Сначала пастух прямо на деревенской улице обходил все стадо с иконой Николая Чудотворца с обращением к святому: «О святой Никола-батюшка, сдаю на поруки все стадо и прошу тебя, сохрани его от зверя лютого». После этого хозяева выгоняли скот в поле. Здесь хозяйки благодарили пастуха и одаривали его и подпасков салом и яйцами, из которых они тут же на костре приготовляли яичницу. Как только блюдо было готово, пастух расставлял подпасков вокруг стада, назначал каждому из них свою роль — «зайца», «слепца», «хромого», «замка» и «колоды», — и разыгрывалось ритуальное действо, направленное на обеспечение благополучия стада в течение сезона пастьбы. Взяв яичницу, пастух подходил к «зайцу» и задавал вопрос: «Заяц-заяц, горька ли осина?» — «Горька». — «Дай, Бог, чтоб и наша скотинка для зверя была горька». Переходя к «слепцу», он спрашивал: «Слепой-слепой, видишь ли?» — «Не вижу». — «Дай, Бог, чтоб и нашу скотинку не видела зверина». Далее пастух обращался к «хромому»: «Хромой-хромой, дойдешь ли?» — «Не дойду». — «Дай, Бог, чтоб и зверина не дошла до нашей скотины». Следующему персонажу задавался такой вопрос: «Замок-замок, разомкнешься ли?» — «Не разомкнусь». — «Дай, Бог, чтобы у зверя не разомкнулись зубы на наш скот». Завершая круг, пастух спрашивал «колоду»: «Колода-колода, повернешься ли?» — «Не повернусь». — «Дай, Бог, чтобы и зверь не повернулся к нашей скотинке». Таким образом пастух обходил стадо трижды, после чего все участники действа садились около костра и съедали яичницу.

В течение сезона пастьбы пастух в случае необходимости применял и другие свои знания и магические умения. В Ярославской губернии, если терялась корова, хозяева обращались к пастуху, и он отправлялся в лес. Здесь он, расщепляя ветку дерева зубами, делал лучинки, а из них — крест, который и оставлял на перекрестке. Это должно было способствовать обнаружению животного.

В народе считали, что пастух обладает умением общаться с животными и растениями. Крестьяне в Олонецкой губернии, к примеру, верили, что он может напустить медведя на чужое стадо и, более того, сам превратиться в этого зверя, чтобы задрать коров и навредить другому пастуху. Благодаря своему знанию и профессиональным приемам пастух исполнял роль посредника между миром людей и миром природы. Он мог символически, в одних случаях, приоткрыть завесу между этими мирами, а в других — воздвигнуть преграду между ними. Так, когда хозяева не могли отыскать пропавшую скотину, полагали, что это леший или колдун «закрывает» ее от человеческих глаз, то есть она находится в том самом месте, где ее ищут, но люди просто не видят животное. В подобной ситуации обращались к пастуху, веря, что он может договориться с лешим и «открыть» корову, сделать видимой. Вместе с тем на Вологодчине, когда пастух обнаруживал появление на поскотине медведя, то ложился на землю лицом вниз, вследствие чего ни коровы не видели зверя, ни он их: вместо скотины медведю казались неподвижные камни. В некоторых местных традициях важная роль отводилась пастуху во время падежа скота: он добывал очищающий от болезней «живой» огонь, прогонял стадо через костер или «сквозь землю» — через вырытый в земле ров.

Пастух следил не только за вверенными ему животными, но также имел право предъявлять особые требования к их хозяевам, так как благополучие при пастьбе зависело и от поведения владельцев скотины. Они не должны были нарушать правил, оговоренных между ними и пастухом в день его найма. К числу наиболее распространенных запретов, касающихся поведения хозяев и прежде всего женщин, которые в большей степени были связаны с уходом за скотиной, относились следующие: ругать и бить скотину, бросать в нее камешки при отправлении на пастбище, выгонять коров босиком и без головного убора, поминать нечистую силу при выводе скотины со двора, использовать для выгона голик или метлу и т. п. Если пастух видел нарушителя, то наказывал его, ударяя веткой и прогоняя домой. Обычно хозяйки старались не портить отношения с пастухом, опасаясь, что он может определить их скотину в жертву лешему или просто навредить ей.

По завершении сезона пастьбы пастух уничтожал часть принадлежавших ему профессиональных предметов и снимал с себя ответственность за скотину. После получения им вознаграждения за работу договор считался выполненным обеими сторонами — пастухом и деревенской общиной. Пастуха чествовали, как и в день первого выгона скота, одаривая пирогами, яйцами, маслом, домашним сыром. До следующей весны он был свободен. В этой связи показательна русская поговорка: «Коровки с поля — и пастуху воля».