Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
лка как христианский символ
По мере того как в России осваивался и распространялся обычай устанавливать на Рождество ёлку, в сознании русских людей совершалась эстетическая и эмоциональная переоценка самого дерева, менялось отношение к нему, возрастала его популярность и создавался его образ, ставший основой нового культа. В процессе создания культа неизбежно происходят кардинальные изменения в отношении к предмету нового поклонения, что сказывается на всех аспектах его восприятия — эстетическом, эмоциональном, этическом, символическом, мифологическом. Эти изменения отчётливо прослеживаются на примере ели. Образовавшийся в России середины XIX столетия культ ели просматривается в самых разнообразных явлениях русской жизни — в рекламе и в коммерции, в периодической печати и в разного рода иллюстративном материале, в педагогике и в детской психологии. Возникновение и закрепление нового культа всегда приводит к символизации предмета культа и к обрастанию его легендами. До тех пор пока ель не стала использоваться в рождественском ритуале, пока праздник в её честь не превратился в «прекрасный и высоко поэтический обычай рождественской ёлки», она, как отмечалось выше, вовсе не вызывала у русских людей острых эстетических переживаний. Однако принятая в качестве обрядового дерева, которое устанавливается в доме на Рождество, ель превратилась в положительно окрашенный растительный символ. Она вдруг как бы преобразилась, и те же самые её свойства, которые прежде вызывали неприязнь, начали восприниматься как её достоинства. Пирамидальная форма, прямой, стройный ствол, кольцеобразное расположение ветвей, густота вечнозелёного покрова, приятный хвойный и смолистый запах — всё это в соединении с праздничным убранством (горящими свечами, украшениями, ангелом или звездой, венчающими верхушку) способствовало теперь превращению её в образ эстетического совершенства, создающий в доме особую атмосферу — атмосферу присутствия Ёлки. Её стали называть «живой красавицей», «светлой», «чудесной», «милой», «великолепной», «стройной вечнозелёной красавицей ёлкой». Представ перед детьми во всём своём великолепии, разукрашенная «на самый блистательный лад» [42, 128 ], она неизменно вызывала изумление, восхищение, восторг. Эта вдруг обретённая ёлкой ни с чем не сравнимая красота дополнялась её «нравственными» свойствами: висящие на ней сласти, лежащие под ней подарки, которые она щедро и расточительно раздавала, превращали её в бескорыстную дарительницу. Отношение детей к ёлке как к одушевлённой красавице, «которая так же живёт и чувствует и радуется, как они, она живёт вместе с ними и они с ней» [479, 8 ], свидетельствует о персонификации и идеализации этого образа в детском сознании. Вместе с изменением эстетического восприятия ёлки менялось и эмоциональное отношение к ней. Если Пушкин называл ель «печальным тавро северной природы», то со второй половины XIX века она всё чаще начинает вызывать восхищение, радость, восторг. Явление прекрасного одаривающего дерева было подобно ежегодно повторявшемуся чуду, воспоминания о котором становились лучшими воспоминаниями детства, а ожидание его сделалось одним из острейших переживаний ребёнка: «Не заменимая ничем — ёлка!» [464, 67 ]. В течение всей последующей жизни каждая очередная ёлка напоминала о лучших моментах детства: Вот я маленькая стою с волнением за запертой дверью. В гостиной папа украшает ёлку, и запах хвои, праздничный и весёлый, сулит волшебные подарки. [178, 80] Чудная, милая рождественская ёлка! Я люблю тебя! Твои зелёные иглы, твой запах, украшающие тебя свечки и те безделушки, которыми обыкновенно увешивают тебя, — всё напоминает мне детство, юность и милых, близких сердцу, которых забыть невозможно! [283, 168] Единственное признание в нелюбви к ёлке и даже в ненависти к ней встретилось мне в мемуарах Нины Берберовой: К тому, что я всем сердцем ненавидела, относились ёлки, рождественские ёлки, с хлопушками, свечками, обвисающей с веток фольгой — они были для меня символом гнезда. Я ненавидела бумажных ангелов с глупыми розовыми лицами… всё это не имело для меня никакого смысла, кроме одного: в квартире вдруг оказывался центр, где надо было быть, вместо того, чтобы быть свободной… надо было сидеть и смотреть, как горят свечи, и делать вид, что любуешься ангелами и ждёшь подарков… то есть делать то, что, по моему тогдашнему пониманию, приводило взрослых в состояние совершенно непонятной и чем-то неприятной мне искусственной экзальтации… Зато какое бывало счастье, когда эту мёртвую, раздетую ёлку наконец уносили вон. [43, 49] Это демонстративно «антиёлочное» высказывание соответствует тому образу себя, который создаёт Берберова в своих мемуарах — образу человека, пренебрегающего ритуалом, стремящегося к постоянным жизненным изменениям, переменам. Не удивительно, что далее, говоря о ненависти к церемониям, писательница опять вспоминает о своём неприязненном отношении к ёлке: «…я ненавижу их ещё сильнее, чем ненавидела в детстве ёлку…» [43, 385 ]. Столь полюбившийся детям и их родителям праздник не имел в русском прошлом никакой идеологической опоры. В первые годы концепции ёлки и праздника в её честь не существовало. Её красота и «душевная щедрость» нуждались в обосновании: ёлка как дерево, ставшее центром праздничного торжества, и ёлка как праздник, получивший по этому дереву название, должны были обрести какой-то символический смысл. Если Пётр I вводил хвойную растительность в «ознаменование» Нового года и в «знак веселия», то есть в качестве элемента городского декора светского праздника, в котором религиозная (христианская) функция отсутствовала, то с середины XIX века ель, превратившись из новогодней в рождественскую, стала приобретать христианскую символику. Вместе с заимствованием праздника в России постепенно усваивалось и то значение, которое приписывали рождественскому дереву в Западной Европе: русская ёлка также становится «Христовым деревом». Свойство оставаться всегда зелёной способствовало превращению её в символ «неувядающей, вечнозелёной, благостыни Божией», вечного обновления жизни, нравственного возрождения, приносимого рождающимся Христом. Она устанавливалась в канун Рождества для того, «чтобы люди не забывали закон любви и добра, милосердия и сострадания» [115, XIX, 411 ]. Она превратилась в райское древо, которого люди некогда лишились, но которое в этот день ежегодно возвращалось к ним. Символическое толкование получало не только дерево в целом, но и отдельные его части и атрибуты: его храмообразная форма, вечнозелёный покров, Вифлеемская звезда на верхушке, горящие на нём свечи, которые всегда вызывали особо благоговейные чувства. Даже крестовина, к которой крепили ёлку, стала символизировать крестную ношу Христа, свидетельствуя о прочной опоре рождественского дерева, ибо «кто на крест опирается, тот крепко стоит, не падёт, того никакие невзгоды сокрушить не могут» [360, 6 ]. В создании символических смыслов ели важную роль начинает играть и безукоризненность её внешнего вида: идеальная ёлка должна быть высокой, стройной, густой, а её верхушка — прямой и острой. Своей формой, устремлённостью ввысь, ёлка напоминала храм, функцию которого она и выполняла, собирая людей вокруг себя. Ежегодно свершавшееся чудо — чудо явления ёлки, подарки, которыми она одаривала, весь несложный праздничный сценарий воспроизводили евангельский сюжет Рождества Христова, в котором главный акцент делался на теме семьи и ребёнка. В результате эстетически и эмоционально воспринимавшийся образ приобретал содержание. Восторг и обожание, соединившись с почитанием и благоговением, превратили праздник ёлки в культовое поклонение ей. Литературные легенды о рождественской ёлке
Приобретенные ёлкой новые символические смыслы нуждались в логическом объяснении и обосновали, требуя текстов — сказок, легенд и рассказов, которые подтверждали бы её право быть предметом пояснения. В русской народной традиции такие тексты отсутствовали. Если предмет нового культа не может найти опоры в исконной мифологии (и ёлка здесь не единственный пример), на помощь обычно приходит литература. Когда по всей территории Германии стал распространяться обычай устанавливать на Новый год хвойное деревце и когда оно в процессе христианизации превращалось в рождественское дерево, аналогичная задача стояла перед немецкими писателями, а несколько позже — перед писателями других европейских народов. В результате в Европе возник корпус текстов, в которых культовое дерево и праздник в его честь оказались связанными с евангельскими и церковными событиями [см.: 511; 510]. Во второй половине XIX века в России было создано множество сказок и легенд о ёлке. Значительная часть сюжетов пришла с Запада. Их переводили, перерабатывали, перелагали стихами и печатали в выходивших к Рождеству подарочных книжках, а также в праздничных выпусках журналов, в первую очередь — детских. При этом совершался определённый отбор сюжетов: одни из них по той или иной причине отбрасывались, другие подвергались переделкам и переосмыслению, третьи же усваивались. Так, русская традиция не приняла широко бытовавшие в Германии легенды, связывавшие превращение ели в рождественское дерево с именем Мартина Лютера. Те же тексты, которые не травмировали религиозное и национальное чувство, переходя из сборника в сборник, из журнала в журнал, тиражировались в большом количестве, закрепляя в сознании детей образ рождественской ёлки. Ёлочные сюжеты не отличались особой изобретательностью, но они вполне добросовестно выполняли свою функцию, доступно объясняя детям происхождение и смысл обычая, в котором они принимали участие. Из них ребёнок получал ответ на вопрос, почему именно ёлка уподобилась чести стать «Христовым деревом». В анонимной «Русской сказке о рождественской ёлке» она рассматривается как символ вечной жизни, напоминающий детям «тот чудный Божественный свет, который в ночь осенил в поле пастухов, когда им ангел Господень явился и возвестил великую радость о рождении Спасителя» [360, 6 ]. В одной из «рождественских легенд» говорится о том, как ёлку, пришедшую в Вифлеем вместе с другими деревьями удостовериться в рождении Спасителя, младенец Иисус вознаградил за скромность, сделав героиней праздника в его честь. Варьируясь в деталях, эта возникшая в Германии легенда многократно перелагалась стихами и прозой. Приведу (с небольшими сокращениями) одну из её стихотворных переработок: Три дерева — пальма, маслина и ёлка —
У входа в пещеру росли;
И первые две в горделивом восторге
Младенцу поклон принесли.
Прекрасная пальма его осенила
Зелёной короной своей,
А с нежных ветвей серебристой маслины
Закапал душистый елей.
Лишь скромная ёлка печально стояла:
Она не имела даров,
И взоры людей не пленял красотою
Её неизменный покров.
Увидел то ангел Господень
И ёлке любовно сказал:
«Скромна ты, в печали не ропщешь,
За это от Бога награда тебе суждена».
Сказал он и — звёздочки с неба
Скатились на ёлку одна за другой,
И вся засияла, и пальму с маслиной
Затмила своей красотой.
Младенец от яркого звёздного света
Проснулся, на ёлку взглянул,
И личико вдруг озарилось улыбкой,
И ручки он к ней протянул.
А мы с той поры каждый год вспоминаем
И набожно чтим Рождество…
[353, 31-32] Тот же сюжет был обработан Д.С. Мережковским в стихотворении «Детям», впервые опубликованном в 1883 году в детском журнале «Родник», а впоследствии под разными названиями неоднократно перепечатывавшемся в рождественских выпусках периодических изданий: Ликовала вся природа,
Величава и светла,
И к ногам Христа-Младенца
Все дары свои несла.
Близ пещеры три высоких,
Гордых дерева росли,
И, ветвями обнимаясь,
Вход заветный стерегли.
Ель зелёная, олива,
Пальма с пышною листвой —
Там стояли неразлучной
И могучею семьёй.
И они, как вся природа,
Все земные существа,
Принести свой дар хотели
В знак святого торжества.
Предвидя неприкаянность земной жизни Христа, пальма обещает предоставлять ему приют под «зелёным шатром» своей кроны; «отягчённая плодами» олива даёт обет протягивать Христу свои ветви и стряхивать для него на землю «плод золотистый», когда он будет «злыми людьми покинут без пищи». Между тем в унынье тихом.
Боязлива и скромна,
Ель зелёная стояла:
Опечалилась она.
Тщетно думала, искала —
Ничего, чтоб принести
В дар Младенцу-Иисусу
Не могла она найти;
Иглы острые, сухие,
Что отталкивают взор,
Ей судьбой несправедливой
Предназначены в убор.
Горестно поникают ветви ели, и, «между тем как всё ликует, / Улыбается вокруг», она начинает плакать «от стыда и тайных мук»: Эти слёзы увидала
С неба звёздочка одна,
Тихим шёпотом подругам
Что-то молвила она.
Вдруг посыпались — о чудо! —
Звёзды огненным дождём,
Ёлку тёмную покрыли.
Всю усеяли кругом,
И она затрепетала,
Ветви гордо подняла,
Миру в первый раз явилась,
Ослепительно светла.
С той поры, доныне, дети,
Есть обычай у людей
Убирать роскошно ёлку
В звёзды яркие свечей.
Каждый год она сияет
В день великий торжества
И огнями возвещает
Светлый праздник Рождества.
[255, 204-206] Из литературных легенд подобного рода ребёнок узнавал о том, что ёлку ему посылает «Боженька», а приносят её ангелы. В рассказе В. Евстафиевой 1905 года «Ваня» маленькая девочка спрашивает: «Няня, а ангелочки уже прилетели?» — «Прилетели, прилетели, родной мой. Будь паинькой, как я тебя учила, а то они улетят и ёлочку назад к Боженьке унесут» [130, 196 ]. И далее приводится реакция детей, увидевших нежданную ими ёлку: Посреди комнаты, вся сверкая огнями, стояла небольшая нарядная ёлка. Вбежавшие дети с восторгом смотрели на неё и, радостно хлопая в ладоши, весело повторяли: «Боженька нам ёлку послал. Боженька добрый!» [130, 199, см. также: 297] Символическая соотнесённость ёлки с Иисусом Христом привела к возникновению образа «Христовой» или «Божьей ёлки», которая зажигается в небе рождественской ночью: — Отчего, скажи мне, мама,
Ярче в небе звёзд сиянье
В ночь святую Рождества?
Словно ёлка в горнем мире
В эту полночь зажжена,
И алмазными огнями
И сияньем звёзд лучистых
Вся украшена она?
— Правда, сын мой.
В Божьем небе
Ночью нынешней святой
Зажжена для мира ёлка,
И полна даров чудесных
Для семьи она людской…
[282, 1041] Тот же образ разрабатывается во многих других текстах: Чутко спят дети.
Их в сладких видениях
Ёлка манит с высоты…
[90, 76] Образ «Христовой ёлки» положен в основу известного в Европе рождественского сюжета о ёлке у Христа, на которую попадают дети-сироты, умершие в канун Рождества. Одним из первых произведений о «ёлке у Христа» стала баллада немецкого поэта Фридриха Рюккерта «Ёлка ребёнка на чужбине». Этот сюжет хорошо знаком нам по рождественскому рассказу Достоевского 1876 года «Мальчик у Христа на ёлке»: — Пойдём ко мне на ёлку, мальчик, — прошептал над ним вдруг тихий голос. … и вдруг, — о, какой свет! О, какая ёлка! Да и не ёлка это, он и не видал ещё таких деревьев! … Это «Христова ёлка», — отвечают они ему. — У Христа всегда в этот день ёлка для маленьких деточек, у которых там нет своей ёлки… [123, XXII, 16] Именно благодаря образу «Христовой ёлки» трагическое повествование о смерти ребёнка получает у Достоевского светлый финал. Сразу же после появления этого рассказа он становится образцовым рождественским текстом. Уже на следующее Рождество 1876 года о нём писали как о произведении, «отличающемся высокими поэтическими достоинствами (напоминающими творчество Гофмановского гения)», где «бедному замерзающему ребёнку снится ёлка с радужными огнями и плодами у Христа» [289, 871 ]. О широком распространении представлений о «Христовой ёлке» свидетельствуют многие тексты: в рассказе Е. Тихоновой «Рождественская ёлка» (1884) дочери лесничего, отец которой был посажен в тюрьму, Христос прислал с ангелами ёлку, пообещав, что вскоре он будет выпущен на свободу [420, 1808-1817 ]; в рассказе В. Табурина «Ёлка на небе» (1889) сын прачки, посланный за щепками для растопки печки, заблудился в городе и начал замерзать; его подбирает «барыня» и относит к себе в дом, где отогревшийся ребёнок видит наряженных ангелами детей и роскошное дерево, которое он принимает за ёлку, устраиваемую «Боженькой бедным детям» [418]; в рассказе некоего В.Н. «В лесу» (1898) девочка Дашутка, ища в лесу «тятьку», думает, как хорошо её умершему «братику» на небе, где «ангелы ему устраивают ёлку — большую, как у господ» [77, 4 ] и др. Из легенд, сказок и рассказов о рождественской ёлке ребёнок узнавал, как она неизменно выступает в роли спасительницы и защитницы униженных и обездоленных; как её наличие в доме способствует выздоровлению тяжелобольных детей [468; 489], как вместе с ёлкой в дом возвращаются блудные сыновья, дочери, мужья и жёны, находятся потерявшиеся или же украденные дети [163], как в семью приходит мир и благополучие [120; 130; 9; 183 и др.]. В рассказе Е. Тихоновой «Рождественская ёлка» (1884) ёлка приютила и согрела мальчика, спешившего на Рождество в город к маме [420]; в рассказе К.В. Назарьевой «Потухшая ёлка» (1894) вместе с ёлкой к детям возвращается мать, а к отцу — жена, покинувшая его много лет назад [267]; в рассказе Коваля «Сочельник» (1894) вернувшийся на Рождество из дальних странствий разбогатевший возлюбленный героини приносит ёлку, делает ей предложение и высказывает желание усыновить её детей [190]; в рассказе А.И. Куприна «Тапер» (1900) именно на празднике ёлки происходит встреча маленького музыканта-тапера со знаменитым композитором и пианистом Антоном Рубинштейном, определившая его дальнейшую судьбу как музыканта [211, III, 84 ], и т.д., и т.п. Согласно таким текстам, появление ёлки, само её присутствие создаёт благоприятную атмосферу, которая как бы стимулирует свершение счастливых событий. Ёлка становится для детей «путеводной звездою к добру», как в стихотворении С. Караскевича «Ёлка» (1904), в котором умирающая мать завещает отцу ежегодно зажигать ёлку «для сиротинок детей», надеясь, что это будет для них спасением: Маяком она сыну блеснёт.
Остановит над пропастью дочь.
[176, 1056] Подобного рода рождественские «ёлочные» утопии в неисчислимом количестве заполняли праздничные номера газет и журналов, создавая идеализированные картины семейного счастья, которое принесла в дом рождественская ёлка. Двойственность символики русской ёлки
Усвоение в России западных представлений о рождественской ёлке привело к тому, что образ её получил двойственный и противоречивый характер: оставаясь в народном сознании соотносимой с «нижним миром», продолжая традиционно использоваться в похоронном ритуале, где она выполняла функцию «древа смерти», ель одновременно с этим оказалась прочно связанной с темой Рождества. Вступившие в противоречие символические смыслы нуждались в мотивировке, что привело к возникновению особой группы текстов, пытавшихся связать эти смыслы и объяснить двойственность восприятия русскими людьми этого дерева. Так, например, согласно одной из «рождественских легенд», из ели, росшей на берегу Иордана, был сделан крест, на котором распяли Христа, отчего она и получила название «крестного дерева». С тех пор ели лишились счастья: они усыпают своими ветвями путь к могиле и точат смолистые слёзы. Но Господь, сняв с них проклятье, сделал их «символом светлым Христова рожденья», и поэтому теперь вокруг них слышны детские голоса и смех, а сами они ликуют и «славят Рожденье Спасителя мира» [35, 368 ]. Эти два смысла ели в некоторых произведениях перекликаются и дополняют друг друга, как, например, в сказке П.В. Засодимского «История двух елей» (1884), где рассказывается о судьбе двух ёлок-близнецов, одну из которых срубают на Рождество и, использовав на празднике, выбрасывают; через двадцать лет срубают второе, уже старое дерево; его хвоей устилают дорогу, по которой несут гроб с человеком, который когда-то мальчиком участвовал в празднике в честь первой ёлки [151]. В состоящем из трёх частей «Стихотворении в прозе» И.Ф. Лонжинского (1886) в первой части («Ёлка») очаровательная девочка Липочка танцует на празднике детской ёлки; во второй части («Ель») девушке Липе под елью объясняется в любви молодой человек; в третьей («Ельник») — Олимпиаду правожают на кладбище по дороге, усыпанной еловыми ветвями [231]. То же в стихотворении Александра К. «Ёлка, Ель и Ельник» (1884) [173]. При слове «ёлка» в сознании всплывал и образ разукрашенного рождественского дерева, и хвойные ветви, использовавшиеся в погребальном обряде, и ёлки, посаженные на могилах: «И невольно вспоминается сегодня ещё одна ёлочка. Она зеленеет на одной из могил на русском кладбище в Sainte Geneviève des Bois», — говорится в печальном «Рождественском рассказе», написанном двумя русскими эмигрантами [490, 26 ]. Эта двойственная символика ели постоянно напоминала о себе: Разгорелись ёлки яркими огнями.
Разубрались фольгой, лентами, цветами,
Любо деткам видеть, как гирлянды вьются,
Как из тёмных веток куколки смеются,
Будут всем подарки, и венки, и розы.
Детский сон украсят золотые грёзы.
Наши ж ёлки дремлют тёмные, густые, —
На дороге жизни сторожа немые —
Только ночи тускло светят им звёздами,
Да зима сурово кутает снегами,
Да по ветвям тёмным ледяным узором
Разубрал мороз их, проходя дозором.
[284, 1086] Полемика вокруг ёлки
Несмотря на всё возрастающую популярность ёлки в России, отношение к ней с самого начала усвоения русскими людьми этого обычая не отличалось полным единодушием: споры о ёлке, о правомерности устройства праздника в её честь сопровождают всю её историю. Приверженцы русской старины видели в ёлке очередное западное новшество, посягающее на национальную самобытность: она вызывала раздражение неорганичностью и уродливостью своего вторжения в народный святочный обряд, который, как считалось, необходимо было бережно сохранять во всей его неприкосновенности. Для других ёлка была неприемлемой с эстетической точки зрения. О ней иногда отзывались с неприязнью как о «неуклюжей, немецкой и неостроумной выдумке»: …взять из лесу мокрое грязное дерево, налепить огарков, да нитками навязать грецких орехов, а кругом разложить подарки! Ненатурально, и детям, я думаю, приторно смотреть, просто невыносимо! Копоть, жара, сор, того и гляди ещё подожгут какую-нибудь занавеску! [98, 103] Некоторые удивлялись тому, как это колючее, тёмное и сырое дерево, да к тому же ещё и мёртвое («Труп уничтоженной ели, начавший слегка разлагаться…») могло превратиться в объект почитания и восхищения. В последние десятилетия XIX века в России впервые стали раздаваться голоса в защиту природы и прежде всего — лесов. А.П. Чехов писал: Русские леса трещат под топором, гибнут миллиарды деревьев, опустошаются жилища зверей и птиц, мелеют и сохнут реки, исчезают безвозвратно чудные пейзажи… Лесов всё меньше и меньше, реки сохнут, дичь перевелась, климат испорчен, и с каждым днём земля становится всё беднее и безобразнее. [471, IX, 491] В эти годы в печати прошла «антиёлочная кампания», инициаторы которой, тогдашние экологи и экономисты, ополчились на полюбившийся обычай, рассматривая вырубку тысяч деревьев перед Рождеством как настоящее бедствие. Среди них были и учёные, и публицисты, и писатели, как, например, Ф.Ф. Тютчев (сын поэта), который в рассказе «Горе старой ёлки» (1888) с тревогой отмечал, что в лесу перед Рождеством ежегодно вырубается множество стройных молодых елей [438, 1-2 ] (та же самая проблема, впрочем, стояла и в связи с вырубанием берёз на Троицу, против чего не раз выступали детские писатели: в рассказе А. Кедровой «Что случилось в лесу» мальчик накануне Троицы видит сон, побудивший его отказаться от рубки берёз [179]). В одной из литературных «экологических» сказок высаженная в кадку и поставленная в оранжерею Ёлочка, несмотря на хороший уход, тоскует по лесу и в конце концов умирает [375, 2-3 ]. Некоторые противники ёлки, сожалея о напрасно истраченной древесине, выдвигали на первое место экономические проблемы. К последним присоединился И.А. Гончаров в своём незавершённом очерке-фельетоне «Рождественская ёлка», над которым он работал для газеты «Голос» в 1870-е годы: «Крестовский и другие окрестные леса уже стонут и трещат под топорами!» — с тревогой замечает он. Писатель высказывает мысль о необходимости запретить этот обычай: А на ёлку не мешало бы и проклятие наложить! Ведь эти ёлки такая же пустая трата леса! Вот хоть бы в Петербурге примерно двадцать тысяч домов: положить на каждый дом по две ёлки: будет сорок тысяч ёлок, а в домах бывает по десяти, по двадцати квартир — Боже ж ты мой! Сколько будущих домов, судов, телег, саней, посуды и всего прочего погибает даром! [98, 100] Распространению праздника ёлки и процессу его христианизации препятствовала и Православная церковь, а вместе с нею — ортодоксально настроенная часть русского общества. Если в лютеранских кирхах ёлку возжигали во время рождественской литургии, то в православных церквах еловые деревца (ненаряженные и не зажжённые) появились совсем недавно. В домах духовенства ёлка никогда не устраивалась. Церковные власти стали самым серьёзным противником ёлки как иноземного (западного, неправославного) и к тому же языческого по своему происхождению обычая. Запреты церкви на устройство праздников ёлки и осуждение приверженцев этого обычая сопровождали ёлку на протяжении всей её дореволюционной истории. Святейший Синод вплоть до революции 1917 года издавал указы, запрещавшие устройство ёлок в школах и в гимназиях: «Прежде для всех учащихся заведено было делать ёлку, по обыкновению, с наградой и сюрпризами; но вот уже года два как это удовольствие сочли за несоответствующее воспитательным целям» [72, 2 ]. Не была принята ёлка и в крестьянской избе: как отмечает Т.А. Агапкина, «в крестьянском быту восточных славян ни рождественское, ни новогоднее украшение домов еловыми ветками и срубленными деревцами в XIX в. привиться не успело» [3, 4 ]. Если для городской бедноты ёлка была желанной, хотя часто и недоступной, то для крестьян она оставалась чисто «барской забавой». Крестьяне ездили в лес только за ёлками для своих господ или же для того, чтобы нарубить их на продажу в городе. И «старичок», согласно известной песенке, срубивший «нашу ёлочку под самый корешок», и чеховский Ванька, в Сочельник вспоминающий поездку с дедом в лес за ёлкой, привозили её вовсе не для себя, а для господских детей. Чехов пишет о своём маленьком герое: Он вспомнил, что за ёлкой для господ всегда ходил в лес дед и брал с собою внука. Весёлое было время! … Срубленную ёлку дед тащил в господский дом, а там принимались убирать её… [471, IV, 504] Крестьянские дети видели ёлку только в том случае, если господа приглашали их к себе на праздник. Тот же чеховский Ванька просит своего деда: Милый дедушка, а когда у господ будет ёлка с гостинцами, возьми мне золочёный орех и в зелёный сундучок спрячь. Попроси у барышни Ольги Игнатьевны. [471, IV, 503] Иногда о рождественском дереве крестьянские ребятишки узнавали из рассказов их родных, служивших у господ. В стихотворении Я.П. Полонского 1877 года «Ёлка» крестьянский мальчик в Сочельник спрашивает свою бабушку, долгие годы жившую в барском доме: Наяву или во сне
Про рождественскую ёлку
Ты рассказывала мне?
Как та ёлка в барском доме
Просияла, как на ней
Были звёзды золотые
И гостинцы для детей.
[328, 195] Рождественские открытки начала XX века, сопровождаемые надписью «Мороз дедушка идёт, / Вам подарочки несёт» и изображающие Деда Мороза входящим в крестьянскую избу с ёлкой и с мешком подарков за плечами, где на него с изумлением смотрят ребятишки, вовсе не отражают реальности. Однако в предреволюционные годы крестьянские дети, видевшие ёлку в барских домах или участвовавшие в школьных ёлках, иногда устраивали её сами в одной из изб. В рассказе М.А. Круковского 1914 года «Своя ёлка» рассказывается о деревенских ребятишках, которые, после того как им не устроили ёлку в школе, сами срубают дерево, обряжают его тряпочками и конфетными обёртками и зажигают на нём свечи. Крестьяне удивляются: «Уделали ёлку, поют там, пляшут. Просто сказка. Чудно смотреть на них» [204, 354 ]. К праздникам ёлки и к связанным с ними мероприятиям отрицательно относилась и часть педагогов, считая, что эти праздники только «портят детей», а подарки «вызывают у них оскомину»: дети, по их мнению, «не ценят ни ёлки, ни подарков, занимаются ими короткое время, привыкая к тому, что всё должно им “валиться с неба”» [250, 157 ]. Даже тогда, когда ёлка в России, как казалось, окончательно «укоренилась», член «кружка свободного воспитания» Е.М. Швейцер в брошюре «О вреде ёлок и подарков» (М., 1915) решительно выступил против устройства ёлок. Мемуаристка, пишущая о том, что Швейцер никогда не пускал на ёлки своих детей, комментирует его поведение: «Он в чём-то, мне кажется, “пересаливал”» [250, 157 ]. В полемике по вопросу о правомерности устройства праздника ёлки для детей сторонники елки встали на защиту «прекрасного и высокопоэтического обычая рождественской ёлки», полагая, что «в лесу всегда можно вырубить сотню-другую молодых ёлок без особенного вреда для леса, а нередко даже с пользой» [172, 1 ]. Профессор Петербургского Лесного института, автор книги о русском лесе Д.М. Кайгородов, регулярно публиковавший на страницах рождественских номеров газеты «Новое время» статьи о ёлке, уверенно заявлял: «С лесом ничего не станет, а лишать детей удовольствия поиграть возле рождественского дерева жестоко» [172, 1 ]. Отрицательное отношение к полюбившемуся обычаю вызывало возражение у части педагогов, воспитателей и писателей, которые всеми силами стремились отстоять ёлку и найти ей оправдание. Защитники ёлки настойчиво повторяли, что «рождественская ёлка имеет для детей огромное значение. Она даёт им столько удовольствий, что и выразить трудно… Этот обычай следовало бы поддерживать и распространять всеми способами» [478, 8 ]; «И сколько радостей она приносит для детей, сколько восторгов, сколько разговоров!» [478, 2-3 ]. Благодаря усилиям литераторов и педагогов ёлка вышла победительницей из борьбы со своими противниками. Новый обычай оказался столь обаятельным и чарующим, что отменить его так никому и не удалось. Псевдонародная ёлочная мифология
Наблюдая за полемикой, которая велась вокруг ёлки с середины XIX века, можно увидеть, как параллельно с утверждением этого дерева в качестве рождественского символа намечается тенденция, свидетельствующая о поисках компромисса в вопросе о ёлке. В печати начали появляться тексты, в которых отчётливо проявляется стремление связать праздник ёлки с русской народной культурой. Думается, что этот процесс носил вполне сознательный характер. Инициатива принадлежала людям, с одной стороны, лояльным к Православной церкви, а с другой, не хотевшим лишать детей полюбившегося им праздника. Осознавая, сколь «благодетельна и желательна для детей праздничная ёлка» [478, 10], они упорно боролись против её отмены, считая это «безвредное развлечение» вполне «позволительным» [47, 457]. Так началась работа по созданию новой ёлочной мифологии, где образу ёлки придавался как бы «исконный», фольклорный (точнее сказать — псевдофольклорный) характер. Последовательность и отдельные детали этого процесса сейчас уже трудно восстановимы. Однако, просматривая рождественские номера педагогических журналов, детской периодики, а также всевозможные выходившие к Рождеству антологии, можно заметить, как в последней трети XIX века литература для детей начинает активно «насыщать» ёлку новыми значениями, связывая её с придуманными (чаще всего в результате несложных контаминаций) персонажами новогодней детской мифологии. (Аналогичные явления наблюдались и в других странах [см.: 508].) Эти новые представления о ёлке и о создающемся вокруг неё «мире» явились результатом коллективной деятельности и свидетельствовали о рождении нового «ёлочного фольклора», на первых порах получавшего распространение по преимуществу среди образованных слоёв городского населения. Каждый из созданных в это время образов имеет свою историю и закреплённые за ними характеристики, но, соединившись в едином мифе, они предоставили возможность создавать литературные сказки, легенды, стихотворения, пьески, предназначенные для праздника ёлки. Они же позволили внести разнообразие в ёлочный праздничный сценарий, что было весьма существенно, поскольку праздник ёлки в детских учебных и воспитательных учреждениях требовал от педагогов определённой программы его проведения. Именно этот слой псевдонародной «ёлочной» мифологии в наибольшей степени способствовал укоренению ёлки на русской почве. В новом для неё мире ёлка, продолжая оставаться сезонным растительным символом, стала связываться не столько с Рождеством, сколько с Новым годом и зимой, а пространственно — с лесом. Теперь из лесу её приносили Мороз, русский «старичок», «срубивший нашу ёлочку под самый корешок», «старички-кулачки» (что-то вроде русифицированных гномов), о которых рассказывала своим внукам бабушка, видевшая в лесу, как они заготавливали ёлки [360], Зима, которая «стучится к нам во двор / С свежей ёлочкой» [20, 441], или же «бабушка зима», как в известном стихотворении В.А. Соллогуба 1872 года: Снегом улица покрылась…
Вот уж и сама
В гости к нам заторопилась
Бабушка зима.
Вся под белой пеленою
Ёлочку несёт
И, мотая головою,
Песенку поёт:
«Дети, к вам, на радость вашу
Ёлку я несу…
Ёлку всю я изукрашу.
Лакомств припасу.
Будут всякие игрушки:
Мячики, коньки,
Избы, куклы, погремушки,
Звери и волчки».
[403, 1] Ёлка становилась не только главной героиней торжества, но и посланницей русского зимнего леса. На её ветвях в качестве украшения появились имитирующая снег вата («Ватный снег внизу лежит / Наверху звезда блестит…» [85, 67]), блёстки, изображающие иней, шишки, грибочки и прочие лесные атрибуты. Вокруг ёлки закружились «снежинки» — одетые в белые платьица девочки, исполняющие дошедшую до нас новогоднюю зимнюю песенку-сценку: «Мы белые снежиночки…» [485, 124]. На праздник ёлки к детям начали приходить лесные жители: зайчики, белочки, ёжики, волки и медведи. Сценки с их участием, в том числе и народные сказки о животных («Теремок», «Теремок Мышки», «Как комар убился» и пр.), стали на праздниках ёлки обычным явлением. Если ёлки для взрослых постепенно соединились со святочными маскарадами, то формы детского ряженья в русской народной культуре вообще отсутствовали [160, 89-90]. В первые годы на детских ёлках ряженье также не было принято. Дети приходили на праздник просто в нарядных платьях. Однако постепенно, по мере вхождения ёлки в быт русского города, ряженье детей на ёлках становится всё более привычным: на фотографии 1892 года «Детский бал у новогодней ёлки» вокруг разукрашенного дерева толпятся дети в маскарадных костюмах. В наши годы ряженье детей на праздниках ёлки представляется нам совершенно естественным, и мало кто задумывается над тем, что столь знакомые нам детсадовские и школьные ёлочные маски и персонажи «ёлочных» текстов, неизвестные народной святочной традиции, были придуманы педагогами и писателями второй половины XIX века. Именно тогда начали оформляться персонажи праздника ёлки: Дед Мороз, Снегурочка, «бабушка Зима», Метелица, Снежинки, персонифицированные образы Старого и Нового года и другие новогодние образы. Весь этот «лесной мир» вместе с ёлкой создавал атмосферу зимнего леса: игрушечных зверей вешали на ёлку, дети приходили на праздник в масках зайчиков, медведей и т.п., о зверях пели песенки и рассказывали стихотворения: Вокруг стройного дерева, увешанного сверху донизу всякой всячиной, мы, дети, должны были петь и скакать, хлопая в ладоши: Заинька вокруг ёлочки попрыгивает.
Лапочкой о лапочку постукивает!..
[245, 267] Результатом этих перемен в организации праздника ёлки для детей явились и изменения в восприятии образа ёлки, растущей в лесу, в естественных для неё условиях: Ёлка ветви свои опустила,
Белый иней осыпал её…
Отчего мне так близко, так мило,
Деревцо ты родное моё?
[88, 433] О ели стали писать как о самом прекрасном из всех деревьев: Широко раскинув ветви
В шубе снеговой,
Посреди поляны ёлка
Ввысь ушла стрелой.
На красавицу лесную
Лунный свет упал,
И огнями лёд кристаллов
В ветках заиграл.
Бриллиантовые нити
В хвое заплелись,
Изумруды и рубины
На снегу зажглись.
Ясной звёздочкой у ёлки
Светится глава…
[457, 28] Теперь уже не только стоящее в доме наряженное дерево, но и растущая в лесу ель стала выступать в роли спасительницы и защитницы, укрывая от стужи и метели заплутавших детей и взрослых. Во многих произведениях говорится о том, как ёлка спасает «бедных зверюшек» от охотников и волков, укрывая их своими ветвями. В одной из сказок М. Юрьевой 1904 года поймавший зайца волк подслушивает, как старая ель рассказывает молодым ёлочкам, «отчего ёлки зелены»: много лет назад ёлку благословил человек, поскольку она единственная из всех деревьев спрятала и обогрела его потерявшегося сына, проявив любовь, добро и сострадание. Разжалобившийся волк отпускает пойманного им зайчишку [493]. К концу XIX века детская литература буквально заполоняется литературными сказками о ёлке, лесных зверятах и птичках. В сказочке А. Ульянова 1900 года «Заячья ёлка» рассказывается о зайчике Белячке, жившем в доме вместе с детьми. Когда же летом его привозят на дачу, он сбегает в лес, где встречается с зайчиком Русачком. Перед Рождеством Белячок вспоминает о празднике ёлки в «человеческом» доме, рассказывает об этом своему другу, и они оба решают устроить в лесу «заячью ёлку» и пригласить на неё гостей. И вот к растущему на поляне прекрасному дереву сбегаются зайцы, начинают прыгать вокруг ёлки, беседовать между собой, есть капусту, морковку и другие овощи. Когда же к ёлке вдруг приходит Михайло Иванович Топтыгин, все зайчата в перепуге разбегаются в разные стороны [69]. Нечто аналогичное происходит и в сказке В.П. Желиховской 1902 года «Заячья поляна» [146]. И. Юрко в стихотворном рассказе 1911 года «Ёлка у медведя» повествует о том, как даже медведь, проснувшийся зимой и вылезший из берлоги, устраивает ёлку для лесных жителей: Думал да гадал он.
Деток как утешить.
Детки небольшие,
Нужно их потешить,
Думал и надумал:
Деткам в утешенье
Нужно сделать ёлку
И для украшенья
Дикой стройной ёлки
Накупил игрушек…
…Притащились к Мишке
Два матёрых волка,
Были волченята,
И под свист метели
Хоровод устроен
Вкруг красивой ели.
[492, 48] В рассказике «Пропадал и нашёлся», напечатанном в 1903 году в журнале «Малютка», повествуется о ручном скворце, который однажды вылетел в окно и на воле рассказал другим птичкам про ёлку в доме. После праздника дети решают не выбрасывать свою ёлку, а выставить её на оконный карниз, сделав из неё кормушку для птиц: — Знаешь что, няня, — весело кричали детки ранним утром в погожий и мягкий зимний денёк, — милая няня, мы надумали вот что. Ёлочка теперь не нужна. Её хотят выставить в сад. Милая няня, устроим ёлочку для бедных птичек, которые живут за нашим окном. Мы навесим кусочков хлеба, насыплем зёрен и выставим ёлочку за окно… [342, 11-12] Вместе с другими птичками к ёлочке-кормушке прилетает клевать зёрна и их скворец. В рождественском номере журнала «Мирок» за 1913 год дана картинка «Рождественская ёлка в лесу для птиц», а журнал «Тропинка» в 1911 году помещает «Загадочную картинку», на которой нарисована роскошная растущая в лесу ель с подписью под ней: Лесной дед Корневик созвал на ёлку зверей, но, когда мы с вами пришли, они испугались и разбежались. Мы должны их отыскать. На ёлку пришли: лось, олень, кабан, 2 медведя, медвежонок, 2 лисицы, 3 волка, 5 зайцев. [432, 967] Подобные картинки-загадки со спрятанными предметами-персонажами с детства хорошо знакомы и нам. Таким образом, принесённое из лесу дерево начинает вызывать в сознании образы зимы, зимнего леса, зимней природы, деревьев, среди которых ёлка росла, зверей, которые пробегали мимо или же прятались под неё, птиц, которые садились на её ветви, и т.п. Благодаря этому образ ёлки прочно срастается со знакомым зимним лесом, и в мечтах и снах уводит ребёнка в её родной лес: И вдруг раздаётся сухой шорох игл, дверь моей комнаты отворяется, и входит большая ёлка, вся разукрашенная шарами, бусами, звёздами, золочёными орехами… Она протягивает ко мне зелёную ветку и говорит: «Пойдём со мной в мой родной лес! Там встретим Новый год!» И весь лес встречает с радостью свою разряженную подругу: как заскрипели, как застонали от восторга старые ели, сосны, пихты и кедры, увидев нашу ёлку! Как восхищались другие маленькие ёлочки её нарядным убором! Редко разбросанные по сторонам, утопающие в сугробах дубы, берёзы, осины и липы, лишённые листьев, одетые лишь снегом да ледяной бахромою, кивали ей: «Здравствуй, здравствуй, родная!» [283, 181-182] При утвердившейся связи ёлки с лесом наилучшим, самым естественным и вместе с тем романтичным местом встречи Рождества или Нового года становится именно лес. В очерке В. Романова «В гостях у дедушки Мороза» (1883) на новогодней ёлке старик рассказывает о том, как он с десятилетним сыном встретил на Рождество в лесу Деда Мороза: они возвращались из города, доехать до дому не успели, ночевали на заимке, и рабочие устроили мальчику ёлку в лесу с Дедом Морозом и ряжеными [357, 4]. В автобиографическом рассказе А.В. Круглова 1896 года «Ёлка в царстве зверей» мальчику, едущему в возке домой на рождественские каникулы, взрослые зажигают свечи на растущей в лесу ёлке, и эта ёлка на всю жизнь остаётся для него лучшим рождественским воспоминанием [202]. В рассказе Л.Ф. Черского 1904 года «Весёлая ёлка» мальчику также устраивается в лесу ёлочное торжество [470]. Организация праздника на природе, в естественных условиях, около растущей в лесу ели одно время становится даже модной. В рассказе А.И. Куприна 1911 года «Начальница тяги» молодых людей приглашают на праздник в окрестности Сиверской, где «ёлку предполагали устроить в лесу, — настоящую живую ёлку, но только с электрическим освещением» [211, V, 337-338]. На первых порах тексты о ёлке и её мифология связывались лишь с зимним праздничным сезоном — как будто бы положительные качества этого дерева проявлялись только в этот период. В другое время отношение к ней всё ещё оставалось нейтральным. Однако постепенно приобретённые елью свойства начинают закрепляться за ней и сказываются не только на зимних праздниках, но и в любое другое время. Легенды о ёлке (чаще всего в переработанной драматургической форме) попадали в рекомендации по проведению праздников в детских заведениях и тем самым закрепляли в сознании детей этот прекрасный и поэтический образ. Костюмы лесных зверюшек, которые в детстве мы и наши дети надевали на праздники ёлки в детском саду и в младших классах школы, объясняются тем, что образы эти прочно утвердились в детской «ёлочной» литературе конца XIX века. Когда в конце 1935 года советская власть после нескольких лет борьбы с ёлкой (см. об этом далее) вернула её детям, именно эти произведения органично вписались в новогодний праздничный ритуал и дошли до наших дней. Они были не только практически полностью подхвачены детскими учреждениями, кинематографом и драматургией, но и существенно дополнены произведениями советских поэтов и писателей, сотрудников журналов «Мурзилка», «Пионер», «Вожатый» и другими, а также личной инициативой и фантазией детсадовских и школьных педагогов. Украшение ёлки. Ёлочные игрушки
Наша ёлка зажжена.
Здравствуй, вечер благовонный.
В. Ходасевич. «За снегами» Украшение культового дерева — явление обычное и многократно засвидетельствованное. Однако украшение рождественской ёлки выходит далеко за пределы всех известных фактов ритуального декорирования предметов растительного культа. Неординарность ёлки в этом плане заслуживает особого внимания: здесь вполне правомерной оказывается постановка вопроса об истории украшения дерева и символике предметов, которыми она увешивалась; здесь можно говорить об истории ёлочных украшений и их производстве; об изменениях, происходивших в самом ритуале украшения, о разных стилях, о моде на те или иные ёлочные игрушки, о семейных традициях и т.д. и т.п. Не имея пока полных и точных ответов на все эти вопросы, постараемся осветить их хотя бы в самых общих чертах. Возвращаясь к началу — к новогоднему языческому культу ели у древних германцев, напомним, что в те времена к выбранному в лесу обрядовому хвойному дереву обычно прикрепляли горящие свечи, а на его ветви клали цветные тряпочки. С тех пор как ель превратилась в рождественское дерево, главная особенность её декора состояла в освещении: зажигавшиеся на ней свечи символизировали собой звёзды рождественской ночи. Вслед за этим на ёлку стали вешать фрукты — прежде всего яблоки: и в качестве символических даров младенцу Иисусу, и в знак того, что ель рассматривалась как райское древо, приносящее плоды. Согласно средневековому церковному календарю, 24 декабря является днём Адама и Евы. В Германии в этот день разыгрывались сценки о Рае. Перед представлениями актёры обычно проходили через весь город, причём Адам нёс «древо жизни», на котором висели яблоки [505, 74]. Затем на ёлке появились облатки — лепёшки из пресного теста, употребляемые католиками и протестантами во время причастия, которые, конечно же, соотносились со священными дарами дереву, ставшему символом Христа. Изучая историю ёлки, встречаешься с разными фактами: и когда она вовсе не освещалась (на крупном дереве, установленном вне дома, поддерживать огонь свечей было трудно), и когда на ней, кроме горящих свечей, больше ничего не было. И всё же можно, как кажется, утверждать, что история украшения ёлки была задана, во-первых, её освещением (свечи), во-вторых, фруктами (яблоки) и, наконец, в-третьих, символическими изделиями из теста. На первых русских ёлках так и было [152, 25]. Дальнейшие факты свидетельствуют о стремлении умножить эти три составляющие ёлочного декора: продемонстрировать их обилие, даже изобилие, избыточность: …ёлка гнулась от множества игрушек и сластей, пылала весёлым счастливым огнём, трещали хлопушки, вспыхивали внезапно бенгальские огни и рассыпались звёздочками. [355, 25] Освещение дерева одними свечами стало казаться недостаточным: возникало желание видеть дерево как можно более блестящим и сверкающим, и потому его начали обвешивать мишурой, канителью (тонкими металлическими нитями), блёстками и разнообразными блестящими вещицами, что, благодаря горящим свечам, создавало игру света и делало его ярким и сияющим. Производством гирлянд, цепей, мишуры, сделанных из тонкой фольги в виде хвои, «дождика» (длинных тонких нитей из фольги), блёсток и т.п. занимались специальные артели по изготовлению ёлочных украшений, размножившиеся с середины XIX века. Чем ярче блестела ёлка, тем она считалась красивее и торжественнее, наиболее соответствующей праздничной атмосфере: определения «сияющая ёлка», «блестящая ёлка» [195, 7], «светлая ёлка» [384, 1] в применении к рождественскому дереву становятся одними из самых употребительных. Помимо яблок на ёлку стали вешать и другие плоды: цитрусовые (в первую очередь — мандарины), орехи (ставшие непременным украшением ёлки), груши, виноград. А облатки, которые, естественно, не могли использоваться на русских ёлках, были заменены кондитерскими изделиями (фигурными пряниками и печеньем), а также конфетами. Множество разнообразных висящих на ёлке предметов и делало её прекрасной посланницей младенца Иисуса, приносящей детям дары. Следующим этапом в украшении ёлки стало использование разнообразных предметов, которые по существу являлись умножением, увеличением в количестве, трёх первоначальных составляющих её декора: блестящие вещицы ещё больше усиливали игру света; искусственные фрукты, сделанные из стекла или ваты, имитировали обилие плодов райского дерева; «игрушечные» сласти (имитация конфет, пряников и пр.) создавали ощущение множества как принесённых елью даров, так и даров, которые давали ей люди. Стеклянные украшения делались из толстого зеркального стекла и потому были гораздо тяжелее современных хрупких стеклянных игрушек. Появились они на русских ёлках в середине XIX века [158, 89]. Это были шары, бусы, сферические зеркальные предметы в виде прожекторов, сосулек и пр. По мере того как ёлка превращалась в светское увлечение, на ней начали появляться собственно ёлочные игрушки. Первое время большая часть стеклянных украшений была иностранного производства. Однако вскоре их изготовление наладили и в России. Тогда же в широком ассортименте стали делать игрушки из ваты и папье-маше (плотного вещества, состоящего из бумажной массы, смешанной с клеем, гипсом или мелом). Они покрывались бертолетовой солью, которая делала их поверхность более плотной и придавала им тусклый нежный блеск. Стремление к удешевлению устройства ёлки (требовавшей от родителей значительных затрат и далеко не всем бывшей по карману) привело изготовителей ёлочных украшений к необходимости осваивать производство игрушек-картонажей. Делать их было просто, и стоили они недорого, а между тем детям они всегда нравились. Предназначавшаяся детям и служившая символом Рождества ёлка должна была и висящими на ней игрушками вызывать в их сознании евангельский сюжет. Поэтому на дереве появляются звёзды рождественской ночи, лежащий в яслях младенец Иисус, ослики, ягнята и другие животные, находившиеся, согласно легенде, в хлеву, где родился Христос, а также ангелочки, напоминавшие об ангеле, возвестившем волхвам и пастухам о рождении Спасителя. Вспомним в этой связи воскового ангела из рассказа Леонида Андреева 1899 года «Ангелочек», полученного на празднике ёлки мальчиком Сашкой и растаявшего в отдушине печки, и стихотворение Блока 1909 года «Сусальный ангел». Верхушка дерева обычно венчалась Вифлеемской звездой, ангелом или рождественской феей. Иногда она оставалась свободной или же к ней прикреплялась свеча. Острые стеклянные «верхушки» («пики»), известные во времена моего детства, вошли в употребление только в советское время. С тех пор как ёлка стала «русифицироваться», обрастая новой мифологией, становятся популярными игрушки, изображающие персонажей русских народных сказок, лесных зверюшек (зайчиков, белочек, медведей), а также домашних животных и птиц (поросят, собачек, кошечек, курочек, петушков, уточек, гусей и т.п.). Экзотические звери — слоны, крокодилы, жирафы и пр. — появляются на ёлке несколько позже. Пришедшее из лесу дерево должно было стать носителем атмосферы зимнего леса, отчего его обсыпали блёстками, имитировавшими иней, вырезанными из бумаги узорными «снежинками» или же попросту маленькими кусочками ваты. Разнообразие висящих на ёлке игрушек давало возможность детям долго рассматривать их среди ёлочных ветвей и любоваться ими, что передано в стихотворении А.Н. Плещеева 1887 года «Ёлка»: Детский взор игрушки манят…
Здесь лошадка, там волчок,
Вот железная дорога,
Вот охотничий рожок.
А фонарики… а звёзды,
Что алмазами горят…
А орехи золотые,
А прозрачный виноград!
[322, 262-263] Узнавание знакомых игрушек, известных по прошлым ёлкам, и встреча с новыми доставляли детям громадное удовольствие: Потом хожу вокруг ёлки и разглядываю висящие на ёлке игрушки и сладости. Встречаю одетых мною скелетцев и склеенные мною картонажи. Но как много и новых вещей! Вот пряники в виде львов, рыб, кошек… Вот огромные конфеты в блестящих бумажках, с приклеенными к ним фигурами лебедей, бабочек и других животных, сидящих в гнёздах пышной кисеи… Вот очень забавные флакончики в виде козлят, поросят и гусей, с красными, жёлтыми и зелёными духами. У поросят и козлят пробки воткнуты в морды, а у гусей в хвосты. [417, 92] Ёлка сияла «блёстками золотого дождя, малиновой и тёмнозелёной серебристостью стеклянных шаров; наверху темно блестела звезда из бронзовых нитей; картонажные ангелы, деды-морозы, серебряные зайцы, белки, крокодилы…» [127, 132] С подробным перечислением висящих на ёлке предметов постоянно встречаешься в мемуарах, рассказах, стихотворениях о ёлке: О, Господи, когда ж всё это оглядеть!
Там шарик засверкал, тут запестрели флаги,
Колышутся венки из золотой бумаги!
Зелёные шнуры протянуты — на них
Фигурок множество и страшных и смешных:
То парня на коньках увидишь, то китайца,
То птичье гнёздышко, то с барабаном зайца;
Где — красноносый хват, где — бородатый гном,
Чуть не целуются телёнок со слоном,
И чёрный трубочист, и чёрный негр, — и это
Из сахара ведь всё! Что ни возьмёшь — конфета…
[230, 895] В начале XX века, судя по поздравительным открытом, на ёлках, как пишет Е.В. Иванов, можно было увидеть «шары, бусы, гирлянды, звёзды, канитель, ёлочный снег и снежинки, ёлочный дождик, серпантин, конфетти, свечи, хлопушки, флаги, кольца, колокольчики, шишки, фонарики, деревья, грибы, веера, кукол, письма, корзинки, домики, коней, всадников, трубочистов, детей, Деда Мороза, чертей, ангелов, клоунов, воздушные шары, парашюты, сердца, барабаны, горны, свиней, роги изобилия, яблоки, орехи, груши, огурцы, цветы, конфеты, баранки, пряники, печенье, рогалики, кренделя и “подарки” (нечто упакованное и перевязанное лентой)» [158, 90]. Конечно, далеко не каждая домашняя ёлка украшалась столь богато и разнообразно, однако свечи, яблоки и изделия из теста бывали всегда: «Ёлка наша была украшена конфетами, яблоками и розовыми баранками» [280, 50]. Рекламирование в предрождественские дни в средствах печати комплектов ёлочных украшений стало в начале XX века обычным явлением. Приведу один из примеров такой рекламы, помещённой в декабрьском номере «Санкт-Петербургских ведомостей» за 1916 год. Здесь на фоне довольно страшненького Деда Мороза с ёлкой в руке и обвешанного подарками (саблями, барабанами, куклами, клоунами и пр.) помещён следующий текст: Обязательно сейчас же надо прислать нам Ваш заказ, а то посылки опоздают к Рождеству… Я предлагаю вновь составленные чудные, полные коллекции ёлочных украшений в 5 р., 10 р., 15 р., 25 р. и 50 р. Несмотря на то, что решительно всё вздорожало, цены остались без повышения, и в состав, например, 5 р. коллекции вошли флаги, свечи, подсвечники, обезьяны, Парижские птички, Бразильские бабочки, фейерверки, бусы, масса картонажей, дождь, кометы, звёзды и проч. Тут так много разнообразия, что остаётся только удивляться, как за 5 р. можно так много дать. Колл<екции> в 10 р., 15 р. и дороже тоже весьма богато составлены, и никто не может предлагать такие богатые и изящные вещи так дёшево. Более чем 20-ти летн<яя> практика сделала своё дело и коллекции дошли до совершенства. Вследствие просьбы заказчиков, я изготовил в этом году ещё кол<лекцию> в 2 р. 95 к. и тут вложено решительно всё необходимое для полного украшения ёлки. Эта коллекция в 2 р. 95 к. решительно вне всякой конкуренции по полноте, изяществу и дешевизне! Высылка наложным платежом. Базар марок. С.-Петербург. Невский, 20, кв. 26. Убранство ёлки далеко не всегда ограничивалось повешенными на её ветви украшениями и игрушками. Шершавый и буроватый её ствол (вызывавший у некоторых неприятные ощущения и казавшийся неэстетичным) стали обёртывать белой бумагой, материей или «снегом» (аптекарской ватой, посыпанной бертолетовой солью): «Таким аптекарским нетающим снегом, — вспоминает Анатолий Мариенгоф, — покойная мама окутывала красноватый ствол рождественской ёлки» [245, 267]. Крестовина, к которой крепили дерево,также обычно скрывалась под чем-нибудь белым: «Пень под глухой пеленой простыни», как писал Борис Пастернак в одном из своих стихотворений о ёлке [307, II, 33]. К концу XIX века в состоятельных домах у подножия ёлки иногда ставились всевозможные декорации, чаще всего — картины зимнего леса: «К рождественской ёлке, совершенно убранной и осыпанной блестящим снегом — ватой, очень подойдёт зимний вид, устроенный под ёлкой или вблизи её», — советует устроителям ёлки журнал «Нива» в 1909 году, предлагая, наряду с этим, и другие варианты: Подножие ёлки можно устроить так: закладывают крест, в который вделана ёлка, зелёным мхом, сухой травой и ёлочными ветками, среди коих кое-где можно положить камешки; затем устанавливают картонные или ватные грибы небольшой семейкой, а если среди этой зелёной груды поставить плюшевого зайца, которого очень часто можно найти среди детских игрушек, то под ёлкой будет очень красиво. [277, 905-906] В одном из рассказов конца XIX века приглашённая на ёлку дама рассказывает, что у своих знакомых она видела ёлку, под которой «француженка» придумала сделать плато, озеро с нимфами и амурами [459, 3]. В некоторых местах (преимущественно на Украине) под ёлку принято было ставить маленькие вертепы (изображение сцены Рождества Иисуса в Вифлеемском хлеву). Такие вертепы изготовлялись из картона и ткани, а из мишуры делались фигурки Богоматери и младенца Иисуса. В 1999 году журнал «Родина» напечатал статью Ю. Хитрово «Ёлка на потолке». «Скажите, вы видели ёлку на потолке? А вы? А вы? Нет? А вы, читатель, когда-нибудь видели ёлку на потолке?» — спрашивает рассказчица, заранее уверенная в отрицательном ответе на свой вопрос. Далее она подробно рассказывает о ёлках на потолке, которые в 1950-х годах в тесной комнате громадной коммунальной квартиры, расположенной на шестом этаже большого дома в центре Москвы, на углу улицы Петровки и Столешникова переулка, устраивала её мать. Ёлка свисала с потолка, подвешенная кверху «ногой», упираясь в потолок стволом. «Я уверена, — продолжает рассказчица, — что никто в целом мире, за исключением только всей нашей семьи да немногих соседей, иногда приводивших к нам своих друзей, чтобы показать им диковинку, никогда не видел подобного зрелища». Она утверждает, что «патент на данное изобретение принадлежит только» её маме: Только благодаря ей мы не только видели, — мы жили под такой ёлкой, под её разливающимся мерцанием, манящим и успокаивающим, и любовались ею долгие зимние месяцы несколько лет подряд. И это она, наша мама, устраивала для нас, своих детей, такую необыкновенную, восхитительную, волшебную ёлку! [461, 18-23] Говоря об уникальности чудесной ёлки своего детства, рассказчица заблуждается: инвертированные (перевёрнутые) образы мирового древа существовали задолго до того, как её мама стала устраивать ёлку на потолке в московской коммунальной квартире 1950-х годов: «С неба корень тянется вниз, с земли он тянется вверх»; «Наверху корень, внизу ветви», — говорится в древнейших памятниках индийской литературы «Атхар-ваведе» и «Катха-упанишаде». Такие перевёрнутые деревья часто изображались на ритуальных предметах в разных культурных традициях. Древние германцы в дни зимнего солнцестояния также иногда подвешивали ель к потолку за корень; то же самое бывало и в эпоху зарождения обычая рождественского дерева. Ёлка могла свисать вниз либо корнем, либо верхушкой, что можно увидеть на некоторых немецких гравюрах XVI–XVII веков. Время от времени о ёлках на потолке (устроенных так по обычаю, вынужденно или же демонстративно) узнаёшь и из документов нового времени. В 1915 году «Нива» поместила фотографию с подписью «Рождество на позициях», на которой русские солдаты встречают Рождество в землянке, где с потолка свешивается еловое деревцо. К фотографии даётся объяснение: «За ветхостью пола ёлка подвешена к потолку» [278, 954]. С ёлкой на потолке однажды встречали Новый год и футуристы. Мне случалось видеть ёлки под потолком и в праздничном декоре магазинов. В Петербургском «Пассаже», например, однажды перед Новым годом маленькие ёлки были подвешены под потолком в сделанных из бумаги прозрачных китайских вазах. Так что явление это не столь уж уникальное. И наконец, следует сказать об истории искусственных ёлок. Первое упоминание о такой ёлке в России датируется концом 1840-х годов [419, 87], но мода на искусственные ёлки возникла в конце XIX века, о чём можно судить по ряду рассказов и очерков этого времени. Металлические ёлочки выставлялись в витринах магазинов, на ёлочных базарах можно было увидеть ярко-зелёные искусственные «ёлки-крошки» [27, 193] и т.д. Однако массовое производство пластиковых ёлок различной величины, формы, конструкций началось с 1960–1970-х годов, в эпоху химизации. По стране прокатилась агитационная волна за их покупку и использование на новогоднем празднике. Параллельно с этим прошла очередная экологическая кампания, целью которой была борьба за сохранность лесов, особенно пригородных. Отсутствие ёлочных плантаций, действительно, приводило к существенным вырубкам леса в предновогодний период. В это время многие советские семьи приобрели пластиковые ёлки, которыми стали пользоваться из года в год. Материальная выгода и отсутствие лишних хлопот, связанных с покупкой ёлки, по-видимому, и стали причиной их популярности. И всё же большинство продолжало следовать традиции, отдавая предпочтение настоящей, «живой», недавно срубленной в лесу, пахучей «лесной красавице». Это бывало даже в тех случаях, когда, несмотря на все усилия, так и не удавалось достать дерево «первой свежести», желанной величины, густоты и формы. С тех пор как в некоторых семьях ёлку перестали готовить втайне от детей, взрослые начали привлекать их к изготовлению ёлочных украшений. Процесс наряженья дерева превратился в прекрасный семейный ритуал, который доставлял детям не меньше, а может быть даже больше радости, нежели ёлка, явленная им уже в полном своём уборе. Вот как Чехов в рассказе 1887 года «Мальчики» описывает сцену изготовления ёлочных украшений: Отец и девочки сели за стол и занялись работой… Они делали из разноцветной бумаги цветы и бахрому для ёлки. Это была увлекательная и шумная работа. Каждый вновь сделанный цветок девочки встречали восторженными криками, даже криками ужаса, точно этот цветок падал с неба… [471, V, 458] Педагоги и родители рассматривали участие детей в изготовлении ёлочных игрушек как одну из форм трудового воспитания, приучения детей к рукоделию и развития в них вкуса: «Уже одно заготовление материала для ёлки, которое часто (и очень удачно) совершается воспитателями при содействии самих же детей, способно занять этих последних и доставить им громадное удовольствие в течение нескольких дней» [478, 4]. Убеждённость в педагогической пользе такой совместной работы привела к тому, что в продаже появились руководства для семейного изготовления ёлочных игрушек, которые дети могли делать сами под руководством взрослых. В книжках-рекомендациях по устройству домашних и школьных ёлок давались советы, рисунки и выкройки игрушек. Во множестве выходили издания, где предлагались «полуфабрикаты», из которых дети могли делать игрушки из картона, бумаги, папье-маше и других материалов. К рождественским выпускам детских журналов также печатались приложения с выкройками игрушек и с объяснениями, как их изготовлять. Так, например, журнал для самых маленьких «Малютка» в качестве приложения к одному из последних выпусков за 1907 год напечатал брошюрку под названием «Делание цветов для ёлки» [241]. То же самое регулярно предлагал и «журнал для семейного чтения» «Нива»: «Для детей не может быть большего удовольствия, как украшать ёлку. Красивые образцы украшений, которые мы даём здесь, большею частью приспособлены для украшения бонбоньерок», — сообщается в декабрьском выпуске этого издания в 1908 году [276, 879-880]. Книжки-заготовки давали возможность нарядить ёлку, не потратив на это много денег или же вообще обойтись без покупок: «Во многих семьях, во многих школах на Руси бывают ёлки. Но много есть таких глухих местечек, где негде достать украшений для ёлки. Попробуем же сами сделать кое-что для нашего милого рождественского деревца», — предлагает автор одной из таких книжек [485, 192]. В повести «Детство Никиты» А.Н. Толстой пишет, что во время совместного изготовления игрушек матушка рассказывала, «как в давнишнее время ёлочных украшений не было и в помине и всё приходилось делать самому» [423, III, 198]. Для игрушек-самоделок использовались всевозможные подручные материалы: пустое яйцо (для головы клоуна или паяца), материя, вата, бумага и т.д. Одним из самых распространённых самодельных украшений стали бумажные цепи, изготовление которых было столь простым, что к этому делу можно было привлекать самых маленьких детей. «Перед самым Рождеством и перед ёлкой начинается детская суматоха и возня с устройством и клейкой разных украшений и картонажей» [277, 905]. Дети сами или же под руководством взрослых делали фонарики, корзиночки, домики, флажки и пр. О таких занятиях в преддверии страстно ожидаемой ёлки рассказывается в воспоминаниях детей Льва Толстого. Мы узнаём, как в начале 1870-х годов перед Рождеством С.А. Толстая ездила из Ясной Поляны в Тулу для закупки множества специальных голеньких куколок, которых дети прозвали «скелетцами». Т.Л. Сухотина-Толстая вспоминает: Теперь этих кукол давно уже не делают. А в моё время ни одна ёлка не обходилась без «скелетцев». Это были неодетые деревянные куклы, которые гнулись только в бёдрах. Головка с крашеными чёрными волосами и очень розовыми щеками была сделана заодно с туловищем. Ноги были вделаны в круглую деревянную дощечку, так, чтобы кукла могла стоять. Этих «скелетцев» мама покупала целый ящик, штук в сто. Дети шили для них нарядные костюмы, одевали
Date: 2015-10-21; view: 609; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА... |