Ложные союзы

В ноябре 1966 года Мюррей Боуэн, профессор клинической психиатрии Джорджтаунского университета, один из влиятельнейших специалистов в области семейной психотерапии, столкнулся с серьезной проблемой. Дело в том, что кризис назревал в его собственной семье, жившей тогда в городке Уэверли, штат Теннесси. Боуэн был старшим из пятерых детей. В течение трех поколений у его семьи в Уэверли было свое дело. Какое – то время семейным бизнесом занимался третий по старшинству брат, которого домашние называли Джуном.

В настоящий момент Джун, напряженно трудившийся на семейном предприятии и чувствуя неудовлетворенность оттого, что его недооценивают, заявил, что ему по праву должен принадлежать контрольный пакет акций. Его поддерживал отец, но мать была против. Мнения остальных членов большой семьи разделились. Ситуация накалилась до предела.

Геракл совершил десять подвигов за восемь лет и один месяц, но Эврисфей, не засчитав второй и пятый, дал ему еще два задания. Одиннадцатый подвиг состоял в том, чтобы похитить плоды золотой яблони, свадебного подарка Гере, которой подарок так понравился, что она посадила деревце в своем волшебном саду. Сад был разбит на склонах Атласских гор, где завершали свой дневной путь огнедышащие кони, запряженные в колесницу Аполлона. Там же на бескрайних просторах паслись тысячные стада овец и коров титана Атласа. Обнаружив в один прекрасный день, что дочери Атласа, геспериды, которым она вверила заботу о деревце, таскают с него золотые плоды, Гера сделала стражем бдительного дракона Ладона, который никогда не спал и не спускал с яблони глаз… Когда Геракл добрался до реки По, речные нимфы, дочери Зевса и Фемиды, указали ему на спящего Нерея. Геракл схватил убеленного сединами речного бога и, не обращая внимания на то, что Нерей по своему обыкновению начал менять обличья, заставил того пророчествовать и сообщить, как можно добыть золотые яблоки… Нерей посоветовал Гераклу не отправляться за плодами самому, а обратиться за помощью к Атласу, освободив того от удивительного бремени – держать на своих плечах небесный свод. Геракл действительно попросил Атласа оказать ему услугу, и тот согласился взять на себя почти всю работу за часовую передышку. Однако титан боялся Ладона, поэтому Геракл убил дракона, выпустив в него стрелу из – за ограды сада. После этого Геракл подставил спину и принял на себя небосвод, а Атлас отправился в сад и вскоре вернулся с тремя яблоками, сорванными для него дочерьми. Вкусив свободы, он нашел ее восхитительной. «Я сам всенепременно отнесу эти яблоки Эврисфею, – заявил титан, – если ты еще хоть чуточку подержишь за меня небо». Геракл сделал вид, будто согласен. Однако Нерей, предвидя это, предупредил, что ни в коем случае нельзя принимать подобных предложений. Геракл попросил Атласа занять его место всего на одно мгновение – подложить подушку на плечи. Легковерный Атлас не заподозрил подвоха. Оставив яблоки на земле, он вернулся на свое место, а Геракл тут же схватил их и удалился, насмешливо поклонившись титану на прощание.

Роберт Грейвз «Греческие мифы». Т. 2, 1955

Одновременно с этим произошло еще одно событие: жене Джуна пришлось пережить смерть близкого человека, после чего она впала в такую депрессию, что это начало пагубно отражаться и на состоянии ее мужа. Это рикошетом ударило и по всей семье Боуэнов, эффект распространился, подобно волне, так что у одной из сестер Боуэн, четвертой по старшинству и самой неуравновешенной, появились признаки невротического заболевания. Больше всего, однако, Мюррей Боуэн опасался за своего отца: у того было слабое сердце.

Боуэну, который выступал в роли семейного врача для всех своих родственников, был известен феномен, названный им волной беспокойства: некое второстепенное, маловажное событие способно привести к сильнейшему эмоциональному всплеску и даже повлечь за собой смерть кого – то из престарелых или ранимых членов семьи. Боуэну необходимо было найти способ погасить эту волну беспокойства в своей собственной семье.

Ситуацию осложняло то, что Боуэн и сам переживал в это время что – то вроде личного и профессионального кризиса. Одна из самых важных его теорий гласила, что залог здоровья для человека – это способность отделять, отличать себя от собственных братьев, сестер и родителей, принимать самостоятельные решения, ощущать себя как индивидуальность, но одновременно с этим быть частью семьи, активно взаимодействуя с другими ее членами. Он понимал, что для любого человека эта психологическая задача достаточно трудна. Каждая семья обладает своего рода групповым «я» и разветвленной эмоциональной сетью, связывающей всех членов семьи между собой. Для того чтобы функционировать в автономном режиме за пределами этой системы, требуются постоянные усилия. И все же, считал Боуэн, прикладывать такие усилия необходимо и очень важно, а для семейного психотерапевта еще и профессионально необходимо – как можно эффективно помогать другим, если ты сам неспособен научиться вычленять, отделять себя от собственной семьи. Такой специалист неизбежно потащит свои проблемы во врачебную практику.

Итак, представьте профессора Боуэна, человека пятидесяти с лишним лет, который годами работал над проблемой взаимоотношений внутри семьи, но в результате оказался втянутым в водоворот эмоций в собственном семействе. Боуэн чувствовал, что, не в силах справиться с личной проблемой, он эмоционально деградирует, лишается способности трезво мыслить, что ему изменяет хладнокровие каждый раз, когда он попадает домой, в Теннесси. Все это повергало его в смятение, доктор был растерян и подавлен. Довольно, подумал он, настало время радикальных решений. Он дал себе слово в следующий свой приезд домой провести смелый эксперимент.

В конце января 1967 года Джун Боуэн получил от Мюррея длинное письмо. Они давно перестали писать друг другу; собственно говоря, Джун был обижен на брата и вот уже несколько лет избегал встреч с ним из – за того, что их мать неизменно принимала сторону Мюррея, даже несмотря на то, что именно он, Джун, вез на себе груз семейного дела. В письме Мюррей коснулся всевозможных сплетен о Джуне, которые ему услужливо передавали другие члены семьи, всякий раз не забывая предупредить, чтобы Мюррей не пересказывал их своему «ранимому брату». Доктор писал, что порядком устал от всех этих историй и от того, что его постоянно учат, как ему общаться с братом. Будет лучше, решил он, поговорить с Джуном напрямик. В конце письма следовала приписка, что при его следующем приезде домой им не обязательно встречаться, потому что он и так сказал брату все, что хотел сказать. Письмо было подписано «Твой надоедливый брат».

Чем больше Джун размышлял над письмом, тем больше сердился. Излагая, что говорят родственники у него за спиной, Мюррей решил вбить клин между ним и семьей.

Прошло несколько дней, и их младшая сестра тоже получила письмо от Мюррея. В письме говорилось, что он слышал о ее душевных страданиях и обратился к Джуну с просьбой позаботиться о ней, пока он, Мюррей, не приедет домой. Он подписался «Твой встревоженный брат». Письмо это расстроило сестру не меньше, чем Джуна – письмо, полученное им: она уже устала от того, что люди обращаются с ней, как с больной, – это нисколько не помогало, а только еще больше нервировало ее.

Прошло еще немного времени, и Мюррей прислал третье письмо, на сей раз матери. Он рассказал ей о своих письмах брату и сестре. Он объяснил матери, что пытается предотвратить кризис в семье, переключая все внимание и все накопившееся раздражение на себя. Ему нужно, писал он, как можно сильнее взбудоражить брата и вывести его из себя, а для этого требуется дополнительный материал, чтобы нажать, если нужно, еще и на новые кнопки. Однако, предостерегал он мать, разведка не должна делиться информацией с «неприятелем», поэтому она должна держать все, о чем узнала, в секрете. Письмо было подписано «Твой сын – стратег». Решив, что сын выжил из ума, мать сожгла письмо.

Новости о письмах быстро распространились в большой семье, расшевелив осиное гнездо обвинений, тревог и беспокойства. Нервничали все, но центром бури оказался Джун. Письмо Мюррея тот показал матери, и она пришла в глубокое волнение. Мать вынудила Джуна пообещать, что во время ближайшего визита Мюррея средний сын не только не станет избегать его, но непременно встретится с ним и постарается не ссориться.

Мюррей прибыл в Уэверли в начале февраля. На второй вечер его сестра устраивала у себя семейный ужин. Джун пришел вместе с женой; отец и мать братьев тоже присутствовали. Встреча длилась около двух часов, говорили в основном Мюррей, Джун и их мать. Семейный разговор получился трудным. Взбешенный Джун грозил подать в суд за оскорбления, содержавшиеся в письме, и обвинял мать в том, что она, как всегда, заодно со своим любимчиком. Когда же Мюррей подтвердил, что мать была в курсе его планов, что между ними уже много лет существует заговор, мать пришла в негодование. Она, разумеется, отрицала какие бы то ни было заговоры и заявила, что отныне не станет разговаривать с бессовестным сыном. Джун выложил свои собственные истории – выяснилось, что и ему немало известно о братце – профессоре. Мюррей парировал: истории забавны, но он знает парочку и получше. Разговор превратился в выяснение личных отношений, родственники перестали стесняться в выражениях, отпустив на волю давно сдерживаемые чувства. Но Мюррей при этом казался странно невозмутимым. Он убедился, что никого не оставил равнодушным, его высказывания задели за живое каждого.

На другой день Мюррей явился в гости к Джуну – и Джун, по непонятной причине, почувствовал, что рад его видеть. Мюррей рассказал еще несколько сплетен, в том числе и о том, как успешно Джун справляется с ситуацией, несмотря на то что находится в состоянии стресса. Джун неожиданно для себя расчувствовался и стал делиться с братом своими проблемами: он ведь и в самом деле обеспокоен состоянием сестры, говорил он, даже подозревал, что она может быть умственно отсталой. В тот же день, позже, Мюррей нанес визит сестре и рассказал, что думает про нее Джун. Сестра живо отреагировала: может, она и умственно отсталая, но вполне самостоятельная и в состоянии о себе позаботиться. И вообще, хватит с нее этих родственных забот.

Визиты продолжались, Мюррей встречался поочередно со всеми членами семейства. Всякий раз, когда кто – то пытался привлечь Мюррея на свою сторону в семейных делах или сообщить ему очередную сплетню, он либо гасил попытку нейтральным замечанием, либо передавал все тому, о ком судачили.

В день отъезда Мюррея вся семья собралась, чтобы с ним попрощаться. Сестра выглядела успокоенной, как и их отец. Настроение в семье заметно изменилось. Через неделю Мюррей получил длинное письмо от матери: «Несмотря ни на что, – писала она в заключение, – твой последний приезд оказался на редкость удачным». Джун теперь тоже регулярно писал брату. Конфликт относительно управления семейным бизнесом разрешился, напряженность спала. Отныне все с нетерпением ожидали приездов Мюррея несмотря на то, что он и потом не раз возвращался к своим проделкам вроде передаваемых сплетен.

На большинство людей, с которыми я знакомился, я смотрел только и исключительно как на существа, способные послужить проводниками моих честолюбивых посланий. Почти все эти проводники рано или поздно выдыхались. Не в силах выносить длительные переходы, которые я заставлял их пробегать на большой скорости, в нелегких погодных условиях, они умирали в дороге.

Я искал других. Чтобы привлечь их к себе на службу, я обещал взять их туда, куда направлялся сам, – на ту конечную станцию славы, к которой безуспешно рвались честолюбцы.

Сальвадор Дали «Тайная жизнь Сальвадора Дали», 1942

Позднее Мюррей описал этот случай и использовал его – точнее, то, чему он научился в результате, – обучая других семейных психотерапевтов. Он сам считал эту ситуацию переломным моментом в своей профессиональной карьере.

Date: 2015-10-21; view: 317; Нарушение авторских прав