Любить ребенка: выражать свою любовь

Если бы я спросила тебя – любишь ли ты своего ребенка, ты бы удивился – какой странный вопрос! Для каждого родителя совершенно естественно, что он любит своего ребенка.

Но почему наши дети так часто не уверены в том, что их любят, что они нужны, что они интересны? (Как часто я слышала это от детей: я им не нужен, им – не до меня!)

Потому что саму любовь, любовь в чистом виде, мы проявляем крайне редко. Потому что мы забываем о том, что любовь – это чувства, и чтобы их ощутить – их надо выражать!

Пока наши дети были малышами – мы выражали им много чувств. Мы обнимали их и целовали, брали на руки, гладили, ласкали. Потом, с ростом ребенка, этот телесный канал выражения наших чувств исчезает. Теперь они знают о любви только из наших вопросов – сдержанных и торопливых: «Ты поел? Ты не заболел?»

– Ты же знаешь, что я тебя люблю больше всех! – говорит мама ребенку. Ребенок говорит – знаю! Но он не чувствует этой любви! И наши дети должны чувствовать нашу любовь, а не знать о ней!

Как ты думаешь, чувствует ли твой ребенок твою любовь? Уверен ли он в твоей любви – или твоя любовь переменна – то она есть, то ее нет? Выражаешь ли ты свои чувства ребенку? Как ты это делаешь?

Ребенок видит любовь, чувства родителей – в первую очередь в их взглядах. Но для этого нужно хотя бы иногда смотреть на наших детей!

Однажды я попала в удивительную ситуацию. Моими соседями в плацкартном вагоне была семья – мама, папа и трое детей – четырехлетняя девочка, шестилетний мальчик и годовалый малыш.

– Людям не нравится, когда столько детей! – ответили они мне на мои слова – как редко встречаешь семью с тремя детьми. – Когда нам приходится ехать на поезде – вечно все недовольны! Столько в людях злости просыпается, все нас с нашими детьми прямо ненавидят! – сказали они мне, и я удивилась этим словам. Конечно – трое маленьких детей в вагоне – это хлопотно и шумно, но ненавидеть? Злиться? За что?

Я очень быстро поняла, за что. И поняла, почему их не любят. И не будь я уже достаточно принимающим и терпимым человеком, я, наверное, тоже бы перешла к непринятию, даже к ненависти. Потому что это был настоящий сумасшедший дом! Никогда прежде я не видела ничего подобного, хотя много общалась, работала с детьми и их родителями.

Это были сумасшедшие дети, постоянно ноющие и орущие, постоянно дергающие родителей, и если учесть, что их было трое, рев, ор, нытье, крики, вопли не прекращались ни на минуту.

Один орет на руках у мамы, другой орет с верхней полки, требуя, чтобы его сняли, третья плачет, потому что упала… Один клянчит, чтобы ему дали сок, другая тянет за руку в туалет, третий просто орет… И все это одновременно или попеременно, но постоянно…

Я сначала даже не могла понять толком, почему, отчего трое маленьких детей, в чьей Божественной сути, чистоте, «хорошести» я не сомневалась, – превратились в троих злобных чудовищ, которые довели не только родителей, но и весь вагон. Потому что люди в вагоне – это было видно по их лицам, по их репликам – осуждали этих родителей и их несносных детей, были недовольны. И та злость, даже ненависть, о которой говорили эти молодые родители – была видна, просто чувствовалась (особенно к вечеру, часов через шесть такого вот «сумасшедшего» пути!).

Я начала просто наблюдать за тем, что происходит, почему дети так плохо себя ведут. (Я убеждена – ребенок никогда не ведет себя плохо без каких‑то причин.) И причины эти, были, что называется, налицо.

Эти родители – просто не смотрели на своих детей. Они их, что называется, «в упор не замечали». Я впервые в жизни увидела таких родителей, никогда за все годы своей практики я не встречала ничего подобного. Они просто не видели детей, как будто бы их не существовало. Они смотрели друг на друга и говорили друг с другом. И каждый ребенок просто‑напросто пытался привлечь к себе их внимание. Каждый дергал, каждый что‑то творил, чтобы его увидели, заметили, чтобы ему ответили. Но даже когда родители говорили с детьми, они говорили, не глядя на них, как будто обращались в пустоту. Или говорили, глядя друг на друга.

Это было удивительно! Мама укачивала орущего малыша, продолжая разговаривать с папой о том, встретят ли их и не забыл ли он закрыть балконную дверь. Ребенок просто надрывался, но она даже не наклонялась к нему, не смотрела на него, не разговаривала с ним, как сделала бы любая, обычная, даже самая неопытная мама. Она не переносила фокус внимания на ребенка, и ребенок, постоянно чувствуя себя ненужным, незамечаемым, делал все, чтобы привлечь внимание. Трое детей вопили: «Я – есть! Посмотрите на меня! Обратите внимание – я существую!»

Сами родители, уставшие, вымотанные этим бесконечным плачем, ноем, какими‑то провинностями – этот упал, этот пролил, этот испачкался – разрываясь между этими тремя голодными на внимание детьми, раздраженные замечаниями или просьбами соседей по вагону, чтобы они, в конце концов, успокоили своих детей, продолжали, не видя детей, разговаривать друг с другом:

– Они думают – легко воспитать троих детей, – говорила мама папе, тряся орущего младенца, не глядя на него, как будто бы качала деревяшку.

– Конечно, разве они понимают, как это трудно – воспитывать троих! – говорил папа, не глядя на сына, который канючил, как заведенный: «Ну пап… Ну пап… Ну пап…»

Я, потрясенная происходящим и этими их репликами, думала: «Конечно, это нелегко – воспитывать троих детей. Но это – не трудно, если любишь, если замечаешь их. Если отвечаешь им. Если чувствуешь, что с ними происходит, и даешь им то, в чем они нуждаются. Если слышишь ребенка, если видишь его!»

Но многие родители любят своих детей вот так же – отстраненно, сдержанно, иногда просто не замечая их, как эти – удивительные! – родители.

Есть еще одно важное понимание того, что значит выражать ребенку любовь. Наши чувства написаны на наших лицах. Лицо мамы или папы – и есть главное выражение, отражение их любви к ребенку. Именно на наших лицах ищут дети подтверждение, выражение нашей любви. Но – выражают ли наши лица любовь?

Однажды ко мне как к школьному психологу пришла на консультацию мама. Очень хорошая, любящая и заботливая мама, как я сразу для себя определила. Она воспитывала шестилетнего сына, который учился в нулевом классе школы. И у нее была шестимесячная дочь. Мама была озабочена тем, что сын приходит из школы расстроенный, печальный.

– Я не могу понять, что с ним происходит. Он вообще стал каким‑то поникшим. Я разрываюсь между двумя детьми, дочь занимает много внимания, я боюсь, что я что‑то упускаю, что с ним что‑то происходит, мне нужна помощь специалиста, чтобы понять, что делать с ребенком…

Мама действительно была любящей и очень заботливой. Я пообещала ей пообщаться с ребенком, чтобы понять, какая помощь ему нужна.

Я запомнила этого малыша на всю жизнь. Он был славным, милым крепышом, с хорошим открытым лицом. И на мои вопросы, как ему нравится в школе, как вообще ему живется, – ответил искренне:

– Мне все не нравится. Меня никто не любит…

И я, уверенная, убежденная в маминой любви, которую я сама увидела, сказала ему:

– Не может такого быть! Я точно знаю, что тебя любят! Я даже знаю, кто тебя любит!

Он – смотрел на меня недоверчиво.

– Подумай сам! – сказала я ему. – Просто вспомни, кто тебя действительно очень любит!

И он – начал вспоминать. Он на самом деле вспоминал – все его детское доверчивое лицо отражало эти попытки вспомнить: кто его любит? Он, что называется, сидел, пыхтел и «вспоминал»! И наконец‑то – вспомнил:

– Да, меня любит Леська! – сказал он, сам обрадовавшись.

– Леська? – спросила я удивленно. – Это твоя сестра?

– Нет, – ответил он, – это моя собака!

Я совсем не ожидала такого ответа, поэтому спросила удивленно:

– Тебя любит собака? А откуда ты знаешь, что она тебя любит?

– Но она, когда я прихожу из школы (и малыш стал загибать пальчики, перечисляя все эти проявления любви) – Раз! – бежит мне навстречу! Два! – ставит лапы мне на грудь! Три! – лает! Четыре! – лижет мне лицо!

И он посмотрел на меня с видом победителя – мол, убедил я тебя, что Леська меня любит на самом деле? Я не могла поспорить с такими аргументами. Это была настоящая любовь!

– Детка, это хорошо, что тебя любит собака, – сказала я, – но я уверена, что тебя любит еще и человек. Постарайся, вспомни – кто это!

Ребенок опять начал добросовестно вспоминать. И спустя мгновение, радостно сказал:

– Да, меня еще любит Анька!

Я уже настороженно, боясь в ответ услышать, что это хомячок или крыска, спросила, кто это.

– Это моя сестра! – сказал ребенок гордо. – Она меня очень любит!

– Но как ты об этом узнал? – спросила я изумленно, ведь сестре было всего шесть месяцев отроду, как она могла его «очень любить»?

И ребенок, опять перечислил проявления любви к нему:

– Раз! – когда я наклоняюсь к ней в кроватку, она мне улыбается! Два! – она гулит, говорит «Агу…»! Три! – она начинает махать ручками! Четыре! – она начинает танцевать ножками!

Конечно, это была любовь – выраженная, видимая! Но как я ни пыталась со всем своим профессиональным опытом психолога подвести ребенка к осознанию, что его мама тоже любит его, – так и не смогла это сделать. Потому что – разве бежала мама ему навстречу, как собака? Разве начинала она радостно приплясывать ручками или ножками? Но самое главное, я поняла это, ребенок просто не видел выраженной любви мамы на ее лице. Потому что лицо мамы выражало все что угодно, только не любовь! Там были озабоченность, тревожное всматривание в ребенка. Там была отстраненность, потому что она не выпускала из внимания шестимесячную малышку. Но там не было только ярко выраженной любви – радости на лице!

И как часто наши лица бывают такими – напряженными, озадаченными, тревожными, усталыми – но не выражающими любовь. Но тогда как нашим детям узнать о том, что их любят? Как – увидеть эту любовь?

Есть еще одна возможность показывать, выражать, проявлять ребенку любовь. Это просто открыто говорить ему об этом. Но как часто мы не выпускаем из себя, не показываем, не проговариваем то, что на самом деле (я уверена!) чувствуем.

Часто ли мы говорим ребенку (и говорим ли вообще?):

– Я тебя люблю. Ты мой хороший. Ты мое счастье! Ты мой самый дорогой человек! Какой ты у меня славный! (Умный, добрый, замечательный…) Ты мой единственный! Я люблю тебя таким, какой ты есть! Я так рада, что ты у меня есть!

Что мешает нам говорить это нашим детям, независимо от их возраста, говорить, как можно чаще? Что мешает нам сейчас, как в их раннем детстве – обнять и поцеловать их?

Наши дети нуждаются в этих проявлениях любви, как цветы нуждаются в солнечном свете. Что мешает нам отдавать, выражать им эту любовь?

И я хочу обратить твое внимание на то, что каждому ребенку нужно какое‑то свое количество любви, какое нужно именно ему, как такому ребенку – уникальному и неповторимому. Как и любому растению, в зависимости от его природы, нужно свое количество света, воды и подкормки.

Часто родители говорят о своих детях:

– Сколько его можно любить? Ему все мало!

Я часто слышала такие вопросы. Многим родителям кажется, что они любят достаточно, что достаточно любви выражают ребенку. Куда больше‑то?!

Но – мы замечаем, сколько любви мы отдаем детям, но замечаем ли – сколько нелюбви мы выражаем, когда, даже не заметно для себя, критикуем или отвергаем наших детей?

Детям нужно столько любви – сколько нужно! Давай не будем жадными!

Нам нужно не забывать, что наши дети растут и выходят в мир, полный оценки и критики. И ребенок должен знать, что есть люди, которые любят его, с его поступками и, возможно, с неудачным опытом жизни.

Ребенок должен знать, что есть дом, где его принимают и любят таким, какой он есть.

Есть место – где его безусловно любят. И это место – твое сердце.

Наши сердца переполнены любовью к нашим детям. Давай просто разрешим себе делиться ею. Пусть наши дети, освещенные этой любовью – растут и становятся лучше!

Наполни своего ребенка любовью – и ты выполнишь ту высокую миссию, возложенную на тебя Богом: дать жизнь другому человеку. Дать ему именно жизнь, во всей полноте этого слова – любви, радости, возможностей, успеха, благополучия и гармонии.

Наполни своего ребенка любовью – и да поможет тебе в этом Бог!

Заключение

Эту историю, услышанную мною от одной женщины, я в течение многих лет рассказывала участникам тренингов, как одну из самых добрых, хороших историй о наших взаимоотношениях с детьми.

«Я шла домой после тренинга, потрясенная понятым и увиденным – что я делаю со своим ребенком! Я шла домой, переполненная чувствами, с желанием все изменить, все начать заново. Я шла и думала – надо, как всегда после тренинга, начать с решения. Нужно создать новые убеждения. И я не стала тратить время, я просто шла и перебирала варианты моих решений по поводу построения новых отношений с моим восьмилетним сыном. И решение: „Я становлюсь хорошей – понимающей и принимающей мамой!“ зазвучало во мне и было таким правильным для меня! Потому что такой мамой я никогда не была. Я была критикующей, „воспитывающей“, контролирующей, читающей нудные нотации. И такой я больше быть не могла, потому что поняла, как я разрушаю личность моего ребенка, как я делаю его маленьким, вечно виноватым, неуверенным в себе, но – послушным!

Я шла и говорила себе: „Я становлюсь хорошей – понимающей и принимающей мамой! Я становлюсь хорошей и принимающей мамой!“ И волновалась перед встречей с сыном, который ждал меня дома один (муж уехал в командировку), простуженный, без разрешения выходить из дома.

Я подошла к двери нашей квартиры, нажала на звонок, повторяя про себя: „Я становлюсь хорошей – понимающей и принимающей мамой!“ Сын открыл дверь – и я сразу же по его лицу поняла, что он что‑то натворил.

Я вошла в квартиру и во мне поднялась уже такая знакомая волна недовольства: „Я так и знала, что его одного дома оставить нельзя…“ И я тут же остановила себя, вздохнула глубоко и снова сказала себе: „Я становлюсь хорошей – понимающей и принимающей мамой!“ И сказала спокойно:

– Сынок, что‑то произошло?

И он, растерянный от моего вопроса, не глядя мне в глаза, вздохнув, сказал:

– Я выходил из дома…

Его слова вызвали во мне сразу возмущение: ведь просила же не выходить, ведь запретила же! И я уже рот открыла, чтобы высказать ему свое возмущение, как во мне опять всплыло: „Я становлюсь…“

– Но мы же договорились, что ты останешься дома и не будешь выходить на улицу, – сказала я спокойно, и сама удивилась тому, как исчезла моя возмущенная интонация.

И сын, наверное, тоже удивленный моим спокойствием, начал торопливо объяснять:

– Понимаешь, мама, меня позвали гулять мальчики из старшего класса. Они никогда за мной не заходили, а тут пришли и говорят – выходи на улицу…

Я, еще не дослушав сына, опять было возмутилась: не хватало нам еще мальчиков „из старшего класса“. Чему хорошему они могут его научить! И опять уже рот открыла, чтобы высказать возмущение, но остановила себя, потому что – я „становлюсь хорошей – понимающей и принимающей мамой“. И я поставила себя на мгновение на место сына: ты сидишь дома, а за тобой приходят ребята, которые для тебя значимые, потому что они старшие, и они раньше никогда тебя не звали гулять…

– Тебе было важно, что они позвали гулять, и ты не мог им отказать? – спросила я сына. И он, удивленный моим пониманием и еще больше тем, что я его не ругаю, сказал обрадованно:

– Ну да, я же не мог им отказать! А вдруг они больше не захотят со мной гулять, если я не пойду…

– Ну ладно, – сказала я примирительно, – пошел на улицу так пошел. Но, пожалуйста, в следующий раз – помни о своем здоровье…

– Ну, мам, все нормально, – радостно сказал сын. – Я хорошо себя чувствую.

Я пошла на кухню, чтобы приготовить ужин, и сын пошел за мной. И сказал мне то, что мог уж точно не говорить, потому что я об этом его не спрашивала. Он мог просто промолчать, но почему‑то сказал:

– Знаешь, мама, мы на берегу реки такой костер развели!..

Тут уж я не сдержалась и сказала возмущенно:

– Какой костер! – Ему запрещено было брать в руки спички, разжигать огонь, подходить близко к огню. А он, оказывается, на берегу реки костер разжигал!

Сын тут же отреагировал на мое возмущение:

– Мам, я спички не брал и не разжигал. Ребята разожгли, я помогал ветки собирать. Мама, это было так красиво, ты не представляешь, на берегу реки, так вода блестела, так красиво все отражалось!..

Сын восторженно рассказывал об этом, а я, успев, что называется, глубоко вздохнуть, спросила себя: что такого страшного произошло? Ну пошел он с ребятами, ну разожгли они костер. Но все же хорошо закончилось! И красиво было. И ребенку уже восемь лет – нельзя его от всего прятать.

И успокоенная своими мыслями, понимая его состояние, сказала:

– Я рада, что ты с ребятами пообщался, что ты столько эмоций там получил. Я понимаю, это, наверное, действительно было красиво – костер на берегу реки! Но ты только помни, пожалуйста, об осторожности, о своей безопасности.

И сын опять ответил:

– Мам, да все нормально! Ты не переживай.

Я начала готовить ужин, а он не уходил с кухни. И это удивило меня. Обычно, встретив меня, он уходил к себе, а тут не отходил от меня. И я подумала: соскучился, наверное, по нормальной маме, которая его понимает, а не ругает. А ему действительно хотелось со мной общаться. Он сказал:

– Ты же еще не видела моего изложения, за которое я получил пятерку. Хочешь, я дам тебе тетрадку посмотреть?

И я, раньше, будучи той правильной мамой, сказала бы: „Молодец, не зря я тебе постоянно твержу – читай книги, читай книги!“

Теперь же – мне действительно вдруг стало интересно – чего же он там написал, за что получил пятерку? Сын принес тетрадь, я начала читать его изложение и сама для себя вдруг отметила – какой хороший у него язык, как правильно и гладко сформулированы фразы. И я сказала ему об этом:

– Смотри, как ты хорошо умеешь писать! Вот этот оборот – как хорошо написан! Каким хорошим литературным языком ты пересказываешь!

Сын стоял и слушал меня с пылающими щеками. А я, закончив чтение, протянула ему тетрадку и сказала:

– Ты у меня просто молодец! Действительно – очень хорошая работа! Я тобой горжусь!

И он, мой мальчик, вдруг сказал со слезами на глазах:

– Мам, а хочешь, я теперь все изложения в мире буду писать на пятерки!

– Хочу! – оторопело согласилась я.

А он, преисполненный признательности, видно просто не зная, чем мне еще отплатить, сказал:

– А хочешь, я прямо вот сейчас пойду и тебе что‑нибудь напишу или сделаю какое‑нибудь задание!

– Сделай! – ответила я потрясенно.

И он умчался в свою комнату.

А я действительно потрясенная, сидела на кухне и думала, как же так? Я уже два года его долблю, пилю за эту учебу: „Делай уроки! Когда ты сядешь за уроки! Что ты такой безответственный!“ Но, оказывается, нужно было его похвалить, чтобы он побежал сам, с желанием, с интересом сделать какое‑то задание. Моя голова не могла осмыслить этого переворота. Как все, оказывается, может быть просто!

Потом, когда мы ужинали, я все еще думала об этом. И – слушала своего сына. Потому что он не замолкал. Почувствовав во мне эту необычную, новую для него, не читающую нотации, а слушающую и интересующуюся им маму, – он спешил, старался рассказать мне как можно больше.

Я же сидела и слушала своего ребенка. И в первый раз за все восемь лет его жизни – я два часа провела рядом с ним, просто слушая его.

И, слушая его, я поняла, что совершенно не знаю своего ребенка! И я поняла, как это бывает, когда родители вдруг теряют своего ребенка, – когда он уходит в плохую компанию или начинает принимать наркотики. Потому что они думали, что знают своего ребенка, потому что видели, что все вроде нормально – уроки делает, домой приходит вовремя. Но что творится там внутри – не знали! Как и я не знала своего ребенка!

Потому что то, что он мне рассказывал, было целым миром. Там были свои отношения. Свои переживания. Там были ссора с другом. Там была девочка, которая ему нравилась. Там у кого‑то из одноклассников кошка родила котят, и они, спасая котят, которых родители грозились утопить, перенесли их в подвал и после уроков ходили кормить, а потом ходили и предлагали людям взять в дом котенка. Там у кого‑то мама ушла из семьи и папа запил, и мальчик переживал, и уроки не делал, а учительница его ругала. Там были проблемы и страсти, о которых я, его мама, ничего не знала…

Я долго не могла уснуть. Я лежала и думала – как много нужно изменить. Как все нужно изменить. Как нужно теперь все объяснить мужу, который тоже „воспитывал“ ребенка своими: „И в кого ты такой! Что, трудно было понять!“ Как нужно все менять, все менять… И тут дверь в спальню открылась, и я увидела сына.

– Ты чего, сынок? – спросила я.

И он ответил неожиданно:

– Мам, можно я с тобой сегодня посплю?

И я вдруг поняла: ему так не хватило меня – „нормальной“. Он там полежал, подумал – небось, завтра мама опять станет прежней – и пришел ко мне еще – за теплом.

– Сынок, – сказала я как можно теплее. – Ты иди спать. Со мной не надо ложиться, ты не выспишься, будет тесно, и я по ночам толкаюсь…

– Но, мама, я же лягу на папино место, его же нет. Я на его месте же умещусь! Ты же с папой спишь, хоть и толкаешься!

Он не хотел уходить. И я, понимая, почему он не хочет уходить, и так же понимая, что не нужно его, большого мальчика, класть с собой в постель, сказала:

– Нет, сынок, лучше будет, если ты пойдешь к себе…

И не успела закончить, как он, почувствовав мое нежелание пускать его в постель, сказал фразу, которая на какое‑то время просто лишила меня дара речи, просто вызвала спазм где‑то в горле, отчего я на мгновение не смогла дышать. Он сказал:

– Мам, можно я тогда принесу свою подушку и посплю тут рядом с кроватью, на коврике…

И я, потрясенная, подумала – господи, как он соскучился по моей любви, по моему принятию его, если готов, как собачка, спать на коврике, только чтобы побыть еще со мной рядом!

И я, отдышавшись, сказала ему:

– Сынок! Ты не беспокойся – теперь все у нас будет по‑другому. Ты иди и спи спокойно, мы с тобой завтра еще поговорим, и каждый день мы сможем быть вместе…

И он, вздохнув облегченно, как будто получил то, за чем пришел, ушел к себе. А я после всего этого вообще спать не могла. Просто лежала и думала – как все нужно менять… Как все нужно менять…»

Каждый раз, рассказывая эту историю, я думаю и говорю родителям об одном.

Какими ангелами становятся наши дети, когда мы, родители, становимся понимающими, принимающими и любящими! Когда мы стараемся почувствовать, понять и принять ребенка – каким хорошим, понимающим и принимающим становится он сам! Как самые лучшие качества вдруг открываются в нем! Как его открытость, отзывчивость, желание быть хорошим для нас делает его действительно настоящим ангелом!

Мы не раз на страницах этой книги говорили о том, что дети – наше отражение. Как в зеркале они показывают нам нас самих.

Может быть, самое важное в воспитании наших детей – это не их воспитывать, а самим стать ангелами, чтобы им было – что отражать?

Может быть, нам действительно нужно начать с себя? Ведь нам есть в чем совершенствоваться, куда расти, чему учиться!

И я хочу обратить твое внимание на то – что рядом с тобой есть чистое, открытое, доброе существо, Божья душа – ребенок. И это – лучший учитель для каждого из нас! Я много раз убеждалась в том, какое это великое создание – ребенок – во всей его еще природной чистоте, не замутненной нашими фальшивыми правилами, ограничениями, рамками. С его умением принимать и прощать. С его искренностью и открытостью миру. С его душевностью, тонким мироощущением. Как многому у него можно поучиться! И какое счастье, что рядом с нами есть такой человек, рядом с которым мы можем научиться сами быть добрее, открытее!

Ребенок действительно учит нас – ежедневно, иногда ежечасно – пониманию и принятию, терпению и доброте. Он помогает нам найти в себе, открыть в себе наше лучшее состояние – состояние любви и принятия. Поистине, самое чистое и красивое, самое Божественное состояние, в котором мы вообще можем находиться. Не для этого ли он был нам дан?…

…Несколько лет спустя я увидела этого мальчика. Увидела стоящим в группе взрослых, которые собирались вместе провести выходной, участвуя в одной из наших программ. Даже не зная, кто он, чей он – я обратила на него внимание. В нем чувствовалась уверенность, свойственная детям, которые чувствуют себя уважаемыми среди взрослых. Он смело вступал в разговор, не тушуясь, не боясь, что его оборвут или что он скажет что‑то не то. Он был улыбчивым и открытым. «Какой славный мальчик!» – подумала я. И только позже поняла, чей он сын. И порадовалась за него и его маму.

…Еще год спустя мы организовывали вечер встречи участников тренингов, приурочив его к встрече Нового года. Собралось много людей, мы подготовили интересную программу, устроили фуршет. Женщина, героиня этого рассказа, пришла на встречу с мужем, который не участвовал ни в одной нашей программе. И когда все собравшиеся подняли бокалы с шампанским, неожиданно для всех, тост произнес именно этот человек. И он произнес тост, который в первую секунду удивил, даже поразил меня.

– Я предлагаю всем нам поднять эти бокалы за возрождение души! – сказал он. И, наверное, заметив удивление на лицах, продолжил: – Потому что то, что происходит на ваших тренингах и программах, и есть настоящее возрождение души!

Я смотрела на этого человека с удивлением, потому что в первое мгновение действительно не могла понять – он‑то откуда знает, что у нас тут происходит, когда не участвовал ни в одном тренинге, ни в одной программе?

Но, увидев взгляд его жены, обращенный к нему, полный любви и принятия, увидев его ответный взгляд, подумала вдруг радостно: «Как же он не знает, когда он на самом себе почувствовал это возрождение, это душевное тепло, это принятие и понимание, которые его жена, решив стать хорошей, принимающей и понимающей мамой, просто не могла не перенести и на него!» И я хочу закончить эту книгу коротким рассказом одной мамы, которая, тоже, став «хорошей» мамой, просто описала один вечер, который провела с ребенком.

«Мы с ним немного поиграли вместе, потом вместе почитали. Все было просто спокойно и хорошо. И он несколько раз за вечер сказал мне: „Мам, какая ты у меня хорошая!“ Потом я уложила его в постель и сама прилегла рядом с ним. Мы вместе полежали. Потом я обняла его, поцеловала, пожелала ему спокойной ночи и пошла к себе. И когда я выходила из комнаты, он вдруг сказал мне:

– Мама, спасибо тебе!

– За что? – удивилась я.

– За то, что ты меня родила! – сказал он с трогательной благодарностью в голосе…»

Пусть наши дети будут благодарны нам за то, что мы их родили.

За то, что мы, хорошие родители, были рядом с ними в их детстве…

Date: 2015-09-25; view: 344; Нарушение авторских прав