Ранняя церковь

Двенадцать самых близких учеников Иисуса пользовались в общине Его последователей наибольшим авторитетом, но теперь их осталось только одиннадцать: Иуда, предавший Учителя, покончил с собой. На его место при помощи жребия избрали Матфея.

В день Пятидесятницы произошло странное явление: в доме с закрытыми окнами и дверями появился сильный ветер и огонь охватил людей. Огненные языки повисли у них над головами, и ученики Иисуса ощутили прилив радости. Они высыпали на улицу и начали прославлять Бога на разных языках, так что прозелиты из разных стран, пришедшие в Иерусалим на праздник, слышали каждый свою речь. Петр обратился к народу с пламенной проповедью, в которой утверждал, что пришло время спасения Израиля, что Иисус был мессией, что он был распят и воскрес из мертвых во исполнение воли Божьей об Израиле и что это было предсказано пророками. Прежнего труса, отрекавшегося от своего Учителя трижды, было невозможно узнать, так что многие говорили: «Он пьян». Но были и те, кто уверовал и начал спрашивать: «Что нам делать?» Петр ответил, что нужно креститься во имя Иисуса Христа и Святого Духа и покаяться.

Обряд крещения (омовения) стал главным для христиан Иерусалима, чья маленькая община росла изо дня в день. Конечно же, она сразу навлекла на себя гнев все тех же храмовых священников и фарисеев. Апостолов несколько раз арестовывали, но до серьезных репрессий дело не доходило – община составляла уже несколько тысяч человек, и священники опасались беспорядков.

Однако фарисеи оказались более решительными. Их мишенью стал служитель (диакон) Стефан, пылкий полемист из эллинизированных евреев. Его пламенная речь возбудила страсти настолько, что его схватили, выволокли за город и без суда убили, побив камнями.

После этого храмовым священникам ничего не оставалось, как только перейти к решительным действиям. Возглавил репрессии молодой фарисей по имени Шауль (Савл). Вокруг него сплотилось нечто вроде добровольной фарисейской милиции. Эти люди врывались в дома христиан, хватали мужчин и женщин и волокли их в храмовую темницу. Община рассеялась по другим городам – не только иудейским, но и самарянским, галилейским и сирийским.

Шауль задумал большой процесс и, как сказали бы теперь, «собирал материал». Ему нужны были доказательства, которые убедят римского легата в Дамаске (на Пилата, враждебного Храму, рассчитывать не приходилось), что существует разветвленная многочисленная секта, оспаривающая власть кесаря. Он выпросил у храмового начальства документы, позволяющие ему именем Храма арестовывать и вести в Иерусалим на суд тех евреев, которые исповедуют веру в Христа. С небольшим отрядом охраны Шауль верхом отправился в Дамаск, но по дороге его поразила внезапная слепота. Ничего не видя, Шауль услышал голос: «Шауль, зачем ты гонишь Меня?» – «Кто ты?» – в ужасе спросил Шауль. «Я Иисус». – «Что же мне делать теперь?» – «Иди в Дамаск и узнаешь», – был ответ.

Охрана Шауля видела только, что их вождь внезапно упал с коня и говорил с кем‑то незримым и неслышимым. Слепого, беспомощного, его повели под руки в Дамаск. Там он нашел приют в доме фарисея Иехуды. Через некоторое время к нему явился христианин по имени Анания, который помолился, возложив на него руки – и Шауль прозрел.

Ревностный гонитель христиан обратился в христианство. Он пришел в синагогу и начал рассказывать о том, что с ним случилось и проповедовать веру в Иисуса Христа. Его вчерашние соратники не могли вынести такого «предательства» и замышляли его убить, подкараулив у городских ворот, но друзья спустили его в корзине со стены.

Надо ли говорить, что обращение Шауля, который после этого стал называть себя римским именем Пауль (Павел), – многие иудеи носили двойные имена – вызвало грандиозный скандал в Иерусалиме. Причем не только среди иудеев, но и среди христиан, которым было трудно привыкнуть к мысли, что вчерашний их гонитель теперь один из самых горячих проповедников Иисуса‑мессии. Павлу пришлось вернуться в свой родной Таре, пока не улягутся страсти. Затем Павел и Варнава отправились в Антиохию, третий по значимости город империи после Рима и Александрии. Там их застигло известие о начавшемся в Иудее голоде, и они стали собирать деньги в помощь иерусалимским христианам. Вот тогда‑то, собственно, и сложилось самоназвание «христиане». Антиохийская община говорила на греческом, а не на арамейском языке, и называла Иисуса не машиах, а по‑гречески – Христос.

Павел, мировосприятие которого в значительной степени оставалось фарисейским, а значит – проповедническим, стремился обратить в христианство как можно большее количество людей не только из еврейской диаспоры в империи, но и язычников. Он был римским гражданином, что облегчало дело проповеди. С другой стороны, присутствие Павла в Иерусалиме могло нервировать друзей и родственников тех христиан, которые пострадали от него до обращения, так что апостолы охотно согласились отправить его проповедовать.

Павел совершил три больших путешествия по городам Эллады и Малой Азии. Из его писем, включенных в Новый Завет, можно узнать, что христианские общины к 50–60‑м годам I века были в Риме, Коринфе, Эфесе, Фессалониках. Погиб Павел во время гонений, устроенных императором Нероном. Как римский гражданин, он был не распят, а обезглавлен.

Гонения сопровождали раннюю церковь на протяжении всей ее истории. Римские власти были веротерпимы, но считали поклонение богам делом государственным. После нескольких мятежей в Иудее они привыкли к мысли, что иудейский Бог требует не поклоняться никаким другим богам. Что же послужило причиной жестоких и массовых гонений христиан?

Первые гонения организовывали, как мы уже знаем, иудеи. Идея мессии, который пришел не как вождь и победитель, но как страдалец, понесший кару за грехи людей, для многих оказалась не просто чужда, но даже оскорбительна. История Павла показательна именно в том плане, что гонения происходили, как правило, со стороны ревностных иудеев и носили все‑таки спорадический характер.

В языческом мире ситуация с гонениями менялась от века к веку. Первые гонения со стороны язычников также были почти случайны и возникали скорее по причинам бытовым: например, Павла в одном из апостольских путешествий избили палками за то, что он исцелил одержимую служанку, болезнь которой приносила ее хозяевам доход от ее «пророчеств». Император Нерон, инициатор первых массовых гонений, просто нуждался в ком‑то, на кого можно было свалить поджог Рима, совершенный по его приказу. На ту же роль могли выбрать и иудеев, но им благоволила жена Нерона, Поппея Сабина. Христиане пострадали тогда главным образом потому, что были самым безответным из меньшинств. Но со временем их отличие от иудеев становилось явным – и причина гонений изменилась. Рим был терпим к разным культам, кроме совсем уж людоедских, признавая даже право иудеев молиться только своему Богу и никаким другим. Но совсем не поклоняться никаким богам было нельзя – такой человек навлекал божественный гнев на общину, к которой принадлежал. Поклонение Богу, который лишен всяких внешних атрибутов и совершенно трансцендентен, которого невозможно изобразить, не укладывалось в языческом сознании. Такого Бога все равно что нет, поэтому при императоре Домициане (81–96) христиан начали судить за «атеизм».

К тому времени в Иудее вспыхнуло и было жестоко подавлено восстание 66–71 годов, поднятое зелотами и сикариями. Римские войска подожгли Иерусалим и разрушили Храм. Это резко поменяло соотношение сил между иудейскими «партиями» – теперь, когда не стало Храма и храмового священства, ведущая роль досталась фарисеям. Именно они стали центром консолидации еврейских общин, рассеянных по всей Римской империи. Синагоги, которые во время Храма были «вспомогательными» святилищами, стали настоящим центром духовной и общественной жизни еврейского народа. Жертвоприношения прекратились, евреям осталось Писание и молитва. И постепенно множество мелочных предписаний, которые регулировали жизнь фарисеев, стали регулировать жизнь всего еврейского народа в рассеянии. Отпал вопрос «надо или не надо соблюдать их» – остался только вопрос «как их соблюсти». Учителя (равви) целыми днями обсуждали, например, можно ли в субботний день сломать ветку, чтобы обмахиваться в жару. И люди с радостью выполняли эти предписания, несмотря на их сложность и многочисленность – это играло на чувстве национальной гордости, не давало забыть, что они – евреи, единственный избранный Богом народ.

Отвержение христиан в такой духовной атмосфере стало безусловным – ведь христиане призывали как можно шире общаться с язычниками и делать «избранным народом, царским священством» как можно больше людей. Это претило еврейскому патриотическому чувству. Христианам больше не давали права голоса в синагогах, их изгоняли из иудейских общин, вычеркивали их имена из родословных, обратившихся в христианство объявляли «мешумадим» – «уничтоженными», не просто мертвыми, а как бы никогда и не бывшими.

Это выводило христиан из‑под закона о «разрешенных религиях», который распространялся на иудеев. При Домициане это положение дел окончательно утвердилось, и «государево око» обратилось на молодую религию, которую прежде считали одной из иудейских сект. Домициан не любил и иудеев, считал их смутьянами, обложил их специальным налогом – раньше евреи империи платили особую подать на Храм, теперь эта подать взималась в пользу Юпитера Капитолийского. Так император унижал евреев, заставляя их оплачивать содержание языческого храма. Разыскивая злостных неплательщиков этого налога, римские чиновники неоднократно хватали и христиан, и когда выяснялось, что иудеи не считают их своими, вступали в силу законы империи: каждый заподозренный в принадлежности к запрещенным религиям должен был исполнить обряд поклонения (возлияние вина или масла, возжигание ладана) перед каким‑либо языческим божеством и – непременно! – перед статуей обожествленного римского императора. Если человек отказывался, следовала казнь за «атеизм», как правило, скорая и зачастую жестокая.

В те времена казнь была массовым зрелищем, и ради многотысячных толп, посещавших цирки и собиравшихся на площадях, выдумывались самые разнообразные кровавые спектакли.

При императоре Траяне христиан преследовали как членов тайных обществ – этот император запретил все тайные общества, в том числе и религиозные. Сохранились отчеты Плиния Младшего императору о том, как расследовались доносы на христиан. Из этих отчетов известно, что обыватели того времени думали о христианах, в чем их обвиняли: говорилось, что на своих собраниях христиане устраивают немыслимые оргии, упиваясь вином и наслаждаясь групповым сексом, что они едят хлеб, в который замешана кровь заколотого младенца. Плиний нашел все эти доносы ложными, но счел христианство «вредным суеверием» и казнил тех христиан, кто не захотел от него отречься. По его отчетам, это возымело эффект: языческие храмы снова наполнились, спрос на жертвенное мясо вырос. Сам Плиний не понимал, как можно всерьез, не боясь ни пыток, ни смерти, быть преданным какой‑либо вере, и называл христиан безумцами.

Первым императором, который запретил христианство специальным законом, был государь‑философ Марк Аврелий (161–180). Император Септимий Север (193–211) не преследовал христиан за их вероисповедание, но приказал наказывать за прозелитизм – обращение язычников в христианскую веру. При этих просвещенных императорах наибольшего размаха гонения достигли в провинциях. Кроме того, ненависть плебса к христианам часто приводила к погромам и убийствам без всякого суда и следствия. Минуций Феликс в диалоге «Октавий» так формулирует устами одного персонажа отношение толпы к христианам: «Из самых низших подонков собрались там невежды и легковерные женщины, которые из‑за подверженности чужому влиянию, свойственной их полу, и без того попадаются на любую удочку: они образуют общую банду заговорщиков, которая братается не только при празднествах с постом и недостойной человека пищей, но и в преступлениях, подозрительное, светобоязненное общество, немое на людях и болтливое по углам; они пренебрегают храмами, как будто они могильщики, плюют перед изображениями богов, высмеивают священные жертвоприношения; глядят свысока – можно ли вообще об этом упоминать? – с сожалением на наших жрецов; сами полуголые, они презирают должности и звания. О невообразимая глупость, о безграничная наглость! Они считают нынешние пытки ничем, потому что боятся неизвестных будущих, потому что боятся умереть после смерти, а сейчас умереть не боятся. Ложная надежда на воскрешение утешает их и лишает всякого страха». Как видим, христианам вменяли в вину даже не какие‑то конкретные пороки, а то что в их среде даже выходец из низов общества, даже женщина (существо в античном мире презренное) обретает достоинство, позволяющее презирать должности и звания и с отвагой смотреть в лицо смерти.

Среди христиан зародился культ мучеников. Нужно заметить, что греческое слово, переведенное на русский как «мученик», на самом деле дословно означает «свидетель». В первое время «свидетелями» называли всех, кто проповедовал Христа язычникам, впоследствии – тех, кто был за это свидетельство убит. Поскольку из казни часто делали массовое зрелище, многие люди бывали потрясены мужеством христиан, в том числе людей, которым мужество было «не положено по штату»: женщин, детей и рабов. Акт мученичества сам по себе становился проповедью и способствовал обращению множества людей. Очень показательна в этом смысле история сорока мучеников Севастийских. На тот момент христианство эдиктом императора Константина уже было разрешено в империи, но соправитель Константина Ликиний решил не соблюдать им же подписанный эдикт. В Малой Азии, находившейся под его юрисдикцией, в войсках служило довольно много христиан. В Севастии – городе на территории нынешней Армении – получили приказ о том, что все воины обязаны принести жертвы языческим богам. Один из отрядов местного гарнизона полностью состоял из христиан, давно уже исповедовавших свою веру в открытую. Они, естественно, отказались подчиниться приказу. Тогда в холодный мартовский день весь отряд загнали в скованное льдом озеро. На берегу поставили баню, где отрекшийся мог бы отогреться. Один из воинов, не выдержав мучений, побежал в баню, но умер, едва туда вошел – сердце не выдержало резкого перепада температур. Конечно, всеми участниками событий это было воспринято как Божья кара. И вот в какой‑то момент один из охранников бросил оружие, сорвал с себя доспехи и одежду и вошел в озеро к остальным, чтобы дополнить отряд снова до ровного числа. Он не был христианином до этого момента, но обратился, видя несгибаемую твердость товарищей. В конце концов все сорок воинов были убиты палками, а тела их сожжены. Надо ли говорить, как это деяние потрясло окрестности и сколько обращений произошло вскоре.

Умножению числа христиан способствовали не только усилия проповедников и отвага мучеников. Были еще две причины, одну из которых можно назвать духовной, вторую – социальной.

Первая причина состояла в том, что античное язычество поразил глубокий духовный кризис. Образованные люди не могли всерьез поклоняться слишком любвеобильному Зевсу‑Юпитеру, вору Гермесу, насильнику Нептуну и т. д. В высших слоях общества начали распространяться египетские и азиатские культы, тяготеющие к мистицизму. В простонародье больше внимания уделялось мелким местным богам, духам лесов и рек, суевериям, гаданиям, колдовству. Поклонение «отеческим богам» для многих сделалось формальностью, жестом. Осознание этого было настолько четким, что сложилась пословица: «Авгуры не могут смотреть друг на друга без улыбки». Авгурами назывались государственные жрецы‑гадатели, вопрошавшие богов об успехе державных предприятий. Из поговорки понятно, что люди считали их действия почти открытым жульничеством. И уж конечно, сами императоры, будучи в большинстве своем людьми умными, прекрасно понимали, какова цена их «божественности».

Людей, испытывающих по‑настоящему сильную духовную жажду, эта синтетическая пища насытить не могла. Восточные культы, вроде культа Митры, тоже вскоре исчерпали свою таинственность – и тогда внимание людей привлекал непознаваемый, трансцендентный, непостижимый Бог иудеев. Но иудеи, как было сказано выше, исчерпали мессианский запал и замкнулись в себе, пестуя национальную и религиозную исключительность. Таким образом человек ищущий, горячий с неизбежностью приходил к христианству.

Вторым, социальным, фактором было снижение рождаемости в Римской империи. Римляне, вполне развитая нация, широко пользовались разными способами контрацепции. Кроме того – сейчас не любят об этом вспоминать – повсеместно практиковалось убийство новорожденных, так называемое «оставление»: младенца выносили в пустынную местность за городом и оставляли умирать от голода и холода. Этот кризис назревал уже давно – еще Октавиан Август (I век до н. э.) назначил премию родителям за каждого невыброшенного ребенка, но эти меры ничего не давали: население Рима становилось все меньше год от года, оно пополняясь не столько за счет рожденных детей, сколько за счет получавших гражданство жителей провинций.

Христиане не только отказывались выбрасывать детей, но и часто подбирали и усыновляли выброшенных. Неудивительно, что они в конце концов стали в империи весьма многочисленным меньшинством, с которым уже нельзя было не считаться. К началу IV века христиан или сочувствующих им можно было встретить везде – в армии, в Сенате, в магистратах.

Перед лицом духовного кризиса и растущего влияния христиан некоторые императоры усиливали гонения – так сделал Диоклетиан, разумный и дальновидный правитель, многое сделавший для укрепления распадающейся империи. Он считал, что для этого необходимо укреплять власть императора, а значит, уничтожать все, что ставит под сомнение ее божественный авторитет.

Но в конечном счете христианство победило. Константин Великий под влиянием матери‑христианки провозгласил свободу вероисповедания.