Транскультуризация, ультраправые боевики, церковь и традиции

Существует ли противоречие между развитием технологий и сохранением космогонизмов культур, отличных от нашей? Насколько справедливы частые обвинения в адрес противников неолиберальной глобализации вообще и сапатистов в частности в том, что они — «новые луддиты, сопротивляющиеся прогрессу»?

Один из интересных ответов (не единственный, конечно) на эти вопросы был дан в интервью 1999 года известного мексиканского журналиста, уже много лет живущего в Чьяпасе, Германа Беллинсгаузена испанскому писателю и политику Мануэлю Васкесу Монтальбану, автору книги «Маркос — властелин зеркал»:

«Васкес Монтальбан: Сегодня уже не остается индейцев, полностью изолированных от атрибутики современности, да и нет в этом необходимости. Если у них появляется телевизор или стиральная машина, влияет ли это каким-то образом на их мировосприятие? В какой степени проникновение всех этих элементов, связанных с одним восприятием мира, способно повлиять на их традиционную космогонию?

Беллинсгаузен: Лет двадцать или двадцать пять назад предсказания Фернандо Бенитеса, самого уважаемого историка мексиканского индеанизма, отличались пессимизмом и сводились к тому, что эти цивилизационные различия между одними и другими полностью исчезнут лет через пятьдесят или немного позже. Но сегодняшняя тенденция как раз обратная. Жизнь показала, что индейцы могут интегрировать в свой быт стиральную машину, могут пользоваться телевизором и компьютером, и все эти и другие элементы западной цивилизации не только не изменяют, но и напротив, еще больше утверждают их в том, кем они являются. Интересен пример того, что происходило с миштеками, отправлявшимися на заработки в Соединенные Штаты. Они изобрели новую форму писания писем. Поскольку они не умели писать ни по-испански, ни по-английски, ни по-миштекски, но могли купить себе видеокамеры, они снимали окружающую их действительность и отправляли это своим родителям и родственникам в общину. Матери отправляли им письма, наверняка написанные под диктовку деревенским священником, а они отвечали видеокассетами. Элементы, которые, казалось бы, должны были интегрировать их в «другую цивилизацию», лишь усилили их отличие. Левые идеи сапатизма укрепили их особость — и как личностей, и как индейцев. Я думаю, что индейцы в зоне конфликта чувствуют себя сегодня сильнее и увереннее, чем пять лет назад, и это дает им чувство гордости и делает их гораздо терпимее по отношению к отличиям, которые они видят между собой и иностранными наблюдателями, этими молодыми ребятами с кольцами, татуировками, эти культурные меньшинства, которые приезжают сюда чтобы сблизиться с ними и помочь им. Все это индейцы должны были пропустить через свое мировосприятие и в конце концов обогатиться этим.

Васкес Монтальбан: Взгляд другого.

Беллинсгаузен: Первые наблюдатели и добровольцы, приезжавшие сюда с кольцами и татуировками, получали осуждение. Зачем они раскрашивают себе кожу? — спрашивали индейцы. В результате общения и совместного проживания предрассудки были преодолены».

Тем не менее, ситуация в большинстве индейских общин Чьяпаса весьма далека от представлений восторженных индеанистов. Самоуправление организованных повстанческих муниципалитетов — скорее не норма, а исключение, ставшее продуктом сложного и противоречивого процесса. Повседневной реальностью так называемых «традиционных общин» является безраздельная власть престарелых вождей и шаманов, сконцентрировавших в своих руках полный контроль над населением.

В городке Сан-Хуан-Чамула, который находится в десяти минутах езды от Сан-Кристобаля, на башенных часах свое, на час отличающееся от общемексиканского, время. Потому что, по мнению местных властей, «человеку не дано изменять заданное ему богом время». За день до нашего туда прибытия, толпа линчевала четверых местных жителей, обвинив их в колдовстве. Под властью вождей Чамулы — более ста тысяч человек. Эти вожди — высшая религиозная, политическая и экономическая инстанция Сан-Хуана-Чамулы. Политическую карьеру здесь можно сделать, только будучи в родственных отношениях с семейством престарелых вождей и путем медленного восхождения по карьерной религиозной лестнице, начиная помощником помощника какого-нибудь церковного завхоза. В Чамуле всего одна церковь. Все остальные, вместе с домами их прихожан, давно сожжены, а сами иноверцы с семьями изгнаны из чамульских общин. В течение всех 70 лет правления в Мексике ИРП эти религиозно-политические власти обеспечивали голоса всех здешних избирателей всем ее кандидатам. И власть верховная всегда закрывала глаза на беспредел власти местной. Однажды один из членов клана вождей совершил в окрестностях Чамулы серию изнасилований и убийств. Его вина была доказана и на территорию одной из общин вошла полиция и задержала его. На состоявшихся через несколько месяцев после этих событий выборах все сто процентов голосов чамульцев были отданы за оппозицию. Федеральные власти немедленно освободили арестованного «из-за недостатка доказательств». Вожди Чамулы вновь стали верными союзниками ИРП. За последние двадцать лет около 30 тысяч жителей, то есть почти треть населения, были изгнаны из общин Чамулы за «ересь, идолопоклонство и неуважение к традиции». «Еретики» и «идолопоклонники» — это евангелисты, адвентисты, неверующие и другие католики, просто считающие своим покровителем не святого Иоанна (Сан-Хуана), а какого-нибудь другого святого. В этом — основной принцип религиозной политики властей Чамулы. Связь религии с экономикой здесь достаточно пряма и проста — во всех здешних многочисленных церковных церемониях обязательно потребление поша — крепкого алкогольного напитка из кукурузы, немного напоминающего на вкус смесь среднего по качеству самогона с очень плохим ромом. Впрочем, пош здесь активно потребляется и вне религиозных церемоний. Производство и торговля пошем полностью в руках властей. Отсюда и особая необходимость в изгнании евангелистов, которые, как известно, обходятся без спиртного. Такой вот опиум для народа.

Правда, бежавшие из католических общин евангелисты, когда становятся большинством в общинах своей новой дислокации, традиционно забыв о любви к ближнему, в свою очередь изгоняют оттуда католиков и сжигают их дома.

Чтобы зайти в собор Сан-Хуана-Чамулы, необходимо купить билет, деньги за который поступают на личный счет старейшины города. Внутри церкви, где с момента ее построения не было сделано ни одной фотографии, бросается в глаза невероятная в этих нищих краях роскошь, на устеленном соломой мраморном полу — сотни зажженных свечей, на коленях перед которыми — в состоянии молитвенного транса индейцы. Между их лицами и свечами — бутылки кока-колы, поша и другие, неведомые нам предметы. Сопровождающая нас американская журналистка, которая уже 30 лет живет в Чьяпас, тихо объясняет, что все присутствующие — шаманы, «заряжающие» кока-колу и пош божественной энергией для проведения ритуалов и церемоний в окрестных общинах. Все эти шаманы убеждены, что они — единственные истинные католические священники. На входе в церковь — несколько совершенно пьяных прихожан, пьющих из бутылок прямо перед образами святых и что-то со слезами им доказывающих.

Религиозный синкретизм народов майя, проживающих в беднейшем штате Мексики, — настолько богат, разнообразен и неожидан, что это стало темой сотен серьезных научных исследований. Здесь есть десятки католических и протестантских конфессий и сект. Примерно десять лет назад в самом центре Чьяпаса возникла даже первая в Латинской Америке мусульманская община индейцев. И единственное, что объединяет большинство из них,— это религиозный пыл и нетерпимость к другому, отличному. Индейское командование САНО запретило субкоманданте Маркосу высказываться на тему религии. Сапатизм — единственное движение в Чьяпасе, в котором участвуют представители различных конфессий и люди, достаточно далекие от религии, и любое мнение на эту тему, высказанное сапатистским руководством, неизбежно привело бы к обострению религиозных конфликтов в штате.

«Традиционные» общины обладают не меньшей реальной автономией от мексиканского государства, чем сапатистские, представители федеральных властей практически никогда не появляются на их территории, но еще ни разу ни один из мексиканских президентов не обвинил их власти в «нарушении суверенитета мексиканского государства над частью национальной территории», как это происходит с сапатистами.

Вот еще одна иллюстрация из жизни «традиционных» общин. От Овентика нам было нужно добраться до лагеря беженцев в Поло, где проживают сотни семей гражданских сапатистов, бежавших из селения Актеаль и окрестностей, где в декабре 1997 года ультраправые боевики убили десятки мирных жителей (боевики — это те же индейцы из соседних «традиционных» общин, получающие деньги, оружие и военную подготовку от правительства, дабы спровоцировать военные столкновения с сапатистами и оправдать таким образом использование войск для «умиротворения конфликта между индейцами»). Поскольку никакого прямого транспорта не было, мы сели в первый попавшийся грузовик, который должен был доставить пассажиров в ближайший к Поло муниципальный центр, Ченало. Это название показалось мне знакомым. И только уже подъезжая, я вспомнил, что Ченало — один из главных центров подготовки боевиков и военного присутствия в Чьяпасе. Когда грузовик остановился возле рынка, и мы вышли, и впервые за все время пребывания в Мексике мы почувствовали себя крайне неуютно. На улице было много пьяных или находящихся под действием какого-то наркотика мужчин, очень недружелюбно на нас смотревших, потом некоторые из них начали к нам приближаться, размахивая руками и крича что-то на местном языке. Никто не говорил ни слова по-испански. Мы были единственными иностранцами в Ченало, и было очевидно, что мы — друзья сапатистов, потому что среди иностранцев друзей боевиков не бывает. Надо было бежать. Мы бежали по улицам Ченало в направлении, как нам казалось, центра. Кстати, в этот момент мне впервые пригодились удочки, которые я взял с собой в Чьяпас. Я их взял на случай того, что, если нас поймают в сельве военные или боевики, сделать вид, что мы туристы, увлекающиеся спортивной рыбалкой. Когда я объяснял это мексиканским друзьям, они говорили, что теперь понимают, почему распался СССР… потому что если КГБ всех так готовил… Издалека чехол с удочками весьма смахивал на гранатомет. Но на этот раз удочки помогали отбиваться от подступавшего с разных сторон противника. Нам повезло. Насчет центра мы угадали. После пробежки через несколько кварталов мы увидели квадратную центральную площадь с церковью, которые одинаковы во всех провинциальных городах Латинской Америки от Мексики до Чили. На площади стояли танкетки, военные джипы и солдаты. Кроме нас, это были единственные неиндейцы в Ченало. Пьяная толпа отстала. Увидев военных, я не смог скрыть чувства облегчения, полагая, что, пусть теперь нас арестуют, пусть депортируют из Мексики без права на возвращение, мы раскаемся и пообещаем больше не ездить в гости к сапатистам… все что угодно, лишь бы не быть растерзанными пьяными бестиями в каком-нибудь переулке Ченало… Наверное, я, как всегда, немного утрирую, но было просто страшно. На площади мы успокоились, нашли такси и шепотом предложили водителю очень хорошие деньги, если он отвезет нас отсюда в Поло, где нас ждут. Он сообщнически кивнул, наше путешествие продолжилось, и мы теперь всегда будем помнить, что такое Ченало и почему оно не подходит в качестве промежуточного пункта.

Религиозный фанатизм, усиленный почти поголовным пьянством в «традиционных» общинах является главной причиной конфликтов и вооруженных стычек в Чьяпасе. Поэтому практически с самого начала слияния САНО с автономными общинами, на их территории был введен сухой закон. А законы там соблюдаются. Если вы привезете в какую-нибудь сапатистскую общину хотя бы бутылку пива, вас попросят навсегда покинуть ее.

Как принимаются решения в общинах? Почему военный командир сапатистов должен им подчиняться? Ответы на эти вопросы можно найти в истории сапатистской армии.

Date: 2015-09-22; view: 297; Нарушение авторских прав