Атомное оружие – 42

Научный руководитель американского атомного проекта Дж. Конант (в общем и целом, как и Рузвельт, оптимист по натуре) определил, что немцы, возможно, на год опережают американцев, тогда как даже «трехмесячное отставание было бы фатальным». Следовало ускорить исследовательские и конструкторские работы, следовало почерпнуть все полезное у англичан.

Рузвельт и Черчилль на встрече летом 1942 года немало часов посвятили «трубочным сплавам», как согласно английской терминологии назывался проект военного использования атомной энергии. Именно в эти дни, видя реальную опасность дезинтеграции Британской империи, Черчилль согласился на главенство американцев в атомном проекте. В июне 1942 года Рузвельт поручил военному министерству взять проект в свои руки. Здесь в рамках корпуса армейских офицеров был создан особый отдел, перед которым стояла задача осуществить крупномасштабные разработки и исследования в наглухо отгороженных от внешнего мира лабораториях и на дальних полигонах. Свое название проект «Манхеттен» получил в августе 1942 года. Рузвельт определенно знал, что германские физики идут той же дорогой, и судьбы войны во многом зависят от научных успехов их конкурентов.

В конечном счете проект «Манхеттен» обошелся в 2 миллиарда долларов. Было построено тридцать семь испытательных установок в одиннадцати штатах США и в Канаде. В реализации проекта участвовало примерно 120 тысяч человек (такие оценки давал Р. Патерсон Г. Стимсону 25 февраля 1945 года). С целью централизовать организационные усилия Рузвельт назначил бригадного генерала Лесли Гроувза главным ответственным за реализацию проекта «Манхеттен». Тот стал руководить всеми задействованными силами и средствами. Те или иные действия президента в данном проекте стали осуществляться через военного министра Г. Стимсона. Отношение Рузвельта к проекту «Манхеттен» говорит о его интуиции, свободном от предубеждений восприятии революционных перемен в мире науки как фактора построения искомой системы международных отношений в будущем. Рузвельт без экзальтации и мыслительной агонии рассмотрел важнейшее силовое средство двадцатого века. Он, полагает американский историк М. Шервин, «думал, что бомба может быть использована для создания мирного мирового порядка, он, по‑видимому, считал, что угроза ее применения более эффективна, чем любые возможности международного сотрудничества». И, по мнению Рузвельта, хотя мир будут контролировать «четверо полицейских», только один из них будет владеть атомным оружием.

Во время Нюрнбергского процесса Шпеер сообщил, что Гитлер обсуждал с ним возможность создания атомной бомбы. Шестого мая 1942 года Шпеер поставил перед фюрером вопрос о судьбе атомного проекта, он предложил назначить Геринга главой имперского исследовательского совета, чтобы придать делу необходимую важность. Возможно, решающим днем в германском подходе к атомному оружию было 6 июня 1942 года, когда Нобелевский лауреат по физике Гейзенберг встретился с министром военных запасов А. Шпеером (близким к Гитлеру) и доложил ему о ходе исследований в области использования урана. Он сказал, что Германия определенно имеет необходимые знания для получения атомной энергии из урана и что теоретически возможно создание атомного оружия. Но впереди лежало решение сложных технических проблем: нахождение критической массы, исследование цепной реакции – огромные дорогостоящие эксперименты. Шпеер пришел к выводу, что работы следует продолжать, но учитывать при этом ограниченность германских ресурсов. В этом Шпеер прямо повторял Гитлера: тот, будучи на данном этапе уверенным в победоносном для себя окончании войны, приказал закрыть все проекты, касающиеся новых видов оружия, за исключением тех, которые будут готовы к полевым испытаниям в течение шести недель.

Гитлер не пришел к окончательному решению этого вопроса и на новом обсуждении – 23 июня 1942 года. Он показал свою заинтересованность, но не был убежден в достижимости цели. Его страшил временной фактор. Речь шла о трех‑четырехлетней программе. В конце концов Шпееру было приказано направить исследования на создание уранового мотора для танков или подводных лодок, после чего Гитлер, как видится, потерял интерес к проблеме. Так именовавший себя революционером Гитлер не сумел увидеть единственное средство, которое всерьез могло повлиять в его пользу на исход той смертельной борьбы, в которую он вовлек свой народ, всю Европу и Северную Америку.

Реализация «Синего» плана

В конце июня на фронте от Курска до Таганрога стояли изготовившиеся к бою пять полностью укомплектованных, хорошо оснащенных германских армий, перед которыми была поставлена цель разбить русские войска на юге – от курских перелесков до Азовского моря. Германское движение в направлении Ростова‑на‑Дону было в стадии последних приготовлений. 26 июня 1942 года Гитлер наградил командира дивизии СС «Мертвая голова» генерала Эйке Дубовыми листьями к Рыцарскому кресту за многодневное сохранение Демянского котла.

В этот день бритоголовый генерал Голиков, как когда‑то в предвоенный период, сидел в Кремле перед Сталиным. Для Сталина были откровением полученные из разведывательных источников сведения о повороте Гитлера в сторону от Москвы, его намерении нанести удар в район Воронежа – на этот раз в Москве знали о «Синем» плане в деталях. Но Сталин все же заподозрил подвох. Сталин демонстративно отодвинул документы злосчастного германского майора. Немцы блефуют. Сталин не поверил ни слову о мифическом «Синем» плане. Разведка слишком легковерно клюет на такие грубые фальшивки. Хватит с этим, обратимся к нашим задачам. «Врагу не дано ни одного шанса бить наши части одну за другой, а поэтому нам самим нужно нанести удар по врагу». Голиков предложил провести операцию по освобождению Орла силами Брянского и Западного фронтов. Сталин одобрил идею, и уже на следующий день Голиков развил кипучую деятельность к подготовке к 5 июля орловского наступления. Сам план был готов к трем часам утра 28 июня.

Но утренний полет советского самолета‑разведчика принес поразительные новости: на стыке 13‑й и 40‑й армий обнаружена огромная концентрация германских войск. Штаб Брянского фронта удостоверился, что имевшиеся в его распоряжении немецкие документы вовсе не блеф. «Синий» план оказался подлинным результатом германского планирования – он предполагал начало выступления именно 28 июня 1942 года. Именно в этот грозящий ливнем летний день подлинная беда обрушилась на Русь. Ровно в 10 часов утра советско‑германский фронт взорвался – вермахт начал осуществлять свой «Синий» план. Германские штурмовики обрушились на советские позиции. Германская артиллерия била без пауз, танки и сопровождающая их пехота бодро двинулись в битву, финал которой обязан был решить судьбу войны. Специальная группа из тридцати германских бомбардировщиков, прикрываемых «мессершмиттами», крушила дальние подходы к месту прорыва.

Итак, реализация «Синего» плана началась 28 июня 1942 года. Одиннадцать дивизий генерала Гота (4‑я танковая армия) устремились восточнее и южнее, на Воронеж – крупный индустриальный центр и важный железнодорожный узел, за которым лежали донские плесы.

К полудню 28 июня Голиков облился холодным потом: он стоял на пути главного удара вермахта. К вечеру он знал, что в прорыве на его линии фронта участвуют не менее десяти германских дивизий, из них две или три – танковые. Теперь Ставка снимала танковые корпуса у Тимошенко, бросая их на путь противостояния германскому передвижению. Теперь к Голикову спешила 5‑я танковая армия Лелюшенко. Успеют ли? 24‑я танковая дивизия немцев наткнулась на вагончики штаба 40‑й советской армии, только что оставленные, с работающими радиостанциями. Этот штаб потерял всякую связь с подопечными дивизиями и ретировался. Войска, лишенные руководящей руки, создавали лишь дополнительный хаос. Ночью 30 июня Сталин связывается с Голиковым: «Два вопроса интересуют нас. Первое, слабость вашего фронта на реке Кшень и к северо‑востоку от Тима. Мы обеспокоены исходящей отсюда опасностью, потому что противник может зайти в тыл 40‑й армии и окружить ее части. Во‑вторых, мы испытываем беспокойство по поводу слабости вашего фронта у Ливен. Здесь противник может зайти в тыл 13‑й армии. В этом районе Катуков (1‑й танковый корпус) будет введен в действие, но у Катукова нет резервов. Считаете ли вы эти угрозы реальными и что вы предлагаете противопоставить им?»

С точки зрения Голикова, наихудшим оборотом событий было бы поражение 40‑й армии, боевой и испытанной, одной из лучших. 13‑я и 48‑я армии были резервными. По мнению Сталина, самым важным было удерживать радиосвязь с частями – без этого «весь фронт быстро дегенерирует в сброд». Сталин приказал использовать танки не с флангов, а в лоб наступающим германским войскам. Ставка продолжала напоминать Голикову, что ему была передана тысяча танков, что он обязан с умом распорядиться этой силой. У противника лишь 500 танков. «Теперь все зависит от вашего умения использовать полученные войска и использовать их по‑человечески». Увы, танковые корпуса Голикова были разбросаны по всей округе. Это не был единый стальной кулак. Противостояние германским частям выглядело проблематичным.

Германское наступление 28 июня поразило советское командование своей стремительностью. Тучи над страной стали черно‑синими. В этот трагический час больного Шапошникова на посту начальника Генерального штаба заменяет генерал‑полковник Василевский. 1 июля он выговаривает Голикову: «Ставка недовольна тем, что на вашем фронте танковые корпуса перестали быть танковыми частями и действуют пехотными методами – вот вам пример: Катуков вместо уничтожения вражеской пехоты провел день за окружением двух полков, и вы, очевидно, потакаете этому.… А где эти танки? Должны ли они действовать подобным образом? Вы должны строго контролировать их всех, давать им конкретные задания, которые должны выполнять именно танки».

30 июня гроза разыгралась и на юге – Паулюс с 6‑й армией стартовал через два дня после Гота. Он прикрывал правый фланг танкистов и начал крушить части РККА к югу от Воронежа. Две германские армии, Вайхса и Паулюса под общим командованием фельдмаршала Федора фон Бока (несколько отошедшего от подмосковного нервного кризиса) обрушились на советский фронт севернее и южнее Курска. Линия обороны оказалась разрушенной полностью, и мобильная сила германской группировки начала проявлять себя.

Южная часть группы армий «Юг» нанесла свой удар южнее Харькова, и фон Клейст форсировал реку Донец. Немцы смяли правый край Тимошенко и ринулись на Новый Оскол. Чтобы сориентироваться, штабные офицеры 40‑й армии поднялись на самолете («кукурузнике») в воздух, но общей организации это не добавило. Войска спешно отступали, и порядка в этом отступлении было все меньше. За Паулюсом теперь была вся Украина, впереди лежал донской край, где‑то за горизонтом и правее высились горы большого Кавказского хребта. Мир был чарующе подвластным, все казалось возможным. Беды прошлой зимы забыты напрочь, вся Европа – да что там Европа, весь мир изумленно наблюдал за новыми усмирителями скифов, за потомками Александра Македонского, раздвигающих восточные границы европейской ойкумены.

Но не все пошло по немецкому плану. Гитлер с самого начала не хотел брать Воронеж приступом, он хотел его обойти и броситься всей силой южнее. По замыслу Гитлера, основную часть войск Красной Армии следовало окружить в степях (про леса он после Московской битвы не хотел и думать). Но германские части настолько легко вышли к пригородам Воронежа, что захват города показался делом часов, и решимость фюрера была поколеблена. Он отдал право окончательного решения командующему группой армий «Б» фельдмаршалу фон Боку. Тот явно не был Людендорфом и, получив неожиданное право на инициативу в исключительно важном вопросе, вначале заколебался, но затем решил все же взять Воронеж. И направил в город две танковые дивизии.

2 июля Голиков расставил приданные ему 6‑ю и 60‑ю армии на севере и юге Воронежа так, чтобы отступающие части «осели» на новое твердое основание. Ставка не скупилась слать подкрепления в Воронеж, чтобы закрыть страшную брешь шириной в семьдесят километров между Брянским и Юго‑Западными фронтами. Сталин не отходил от телефона, ожидая вестей из Воронежа. Его надежды покоились на 600 современных танках (КВ и Т‑34), готовых дать бой четвертой танковой армии Гота. Но налет штурмовиков буквально смел прекрасные машины, созданные умом наших лучших инженеров и самоотверженным трудом танковых заводов. А те, что остались, частями бросались на танки Гота, словно пехота времен гражданской войны. И горели превосходные машины как жертвы, как очередные мишени на германском танковом полигоне.

Но уже через несколько дней немцы стали называть Воронеж «проклятым городом» – наши солдаты, получив подкрепление, учинили немцам бой на выживание в городских кварталах. В то же время основные силы Красной Армии, благодаря самоотверженности защитников Воронежа, стали отходить в юго‑восточном направлении, на плато между Доном и Донцом. И хотя Гитлер в обычной истерической манере начал требовать от Бока «нагнать и окружить» отступающих русских, слишком много быстрых немецких танков горело в воронежских катакомбах. Они нужны были германскому командованию в южных степях, но ОКХ уже позарилось на Воронеж. Истекающие кровью его защитники спасали отечество, спасая отступающую к местам русской вольницы армию. Ведь с нею у нас есть надежда.

Данный момент очень важен для судеб войны. Советское командование здесь принимает более правильное, чем германские военные вожди, решение. Германское руководство позарилось на природные богатства попираемой страны, предполагая, что вопрос о защищающих эти естественные ресурсы вооруженных силах СССР будет решен каким‑то образом и способом позже, когда лишившаяся энергетического сырья страна начнет задыхаться от его нехватки. Москва же совершенно справедливо и стратегически правильно более ценила армию, те вооруженные силы, которые, при их патриотизме и растущей оснащенности, защитит и вернет утерянное. Следует стратегически правильный приказ командующим фронтам отводить войска, «разменивать» теряемое пространство на сохраняемую живую силу. Согласно выводу германского военного историка Типпельскирха, «новая тактика русских, конечно, больше способствовала сохранению их сил, чем попытка оборонять словно специально созданную для танков обширную открытую местность между реками Северный Донец и Дон». История довольно скоро покажет, кто оказался прав.

Немецкие войска вели крупные фронтальные бои, их танки, отрываясь от пехоты, рвались вперед, по внешности вермахт шел к триумфу. Но под поверхностью зрели новые обстоятельства. На восток вела лишь одна значительная железнодорожная магистраль, местность становилась все менее обжитой. Наши войска вели по виду бесплодные бои. Но по существу они растягивали германские коммуникации, заставляли ОКХ вводить в дело далеко не безграничные резервы. Но в руках у наступающих немцев были прекрасные ранним летом южные степи, а не потоки бредущих с опустошенными глазами военнопленных – что было характерно для этого времени год назад. Фактом является то, что, при всей мобильности танковых колонн, германскому командованию не удалось создать ни одного крупного окружения. Ничего похожего на Киев и Вязьму 1941 года. Советская армия несла потери, она отходила, она терялась в степном мареве как мираж, оставляя немцам степные просторы и горькую полынь родных степей.