Эмоциональные реакции

Любовь

В своем поиске знания человек дифференцирует и вы­деляет различные аспекты того или иного явления. В ре­зультате каждый аспект постепенно теряет свою связь с целым и начинает рассматриваться в качестве независи­мой переменной. Когда такая аналитическая методика применяется к эмоциям, они определяются или как физи­ологические реакции тела, или как паттерны поведения, которые могут быть усвоены или отброшены усилием воли. Страх, например, является телесной реакцией, физиоло­гически генерируемой выбросом адреналина в ситуации опасности. И хотя ни секреция, ни наша физическая ре­акция на нее не подчиняются сознательному контролю, мы постоянно убеждаем детей не бояться, подразумевая тем самым, что они могут контролировать свои эмоциональ­ные ответы.

Подобная непоследовательность относительно природы эмоций лучше всего проявляется в нашем отношении к любви. Наши проповеди и наша литература изобилуют призывами к любви. Несмотря на предостережения, подоб­ные книге Смайли Блантона «Люби или умри», все эти апел­ляции к сознательному разуму довольно бесполезны для порождения глубокого чувства любви. С другой стороны, мы допускаем, что любовь — это естественное для опреде­ленных отношений чувство, мать совершенно естественно любит своего ребенка, а каждый ребенок любит свою мать.

Мы оказываемся часто шокированы и поражены, обнару­жив, что так бывает далеко не всегда. С точки зрения соз­нательного разума и те, и другие отношения вполне обосно­ванны. Мы согласны с тем, что любовь важна, и об этом полезно напомнить. Ценность любви в том, что она снижа­ет сосредоточенность человека на себе и переводит фокус, хоть на некоторое время, с его эго на взаимоотношения с другими людьми и с окружением. В то же время мы призна­ем, что любовь должна присутствовать во всех близких от­ношениях. Однако нам недостает понимания того, что наши эмоциональные ответы не являются изолированными фе­номенами. Их нельзя считать произвольными реакциями или чисто условными рефлексами. Любовь, например, не­отделима от удовольствия. Она возникает из переживания удовольствия и зависит в своем существовании от его пред­вкушения.

Слово «эмоция» означает движение «наружу», «вовне» или «от». Эмоция, таким образом, может быть определена как движение, проистекающее из возбужденного состоя­ния удовольствия или боли. Шандор Радо разделяет эмо­ции на две группы: эмоции благополучия (welfare emotions) и эмоции чрезвычайных ситуаций (emergency emotions). По мнению Радо, эмоции благополучия, к которым относятся любовь, симпатия и привязанность, являются «дифферен­цированными уточнениями переживания и предвкушения удовольствия»*[19]. Проще говоря, мы любим то, что сулит нам удовольствие. Подобным образом, наша симпатия распро­страняется на тех людей, с которыми у нас существует дос­тавляющее удовольствие взаимопонимание. Никто в здра­вом уме не будет испытывать симпатию к человеку, от ко­торого исходит угроза боли. Чрезвычайные эмоции, такие как страх, гнев и ненависть, происходят из переживания и предвосхищения боли.

Память и предвосхищение играют важные роли в дифференцировании эмоционального ответа из базовых реак­ций удовольствия — боли. Если мы в определенной ситуа­ции испытали боль, то при повторении ситуации мы будем ожидать аналогичной боли. Предвосхищая боль, мы будем реагировать страхом или гневом, в зависимости от направ­ления нашего движения. Если мы убегаем от ситуации, то будем испытывать страх; если противостоим ей, пытаясь устранить угрозу боли, то будем испытывать гнев. При от­сутствии воспоминаний и ожиданий, которые управляют нашим поведением, наш отклик будет определяться влия­нием непосредственного контакта с объектом. Приятный эффект будет побуждать нас тянуться к объекту, болезнен­ный заставит нас отдалиться.

Новорожденный младенец не чувствует и не проявляет любви к своей матери. Его реакции основаны на ощуще­ниях удовольствия и боли. Можно допустить, однако, что способность любить присутствует от рождения, но любовь расцветет при условии созревания сознания и пережива­ния удовольствия от контакта с матерью. Такой опыт ско­ро придет, поскольку, чтобы выжить, ребенок должен удовлетворять свои важнейшие потребности с помощью матери или человека, ее заменяющего. Когда благодаря растущему сознанию ребенок отождествляет эти прият­ные переживания с обликом матери, возникает чувство привязанности к ней. Его лицо проясняется при ее приб­лижении, и видно, как по его телу проходят волны прият­ного возбуждения.

Очень жаль, что в нашей культуре контакт младенца с матерью приносит не только удовольствие. Хотя мать и должна удовлетворять базовые потребности младенца, она при этом может легко нанести ущерб его благополучию. Мы слишком часто слышим младенческий плач и видим слишком много несчастных детей, чтобы питать иллюзию, что в младенчестве все запросы ребенка осуществляются. Ма­леньким детям необходим почти беспрерывный контакт с материнским телом, и очень немногие женщины готовы отдать младенцу все свое время и внимание. Их личные пот­ребности часто входят в конфликт с нуждами ребенка. Ус­тупая требованиям ребенка, они испытывают раздраже­ние и негодование. Если они не уступают, то в той или иной мере заставляют ребенка страдать. В любом случае, часто складывается болезненная для ребенка ситуация, которая ограничивает его любовь к матери.

Очень часто отношение матери к ребенку оказывается амбивалентным. Ребенок не стал для нее источником абсо­лютного счастья. Он желанный и нежеланный одновремен­но. В результате младенец становится объектом некоторой враждебности, главным образом неосознанной, но выра­жаемой в жестах раздражения, сердитом взгляде, грубом обращении и так далее. Известны и случаи насилия над детьми. Синдром избиваемого ребенка, как оказалось, бо­лее распространен, чем предполагалось ранее. В своей кни­ге «Страх быть женщиной» Джозеф Рейнгольд говорит о том, что материнская враждебность широко распростра­нена среди женщин, и документально подтверждает это. Он связывает это с опытом отношений женщины с соб­ственной матерью и конфликтом между ними. Мой соб­ственный клинический опыт подтверждает эти наблюде­ния. За все годы практики у меня не было ни одного паци­ента, который не испытывал бы в той или иной степени негативных чувств к своей матери, совершенно оправдан­ных исходя из его детского опыта.

Болезненные переживания не позволяют развиваться чувствам привязанности и любви. Насколько привычным оказывается для ребенка ожидание боли, настолько сдер­жанными или негативными становятся его реакции. Чело­век не может любить то, что причиняет ему боль, если у него не развился мазохистский характер. Если любовь воз­никает из предвкушения удовольствия, то ее противопо­ложность, ненависть, должна возникать из предвосхище­ния боли. Более подробно эти два чувства, любовь и нена­висть, я буду рассматривать в следующем разделе. Сейчас важно понять, как они связаны с удовольствием и болью.

Связь между любовью и удовольствием, которая только что казалась ясной и однозначной, усложняется, если учесть, что материнская любовь является также инстинктивной реакцией на свое потомство. Она является врожденной у тех видов, для выживания молодого поколения которых требу­ется материнская забота. И укоренена она столь глубоко, что с момента рождения мать будет защищать свое дитя даже ценой собственной жизни, если это потребуется. Но, несмот­ря на это, даже среди животных этот инстинкт недостаточ­но силен, чтобы в определенных условиях не допустить унич­тожения матерью своих детей. Известно, что самки живот­ных в условиях неволи бросают свое потомство и то же самое время от времени случается с домашними животными. Мож­но предположить, что отказ от детеныша происходит под воздействием условий, подавляющих у матери предвосхи­щение удовольствия от выполнения своих функций. У выс­ших животных инстинкт материнской любви, его полноцен­ное функционирование, по-видимому, зависит от удоволь­ствия, которым обычно сопровождается реализация инстинкта. В отсутствие удовольствия инстинкт ослабева­ет. Наличие удовольствие, напротив, укрепляет инстинктив­ные действия и преобразует их в осознанное поведение.

Поскольку инстинкт полностью никогда не исчезает, материнская любовь не может отсутствовать совершенно, даже в самой черствой женщине. Каждая женщина знает на уровне тела, что только через реализацию своей женс­кой сущности она сможет испытать радость жизни. Если это глубинное знание противоречит ее жизненному опыту, память о котором определяет ее нынешнее поведение, то развивается конфликт, при котором желание любить сво­его ребенка так же сильно, как и враждебность. Однако в случае отсутствия удовольствия деструктивная установка берет верх над творческим отношением к ребенку.

В основе любви лежит биологическая потребность в кон­такте и близости с другим человеком. Через этот контакт происходит стимуляция и возбуждение наших тел, без него они становятся холодными и жесткими. Сама потребность выражается в чувстве влечения, которое биоэнергетически схоже с чувством голода, когда мы нуждаемся в пище. Это ощущение, как и голод, становится интенсивнее, если остается неудовлетворенным. Оно очень сильно у малень­ких детей, чья потребность в контакте является максималь­ной. Интенсивность влечения снижается во время латент­ного периода и возрастает в пубертатный период, когда набирает силу сексуальная функция.

Осознание различия между влечением и любовью важ­но для понимания последней. Влечение также связано с любовью, как голод с аппетитом. И голод, и влечение явля­ются нейтральными биологическими потребностями, дале­кими от предпочтений и предвзятости. Голодный человек готов съесть что угодно; одинокий человек может любого принять в качестве друга. В противоположность этому, ап­петит и любовь ориентированы на конкретные источники удовольствия. Аппетит появляется при виде определенно­го блюда; любовь возникает к конкретному человеку. Влюб­ленный человек видит в объекте своей любви источник удо­вольствия. Если предвкушение удовольствия накладыва­ется на биологическое влечение, то потребность в контакте и близости трансформируется в истинную эмоцию. Разни­ца между любовью и влечением проявляется в манерах и поведении человека. Влюбленный человек предвкушает удовольствие, его тело, находящееся в приятном возбуж­дении, становится горячим и отзывчивым. Человек с нере­ализованной потребностью в близости печален и замкнут.

Потребность в близости и контакте реализуется в том, что называют зависимой любовью, которую часто ошибочно принимают за настоящую любовь. Если один человек зави­сит от другого, он будет описывать свое чувство как любовь. Он будет говорить «Я люблю тебя», в действительности под­разумевая «Ты нужна мне». Нуждаться и любить — не одно и то же. Нужда может быть болезненна; любовь — приятна. Зависимая любовь привязывает одного человека к другому; Настоящей любви свойственны свобода и непосредственность, важнейшие составляющие удовольствия. Зависимые отношения снижают возможность получения удовольствия и таким образом отдаляют человека от переживания истин­ной любви. Зависимая любовь характеризуется требовани­ем любви или удовольствия; подлинная любовь дарит удо­вольствие. Требование любви рационально объясняется следующим образом: «Я в тебе нуждаюсь. Я тебя хочу, Я тебя люблю. Следовательно, ты должен любить меня».

Человек, чье чувство обусловлено зависимостью, убеж­ден в справедливости своих требований любви. Он бес­сознательно переносит на другого человека свою нереа­лизованную инфантильную потребность в контакте. Его зависимость отражает его младенческий опыт, когда он по-настоящему зависел от своей матери. Удовлетворение его потребностей тогда зависело от ее любви, и его чувство, что он имеет право на эту любовь, потому что она ему необхо­дима, было оправдано. Его бессознательное отказывается принять реалии сегодняшнего дня, заключающиеся в том, что:

1) он давно уже не ребенок,

2) во взрослом мире любить — означает делить удоволь­ствие.

Если учесть, что любовь связана с удовольствием, как может человек требовать любви? Тем не менее, это проис­ходит повсеместно. Родители требуют любви от своих де­тей и даже считают, что это долг ребенка — отплатить им любовью за их труды и заботу о его воспитании. Они могут добиться видимости любви, если смогут заставить ребен­ка чувствовать вину, но искреннее чувство не подчиняется приказу. Любовь также нельзя заслужить, как ошибочно полагают некоторые, актами самоотречения. Жена, жерт­вующая всем ради мужа, однажды может узнать, что тот полюбил другую женщину. Мать, посвятившая себя де­тям, часто оказывается шокирована, обнаружив, что дети не оценивают по достоинству ее старания. Вообще, уста­новка самоотречения нас отталкивает, и мы тянемся к лю­дям, наслаждающимся жизнью. Мне часто доводилось слышать от пациентов слова: «Я бы хотел, чтобы моя мать поз­воляла себе получать больше удовольствия от жизни».

И если удовольствие является важнейшим условием люб­ви, любовь также необходима для удовольствия. Ибо любовь представляет собой самоотдачу, которая делает удоволь­ствие возможным. Мы знаем, что работа без полной самоот­дачи не приносит удовольствия. В равной степени важно, чтобы человек отдавал себя отношениям, если хочет наслаж­даться ими. Самоотдача, как и любовь, возникает из пред­вкушения удовольствия. Поэтому можно с полным основа­нием сказать, что степень удовольствия напрямую зависит от уровня самоотдачи или глубины чувства, вкладываемых в работу или в отношения с другим человеком.

Любовь имеет еще одну важную функцию в тех близ­ких человеческих отношениях, от которых зависит продол­жение жизни. Она создает атмосферу защищенности, ко­торая позволяет человеку достичь максимальной самоот­дачи в отношениях. Эта потребность в защищенности особенно очевидна во взаимоотношениях матери и ребен­ка. Человеческому младенцу ввиду его абсолютной безза­щитности необходимо такое чувство безопасности, кото­рое может быть обеспечено лишь полной самоотдачей ма­тери. Малейшая брешь в чувстве безопасности тотчас же повергает ребенка в состояние страдания и тревоги, воз­действие которых преодолеть не так просто. Когда ребе­нок проходит тот этап, на котором все его потребности удов­летворялись автоматически и начинает независимое суще­ствование, тогда мы можем видеть, насколько важна для его благополучия атмосфера материнской любви и заботы, которая окутывает его при появлении на свет.

Взрослые не так беспомощны как дети, но в близких от­ношениях им тоже необходимо чувство безопасности. Им нужна уверенность в том, что сегодняшнее удовольствие не обернется завтра страданием, вызванным потерей че­ловека, рядом с которым они испытали это удовольствие. Человек ясно понимает: чем больше он наслаждается се­годня, тем сильнее будет страдать завтра, когда потребность в близости и человеческом контакте вновь заявит о себе и не сможет быть удовлетворена. Ибо в природе человека заложено стремление вновь пережить ту ситуацию, в ко­торой он испытал удовольствие.

Человек в большей степени, чем любое другое существо, живет в настоящем, которое включает его прошлое и охва­тывает его будущее. На основе своего раннего опыта он убеждается в том, что открываясь удовольствию, он в то же время открывается и возможной боли. Если ему дове­лось пережить множество разочарований, то он будет край­не осторожен в своем предвосхищении удовольствия. Его способность любить и испытывать удовольствие будет сни­жена. Но даже на фоне самого безоблачного прошлого опы­та человек неохотно предается интимным отношениям, ко­торые не имеют перспективы продолжения.

Любовь — это обещание того, что сегодняшнее удоволь­ствие будет доступно и завтра. Она не является ни гаранти­ей, ни обязательством. Слова «я тебя люблю» это не про­сто выражение в настоящем своих чувств, в них заключено будущее. Они — не обещание любить завтра, ибо это чув­ство, подобно любому другому, возникает спонтанно из глу­бин человеческого существа и неподвластно его воле. Тем не менее, большего, чем заключено в этих словах, не тре­буется, а меньшего будет недостаточно. Только с тем чув­ством безопасности, которое несет в себе любовь, человек может полностью отдаться удовольствию любви.

Разговоры о любви вне ее взаимосвязи с удовольстви­ем — это не более чем морализаторство. Мораль никогда не решала эмоциональных проблем человека. С другой сто­роны, делать акцент на удовольствии, пренебрегая базо­вой потребностью человека в безопасности, стабильности и упорядоченности его существования — безответствен­но. Это может привести лишь к хаосу и страданию. Поло­жение человека, характеризуемое этими противоположны­ми направленностями, требует творческого подхода. Мы должны понимать, что чем больше удовольствия испыты­вает человек, тем больше его способность любить. Следует знать, что наша способность давать свою любовь спо­собствует росту нашего удовольствия.

В этом разделе я использовал слово «любовь», как если бы она обладала некой однородностью. В действительнос­ти любовь, как и удовольствие, охватывает целый спектр чувств, каждое из которых связано непосредственно с пе­реживанием удовольствия или его предвкушением. Более широким понятием для такого рода чувств является приня­тие. Диапазон чувств, входящих в понятие принятие, про­стирается от дружелюбия до любви. Они будут рассмотре­ны в следующем разделе.