Введение в область новой теории войны

Как уже было сказано, сетевые войны представляют собой новейшую технологию захвата территорий, отторжения пространства в свою пользу, перевода его под свой контроль. Частным случаем этого можно считать, например, смену правящего режима в государствах. Особенностью же сетевой операции является то, что она осуществляется преимущественно без использования обычных вооружений. В этом заключается главная цель сетевых войн – увеличить пространство контроля, не вовлекаясь по возможности в открытую горячую фазу противостояния с противником, хотя она и не исключена.

Детали этой разработки не разглашаются открыто, а информация о ней распространяется только в специализированных сообществах и экспертных комьюнити. Интересно то, что в открытых источниках описание стратегии сетевых войн появилось только в начале 2000-х. Считается, что изначально они в более-менее законченном виде были разработаны офисом вице-адмирала Артура Сибровски, который полностью пересмотрел военную стратегию Пентагона, в результате чего сетевые войны стали официально принятой на вооружение стратегией Пентагона. Работа Сибровски была опубликована примерно в 2000 году офисом реформирования вооруженных сил секретаря обороны. Но это было только самое общее описание стратегии. Эта технология является закрытой лишь в определённой степени, как всё в Америке. Американцы – очень откровенные люди, которые исходят из того, что за пределами американского экспертного сообщества, а уж тем более за пределами самой Америки живут непросвещённые массы тёмных людей. И если человек не относится к элитарному экспертному сообществу, то он не способен понять суть описываемой стратегии, а если и способен, то в этом случае он, скорее всего, представляет какой-либо маргинальный интеллектуальный кружок и не в состоянии повлиять ни на принятие судьбоносных решений, ни тем более на ход истории, а значит, его доступ к «идеям» неопасен. Остальное же «неинтеллектуальное» население планеты тонет в потоках мусорной, ничего не значащей информации и в принципе не способно выделить из неё что-либо ценное. Именно по этой причине американские стратеги описывают свои разработки со всей американской откровенностью во множестве научных книг, статей, на специализированных сайтах, в других источниках, справедливо полагая, что если это и будет кем-то прочитано, то только узкой прослойкой посвящённых специалистов. Для большинства же всё это просто не представляет интереса. Ну а политические элиты стран-соперниц вряд ли способны всё это адекватно воспринять без специализированной экспертной поддержки. Именно поэтому Збигнев Бжезинский спокойно выпускает свои труды, где открыто описывает стратегии ещё большего фрагментирования постсоветского пространства, а потом России, которые затем реализуются. Мы же, открывая книжку Бжезинского, с удивлением обнаруживаем, что всё, что с нами произошло в начале 2000-х, Бжезинский, оказывается, предположил ещё в 1997-м. И сегодня описанное им в конце 90-х продолжает происходить на наших глазах.

Технология «цветных революций», являющаяся частным случаем, разновидностью сетевых операций, называемых ещё «операциями на базе эффектов» (ОБЭ), – тоже, в общем-то, не являлась секретом и была раскрыта Джином Шарпом в конце 1980-х годов. По его пособию «От диктатуры к демократии»[8]была разрушена Югославия, а в середине 2000-х мы с неизбежностью констатировали реализацию этой же технологии на постсоветском пространстве.

Исходя из того, что все эти модели в лучшем случае становятся достоянием маргинального меньшинства, которое аппаратно ни на что в реальной политике не влияет, максимум «раскрывая» всё это на своих маргинальных интернет-ресурсах, американцы, совершенно не беспокоясь относительно судьбы подобных разработок, особо их не пряча, но и не выпячивая, шаг за шагом реализуют сетевые стратегии против своих геополитических противников, ставя их перед фактом уже свершившихся процессов.

Таким образом, с одной стороны, информация о технологии сетевых войн является довольно эксклюзивной и относительно закрытой и в том виде, в котором она доходит до России, учитывая перевод, трактовку и среду восприятия, во многом теряет свой изначальный смысл – и её распространение в узких кругах представляется для американцев неопасным. С другой стороны, наибольшую ценность здесь представляет именно трактовка, популярная дешифровка, толкование в доступном стиле сути и последствий применения этой технологии, в чём и заключается смысл данной книги.

Разработанная офисом реформирования секретаря обороны вооружённых сил США под руководством вице-адмирала Артура Сибровски (Arthur K. Cebrowski), эта технология относится к разряду именно военных, так как направлена на то, чтобы осуществлять перехват власти в государствах и ставить их под свой контроль. В этом случае зачастую противник узнаёт о своём поражении только после того, как оно уже состоялось. Несмотря на то что сетевые войны в основном ведутся без использования обычных, классических средств вооружения, без прямого использования армии и ставших привычных нам за последнее столетие технологий проведения военных операций, возможны и горячие фазы сетевой войны. Силовое воздействие осуществляется в том случае, когда источники сопротивления, с одной стороны, несистемны – то есть их нельзя устранить сетевым способом, с другой стороны – маргинальны, фрагментарны и незначительны. Например, разрозненные небольшие террористические группы, случайным образом разбросанные по значительной территории и не имеющие общей стратегии и координации действий между собой. Однако даже при этих условиях силовая фаза сетевой операции проводится лишь в крайнем случае, в основном когда значение имеет временной фактор и необходимо ускорить завершение операции. Вместе с тем важнейшим элементом сетевой стратегии является «стравливание» групп противника между собой, провоцирование вооружённых конфликтов, столкновений и прочих силовых и насильственных действий на интересующей территории. Всё это, к сожалению для нас, не поверхностные домыслы, а следствие серьёзной интеллектуальной работы, технологическая выжимка из развития западной мысли в целом, протекающего на протяжении последних двух столетий и имеющего фундаментальное научное и даже онтологическое обоснование.

Сетевые войны в «международных отношениях»

В современной картине мира инструментальность «международных отношений»[9]всё больше выходит на первый план. Основной мотивацией к осуществлению тех или иных действий на международной арене всё чаще становятся не локальные цели. Это прежде одни народы вступали в противостояние с другими из-за ограниченности внутренних ресурсов или жизненного пространства[10]. В этом случае «международные отношения», действительно, рассматриваются как внешний выплеск внутренних проблем[11]. Сегодня цели, ради которых осуществляются «международные отношения», становятся более глобальными, связанными с переформатированием всего социального пространства земли в идеологическом, культурном, цивилизационном смысле. Речь идёт о некоем конечном, то есть эсхатологическом, видении картины мира. А «международные отношения» в их классическом представлении, опирающиеся на такие традиционные парадигмы, как реализм (ныне – неореализм), либерализм (неолиберализм), радикализм (неомарксизм)[12]и т. д., становятся лишь инструментом достижения глобальных, конечных целей.

В этой связи меняются и основания реализации процессов «международных отношений». От чисто прагматических и рациональных они переходят к философским и даже метафизическим представлениям о конечных целях международной политики. Ярким примером тому служит политико-мировоззренческое течение неоконсов в США. Представители этого течения берут за основу именно философские концепции, вычленяя оттуда технологические подходы к формированию общества. Главный принцип неоконсов состоит в том, что философия должна быть реализована на практике, а идеи должны претворяться в жизнь, а не использоваться только лишь для интеллектуального удовольствия[13], ибо, как любят повторять неоконсы, «Ideas do matter».

Сама же система «международных отношений» сегодня переходит с уровня межнациональных отношений, сложившихся в момент образования Вестфальской системы и окончательно закреплённых Версальским договором, на более низкие уровни. Субъектами международных – в прямом смысле слова – отношений всё чаще становятся именно народы, а не политические нации, этносы. Теперь даже общественные, негосударственные структуры, НПО, НКО по праву считают себя субъектами глобальной политики и влияют на процессы, происходящие далеко за пределами государств, в которых они зарегистрированы. Но и это не стало пределом: на место коллективной субъектности, пусть и более низкого уровня, чем государство, приходит атомизированная субъектность индивидов, объединённых в искусственные сети по итогам так называемой массификации – в терминах Алена де Бенуа, о чём было сказано выше. Сети, в свою очередь, представляют собой систему множественных горизонтальных связей, определяемых Жилем Делёзом как ризома [14]. И здесь уже речь идёт об изменении философского представления об устройстве общества – эволюции воззрений от классических, периода Нового времени, к сетевым, сложившимся с момента начала постиндустриальной эпохи до полного становления мировоззренческой парадигмы постмодерна. Именно ризома, а точнее – её наличие, является необходимым условием распространения американской «Империи», на что недвусмысленно намекают Негри и Хардт, утверждая: «Общие контуры современного имперского строя могут быть представлены в виде ризомы, разветвленной корневой системы, универсальной сети коммуникаций, все точки или узлы которой связаны между собой»[15].

Если раньше залогом успеха являлось военное превосходство, выраженное сначала в численности армий, а затем в качестве и объёмах вооружений, то теперь для установления контроля над большими пространствами используются сетевые технологии, а с противником ведутся сетевые войны [16].Мотивами же к установлению глобального контроля и цивилизационному захвату больших пространств становятся эсхатологические идеи завершения истории на «своём аккорде», для того чтобы положить свои представления, свои модели устройства в основание нового мира, идущего на смену старому. Подобные взгляды свойственны многим, в том числе и наиболее влиятельным мировым политикам, а в некоторых моментах они граничат с религиозными представлениями о мотивах политической и международной деятельности. Это именно то, что социолог и теолог Питер Бергер определяет как десекуляризацию [17].

Таким образом, обоснование такого явления, как сетевые войны, связано с необходимостью осмыслить изменения парадигмальных подходов к «международным отношениям» в более эсхатологическом и даже метафизическом ключе. Так как благодаря этому можно определить роль философии и идей, вытекающих из философских воззрений, в формировании решений, касающихся устройства мира и будущего человечества, где социальные сети стали ключевым инструментом установления контроля и влияния.