Сердце ворона. Молитвой звучит шум ветра,

Молитвой звучит шум ветра,

Коль смерть над тобою вьется.

И только ворона сердце

Кровью не обольется.

Раскроет глаза пустые,

На мертвое тело сядет,

Что было, и то, что будет…

Вся жизнь только смерти ради.

Клюв черный нальется кровью

Предсмертной последней муки:

Трагичный актер без роли,

И крылья ее – что руки…

В трагедии нету смысла,

И лгут все на свете поверья,

А вечно лишь черное с алым,

Как брызги на птичьи перья.

То смерти закон жестокий,

В прах жизни песок уходит…

И только ворона сердце

В путь мрачный тебя проводит…

Сердце. Сердце болит. Оно болит так, будто в него всадили нож, но ты не мертв и по‑прежнему все продолжаешь чувствовать. Все, в полной мере. Холодная сталь торчит в этом багровом сгустке плоти, дрожащем и истекающем кровью из раны. Никак ему не остановиться, не затихнуть в чьей‑то милости. Такое бывает только в старых запыленных легендах, но сердце продолжает стучать, все так же обнимая лезвие и ежечасно взрезая края все сильнее…

Я никогда не жалел тех, чью плоть мне довелось рвать, словно падаль. Никогда не задумывался об их ушедшей жизни, о тех, кого они оставили, или тех, кто ждет их там, по ту сторону. Не было жалости во мне, лишь инстинкт… Мое сердце не обливалось кровью…

Никто из тех, кто пока что дышит воздухом, не понимает, что вся их жизнь – всего лишь растянутая на года, медленная смерть. Никто не понимает, что живым себя можно ощутить лишь в самый последний миг. Но уже поздно…

Как и все, я не подозревал, что так и не было у меня никакой роли. А все мои переживания, мои беды и нечастые радости, я сам – всего лишь очередная тень на пути…

Но я знаю точно – кто бы что ни говорил… кто бы выспренно ни заявлял, что есть хорошая смерть… «смерть ради какой‑то цели» – все это обман. Есть только смерть, обыденность, конечный пункт вашего умирания.

Есть правила, есть законы и рамки. И есть те, кто проводит и приводит, а есть и те, кого куда‑то ведут. Когда‑то я был первым, но скоро…

У меня оно болит от ощущения собственной скорой кончины. Как сказал один древний некромант: «Не беда, когда тебя проклинают те, кто ненавидит тебя, хуже – когда это делают те, кто тебя любит». У нас был брат, а мы были у него. Кроме нас он не имел никого на целом свете. А мы предали его и тем самым словно воткнули нож, сзади, подло, со спины, в самое сердце. И теперь болит мое, будто бы в отместку. Он любил нас, но проклял, такова была его предсмертная тоска. Каждого из нас пронзило последнее чувство убитого, каждый услышал его немой крик, его немой реквием, отпевающий нас, в тот миг уже мертвых, но еще не осознающих этого… Как оказалось, за некоторые поступки все же приходит расплата. Руки жжет… Почему‑то ладони горят, как бы предупреждая о чем‑то, будто кости немощного старика всегда ноют на непогоду. Но больше болит мое сердце… Я – ворона, и ворона – это я. Я скоро умру – что ж, так тому и быть.