Выражение признательности 1 page

Уилбур Смит

Орел в небе

Текст предоставлен издательством http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=155251

«Орел в небе»: АСТ, АСТ Москва, Хранитель; Москва; 2007

ISBN 978‑5‑17‑039400‑5, 978‑5‑9713‑3810‑9, 978‑5‑9762‑1528‑3

Аннотация

Будущее Дэвида Моргана, наследника южноафриканской бизнес‑империи, было определено от рождения.

Но он восстал против благополучной, богатой жизни – во имя мечты.

Ом хотел стать летчиком – и стал им.

Он считал, что обретет в небе мир и свободу.

Но когда взрыв заложенной террористами бомбы отнял зрение у его любимой, он решил отомстить.

Он сел за штурвал сверхсовременного «истребителя» – и начал безжалостную охоту за преступниками.

Его поле битвы – небо.

И он или победит, или погибнет!

Уилбур Смит

Орел в небе

Эту книгу я посвящаю своей жене Низо,

бесценному сокровищу моей жизни,

с бесконечной любовью и искренней признательностью

за благословенные годы нашей совместной жизни.

Выражение признательности

В процессе написания этой истории я воспользовался помощью многих людей. Майор Дик Лорд и лейтенант Питер Куки консультировали меня и давали советы относительно технического оснащения и оборудования современных боевых самолетов. Доктор Робин Сандел и доктор Дэвид Дэйвис помогли мне с медицинскими описаниями. Преподобный Боб Редрап, постоянный компаньон по рыбалке, помог с выбором названия. Всем им я искренне благодарен.

Целому ряду жителей государства Израиль я благодарен за радушный прием и неоценимую помощь. К сожалению, не могу привести здесь все их имена.

И, как обычно, мой самый главный помощник всегда был готов ободрить меня, воодушевить или подвергнуть сокрушительной критике именно тогда, когда это было необходимо. Посвящаю эту книгу ее сыну – моему пасынку – Дайетеру Шмидту.

* * *

Три вещи непостижимы для меня,

И четырех я не понимаю:

Пути орла в небе,

Пути змея на скале,

Пути корабля среди моря

И пути мужчины к девице.

Книга притчей Соломоновых, 30:18–19

В горах Готтентотской Голландии лежал снег, и ветер дул оттуда, скуля, как заблудившийся зверь. Инструктор, стоя в дверях крошечной мастерской, поежился в своей летной куртке и глубже засунул руки в карманы, отороченные овчиной.

Он смотрел, как большой «кадиллак» с чернокожим шофером едет между огромными железными амбарами, и недовольно хмурился. Барни Вентер остро завидовал всем приметам богатства.

«Кадиллак» свернул к стоянке для посетителей у стены ангара; из задней двери с мальчишеской живостью выскочил подросток, что‑то сказал цветному шоферу и заторопился к Барни.

Он двигался с неожиданным для его возраста изяществом, держался прямо, не спотыкался на чересчур длинных для его тела ногах. Пока юный отпрыск богатой семьи приближался к инструктору, зависть Барни росла. Он ненавидел этих неженок, но по иронии судьбы именно ему приходилось много времени проводить в их обществе. Только очень богатые люди могут позволить своим детям постигать тайны полета.

Заниматься этим его вынуждал естественный процесс старения, постепенный износ тела. Два года назад, в возрасте сорока пяти лет, он не прошел строгую медицинскую комиссию, определяющую пригодность военных летчиков, и с тех пор катился под горку, чтобы окончить свои дни обычным летуном‑бродягой, который водит изношенные машины каких‑нибудь полулегальных чартерных компаний по тайным и неизведанным маршрутам.

Эти мысли заставили его рявкнуть на остановившегося перед ним мальчика:

– Мистер Морган, я полагаю?

– Да, сэр, но вы можете звать меня Дэвид. – Мальчик протянул руку, и Барни машинально пожал ее, сам того не желая. Рука была узкая и сухая, но крепкая, сплошные мышцы и сухожилия.

– Спасибо, Дэвид. – В голосе Барни звучала ирония. – А ты можешь и дальше называть меня «сэр».

Он знал, что мальчику четырнадцать, но он был почти одного роста с Барни, с его пятью футами семью дюймами. Дэвид улыбнулся, и Барни ощутил почти осязаемое воздействие его красоты. Казалось, каждая черта этого лица создана великим художником. Возникало впечатление некой театральности, близкой к ненастоящести. Казалось, волосы на самом деле не могут так виться и блестеть, кожа – быть такой шелковистой и нежно окрашенной, а глаза – обладать такой глубиной и огнем.

Барни понял, что любуется мальчиком, во власти его очарования, и резко отвернулся.

– Пошли. – Он прошел в мастерскую, где стены украшали голые блондинки и предупредительные надписи, касающиеся кредиторов и тех, кто выполняет правый поворот.

– Что ты знаешь о полетах? – спросил он у мальчика, когда они оказались в прохладной полумгле ангара, где длинными рядами стояли пестро раскрашенные самолеты, а потом через противоположную дверь снова вышли на яркое зимнее солнце.

– Ничего, сэр.

Признание откровенное, и Барни приободрился.

– Но хочешь узнать?

– О да, сэр!

В ответе звучал энтузиазм, и Барни внимательнее взглянул на мальчика. Глаза у него темные, почти черные, только прямой солнечный свет окрашивает их густой синевой.

– Хорошо, тогда приступим.

Самолет ждал на бетонированной площадке перед ангаром.

– Это «Сессна‑150», моноплан с высоким расположением крыла.

Барни начал круговой обход‑проверку, а Дэвид внимательно следил за ним. Но когда Барни начал рассказывать о приборах и правилах взлета и выравнивания, он понял, что мальчик знает больше, чем следовало бы. Его ответы на риторические вопросы Барни были верны и точны.

– Ты читал, – обвинил его Барни.

– Да, сэр, – с улыбкой признался Дэвид. Зубы у него были белые и идеально ровные, а улыбка – неотразимая. Вопреки себе, Барни почувствовал, что мальчик начинает ему нравиться.

– Ну хорошо, садись.

В тесной рубке они пристегнулись, разместившись плечом к плечу. Барни объяснил назначение всех приборов и аппаратов и начал стартовую процедуру.

– Общий включатель. – Он нажал красную кнопку. – Поворачивай ключ, как в машине.

Дэвид наклонился вперед и повернул. Пропеллеры завертелись, двигатель ожил, несколько раз кашлянул и заработал со вполне правильным гулом. Они съехали с площадки. Дэвид быстро привыкал к рулям. Самолет остановился для последней проверки и радиоконтроля, потом вырулил на взлетную полосу.

– Хорошо, выбери предмет в конце полосы. Целься в него и осторожно открывай дроссель.

Машина ожила и покатила к далекой изгороди.

– Руль на себя, полегче.

И вот они уже в воздухе и быстро уходят от земли.

– Спокойней, – сказал Барни. – Не прилипай к приборам. С ней нужно обращаться как с… – он смолк. Хотел сравнить машину с женщиной, но вовремя сообразил, что такое сравнение неуместно. – Обращайся с ней как с лошадью. Полегче. – И тут же почувствовал, как ослабла хватка Дэвида на руле. – Вот так, Дэвид.

Он искоса взглянул на мальчика и вдруг почувствовал разочарование. Чутье подсказывало ему, что перед ним птица, один из тех редких представителей рода человеческого, для кого голубое небо – естественная среда. Но в первые мгновения полета на лице мальчика застыло выражение ужаса. Губы и ноздри обвело мраморно‑белыми полосками, в темно‑синих глазах показались тени, словно акулы под поверхностью летнего моря.

– Левое крыло вверх! – рявкнул он разочарованно, надеясь вывести мальчика из шока. Крыло тут же поднялось и застыло, никакая правка не требовалась. – Выровняй машину. – Его руки лежали на приборной панели, но вмешательство было ни к чему. – Закрой дроссель. – Правая рука мальчика безошибочно нашла дроссель. Барни снова посмотрел на него. Выражение лица Дэвида не изменилось, и Барни неожиданно понял, что это не ужас, а экстаз.

«Он птица», – удовлетворенно подумал Барни, и пока они выполняли обычный полет с разным набором высот и поворотов, он вспоминал, как тридцать лет назад другого мальчика в старом желтом «тигровом мотыльке» охватил такой же восторг.

Они обогнули голубые горы в белых снежных шапках и полетели по ветру.

– Ветер как море, Дэвид. На большой высоте он может мешать, а может и облегчить полет. Следи за ним. – Дэвид кивнул. Получая первые уроки летной науки, он наслаждался каждым мгновением полета.

Они повернули на север над мрачными голыми землями, розоватыми и коричнево‑дымчатыми, лишенными своих богатых золотистых одежд – пшеницы.

– Теперь колесо и руль одновременно, Дэвид, – сказал Барни. – Попробуем резкий поворот. – Крыло пошло вниз, и горизонт перед носом самолета повернулся.

Прямо впереди морские волны разбивались о длинные полосы желтовато‑белого прибрежного песка. Атлантический океан, холодно‑зеленый, зыбился под ветром, украшенный белыми пятнами пены.

Снова на юг, вдоль береговой линии, откуда на них, прикрывая глаза руками, смотрели меленькие фигурки, на юг, к большой плоской горе, которая обозначала границу суши: под таким углом ее очертания казались незнакомыми. В заливе было множество кораблей, а под крутыми склонами горы теснились здания, в их окнах отражалось зимнее солнце.

Еще один поворот, быстрый, уверенный; Барни убрал руки с приборов; «сессна» пролетела над Тайгербергом и взяла курс на аэродром.

– Теперь я, – сказал Барни. Он перехватил управление, посадил машину и подрулил назад на площадку. Выключил двигатель.

Они немного посидели молча. Оба чувствовали, что произошло что‑то очень важное.

– Все в порядке? – спросил наконец Барни.

– Да, сэр, – кивнул Дэвид. Они отстегнули ремни и выбрались на бетон. Молча пошли в ангар. У входа остановились.

– В следующую среду? – спросил Барни.

– Да, сэр. – Дэвид направился к ожидающему «кадиллаку», но, пройдя с десяток шагов, остановился, повернул назад. – Так здорово мне еще никогда не было, – застенчиво сказал он. – Спасибо, сэр. – И пошел к машине. Барни смотрел ему вслед.

«Кадиллак» тронулся, набрал скорость и исчез за деревьями у последнего здания. Барни усмехнулся, печально покачал головой и побрел в мастерскую. Сел в старое вращающееся кресло и положил ноги на стол. Достал из пачки смятую сигарету, расправил ее и закурил.

– Здорово? – переспросил он, улыбаясь. – Болтовня! – Он бросил спичку в корзину для бумаг, но промахнулся.

Телефон разбудил Митци Морган, и она, выбравшись из‑под подушки, ощупью отыскала трубку.

– Да?

– Митци?

– Папа, ты прилетишь? – Она почти проснулась, услышав голос отца и вспомнив, что сегодня он должен прилететь к ним в загородный дом.

– Прости, девочка. Тут кое‑что произошло. Не вырвусь до следующей недели.

– О, папа! – выразила Митци свое разочарование.

– Где Дэви? – быстро спросил отец, чтобы избежать дальнейших упреков.

– Хочешь, чтобы он тебе перезвонил?

– Нет, я подожду. Позови его.

Митци встала, подошла к зеркалу и попыталась пригладить волосы. Светлые, вьющиеся, они приходили в беспорядок от первого же прикосновения солнца, соли или ветра. А ненависть к своим веснушкам она испытывала всякий раз, когда видела свое отражение.

– Ты похожа на китайского мопса, – сказала она вслух, – на маленького толстого китайского мопса с веснушками, – и отказалась от попыток пригладить волосы. Дэвид видел ее такой много раз. Накинув на голое тело шелковый халат, она вышла в коридор и направилась мимо родительской спальни, где спала мать, в жилую часть дома.

Дом состоял из ряда открытых галерей и флигелей – стекло, сталь, белая сосна… Галереи поднимались по дюнам от берега, сливаясь с морем и небом, только стекло отделяло людей от природы, и сейчас рассвет наполнял дом странным мерцающим светом, в котором массивный мыс Робберг, резко очерченный на фоне неба, казался легким перышком.

В салоне все говорило о вчерашней вечеринке; двадцать постоянных гостей дома и множество других из летних домов на дюнах оставили следы своего пребывания: пролитое пиво, переполненные пепельницы, пластинки, небрежно вынутые из конвертов.

Митци пробралась через этот кавардак к лестнице, ведущей к комнатам гостей. Осторожно толкнула дверь Дэвида: открыто. Вошла. Постель не смята, но джинсы и свитер брошены на стул, туфли небрежно скинуты.

Митци улыбнулась и отправилась на балкон, высоко нависавший над пляжем, на уровне чаек, которые уже подбирали то, что за ночь выбросило море.

Митци быстро запахнула халат, перелезла через перила и шагнула через пропасть на перила соседнего балкона. Спрыгнула на балкон, раздвинула занавески и прошла в спальню Марион.

Марион – ее лучшая подруга. В глубине души Митци знала, что их прекрасные отношения сохраняются только потому, что ее, Митци, внешность составляет контраст с замечательной фигурой Марион и ее кукольной глазастой красотой. Кроме того, Митци – это бесконечные подарки и вечеринки, бесплатный отдых в каникулы и прочие радости.

Подруга казалась во сне особенно хорошенькой, золотые волосы разметались по груди Дэвида. Митци переключила все свое внимание на двоюродного брата; глядя на него, она почувствовала стеснение в груди и какую‑то вязкую тяжесть внизу живота. Ему всего семнадцать, но тело у него как у взрослого мужчины.

Она решила, что любит его больше всех на свете. Он так красив, высок, строен и прекрасен, а его глаза способны разбить вам сердце.

Пара в постели теплой ночью сбросила простыни; на груди у Дэвида волосы, густые, темные, курчавые, руки и ноги мускулистые, плечи широкие.

– Дэвид, – негромко позвала Митци, касаясь его плеча. – Проснись.

Он открыл глаза и мгновенно очнулся. Взгляд стал сознательным, сфокусировался.

– Митц? Что?

– Надевай штаны, воин. Папа у телефона.

– Боже. – Дэвид сел, переложив голову Марион на подушку. – Который час?

– Уже поздно, – сказала Митци. – Нужно ставить будильник, когда ходишь в гости.

Марион что‑то забормотала и натянула на себя простыню, когда Дэвид выбрался из постели.

– Где телефон?

– В моей комнате – но можешь поговорить по параллельному из своей.

Она прошла за ним по балкону и свернулась в его постели, а Дэвид взял телефон и, волоча за собой шнур, принялся беспокойно расхаживать по ковру.

– Дядя Пол? – сказал Дэвид. – Здравствуйте!

Митци порылась в кармане халата, нашла пачку «голуаз», прикурила от своего «данхилла», но на третьей затяжке Дэвид протянул руку, взял у нее из губ сигарету и глубоко затянулся.

Митци сморщила нос, чтобы скрыть смятение, которое вызывало в ней его обнаженное тело, и взяла другую сигарету.

«Он бы умер, если бы знал, о чем я думаю», – сказала она себе и немного утешилась этой мыслью.

Дэвид закончил разговор, положил трубку и повернулся к ней.

– Он не приедет.

– Знаю.

– Но пришлет за мной Барни на «лире». Большое совещание.

– Похоже на него, – сказала Митци и заговорила, убедительно подражая отцу: – Мы должны подумать о твоем будущем, мой мальчик. Ты должен готовиться к ответственности, которая вскоре ляжет на тебя.

Дэвид усмехнулся и порылся в ящике шкафа в поисках шортов.

– Вероятно, придется сказать ему.

– Да, – согласилась Митци. – Придется.

Дэвид надел шорты и повернулся к двери.

– Молись за меня, куколка.

– Тебе нужно больше, чем молитвы, воин, – успокоительно сказала Митци.

После отлива пляж стал гладким и твердым, на песке – ни следа человека. Дэвид бежал легко, длинными прыжками, оставляя за собой влажную цепочку отпечатков.

Взошло солнце и бросило розовый отблеск на море, горы Утениква окрасились пламенем, но Дэвид бежал, ничего не видя. Его мысли занимала предстоящая встреча с опекуном.

Переломный момент в его жизни. Школа окончена, впереди открывается множество дорог. Он знал, что та, которую он выбрал, вызовет яростное сопротивление, и использовал последние часы одиночества, чтобы набраться сил для схватки.

Туча чаек, собравшихся вокруг выброшенной на берег рыбы, при его приближении поднялась в воздух, их крылья закрыли низкое солнце; когда Дэвид пробежал, птицы снова сели.

«Лир» он сначала увидел и только потом услышал. Самолет летел низко над горизонтом, поднимаясь и опускаясь, повторяя профиль горы Робберг. Потом совсем снизился и пролетел над берегом.

Дэвид остановился, легко дыша даже после пробежки. Он приветственно вскинул обе руки. Сквозь перплексовое покрытие кабины виднелась голова Барни, тот улыбнулся и в ответ на приветствие тоже поднял руку.

«Лир» повернул к морю, одним крылом почти касаясь гребней волн, потом вернулся. Дэвид стоял на берегу, а длинный стройный нос самолета все опускался и опускался, нацеливаясь на него, как копье.

Как ужасная хищная птица, несся на него самолет; в последнее мгновение нервы Дэвида не выдержали, и он бросился на мокрый песок. Его ударил порыв воздуха, «Лир» набрал высоту и повернул в сторону летного поля.

– Сукин сын! – пробормотал Дэвид, вставая и отряхиваясь. Он представил себе, как довольно ухмыляется сейчас Барни.

«Я хорошо выучил его», – думал Барни, сидя в кресле второго пилота. Он смотрел, как Дэвид искусно ведет самолет на такой высоте, где мастерство не поможет без удачи.

Барни слегка отяжелел, с тех пор как перешел на хлеба Морганов, живот чуть выдавался над поясом. Начавшие отвисать щеки придавали ему сходство с обиженной жабой, а шевелюра поредела и побелела.

Глядя на Дэвида, Барни испытывал теплое чувство, хоть это никак не отражалось на его лице. Он уже три года был главным пилотом компании Морганов и понимал, чье влияние принесло ему эту должность. Теперь положение его было прочным и завидным. Он возил влиятельных людей в шикарных самолетах, и знал, что когда придет пора удалиться на пастбище, трава там будет сочной и густой. Компания Морганов заботилась о своих людях.

И это успокаивало его, когда он смотрел, как его ученик ведет машину.

Полет на такой высоте требует полнейшей концентрации внимания, и Барни напрасно ожидал от своего ученика хоть каких‑то признаков расслабленности.

Под ними пролетали длинные золотые пляжи Африки, перемежавшиеся скалами, дачными домиками и небольшими рыбацкими деревушками. «Лир» точно следовал береговой линии; они предпочли прямому курсу будоражащую радость полета.

Перед ними открылась очередная полоска пляжа, но, подлетая, они заметили, что этот пляж занят.

Две крошечные женские фигуры показались из воды и в панике побежали туда, где лежали полотенца и сброшенные бикини. Белые ягодицы резко контрастировали с загорелыми ногами. Барни и Дэвид рассмеялись.

– Здорово ты их шуганул, Дэвид, – Барни с улыбкой оглядывался на исчезающие фигурки. Самолет летел на юг.

У мыса Агулас они повернули в глубь суши, быстро набрали высоту над горами, потом снова снизились, и Дэвид повел машину к городу.

Когда они шагали к ангару, Барни взглянул на Дэвида – снизу вверх: теперь Дэвид был выше его на шесть дюймов.

– Не позволяй ему растоптать тебя, парень, – предупредил он. – Ты принял решение. И держись его.

Дэвид повел свой зеленый спортивный английский «эм джи» по Де‑Вааль‑драйв и со склона горы взглянул на квадратное здание корпорации Морганов – монумент богатству и власти.

Дэвид наслаждался его очертаниями, четкими, функциональными, как крыло самолета, но он знал, что парящая свобода этих линий обманчива. Это крепость и тюрьма.

На перекрестке он свернул и, прежде чем спуститься в подземный гараж, подъехал к береговой линии, поглядывая на здание.

Кабинеты высших руководителей располагались на самом верхнем этаже. Войдя, Дэвид миновал длинный ряд секретарш, которых отбирали по двум критериям: профессионализм и экстерьер. Их красивые лица расцвели улыбками, превращая окружающее в сад, полный экзотических цветов, и Дэвид поздоровался с каждой. В здании корпорации Морганов с ним обращались как с законным наследником престола.

Марта Гудрич в собственном кабинете охраняла внутреннее святилище. Строгая, деловитая, она подняла голову от машинки.

– Доброе утро, мистер Дэвид. Дядя вас ждет. И, я думаю, вам следовало надеть костюм.

– Вы прекрасно выглядите, Марта. Похудели, и мне очень нравится ваша новая прическа. – Как всегда, это подействовало. Выражение ее лица смягчилось.

– Не пытайтесь подольститься, – предупредила она. – Я не одна из ваших девчонок.

Пол Морган стоял у окна, откуда открывался прекрасный вид на город. Он быстро повернулся к Дэвиду.

– Здравствуйте, дядя Пол. Простите, у меня не было времени переодеться. Я решил явиться побыстрее.

– Прекрасно, Дэвид. – Пол Морган окинул взглядом цветастую рубашку Дэвида, расстегнутую почти до пояса, широкий кожаный ремень, белые шорты и открытые сандалии. На нем все выглядит прекрасно, неохотно признал он. Даже самые дикие иностранные костюмы мальчишка носит с удивительным изяществом.

– Приятно тебя увидеть. – Пол пригладил лацканы своего темного строгого пиджака и взглянул на племянника. – Входи. Садись вот здесь, у камина. – Как всегда, Дэвид, стоя, подчеркивал малый рост дяди. Пол был невысоким, широкоплечим, с толстой мускулистой шеей и квадратным подбородком. Как и у дочери, волосы у него были редкие, жесткие, лицо плоское и несколько свиноподобное.

Все Морганы были таковы. Такими им и полагалось быть; экзотическая внешность Дэвида нарушала естественный порядок вещей. Конечно, это со стороны матери. Темные волосы, сверкающие глаза, буйный темперамент.

– Ну что ж, Дэвид. Прежде всего, поздравляю тебя с результатами выпускных экзаменов. Я очень рад, – Пол Морган мог бы добавить, что испытывает большое облегчение. Обучение Дэвида протекало необычайно бурно. Высоты достижений сменялись глубинами провалов, и Дэвида спасало только влияние и богатство Морганов. Взять хоть интрижку с молодой женой учителя физкультуры. Пол так и не узнал правды, но сумел замять дело, пожертвовав школьной церкви новый орган и добившись для учителя стипендии в зарубежном университете. Сразу после этого Дэвид завоевал вожделенную премию Весселя за успехи в математике, и все было забыто – до тех пор, пока он не решил опробовать новый спортивный автомобиль своего воспитателя, разумеется без ведома этого джентльмена, и не вписался в крутой поворот на скорости девяносто миль в час. Машина не выдержала испытания; Дэвид выбрался из‑под обломков и захромал домой с глубоким порезом на ноге. Снова потребовалось все влияние Морганов, чтобы загладить случившееся. Воспитателя удалось утихомирить покупкой новой, более дорогой машины, а «Группа Морган» добавила к сооружениям школы новый спортивный корпус.

Парень легкомысленный, Пол знал это. Но еще он знал, что может с ним справиться. А тогда в руках его окажется оружие острое как бритва. У мальчишки были все качества, которые Пол Морган хотел видеть в своем наследнике. Живость и уверенность, способность быстро соображать и дух авантюризма, но главное – агрессивное отношение к жизни, желание соперничать, побеждать, то, что Пол называл «инстинктом убийцы».

– Спасибо, дядя Пол. – Дэвид сдержанно принял поздравления. Они молчали, поглядывая друг на друга. Им никогда не было легко в общении, слишком они были разными – и в то же время очень похожими. Казалось, их интересы всегда вступают в противоречие.

Пол Морган подошел к окну, так чтобы солнце светило из‑за спины. Старый трюк, ставящий собеседника в неудобное положение.

– Конечно, меньшего мы от тебя и не ожидали, – рассмеялся он, и Дэвид улыбнулся, обрадованный тем, что дядя почти развеселился. – А теперь пора подумать о твоем будущем. – Дэвид молчал. – Перед тобой широкий выбор, – сказал Пол Морган и тут же принялся сужать диапазон: – Но мне кажется, юридический факультет одного из американских университетов – то, что нужно. Я нажал кое на какие пружины, чтобы обеспечить тебе место в моем старом колледже…

– Дядя Пол, я хочу летать, – негромко сказал Дэвид, и Пол Морган смолк. Выражение его лица слегка изменилось.

– Мы обдумываем твою будущую карьеру, а не отдых.

– Нет, сэр. Я имел в виду… полет как образ жизни.

– Твоя жизнь здесь, в «Группе Морган». У тебя нет свободы выбора.

– Я с вами не согласен, сэр.

Пол Морган отошел от окна и перешел к камину. Он выбрал сигару из хьюмидора на каминной полке; обрезая кончик сигары, он негромко заговорил, не глядя на Дэвида.

– Твой отец был романтиком, Дэвид. Он выбрался из моргановской системы, когда отправился в пустыню воевать, танкистом. Похоже, ты унаследовал его романтичность. – По его тону можно было решить, что он говорит о заразной болезни. Пол подошел к сидящему Дэвиду. – Скажи мне, чего ты хочешь.

– Я записался в военно‑воздушные силы, сэр.

– Да? Уже подписал контракт?

– Да, сэр.

– На какой срок?

– На пять лет. Кратчайший возможный срок службы.

– Пять лет… – прошептал Морган. – Что ж, Дэвид, не знаю, что сказать. Ты знаешь, что ты последний из Морганов. У меня нет сына. Печально будет видеть огромное предприятие, где у руля нет никого из нас. Интересно, что бы подумал об этом твой отец…

– Удар ниже пояса, дядя Пол.

– Не думаю, Дэвид. Мне кажется, это ты ведешь себя нечестно. Тебе принадлежит большое количество акций корпорации Морганов, тебе передано и многое другое, и всегда подразумевалось, что ты примешь свои обязанности…

«Хоть бы он заорал на меня, – в отчаянии подумал Дэвид. Он понимал, что именно об этом предупреждал его Барни. – Если бы он просто приказал, тогда бы я знал, как ответить». Но перед ним был человек – искусный манипулятор другими людьми, человек, всю жизнь распоряжавшийся людьми и деньгами, и в его руках семнадцатилетний мальчишка был податлив, как тесто.

– Видишь ли, Дэвид, ты рожден для этого. Все остальное трусость или самообман… – «Группа Морган» тянула свои щупальца, как огромное хищное растение – шевелящиеся побеги, чтобы схватить его и сожрать… – Мы можем аннулировать твой контракт. Стоит лишь позвонить…

– Дядя Пол! – Дэвид повысил голос, пытаясь заглушить этот мерный поток слов. – Мой отец. Он сделал это. Он вступил в армию.

– Да, Дэвид. Но тогда было другое время. Один из нас должен был это сделать. Он был моложе – и, конечно, были и другие, личные соображения. Твоя мать… – он помолчал, потом продолжил: – А когда все было кончено, он вернулся и занял свое законное место. Нам его не хватает, Дэвид. После его смерти никто не сумел заполнить эту брешь. Я всегда надеялся, что ты это сделаешь.

– Но я не хочу, – Дэвид покачал головой. – Не хочу провести жизнь здесь. – Он указал на гигантское сооружение из стекла и бетона, в котором они находились. – Не хочу ежедневно перелистывать стопы бумаг…

– Это совсем не так, Дэвид. Здесь есть все – острые ощущения, вызов, бесконечное разнообразие…

– Дядя Пол, – снова возвысил голос Дэвид. – Как называется человек, который досыта набил живот – и продолжает есть?

– Ну послушай, Дэвид, – в голосе Пола Моргана прозвучали первые нотки раздражения, он нетерпеливо отмел вопрос.

– Как вы назовете такого человека? – настаивал Дэвид.

– Вероятно, его можно назвать обжорой, – ответил Пол Морган.

– А как назвать обладателя многих миллионов, который кладет жизнь на то, чтобы заработать новые миллионы?

Пол Морган застыл. Он долго смотрел на своего подопечного, прежде чем заговорил.

– Ты меня оскорбляешь, – сказал он наконец.

– Нет, сэр. Я не хотел этого. Вы не обжора, но я им стану.

Пол Морган отвернулся и направился к своему столу. Сел в кожаное кресло с высокой спинкой и наконец закурил сигару. Они долго молчали, потом Пол Морган вздохнул.

– Тебе придется потратить время на глупости, как и твоему отцу. Но мне жаль этих пяти лет.

– Я не потрачу их зря, дядя Пол. Я получу диплом бакалавра в области проектирования летательных аппаратов.

– Вероятно, тебе следует сказать нам спасибо и за это.

Дэвид встал и подошел к нему.

– Спасибо. Для меня это очень важно.

– Пять лет, Дэвид. После этого ты мне нужен, – он чуть улыбнулся: – Ну, по крайней мере тебя заставят подстричься.

Дэвид Морган летел в поднебесье, как молодой бог. Земля с высоты в пять миль казалась куском теплого мяса. Солнечный фильтр на шлеме Дэвида был опущен и скрывал восхищенное, почти благоговейное выражение его лица. Пять лет нисколько не притупили в нем ощущения силы и одиночества, которые он всегда испытывал в полетах на истребителе‑перехватчике «мираж».

Солнечный свет отразился от металла машины, одевая ее ослепительным сиянием, маленькие облака далеко внизу казались на фоне земли совсем незначительными, они бежали врассыпную от волка‑ветра.

Сегодняшний полет вызывал у Дэвида еще и печальное чувство утраты. Завтра последний день его службы. В полдень кончается его контракт, и Пол Морган ожидает, что он станет мистером Дэвидом, его собственным мальчиком в «Группе Морган».

Он отбросил эту мысль и сосредоточился на наслаждении последними минутами; но очень скоро очарование было нарушено.