ПРАВКА № 1

Невероятное по жестокости убийство». «Пожилая женщина и её сестра убиты топором». «Кто ответит за залитый кровью пол?» «Хладнокровный грабитель размозжил череп двум жертвам» «В Санкт-Петербурге орудует маньяк?» «В квартире города обнаружены два залитых кровью трупа».

Раскольников. (делает фальшивый портсигар, пришивает к пальто петлю для топора)

Власть даётся только тому, кто посмеет наклониться и взять её. Тут одно только, одно: стоит только посметь! У меня одна мысль выдумалась, в первый раз; которую никто и никогда ещё до меня не выдумывал! Никто! Мне вдруг ясно, как солнце, представилось, что как же это ни единый до сих пор не посмел и не смеет, проходя мимо всей этой нелепости, взять просто-запросто всё за хвост и стряхнуть к чёрту!

С одной стороны, глупая бессмысленная, ничтожная, злая, больная старушонка, никому не нужная и, напротив, всем вредная, которая сама не знает, для чего живёт, и которая завтра же сама собой умрёт. Понимаешь?

С другой стороны, молодые, свежие силы, пропадающие даром без поддержки, и это тысячами, и это повсюду! Сто, тысячу добрых дел и начинаний, которые можно устроить и поправить на старухины деньги, обеспеченные в монастырь! Сотни, тысячи,может быть, существований, направленных на дорогу; десятки семейств, спасённых от нищеты, от разложения, от гибели, от разврата, он венерических больниц, - и всё это на её деньги. Убей её и возьми её деньги. За одну жизнь — тысячи жизней, спасённых от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен — да ведь тут арифметика! Да и что значит на общих весах жизнь этой чахоточной, глупой и злой старушонки? Не более как жизнь вши, таракана. Она чужую жизнь заедает: она намедни Лизавете палец со зла укусила; чуть-чуть не отрезали! (бомочет) Убей её и возьми её деньги. Убей её и возьми её деньги. Убей её и возьми её деньги.

Его встречает Алёна Ивановна с топором.

Раскольников. Здравствуйте, Алена Ивановна! Я вам... вещь принёс... да вот лучше пойдёмте сюда... к свету...

Алёна Ивановна. Господи! Да чего вам?... Кто такой? Что вам угодно?

Раскольников. Помилуйте, Алёна Ивановна... знакомый ваш... Раскольников... вот, заклад принёс, что обещался намедни.... Да что вы смотрите, точно не узнали? Хотите берите,а нет — я к другим пойду, мне некогда.

А.И. Да чего же ты, батюшка, так вдруг... что такое?

Раскольников. Серебряная папиросочница: ведь я говорил прошлый раз.

А.И. Да чтой-то вы какой бледный? Вот и руки дрожат! Искупался, что ль, батюшка?

Раскольников. Лихорадка... Поневоле станешь бледный... коли есть нечего...

А.И. Что такое?

Раскольников. Вещь... папиросочница серебряная... посмотрите.

А.И. Да чтой-то, как будто и не серебряная... Ишь навертел... (отходит в сторону. Раскольников достаёт «топор») (старуха кричит) Да что он тут навертел!

А.И. (вдруг). Убъёшь ты САМ старуху или нет?

Раскольников. Разумеется, нет! Я для справедливости.. Не во МНЕ тут дело...

А.И. А по-моему, коль ты сам не решаешься, так нет тут никакой и справедливости. Отсюда мораль: «Не смеши языком, смеши делом!»

Раскольников бьёт старуху.

А.И. Да чего же ты, батюшка, так вдруг... что такое?

Старушка падает. Раскольников обшаривает её карманы. Достаёт ключи. Подходит к сундуку, отпирает и открывает его. Шарит в сундуке. Находит там всякую хрень.(Или так. Раскольников достаёт мухобойку и бъёт ей старуху. Из старухи сыпятся куриные кости. Она падает замертво. Раскольников собирает кости.) В это время старуха поднимается. Раскольников поворачивается к ней.

Раскольников. Лизавета?

А.И. (Лизавета) кивает.

Раскольников. Смуглая такая, точно солдат переряженный, но знаешь, совсем не урод. У тебя такое доброе лицо и глаза. Очень даже. Тихая такая, кроткая, безответная, согласная, на всё согласная. А улыбка у тебя даже очень хороша.

А.И. (Лизавета) улыбается.

Раскольников. Эк ведь вам Алёна-то Ивановна страху задала! Посмотрю я на вас, совсем-то вы как робёнок малый. И сестра она вам не родная, а сведённая, а вот какую волю взяла.

А.И. (Лизавета). Аль зайти?

Раскольников. И самоварчик поставим.

А.И. (Лизавета). Хорошо, приду.

По лицу Лизаветы бегут судороги; приподняла руку, раскрыла было рот, но все-таки не вскрикнула и медленно, задом стала отодвигаться от него в угол. Раскольников замахнулся. Удар пришёлся прямо по черепу, остриём, и сразу прорубил всю верхнюю часть лба, почти до темени. Она так и рухнула. (Или так. Раскольников убивает Лизавету мухобойкой в лоб. Из Лизаветы сыпятся яблоки. Она падает замертво).

Раскольников. Боже мой! Надо бежать! (бежит). Но нет, опять не то! Надо идти, идти... (идёт, прислушивается) Что они? Как это они так все шумят? Толстый и большой, должно быть

А.И. (кричит). Да что они там, дрыхнут или передушил их кто? Тррреклятые! Эй, Алена Ивановна, старая ведьма! Лизавета Ивановна, красота неописанная! Отворяйте! У, треклятые, спят они, что ли?

Раскольников. А! Вот уж и из распивочных пьяные выходят. Третий час. Как! Третий уже час! Если бы кто зашёл, что бы он подумал? Что я пьян, но... (осматривает карманы, прячет награбленное в дыру. Сваливает кости и яблоки в тазы) Вошло! Всё с глаз долой и кошелёк тоже! Боже мой, что со мною? Разве это спрятано? Разве так прячут? Подлинно разум меня оставляет! Так и есть: петлю под мышкой до сих пор не снял! Забыл, об таком деле забыл! Какая улика! (утаскивает Алёну Ивановну за ширму) Куски рваной холстины ни в каком случае не возбудят подозрения; кажется так, кажется так! Ба! Так, стало быть, и в кармане тоже должна быть кровь, потому что я ещё мокрый кошелёк тогда в карман сунул. Стало быть, не оставил же ещё совсем разум, стало быть, есть же соображение и память, коли сам спохватился и догадался! Просто слабосилие лихорадочное, бред на минуту.

Алёна Ивановна - «Настасья» (за дверью). Да отвори, жив аль нет? И всё-то он дрыхнет!

Раскольников. Настасья.

«Настасья». Целые-то дни деньские, как пёс дрыхнет! Пес и есть! Отвори, что ль. Одиннадцатый час. Отвори, голова, проснись!

Раскольников. Что тебе, Настасья?

«Настасья». Повестка из конторы.

Раскольников. Из какой конторы?

«Настасья». В полицию, значит, зовут, в контору. Известно, какая контора.

Раскольников. В полицию!.. Зачем?

«Настасья». А мне почём знать. Требуют, и иди... Никак, совсем разболелся? Со вчерашнего дня в жару. Что у те в руках-то?.. Ишь лохмотьев набрал и спит с ними, ровно с кладом... (смеётся). Чаю бы выпил? Хошь, что ли? Принесу; осталось...

Раскольников. Нет... Я пойду; я сейчас пойду.

«Настасья». Поди, и с лестницы не сойдёшь?

Раскольников. Пойду.

«Настасья». Как хошь. (уходит).

Раскольников надевает пальто.

ПРАВКА №3.

Появляется Алёна Ивановна в полицейской фуражке - «Поручик — помощник квартального надзирателя». Пронзительно и негодуя смотрит на Раскольникова.

«Поручик» (кричит куриную кость). Чего тебе?

Раскольников. Потребовали по повестке.

«Поручик» (кричит). А в котором часу вам приходить написано, милостисдарь? Вам пишут в девять, а теперь уже двенадцатый час!

Раскольников (громко). Мне принесли всего четверть часа назад. И того довольно, что я больной в лихорадке пришёл.

«Поручик». Не извольте кричать!

Раскольников. Я и не кричу, а весьма ровно говорю, а это вы на меня кричите; а я студент и кричать на себя не позволю.

«Поручик». Извольте ма-а-а-лчать! Не гр-р-рубиянить, сударь. Вы в присутствии.

Раскольников. Да и вы в присутствии. А кроме того, что кричите, папиросу курите, стало быть, всем нам манкируете.

«Поручик». Это не ваше дело-с! А вот изволье-ка показать отзыв, который с вас требуют. Жалобы на вас! Денег не платите! Ишь какой вылетел сокол ясный. С вас денег по заёмному письму требуют, взыскание. К нам вот поступило ко взысканию просроченное заёмное письмо в сто пятнадцать рублей, выданное вами вдове, коллежской ассесорше Зарницыной, назад тому девять месяцев, а от вдовы Зарницыной перешедшее уплатою к надворному советнику Чебарову, мы и приглашаем вас посему к отзыву.

Раскольников. Да ведь Зарницины - она ж моя хозяйка?

«Поручик». Ну так что ж, что хозяйка? Денег не платишь, с фатеры не сходишь.

Раскольников. Э, чёрта ещё этого не доставало. Нет, это мне теперь... некстати... Дура она. Я сегодня к ней зайду, поговорю.

«Поручик». Дура-то она дура, такая же, как и я, а ты что, умник, лежишь как мешок, ничего от тебя не видать. Раньше детей ходил учить, а теперь пошто ничего не делаешь?

Раскольников. (ВСПОМИНАЯ) Я делаю...

Настасья. Что делаешь?

Раскольников. Работу...

Настасья. Каку работу?

Раскольников. Думаю.

«Поручик» покатился со смеху. Пишите же.

Раскольников. Что писать?

«Поручик». А я вам продиктую. (протягивает Раскольникову куриную кость) Да вы писать не можете, у вас перо из рук валится. Вы больны?

Раскольников. Да.... голова кругом... говорите дальше!

«Поручик» (берёт Раскольникова как котёнка,обнюхивает). А давно вы больны?

Раскольников. Со вчерашнего.

«Поручик». А вчера со двора выходили?

Раскольников. Выходил.

«Поручик». Больной?

Раскольников. Больной.

«Поручик». В котором часу?

Раскольников. В восьмом часу вечера.

«Поручик». А куда, позвольте спросить?

Раскольников. По улице.

«Поручик». Коротко и ясно. Ну-с, хорошо-с, мы вас не задерживаем. (и пнул Раскольникова под зад)

Раскольников. Обыск! Обыск! Сейчас обыск! Разбойники! Подозревают! Что, если их как раз сейчас и застану?

Алёна Ивановна сидит на стуле. Она - «Разумихин» - друг Раскольникова.

«Разумихин». План, что и говорить, был превосходный; простой и ясный, лучше не придумать. Недостаток у него был только один: было совершенно неизвестно, как привести его в исполнение.

Раскольников. Разумихин? Ты... Что ты?

«Разумихин». Неужели уж так плохо? Да ты, брат, нашего брата перещеголял. Да садись же, устал небось! (Раскольников падает на «диван») Да ты серьёзно болен, знаешь ты это? (щупает пульс Раскольникова. Раскольников вырвал руку).

Раскольников. Не надо, я пришёл... вот что: у меня уроков никаких... я хотел было... Впрочем, мне совсем не надо уроков...

«Разумихин». А Знаешь что? Ведь ты бредишь!

Раскольников. Нет, не брежу... Прощай! (толкает Разумихина в двери).

«Разумихин». Да ты постой, постой, чудак!

Раскольников. Не надо!..

«Разумихин». Так на кой чёрт ты после этого! Очумел ты, что ли? Ведь это... почти обидно. Я так не пущу.

Раскольников. Ну, слушай: я к тебе пришёл, потому что, кроме тебя, никого не знаю, кто бы помог... начать... потому что ты всех их добрее, то есть умнее, и обсудить можешь... А теперь я вижу, что ничего мне не надо, слышишь, совсем ничего... ничьих услуг и участий... Я сам... одни... Ну и довольно! Оставьте меня в покое!

«Разумихин». Да у тебя белая горячка, что ль! Чего ты комедии-то разыгрываешь! Даже меня сбил с толку... Зачем же ты приходил после этого, чёрт? (вдруг) Это кровь!

Раскольников. Кровь!.. Какая кровь?...

«Разумихин». Это кровь в тебе кричит. Это когда ей выходу нет и уж печёнками запекаться начинает, тут и начнёт мерещиться... А кровь водой не зальёшь и водой не выжжешь. Есть-то станешь, что ли?

Раскольников. Пить дай...

«Разумихин». Эх вы, тупицы прогрессивные, ничего-то не понимаете! Человека не уважаете... (берёт Лизаветино яблоко) Вот тебе вопрос такой: Кто зовётся второпяхом? А коли хочешь знать, так у нас, пожалуй и дело одно ОБЩЕЕ завязалось.

Раскольников. Желательно знать.

«Разумихин». Да всё под делу о маляре, то есть о красильщике...

Раскольников. Какой там ещё красильщик?

«Разумихин». Как, разве я тебе не сказывал? Аль нет? Да, бишь... вот, про убийство старухи-то процентщицы... ну, тут и красильщик теперь замешался...

Раскольников. Да про убийство я и прежде твоего слышал, и этим делом даже интересуюсь... отчасти... по одному случаю... и в газетах читал! А вот...

«Разумихин». (вдруг). Лизавету-то тоже убили!

Раскольников. Лизавету?

«Разумихин». А Лизавету, торговку-то аль не знаешь? Она сюда вниз ходила. Ещё тебе рубаху чинила.

Раскольников. УДАР ПРИШЁЛСЯ ПРЯМО ПО ЧЕРЕПУ, ОСТРИЁМ И СРАЗУ ПРОРУБИЛ ВСЮ ВЕРХНЮЮ ЧАСТЬ ЛБА ПОЧТИ ДО ТЕМЕНИ. Ну так что там красильщик?

«Разумихин». А тоже в убийцы записали!

Раскольников. Улики, что ль, какие?

«Разумихин». Кой чёрт улики! А впрочем, именно по улике, да улика-то эта не улика, вот что! Некто крестьянин Душкин, содержатель распивочной, напротив того самого дома, является в контору и приносит ювелирный футляр с золотыми серьгами и рассказывает целую повесть.

Повесть.

Прибежал-де ко мне повечеру, третьего дня, примерно в начале девятого работник красильщик Миколай Дементьев, который и принес мне ефту коробку с золотыми серёжками, да камушками, и просил за них под заклад два рубля, а на мой спрос: где взял? - объявил, что на панели поднял. А на другой день услышали мы, что Алёну Ивановну и сестрицу их Лизавету Ивановну топором убили, а мы их знавали-с, и взяло меня тут сумление насчёт серёг, - потому что известно было, что покойница под вещи деньги давала. Пошёл я в тот дом и стал осторожно про себя узнавать, тихими стопами; спросил: тут ли Миколай? И сказывал Митрей (другой красильщик), что Миколай загулял, а Митрей уж его не видал и работу один заканчивает. А работа у них по одной лестнице с убитыми, во втором этаже. А сегодня поутру, в восемь часов вижу, входит ко мне Миколай, не тверёзый, да и не то чтоб очень пьяный, а понимать разговор может. Сел на лавку, молчит. Я, этта, ему про старуху рассказываю, смотрю, а он за шапку и начал вставать. Тут я и захотел его задержать, он как от меня прыснет, да на улицу, да бегом, да в проулок, - только я и видел его.

Конец повести.

Душкина задержали и обыск произвели, Миколая задержали на постоялом дворе. Пришёл он туда, снял с себя крест, серебряный, и попросил за крест шкалик. Дали. Погодя несколько минут, баба в коровник пошла и видит в щель: он рядом в сарае к балку кушак привязал, петлю сделал; стал на обрубок и хочет себе петлю на шею надеть; баба вскрикнула благим матом, сбежались. Привели его в контору, в полиции жали его, жали, нажимали, ну и повинился: «Не на панели, дескать, нашёл, а в фатере нашёл, в которой мы с Митреем мазали». - «Каким таким манером?» - «А таким самым манером — прибираться надоть было. Стал я собирать и жду Митрея, авось, подойдёт. Да у дверей в сени, за стенкой, в углу, на коробку и наступил. Смотрю, лежит, в гумаге завёрнута. Я гумагу-то снял, вижу крючочки такие махочкие, крючочки-то мы этта поснимали — ан в коробке-то серьги...»

Раскольников. За дверьми? За дверями лежала? За дверями?

«Разумихин». Да... а что? Что с тобой? Чего ты так?

Раскольников. Ничего!.. Продолжай же. Что дальше?

«Разумихин». Да что дальше? Только он увидел серьги, как тотчас же, забыв и квартиру и Митьку, схватил шапку и побежал Душкину в кабак, получил от него рубль, соврал, что нашёл серьги на панели... и загулял. А про убийство утверждает прежнее: «Знать не знаю, ведать не ведаю, только на третий день услыхал!» Теперь, как думаешь, что в полиции отсюда извлекли?

Раскольников. Да чего думать-то, след есть, хоть какой да есть. Факт. Не на волю ж выпустить твоего красильщика?

«Разумихин». Да ведь они ж его прямо в убийцы теперь записали! У них уж и сомнений нет никаких...

Раскольников. Да врёшь: горячишься... Постой, забыл спросить: чем доказано, что коробка с серьгами действительно из старухина сундука?

«Разумихин». Это доказано. Закладчик положительно доказал, что вещь точно его. Э-эх! (замертво).

Теперь Алёна Ивановна — Мармеладов.

Раскольников. Мармеладов!

«Мармеладов». Стало быть, тут я, ваше вашество! Яблоньки выкапываю!

Раскольников. Ради бога, успокойтесь, не пугайтесь! Вы переходили улицу, вас раздавила коляска, не беспокойтесь... Вы ранены, а не убиты. Вас лошади раздавили...

«Мармеладов». Я не Катерины Ивановны (это супруга моя) теперь боюсь, и не того, что она мне волосы драть начнет! Что волосы!.. вздор волосы! Оно даже и лучше, коли драть начнет, а я не того боюсь... я... глаз её боюсь... да... глаз... Детского плача тоже боюсь... А побоев не боюсь...

Раскольников. Я его знаю, знаю! Это чиновник, отставной, титулярный советник, Мармеладов! Он здесь живёт, подле, в доме Козеля... Доктора поскорее! Я заплачу, вот! (берёт со стола кости)

«Мармеладов». Дочь моя, Соня, Софья Семеновна, жёлтый билет принуждена была получить. Много ли может, по-вашему, бедная, но честная девица честным трудом заработать?.. Лежал я тогда пьяненокой-с, и слышу, говорит моя Соня: «Что ж, Катерина Ивановна (это супруга моя) неужели же мне на такое дело пойти?» «А что ж, - отвечает Катерина Ивановна в пересмешку, - чего беречь? Эко сокровище!» Сонечка встала, надела платочек, надела бурнусик и с квартиры отправилась.

Раскольников. Вот тут, через три дома.

«Мармеладов». Пришла, и прямо к Катерине Ивановне, и на стол перед ней тридцать целковых выложила. Легла на кровать, лицом к стенке, только плечики да тело всё вздрагивают... Было это пять недель назад... А сегодня у Сони был, на похмелье ходил просить! Хе-хе-хе!

Раскольников. Он теперь, верно, пьяный, домой пробирался. Я его знаю... Он пьяница... Там у него семейство, жена, дети, дочь одна есть. Пока ещё в больницу тащить, а тут, верно, в доме же доктор есть! Всё-таки уход будет свой, помогут сейчас, а то он умрёт до больницы-то... На диван! Кладите прямо на диван, вот сюда головой.

«Мармеладов». Раздавили на улице! Пьяного!

Раскольников. Ради бога, успокойтесь, не пугайтесь! Он переходил улицу, его раздавила коляска, не беспокойтесь, я велел сюда нести...

«А.И. - Катерина Ивановна — жена Мармеладова. А как вы, однако ж, кровью замочились.

Раскольников. Да, замочился... я весь в крови. Позвольте же мне теперь... способствовать... к отданию долга моему покойному другу. Вот тут... двадцать рублей, кажется, - и если это может послужить вам в помощь, то... я... одним словом, я зайду... (кладёт деньги) Я непременно зайду. Прощайте!

«Мармеладов». Беги к Соне, скорее. Если не застанешь дома, всё равно, скажи, что отца лошади раздавили и чтоб она тотчас же шла сюда... как воротится. Скорей... Поля, босенькая, босенькая... Поля, Лида, Лёня, Коля — бедные сироПрки. Несладко им. Соня! Дочь! Прости! (испускает дух).

Раскольников бежит к дверям.

А.И. - Поля.

Поля. Послушайте! Послушайте!

Раскольников оборачивается.

Поля. Послушайте, как вас зовут?.. а ещё: где вы живёте?

Раскольников. А кто вас прислал?

Поля. А меня прислала сестрица Соня.

Раскольников. Я так и знал, что вас прислала сестрица Соня.

Поля. Меня и мамаша тоже прислала. Когда сестрица Соня стала посылать, мамаша тоже подошла и сказала: «Поскорей бери, Поленька!»

Раскольников. Любите вы сестрицу Соню?

Поля. Я её больше всех люблю!

Раскольников. А меня любить будите?

Поля вместо ответа обнимает Раскольникова.

Раскольников. А молиться вы умеете?

Поля. О, как же, умеем! Давно уже. Сперва «Богородицу», а потом ещё одну молитву: «Боже, прости и благослови сестрицу Соню», а потом ещё: «Боже, прости и благослови нашего другого папашу», потому что наш старший папа уже умер, а этот ведь нам другой, а мы и об том тоже молимся.

Раскольников. Полечка, меня зовут Родион; помолитесь когда-нибудь и обо мне: «и раба Родиона» - больше ничего.

Раскольников пишет на бумажке свои адрес и имя. Отдаёт Поле.

Поля. Всю будущую жизнь буду об вас молиться.

Раскольников. Это был мармеладовый колодец.

Поля уходит.

Раскольников. Довольно! Есть жизнь! Разве я сейчас не жил? Не умерла же ещё моя жизнь вместе с старою старухой! Царство ей небесное и — довольно, матушка, пора на покой! Царство рассудка и света теперь и... и воли, и силы... и посмотрим теперь! Померяемся теперь!...... А раба-то Родиона попросил, однако, помянуть, ну да это... на всякий случай!

Алёна Ивановна - «Соня Мармеладова».

«Соня» (с интонациями шлюхи). Не зайдёте, милый барин? Я, милый барин, всегда рада буду часы разделить, а теперь вот как-то совести при вас не соберу. Подарите мне, приятный кавалер, шесть копеек на выпивку! Это уж я и не знаю, как это так просить! Я бы, кажется, от одной только совести провалилась.

Раскольников. Ах... это вы?.. Соня?

«Соня» (смутившись). Софья Семёновна Мармеладова, дочь того самого несчастного Мармеладова, которого вчера в ваших глазах раздавили лошади.

Раскольников. Я вас совсем не ожидал. Сделайте одолжение, садитесь. Позвольте, не сюда, вот тут сядьте.

«Соня» (запинаясь). Я... я... зашла на одну минуту, простите, что вас обеспокоила. Я от Катерины Ивановны — жены папеньки моего Семёна Мармеладова; а ей послать было некого... А Катерина Ивановна приказала вас очень просить быть завтра на отпевании, утром... за обедней... на Митрофаниевском, а потом у нас... у ней... откушать... Честь ей сделать... (протягивает Раскольникову траурую ленту, он надевает её на руку) Она велела просить...

Раскольников. Постараюсь непременно... непременно. Сделайте одолжение, садитесь. Мне надо с вами поговорить. Пожалуйста, вы, может быть торопитесь, - сделайте одолжение, подарите мне две минуты... («Соня» садится) Я хотел вас спросить, как это у вас сегодня устроилось? Не обеспокоили ли вас?.. Например, от полиции...

«Соня». Нет-с, всё прошло... Ведь уж слишком видно, отчего смерть была; не беспокоили; только вот жильцы сердятся.

Раскольников. Отчего?

«Соня». Что тело долго стоит... ведь теперь жарко, дух... так что сегодня, к вечерне, в часовню понесут... Катерина Ивановна сперва не хотела, а теперь и сама видит, что нельзя...

Раскольников. Так сегодня?

«Соня». Она просит вас сделать нам честь на отпевании в церкви быть завтра, а потом уж к ней прибыть, на поминки.

Раскольников. Она поминки устраивает?

«Соня». Да-с, закуску; она вас очень велела благодарить, что вы вчера помогли нам... без вас совсем бы нечем похоронить. (губы и подбородок её вдруг запрыгали, но она скрепилась и удержалась, поскорей опять опустив глаза в землю).

Раскольников. Но неужели Катерина Ивановна могла обойтись такими малыми средствами, даже ещё закуску намерена?

«Соня». Гроб ведь простой будет-с... и всё просто, так что недорого... мы давеча с Катериной Ивановной всё рассчитали, так что ещё и останется, чтобы помянуть... а Катерине Ивановне очень хочется, чтобы так было. Ведь нельзя же-с... ей утешение... она такая (крутит пальцем у виска), вы ведь знаете...

Раскольников. Понимаю, понимаю... конечно... Что это вы мою комнату разглядываете? Вот говорят тоже, что на гроб похожа...

«Соня». Вы нам всё вчера отдали! (рыдает, уходит).

Раскольников. Просто роза весенняя! И как к тебе идёт, если б ты знал; Ромео... Да как ты вымылся сегодня, ногти ведь отчистил, а? Когда это бывало? Да ей-богу же ты напомадился. То сердитый, а то вдруг рожа, как сладчайший леденец, отчего-то сделается. Краснел даже; особенно, когда тебя пригласили обедать, ты ужасно покраснел. Фу, чёрт! (сносит ударом стул).

Алёна Ивановна - «Порфирий Петрович».

«Порфирий». (прихлёбывает чаёк). Да зачем же стулья то ломать, казне ведь убыток!

Раскольников. Извините, пожалуйста... Раскольников.

«Порфирий». Помилуйте, очень приятно-с, да и приятно вы так вошли... Порфирий Петрович, судебный следователь. Вам следует подать объявление в полицию о том-с, что, известившись о таком-то происшествии, то есть об этом убийстве, вы просите, в свою очередь, уведомить следователя, что такие-то вещи принадлежат вам и что вы желаете их выкупить...

Раскольников. То-то и дело, что я в настоящую минуту не совсем при деньгах... и даже такой мелочи не могу... Эти серебряные часы, которым грош цена, единственная вещь, что после отца осталась. Ко мне мать приехала, и если б она узнала, что эти часы пропали, то, клянусь, она была бы в отчаянии! Женщины!

«Порфирий». А к вам матушка приехала?

Раскольников. Да.

«Порфирий». Когда же это-с?

Раскольников. Вчера вечером.

«Порфирий». Вещи ваши ни в каком случаю и не могли пропасть. Ведь я уже давно вас здесь поджидаю.

Раскольников. Что-о?

«Порфирий». Ваши вещи, кольцо и часы, были у НЕЙ под одну бумажку завёрнуты, а на бумажке ваше имя карандашом чётко обозначено, равно как и число месяца, когда она их от вас получила.

Раскольников. Как это вы так заметливы?..

«Порфирий». А почти все закладчики теперь уже известны, так что вы только одни и не изволили пожаловать.

Раскольников. Я не совсем был здоров.

«Порфирий». И об этом слышал-с. Слышал даже, что уж очень были чем-то расстроены. Вы и теперь как будто бледны?

Раскольников. Совсем не бледен... напротив, совсем здоров!

«Порфирий». (читает) Показания свидетелей: «Сам едва на ногах, а чуть только мы вчера отвернулись — оделся и удрал потихоньку и куролесил где-то чуть не до полночи, и это в совершеннейшем бреду.» Неужели в совершеннейшем бреду? Скажите пожалуйста.

Раскольников. Э, вздор! Не верьте! А впрочем, ведь вы и без того не верите!

«Порфирий». Зачем вышел? Для чего? И почему именно тайком?

Раскольников. Надоели они мне вчера.

«Порфирий» (читает). «Встретил вчера, уж очень поздно, в квартире раздавленного лошадьми чиновника. Раскольников последние деньги на похороны вдове отдал.» Последние деньги.

Раскольников. А может, я где-нибудь клад нашёл? Вот я вчера и расщедрился!

«Порфирий». Свидетель, если на этом закончили показания, можете сесть.

Раскольников. Спасибо, мы постоим. За что же это меня сажать? Я не виноват-с.

«Порфирий». Не хотите сидеть, можете прилечь! Если бы вы знали, как вы меня интересуете! Любопытно и смотреть, и слушать... и я, признаюсь, так рад, что вы изволили, наконец, пожаловать...

Раскольников. Дайте чаю! Горло пересохло!

«Порфирий». Прекрасная идея! А может... посущественнее, перед чаем-то?

Раскольников. Весь я как-то развинтился.

«Порфирий». Видите ли-с, я вам всю правду скажу. По поводу всех этих вопросов, преступлений мне вспомнилась теперь, - а впрочем, и всегда интересовала меня, - одна ваша статейка: «О преступлении». Два месяца назад имел удовольствие прочесть.

Раскольников. Я рассматривал, помнится, психологическое состояние преступника в продолжении всего хода преступления.

«Порфирий». Да-с, и настаиваете, что акт исполнения преступления сопровождается всегда болезнию. Очень, очень оригинально, но... меня собственно, не эта часть вашей статейки заинтересовал, а некоторая мысль, пропущенная в конце статьи, но которую вы, к сожалению, проводите только намёком, неясно... Одним словом, если припомните, проводится некоторый намёк на то, что существуют на свете будто бы некоторые такие лица, которые могут... то есть не то что могут, а полное право имеют совершать всякие бесчинства и преступления, и что для них будто бы и закон не писан. Все люди разделяются на «обыкновенных» и «необыкновенных». Обыкновенные должны жить в послушании и не имеют права переступать закона, потому что они, видите ли, обыкновенные. А необыкновенные имеют право делать всякие преступления и всячески преступать закон, собственно потому, что они необыкновенные. Так у вас, кажется, если только не ошибаюсь?

Раскольников. Это не совсем так у меня... Впрочем, признаюсь, вы почти верно её изложили, даже, если хотите, и совершенно верно... Я просто-запросто намекнул, что «необыкновенный» человек имеет право... то есть не официальное право, а сам имеет право разрешить своей совести перешагнуть... через иные препятствия, и единственно в том случае, если исполнение его идеи (иногда спасительной для всего человечества) того потребует. В этом только смысле я и говорю в моей статье об их праве на преступление... Впрочем, тревожиться нечего: масса никогда почти не признает за ними этого права, казнит их и вешает (более или менее) и тем, совершенно справедливо исполняет своё назначение, с тем, что в последующих поколениях эта же масса ставит казнённых на пьедестал и им поклоняется. Первый разряд всегда — господин настоящего, второй разряд — господин будущего. И те и другие имеют совершенно одинаковое право существовать. Одним словом, у меня ВСЕ равносильное право имеют, и — да здравствует вековечная война, - до Нового Иерусалима, разумеется!

«Порфирий». Так вы всё-таки верите же в Новый Иерусалим?

Раскольников. Верую.

«Порфирий». И в Бога веруете? Извините, что так любопытствую.

Раскольников. Верую.

«Порфирий». И-и в воскресение Лазаря веруете?

Раскольников. Ве-верую. Зачем вам всё это?

«Порфирий». Буквально веруете?

Раскольников. Буквально.

«Порфирий». Вот как-с... так полюбопытствовал. Извините-с. Но позвольте, ну а как иной какой-нибудь муж, али юноша, вообразит, что он Наполеон али Магомет... - будущий, разумеется, да и давай устранять к тому все препятствия. Предстоит, дескать, далёкий поход, а в поход деньги нужны... ну и начнёт добывать себе для похода... знаете? Глупенькие и тщеславные особенно на эту удочку попадаются.

Раскольников. Так что же? Общество ведь слишком обеспечено ссылками, тюрьмами, судебными следователями, каторгами, - чего же беспокоиться? И ищите... вора!

«Порфирий». Ну, а коль сыщем?

Раскольников. Туда ему и дорога.

«Порфирий». Вы-таки логичны. Ну-с, а насчёт его совести-то?

Раскольников. Да какое вам до неё дело?

«Порфирий». Да так уж, по гуманности-с.

Раскольников. У кого есть она, тот страдай, коль сознаёт ошибку. Это и наказание ему — опричь каторги.

«Порфирий». А коль так-с, то неужели вы бы сами решились — ну там ввиду житейских каких-нибудь неудач и стеснений или для споспешествования как-нибудь всему человечеству — перешагнуть через препятствие-то?.. Ну, например, убить или ограбить?

Раскольников. Если б я и перешагнул, то уж, конечно, бы вам не сказал.

«Порфирий». Нет-с, это я ведь так только интересуюсь, собственно, для уразумения вашей статьи, в литературном только одном отношении-с... Уж не Наполеон или Магомет нашу Алёну Ивановну на прошлой неделе топором укокошил?

Раскольников. Вы хотите меня официально допрашивать, со всею обстановкой?

«Порфирий». Зачем же-с? Покамест это вовсе не требуется. Вы не так поняли. Я, видите ли, не упускаю случая и... и со всеми закладчиками уже разговаривал... от иных отбирал показания... а вы, как последний... Да вот, кстати же! Позвольте... Ведь вы в восьмом часу были-с?

Раскольников. В восьмом.

«Порфирий». Так проходя в восьмом часу-с, по лестнице-то, не видали ль хоть вы, во втором-то этаже, в квартире-то отворённой — помните? - двух работников или хоть одного из них — Миколая или Митрия? Это очень, очень важно для них.

Раскольников. Красильщиков? Нет, не видал... Да и квартиры такой отпертой, что-то не заметил... А вот в четвертом этаже!...

«Порфирий». Да что же я?! Фу! Перемешал! Красильщики мазали в самый день убийства, а ведь вы за три дня там были! Чёрт возьми, у меня ум за разум заходит!

Раскольников. Так надо быть повнимательнее.

+«Порфирий». Скушает мышка летучую кошку?

Раскольников. Если б у них были факты, то есть настоящие факты, или хоть сколько-нибудь основательные подозрения... Но у них нет факта, ни одного — вот они стараются наглостью сбить. А может, Порфирий и сам озлился, что фактов нет, с досады прорвался. А может, и намерение какое имеет... Он человек, кажется, умный... Может, напугать меня хотел тем, что знает... Тут, брат, твоя психология... Отстань.

Алёна Ивановна - КРАСИЛЬЩИК! (невидимая). Убивец!

Раскольников. Да что вы... что... кто убийца?

А.И. Ты убивец.

Раскольников молчит.

А.И. Дай миллион!

Раскольников. Старушка, ты вздор! Ты ошибка, не в тебе дело... Старушка, ты была только болезнь... я не человека убил, я принцип убил! Принцип-то я и убил, а переступить-то не переступил, на этой стороне остался... Только и сумел, что убить. Да и того не сумел, оказывается. Что ж? Я только не захотел проходить мимо голодной матери, зажимая в кармане свой рубль, в ожидании «всеобщего счастья». «Несу, дескать, кирпичик на всеобщее счастье и оттого ощущаю спокойствие сердца».

У матери моей почти ничего нет. Сестра получила воспитание, случайно, и осуждена таскаться в гувернантках. Все их надежды были на одного меня. Я учился, но содержать себя в университете я не мог и на время принужден был выйти. Если бы даже и так тянулось, то лет через десять, через двенадцать я все-таки мог надеяться стать каким-нибудь учителем или чиновником... А к тому времени мать высохла бы от забот и от горя, а сестра... ну, с сестрой могло бы ещё и похуже случиться. Для чего? Для того ль, чтоб их схоронив, новых нажить — жену да детей, и тоже потом без гроша и без куска оставить?

Я — окончательно вошь. Потому что сам-то, может быть ещё сквернее и гаже, чем убитая вошь, и заранее предчувствовал, что скажу себе это уже после того, как убью! Да разве с этаким ужасом что-нибудь может сравниться! О, пошлость! О, подлость! О, ни за что, ни за что не прощу старушонке!

О, как я ненавижу тебя теперь, старушонка! Кажется, бы другой раз убил, если б очнулась!.. Бедная Лизавета! Зачем она тут подвернулась!... Странно, однако ж, почему я об ней почти и не думал, точно и не убивал? Лизавета!
Соня! Бедные, кроткие, с глазами кроткими... Милые! Зачем они не плачут? Зачем они не стонут? Соня, Соня! Тихая Соня!

Алёна Ивановна. - Соня Мармеладова.

Раскольников. Соня, я к вам в последний раз пришёл. Я, может быть, не увижу вас больше...

«Соня». Вы... едете?

Раскольников. Не знаю... всё завтра...

«Соня». Так вы не будете завтра у Катерины Ивановны?

Раскольников. На знаю. Всё завтра утром... Не в том дело: Я пришёл одно слово сказать...

«Соня». Что ж вы стоите? Сядьте.

Раскольников. Какая вы худенькая! Вон какая у вас рука! Совсем прозрачная. Пальцы как у мёртвой.

«Соня». Я и всегда такая была.

Раскольников. Я бы в вашей комнате по ночам боялся.

«Соня». Хозяева очень хорошие, очень ласковые. Он заикается и хром тоже. И жена тоже... А детей семь человек... и только старший один заикается, та другие просто больные... а не заикаются...

Раскольников. Мне ваш отец всё тогда рассказал.

«Соня». Я его точно сегодня видела.

Раскольников. Кого?

«Соня». Отца. Я по улице шла, там подле, на углу, в девятом часу, а он будто впереди идёт. И точно как будто он. Я хотела уж зайти к Катерине Ивановне...

Раскольников. Вы гуляли?

«Соня». Да. (густо краснеет).

Раскольников. Катерина Ивановна ведь вас чуть не била, у отца-то?

«Соня». Ах! Вы её... Если бы вы только знали. Ведь она совсем как ребёнок... Ведь у ней ум совсем как помешан... от горя. А какая она умная была... какая великодушная... какая добрая!.. (с ненасытным состраданием) Била! Да что вы это! Господи, била! А хоть бы и била, так что ж! Ну так что ж? Вы ничего, ничего не знаете... Это такая несчастная, ах, какая несчастная!!! И больная... Она справедливости ищет.

Раскольников. Катерина Ивановна в чахотке, в злой; она скоро умрёт.

«Соня». Нет! Нет! Не может быть, нет! Бог, Бог такого ужаса не допустит!..

Раскольников. Других допускает же.

«Соня». Нет, нет! Её Бог защитит, Бог!...

Раскольников. Да, может, и Бога-то совсем нет.

«Соня». Конечно, нет... но ведь...

«Соня» ничего не сказала, и только горько-горько зарыдала, закрыв лицо руками.

************

Раскольников. Ты очень молишься Богу-то?

«Соня» или все-таки А.И. Что ж бы я без Бога-то была?

Раскольников. А тебе Бог что за это делает?

«Соня». Молчите! Не спрашивайте! Вы не стоите!... (пауза) Всё делает!

Раскольников. (берёт в руки Новый Завет). Это откуда?

«Соня». Мне принесли.

Раскольников. Кто принёс?

«Соня». Лизавета принесла, я просила.

Раскольников. Где тут про Лазаря? Отыщи мне.

«Соня». Не там смотрите... в четвёртом Евангелии.

Раскольников. Найди и прочти мне.

«Соня». Разве вы не читали?

Раскольников. Давно... Когда учился. Читай!

«Соня». А в церкви не слыхали?

Раскольников. Я... не ходил. А ты часто ходишь?

«Соня». Н-нет.

Раскольников (усмехнувшись). Понимаю... И отца, стало быть, не пойдёшь хоронить?

«Соня». Пойду. Я и на прошлой неделе была... панихиду служила.

Раскольников. По ком?

«Соня». По Лизавете. Её топором убили.

Раскольников. Ты с Лизаветой дружна была?

«Соня». Да... Она была справедливая... она приходила редко... нельзя было. Мы с ней читали и говорили. Она Бога узрит.

Раскольников. Читай!

«Соня». Зачем вам? Ведь вы не веруете?

Раскольников. Читай. Я так хочу! Читала же Лизавете!

ПРАВКА № 1.

Алёна Ивановна поднимает голову — она уже «Катерина Ивановна».

«К.И.» (втыкает в Лизаветины яблоки куриные кости, или свечки) Но где же Соня? Куда ушла? Странно, что ты даже на похоронах отца так неаккуратна. Родион Романыч, пустите её подле себя?

Раскольников. Катерина Ивановна, не извольте безобразничать.

«К.И.» Сам ты безобразник. Я сегодня мужа схоронила. Вот твоё место, Сонечка... Чего хочешь бери. Заливного возьми, это лучше. Сейчас блины принесут.

Укладывает Раскольникова на пол. Чертит вокруг него мелом. Укладывает (в изголовье, руки, ноги) яблоки.

А детям дали? Полечка, всё ли вас там есть? Кхи-кхи-кхи! Ну, хорошо. Будь умница, Лёня, а ты, Коля, не болтай ножками; сиди, как благочинный ребёнок должен сидеть. Во всём эта кукушка виновата. Смотрите на неё: вытаращила глаза, чувствует, что мы об ней говорим, да не может понять, и глаза вылупила. Фу, сова! Ха-ха-ха!.. Я просила её, как порядочную, а смотрите, кого она привела: шуты какие-то! Чумички! Посмотрите на этого нечистым лицом: это какая-то сопля на двух ногах! А эти полячишки... ха-ха-ха! Кхи-кхи-кхи! Сидят чинно рядышком. Ха-ха-ха!

Начинает камлать-молиться.

Жил на свете таракан,

Таракан от детства,

И потом попал в стакан,

Полный мухоедства.

Раскольников. Господи, что такое?

«К.И.» То есть когда летом, когда летом в стакан налезут мухи, то происходит

мухоедство, всякий дурак поймет, не перебивайте, не перебивайте,

вы увидите, вы увидите…

Место занял таракан,

Мухи возроптали.

«Полон очень наш стакан», —

К Юпитеру закричали

Но пока у них шёл крик,

Подошёл Никифор,

Бла-го-роднейший старик.

Тут у меня ещё не докончено, но всё равно, словами!

Прогоняет Раскольникова, укладывается сама.

Вот почему я особенно вам Благодарна, Родион Романыч, что вы не погнушались моим хлебом-солью, даже и при такой обстановке. Впрочем, уверена, что только особенная дружба ваша к бедному покойнику побудила вас сдержать ваше слова.

Порфирий Петрович! Защитите хоть вы! Внушите этой глупой твари, что не смеет она так обращаться с благородной дамой в несчастии, что на это есть суд... я к самому генерал-губернатору... Кхи-кхи-кхи! (берёт мухобойку, бьёт ей Раскольникова). Довольно!.. Пора!.. Прощай, горемыка!.. Уездили клячу!.. Надорвала-а-сь!... (кричит с отчаяньем и ненавистью, грохается головой на подушку).

Раскольников. (оказавшись спиной к Алёне Ивановне, говорит с ней, не оборачиваясь) «Сказав сие, воззвал громким голосом: Лазарь! Иди вон. И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами и лицо его обвязано было платком. Иисус говорил им: развяжите его пусть идет.

Тогда многие из иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в Него.» Всё об воскрешении Лазаря. Я сегодня родных бросил, Соня.

«Соня». Зачем?

Раскольников. Я пришёл к тебе. Мы вместе прокляты, вместе и пойдём! Ты тоже переступила... Смогла переступить. Ты на себя руки наложила... ты загубила жизнь... свою. Ты могла бы жить духом и разумом, а кончишь на Сенной!.. Если останешься одна, сойдёшь с ума, как и я. Стало быть нам вместе идти, по одной дороге! У меня теперь одна ты. Пойдём!

«Соня»Порфирий. Зачем? Зачем вы это!

Раскольников. Зачем? Потому что так нельзя оставаться — вот зачем! Сломать, вот что надо, раз навсегда, да и только: Свобода и власть, а главное власть! Над всею дрожащею тварью и над всем муравейником!.. Вот цель! Это моё тебе напутствие.! Может, я с тобой в последний раз говорю. Если не приду завтра, услышишь про всё сама, и тогда припомни эти теперешние слова. И когда-нибудь, потом, через годы, с жизнию, может, и поймёшь, что они значили. Если приду завтра, то скажу тебе, кто убил Лизавету. Прощай!

«Соня»Порфирий. Да разве вы знаете, кто убил?

Раскольников. Знаю и скажу... Тебе, одной тебе! Я давно тебя выбирал. (оборачивается, наконец)

«Порфирий». Да-да-да! Не беспокойтесь! Время терпит, время терпит-с. (молчит) Успеем-с, успеем-с!.. А вы курите? Есть у вас? Вот-с, папиросочка-с... Знаете, а ведь квартира-то моя вот тут же, за перегородочкой... казённая-с, а я теперь на вольной, на время. Поправочки надо было здесь кой-какие устроить. Теперь почти готово... Казённая квартира, знаете, это славная вещь, - а? Как вы думаете?

Раскольников. Да, славная вещь.

«Порфирий». Славная вещь, славная вещь... Да! Славная вещь! +Почему вы не пьёте больше чая?

Раскольников. Что значит больше? Я вообще ничего тут не пил.

«Порфирий». Тем более. Выпить больше чем ничего, - легко и просто. Вот если бы вы выпили меньше, чем ничего, - это был бы фокус!+

Раскольников. О, не беспокойтесь, пожалуйста... Порфирий Петрович! Урок хорош. Это даже уж и не кошка с мышью. Я, наконец, вижу ясно, что вы положительно подозреваете меня в убийстве этой старухи и её сестры Лизаветы. Со своей стороны объявляю вам, что всё это мне давно уже надоело. Если находите, что имеете право меня законно преследовать, то преследуйте; арестовывать, то арестуйте. Но смеяться себе в глаза и мучить себя я не позволю. (кричит, бьёт кулаком по столу) Не позволю-с! Слышите вы это, Порфирий Петрович? Не позволю!

«Порфирий». Ах, господи, да что это опять! Батюшка! Родион Романович! Родименький! Отец! Да что же с вами!

Раскольников. Не позволю!

«Порфирий». Батюшка, потише! Ведь услышат, придут! Ну что тогда мы им скажем, подумайте!

Раскольников. Не позволю! Не позволю!

«Порфирий». Воздуху пропустить, свежего? Да водицы бы вам, голубчик, испить, ведь это припадок-с! Да подозревай я вас хоть немножко, так ли следовало мне поступить? Мне следовало бы сейчас вас, как обухом по темени, огорошить: «А зачем в колокольчик звонили?» «А зачем про кровь спрашивали?» «А что, дескать, сударь, изволили вы в квартире убитой делать?» Зачем вы сами-то напрашиваетесь, из каких причин? А? Хе-хе-хе!

Раскольников. Повторяю вам, что не могу больше переносить...

«Порфирий». Чего-с? Неизвестности-то?

Раскольников. Не язвите меня! Я не хочу!.. Говорю вам, что не хочу!.. Не могу и не хочу!.. Слышите! Слышите?

«Порфирий». Да тише же, тише! Ведь услышат! Поберегите себя. Я не шучу-с!

Раскольников. Я не дам себя мучить. Арестуйте меня, обыскивайте меня, но не смейте играть со мной!..

«Порфирий». А сюрпризик-то не хотите разве посмотреть?

Раскольников. Какой сюрпризик? Что такое?

«Порфирий». Сюрпризик-с, вот тут, за дверью у меня сидит, хе-хе-хе! Я и на замок припёр, чтобы не убежал.

Раскольников. Что такое? Где? Что?.. Лжёшь ты всё! Лжёшь, полишинель проклятый! Лжёшь и дразнишь меня, чтоб я себя выдал... Глашатай! Огласи обвинительное заключение!

«Порфирий». Да уж больше и нельзя себя выдать, батюшка, Родион Романович. Вы ведь в исступление пришли. (прячется за дверью)

Раскольников. Лжешь, ничего не будет! Зови людей! У тебя фактов нет, у тебя одни только дрянные ничтожные догадки...

А.И. (Красильщик-Миколай)

Раскольников и Миколай (одновременно). Виноват! Мой грех! Я убивец!

Раскольников. Что такое?

«Миколай». Я... убивец...

Раскольников. Как... ты... Как... Кого ты убил?

«Миколай». Алёну Ивановну и сестрицу их Лизавету Ивановну, я... убил... топором. Омрачнение нашло.

Раскольников. Ты мне что с своим омрачнением-то вперёд забегаешь? Я тебя ещё не спрашивал: находило или нет на тебя омрачнение... говори: ты убил?

«Миколай». Я убивец... показание сдаю...

Раскольников. Э-эх! Чем ты убил?

«Миколай». Топором. Припас.

Раскольников. Один? (пауза) Один убил?

«Миколай». Один. А Митька неповинен и всему тому непричастен.

Раскольников. Ну, так и есть! Вы меня, Порфирий Петрович, простите насчет давешнего... я погорячился. Порфирий Петрович, пожелал бы бОльших успехов, да ведь видите, какая ваша должность комическая! До приятнейшего свидания.

Раскольников. Наполеон, пирамиды, Ватерлоо — и тощая гадкая регистраторша, старушонка, процентщица, - ну каково это переварить хоть бы Порфирию Петровичу! Где ж им переварить: полезет, дескать, Наполеон под кровать к «старушонке»! Эх, дрянь!..

Алёна Ивановна - Пульхерия Александровна — Мать Раскольникова.

«Мать». Ну вот и ты!

Раскольников. Мама?

«Мать». Не сердись на меня, Родя, что я тебя так глупо встречаю, со слезами: это я смеюсь, а не плачу. Ты думаешь, я плачу? Нет, это я радуюсь, а уж у меня глупая привычка такая: слёзы текут. Садись, голубчик, устал, должно быть, я вижу. Ах, как ты испачкался.

Раскольников. Я под дождём вчера был, мамаша...

«Мать». Да нет же, нет! Ты думал, я тебя как сейчас и допрашивать начну.., не тревожься. Я ведь понимаю, всё понимаю, теперь я уж выучилась по-здешнему и, право, сама вижу, что здесь умнее. Я раз навсегда рассудила: где мне понимать ТВОИ соображения и требовать от тебя отчётов? У тебя, может быть, бог знает, какие дела и планы в голове, или мысли там какие-нибудь зарождаются... Я вот... Ах господи! Да что же это я толкусь туда и сюда, как угорелая... Я вот, Родя, твою статью в журнале читаю уже в третий раз. Так я и ахнула, как увидела: вот дура-то, думаю про себя, вот он тем занимается, вот и разгадка вещей!

Раскольников. Покажите-ка, мамаша.

«Мать». Но только, Родя, как я ни глупа, но всё-таки я могу судить, что ты весьма скоро будешь одним из первых людей, если не самым первым в нашем учёном мире. И смели они про тебя думать, что ты... помешался! Ха-ха-ха! Ах, низкие червяки, да где им понимать, что такое ум!

Раскольников. Маменька, оставьте это, я сейчас пойду.

«Мать». Не навек? Ведь ещё не навек? Ведь ты придёшь, завтра придёшь?

Раскольников. Приду, приду, прощайте.

Раскольников. Да что вы, Родион Романович, такой сам не свой? Право! Слушаете и глядите, а как будто и не понимаете. Вы ободритесь. Жаль только, что дела много и чужого, и своего... Эх, Родион Романыч, всем человекам надобно воздуху, воздуху, воздуху-с... Прежде всего!

Я зол, я это вижу. Но зачем же они сами меня так любят, если я не стою того! О если б я был один и никто не любил меня, и сам бы я никого никогда не любил! Не было бы всего этого! Вот они снуют все взад и вперёд, и ведь всякий из них подлец и разбойник по натуре своей; хуже того — идиот!

Мать, сестра, как любил я их! Отчего же теперь я их ненавижу? О, как я ненавижу теперь эту старушонку! Кажись, бы другой раз убил, если б очнулась! Бедная Лизавета! Зачем она тут подвернулась! Соня!

«Порфирий». Не ждали гостя, Родион Романыч.

Раскольников. Да садитесь, Порфирий Петрович, садитесь.

«Порфирий». Только вот одну папиросочку, если позволите. Вот ведь эти папироски! Вред, чистый вред, а отстать не могу! Кашляю-с! Першить начало, и отдышка.

+ «Порфирий». Не хотите ли торта?

Раскольников. Какого торта? Что-то я его не вижу.

«Порфирий». А его тут и нет. +++++

Раскольников. Что же это вы, за свою прежнюю казёнщину принимаетесь, что ли?

«Порфирий». Объясниться, пришёл, голубчик Родион Романыч, объясниться-с! Разрешил нас тогда Миколка, а то я и не знаю, до чего бы между нами дошло. Ведь это был гром-с! Ведь гром грянул из тучи, громовая стрела! Ну, а как я его встретил? Стреле-то вот ни на столечко не поверил, сам изволили видеть! Да куда!

Раскольников. Мне говорили, что вы и теперь обвиняете Николая...

«Порфирий». Насчёт Миколки угодно ли вам знать, как то есть я его понимаю? Перво-наперво, это ещё дитя несовершеннолетнее, и не то чтобы трус, а так, вроде художника какого-нибудь. Сердце имеет; фантаст. И петь он и плясать, и сказки рассказывает. А известно ли вам, что он из раскольников, да и не то чтоб из раскольников, а просто сектант. Просто в пустыню убежать хотел! Рвение имел, по ночам Богу молился, книги «истинные» читал и зачитывался. А знаете ли, Родион Романыч, что значит у иных из них «пострадать»? Это не то чтобы за кого-нибудь, а так просто «пострадать надо»; страдание, значит принять, а от властей — так тем паче. Сидел в моё время один смиреннейший арестант целый год в остроге, на печи по ночам всё Библию читал, ну и зачитался: сгрёб ни с того ни с сего кирпич и кинул в начальника. Ну, известно, какой конец был тому арестанту, вот и «принял страдание». Так вот, я подозреваю теперь Миколка хочет «страдание принять» или вроде того.

Да нет,этого не может быть, - это уж ни на что не похоже! Хотя, сегодня ведь всё ни на что не похоже! Это и называется, по-моему, оказаться в плачевном положении.

Раскольников. Может, хватит на сегодня тарабарщины? Я и половины этой абракадабры не понимаю, да и ты сам, по-моему, тоже!

«Порфирий». Нет, батюшка, тут не Миколка! Тут дело фантастическое, мрачное, нашего времени случай-с, когда помутилось сердце человеческое. Тут книжные мечты-с, тут теоретически раздражённое сердце. Убил, да за честного человека себя почитает, людей презирает, бледным ангелом ходит, - нет, уж какой тут Миколка, тут не Миколка!

Раскольников. Так... кто же... убил?

«Порфирий». Как кто убил?.. Да вы убили, Родион Романыч! Вы и убили-с...

Раскольников. (испуганно шепчет). Это не я убил.

«Порфирий». Нет, это вы-с, Родион Романыч, вы-с, и некому больше-с.

Раскольников. Мне нужна чистая чашка. Давайте подвинемся.

Вы когда думаете меня арестовать?

«Порфирий». Да денька полтора али два могу ещё дать вам погулять. Подумайте-ка, голубчик, помолитесь-ка Богу! Да и выгоднее, ей-богу выгоднее.

Раскольников. А ну как я убегу?

«Порфирий». Нет, не убежите! Сардинки народ чистоплотый. Нет, тут стыдно трусить. Знаю, что не веруется, - а вы лукаво не мудрствуйте; отдайтесь жизни прямо, не рассуждая; не беспокойтесь, - прямо на берег вынесет и на ноги поставит. Коли сделали такой шаг, так уж крепитесь. Тут уж справедливость. Самому после слюбится. Вам теперь только воздуху надо, воздуху, воздуху!

Раскольников. Да вы-то кто такой. Вы-то что за пророк? С высоты какого это спокойствия величавого вы мне премудрствующие пророчества изрекаете?

«Порфирий». Кто я? Я поконченный человек, больше ничего, совершенно поконченный. А вы — другая статья: вам Бог жизнь приготовил. (встает перед Раскольниковым на колени) Станьте солнцем, вас все и увидят. (истово) Солнцу прежде всего надо быть солнцем.

Раскольников берёт фуражку.

«Порфирий». Прогуляться собираетесь? Вечерок-то будет хорош, только грозы бы вот не было. А впрочем, и лучше, кабы освежило...

+ Раскольников. Разве мне запрещено думать?

«Порфирий». Нет, душечка, и поросяткам не запрещено летать. ++++

Раскольников. Вы, Порфирий Петрович, пожалуйста, не заберите себе в голову, что я вам сегодня сознался. Вы человек странный, и слушал я вас из одного любопытства. Я вам ни в чём не сознался... Запомните это.

«Порфирий». Не беспокойтесь, голубчик; ваша воля да будет! Да, на всякий случай. Есть у меня к вам просьбица. Щекотливенькая она, а важная. Ну, так на всякий случай, чему я не верую, и считаю вас вполне неспособным. Так вот пришла бы вам охота в эти сорок-пятьдесят часов как-нибудь дело покончить иначе, фантастическим каким образом, ручки эдак на себя поднять, (предположение нелепое, но да вы уже мне его простите), то оставьте краткую, но обстоятельную записочку. Так, две только строчечки, благороднее будет. Ну, до свидания, добрых мыслей и благих начинаний. Добрых мыслей, благих начинаний! (осталяет Раскольникову револьвер. уходит).

Алёна Ивановна - Половой.

Раскольников. Чай есть?

«Половой». Это можно-с.

Раскольников. Ещё что есть?

«Половой». Телятина-с, водка-с, закуска-с.

Раскольников. Принеси телятины и чаю.

«Половой» (недоумённо). А больше ничего не потребуется?

Раскольников. Ничего. Ничего! Полно! Довольно! Не мучь меня.

«Половой». Ты безбожник! Ты в Бога не веруешь! Убить тебя надо.

«Половой» уходит.

Раскольников. Нет, это уж надо теперь бросить. Надо о чём-нибудь другом думать. Странно и смешно: ни к кому я никогда не имел большой ненависти, даже мстить никогда не желал...

«Соня» (появившись). Ох, как вы мучаетесь!

Раскольников. Всё вздор!.. Соня... Приятель мой большой... он Лизавету эту... убить не хотел... Он её... убил нечаянно... Он старуху убить хотел... когда она была одна... и пришёл... А тут вошла Лизавета... Он тут... и её убил.

«Соня». Так как же вы про ЭТО знаете?

Раскольников. Угадай. (пауза). Так не можешь угадать?

«Соня». Н-нет.

Раскольников. Погляди-ко хорошенько.

Пауза.

Раскольников. Угадала?

«Соня». Господи! Какое ужасное зверство! Что же это вы над собой сделали!

Раскольников. Странная какая ты, Соня, - обнимаешь и целуешь, когда я тебе сказал про ЭТО. Себя не помнишь.

«Соня». Нет, нет тебя несчастнее никого в целом свете! И зачем, зачем я тебя прежде на знала! Зачем ты прежде не приходил? О господи!

Раскольников. Вот и пришёл. Ты не оставишь меня, Соня?

«Соня». Теперь-то! В каторгу с тобой вместе пойду!

Раскольников. Я, Соня, ещё в каторгу-то, может, и не хочу идти.

«Соня». Да что это! Да где это я стою! Да как вы, вы, ТАКОЙ... могли на это решиться?.. Да что это!

Раскольников. Ну да, чтоб ограбить. Перестань, Соня!

«Соня». Ты был голоден! ты... чтоб матери помочь? Да?

Раскольников (с досадой). Нет, Соня, нет... Не был я так голоден... я действительно хотел помочь матери, но... и это не совсем верно... не мучь меня, Соня. Я даже и не знаю, были ли там и деньги-то... Я все вещи какие-то и кошелёк на чужом одном дворе под камень схоронил, на другое же утро... Всё там и теперь лежит...

«Соня». Ну, так зачем же... как же вы сказали: чтоб ограбить, а сами ничего не взяли?

Раскольников. Не знаю... Я ещё не решил. Эх, какую я глупость сморозил, а? (пауза) И что тебе в том, если б я сознался сейчас, что дурно сделал? Ну что тебе в этом глупом торжестве надо мною? Вот ты ждёшь от меня объяснений. Сидишь и ждёшь, я это вижу. Ничего ведь ты не поймёшь в этом, а только исстрадаешься вся... из-за меня! Ну, за что ты меня обнимаешь? За то, что я сам не вынес и на другого пришёл свалить: «страдай и ты, мне легче будет!» И можешь ты любить такого подлеца?

«Соня». Да разве ты тоже не мучаешься?

Раскольников. Э-эх, люди мы розные! - не пара. И зачем я пришёл! Никогда не прощу себе этого!

«Соня». Нет, это хорошо, что пришёл! Это лучше чтоб «я» знала! Гораздо лучше!

Раскольников. Вот что: я хотел Наполеоном сделаться, оттого и убил... Ну, понятно теперь?

«Соня» (наивно и робко). Н-нет. Вы лучше говорите мне прямо... без примеров.

Раскольников. Я решил, завладев старухиными деньгами, употребить их на первые годы на обеспечение себя в университете, на первые шаги после университета, так чтоб уж совершенно всю новую карьеру устроить и на новую, независимую дорогу стать... Ну... ну, вот и всё... Ну, разумеется, что я убил старуху, это я худо сделал... ну и довольно!

«Соня». Ох, это не то, не то, и разве можно так... нет, это не так, не так!

Раскольников. А ведь я искренне рассказал, правду!

«Соня». Да какая ж это прав