Глава пятая. День начинается с холодного душа, я встречаю в магазине старого знакомого, а на мою голову заключают пари

День начинается с холодного душа, я встречаю в магазине старого знакомого, а на мою голову заключают пари

Когда я услышал, что кто-то поднимается по лестнице, было уже поздно.

Я бы все равно не успел его спрятать.

Я вытащил крысу из коробки, когда проснулся. Мне было его жалко. Как-никак и я на своей шкуре испытал, каково это просыпаться на новом месте, где никого не знаешь.

— Бедняга Блэки, — прошептал я в его безволосое ухо и усадил перед собой на одеяло.

Выглядел он вполне бодрым.

Когда я почувствовал его лапки на одеяле, мне и самому как-то полегчало. Он ворочал головой во все стороны, оглядывая все вокруг, а усы его при этом дрожали.

Зверек пристально рассматривал белые занавески и явно навострился вскарабкаться по ним, чтобы побалансировать на блестящем карнизе. Потом перевел взгляд на стоявшее в углу кресло на стальном каркасе, видимо, предвкушая, как вцепится зубами в синие подушки.

Я чувствовал себя чужаком в этой комнате. Словно поселился в экспозиции в магазине «ИКЕА».

— Все-таки хорошо, что ты у меня есть, — прошептал я и почесал ему брюшко, где шерстка была светлее.

И тут послышались шаги на лестнице.

Они быстро приближались. Вот-вот кто-то войдет в мою комнату. И этому незваному гостю явно не понравится, что я сижу в кровати и милуюсь с коричневой крысой.

— Проклятие, — прошептал я, — прячься сюда! Сиди тихо и носа не высовывай! Понял?

Я засунул Блэки под одеяло и подоткнул его под себя со всех сторон, чтобы крыса не смогла вылезти. Он прошмыгнул к моим ногам, и тут дверь распахнулась.

— Доброе утро! — приветствовал меня Хилдинг Торстенсон. — Вот, заглянул убедиться, что ты живой.

Он улыбался своей безупречной улыбкой зубного врача и держал одной рукой поднос с завтраком.

— Вроде да, — пробормотал я, пытаясь выдавить из себя улыбку.

Пока Торстенсон оглядывал комнату, ища, куда бы поставить поднос, я с замиранием сердца следил, как Блэки, словно крот, копошится под одеялом.

— Вот, прихватил твой завтрак, — сказал Торстенсон.

— Спасибо, — буркнул я, стараясь держаться как ни в чем не бывало. — Можешь поставить на письменный стол.

Я до смерти испугался, что Торстенсон раздавит Блэки этим тяжеленным подносом. Я слегка приподнял колени, чтобы под одеялом образовалось что-то вроде палатки. Блэки живо устроился там — в темноте и тепле. Он, видимо, решил, что это такая игра. Только бы ему не вздумалось попробовать на чем-нибудь свои зубки!

Торстенсон водрузил поднос рядом с глобусом. Я еще раз его поблагодарил в надежде, что теперь он уберется восвояси. Но он, похоже, вовсе не собирался отчаливать.

Вместо этого он плюхнулся на край кровати и обнял меня за плечи своими пухленькими ручками. Я вспомнил, как эта самая рука схватила меня за шиворот при нашей первой встрече. Теперь он меня легонько похлопал. Но это было не лучше.

Я пошевелился, пытаясь высвободить плечо. И это встревожило Блэки.

— Как дела, Лассе? — спросил Торстенсон.

— Нормально, — ответил я и закусил губу.

Я всей душой желал, чтобы он поскорее убрался. Тогда я смогу покормить Блэки какой-нибудь едой с подноса, а потом сыграть ему пару песен Элвиса. Но Торстенсон, наоборот, придвинулся поближе.

— В самом деле? — он допрашивал меня, как школьный психолог. — Я боялся, что для тебя это будет нелегким испытанием.

Я ничего ему не ответил. В нос бил запах его лосьона. И это меня лишь еще больше раздражало. Если он не заткнется, то я тут волком взвою.

Блэки, похоже, тоже устал. Он перебрался мне на живот. Пижамная рубашка была мне коротковата. Я чувствовал, как он обнюхивает мой пупок. А потом добрался до того места, где начинаются ребра, там я особенно чувствителен к щекотке.

Я изо всех сил старался сдерживаться.

— Что скажешь? — спросил Торстенсон и посмотрел на меня таким взглядом, будто я его пациент, которому он собирается пломбировать канал.

Больше я не мог сдерживаться. Рот мой сам собой расплылся в дурацкой улыбке, стало ясно, что, как бы я ни стискивал зубы, ничего не поможет: вот-вот прысну со смеху.

— Во всяком случае, глядишь-то ты молодцом, — заметил Торстенсон.

Все — еще чуть-чуть, и я взорвусь! Внезапно я услышал свой собственный смех. Совершенно дурацкий!

— Вот и славно, что ты все так воспринимаешь! — обрадовался Торстенсон. — А я-то боялся, что ты на меня затаишь обиду. Вполне ведь мог.

Я почти не слышал, что он там молол. В ушах звучал лишь мой собственный идиотский гогот. Я попытался отвести нос Блэки в сторону. Но зверьку там явно понравилось, и он разошелся не на шутку. И Торстенсон, похоже, тоже. Он закатился от смеха, и при этом булькал и сопел.

— О-о-о! — стонал я.

— Хо-хо-хо! — гоготал Торсенсон. — Ну и развеселил же ты меня! Видно, мы с тобой родственные души, что скажешь?

Так мы сидели и хохотали — до слез. В конце концов Торстенсон все же угомонился.

— Ладно, потом еще поговорим, — пообещал он. — А сейчас мне пора вниз, надо еще кое-что приготовить к вечеру. Я пригласил друзей на ужин.

На прощание он похлопал меня по плечу.

— Тут наверху тоже есть ванная, — сказал он уже в дверях, втянув носом воздух. — Тебе бы не мешало принять душ.

Прихватив простыню, я поплелся в душ.

Блэки ее описал. Видно, перетрусил от долгого сидения под одеялом. Ничего удивительного.

Я отодвинул пластиковую штору в синий горошек, которая закрывала ванну, и собрался прополоскать простыню. Но тут поймал на себе взгляд прищуренных зеленых глаз.

В ванне сидела голая девчонка!

— Привет, — сказал я и задернул занавеску. Ну и вляпался же я!

Девчонка стряхнула воду с волос. Когда высохнут, они, наверное, станут рыжими, но сейчас казались почти черными. Похоже, и она не знала, что сказать.

— Что ты тут делаешь? — спросила она в конце концов.

— Я здесь живу, — ответил я. — А ты сама — что?

Наш разговор напоминал диалог из английского лингафонного курса, который заставлял нас слушать Асп, только мы говорили по-шведски.

— И я тоже здесь живу.

— Так значит, ты знакома с этим придурошным зубным врачом?

— Это мой папа.

Я понимал, что мне надо сваливать, но словно к месту прирос.

И никто мне про эту девчонку ни слова ни сказал! Выходит, я еще обзавелся и сводной сестренкой в придачу. Мало мне Торстенсона!

Мне показалось, что я узнал ее. Она ходила в ту же школу, что и я, только была класса на два старше. Я видел ее на школьном дворе. Но тогда она была не мокрая и в одежде.

— Ну, чего уставился? — прошипела она.

— Чего?

— Чего пялишься на мою грудь?

— Вовсе я и не пялюсь, — огрызнулся я, а сам и впрямь глаз отвести не мог. Я такого еще никогда не видел. Они словно плавали в воде.

— Нет, пялишься, — не унималась девчонка.

— Да плевал я!..

Девчонка повернула душ, и струя ледяной воды что есть силы брызнула мне прямо в лицо. Я отпрянул к двери, пижама вмиг промокла насквозь, хоть я и пытался закрыться простыней.

— Прекрати! — завопил я, бросил простыню на пол и выскочил за дверь.

— Погоди, еще не такое увидишь! — кричала мне вслед моя голая сводная сестренка. — Еще пожалеешь, что притащился в этот дом, сопляк вонючий!

Похоже, я уже пожалел.

Когда я спустился вниз, Торстенсон как раз распинался о званом ужине. Мама улыбнулась мне своей темнозубой улыбкой. Торстенсон расписал ей, как мы с ним славно повеселились с утра, и мама заявила, что с самого начала верила — все так и будет. Что мы друг дружке понравимся.

Я поспешил сбежать от их влюбленных взглядов. У меня прямо слезы на глаза наворачивались при виде того, как они стоят вот так друг перед дружкой, чистят лук и смеются. Давно не слышал, чтобы мама так смеялась.

Я пошел слоняться по дому. Это было все равно что бродить по мебельному магазину, набитому новенькими вещами. Того и гляди, откуда-нибудь вынырнет продавец и прошипит, что экспонаты запрещено трогать руками. И хотя дом был большой и просторный, мне казалось, что я в нем задыхаюсь.

Вскоре заявилась та самая девчонка, которую я встретил в ванной. Волосы у нее уже высохли. Она чмокнула Торстенсона в щеку. Я увидел это в одном из зеркал, они были развешаны по всему дому. Видать, он без зеркал жить не мог.

— Лассе! — позвал Торстенсон. — Ты ведь уже познакомился с Лолло?

— Угу, — пробурчал я, и зеркало запотело от моего дыхания.

— Вот и отлично! Уверен, вы подружитесь. Вы ведь почти одногодки.

— Ясное дело.

— Класс! — поддакнула Лолло.

Я укрылся за каким-то цветком, что были наставлены в здоровенных горшках по всему дому. Лолло уселась за пианино. Ну и здорово же у нее пальцы работали! Быстрее, чем у кассирши в супермаркете. Она играла не хуже, чем по радио. По мне-то пусть играет сколько влезет. Я стоял за цветком и слушал, пока мама меня не позвала.

— Сбегай, пожалуйста, в магазин, купи помидоров, — попросила она.

Наконец-то я мог убраться из этого дома!

Это был тот самый магазин, в который мы обычно ходили за покупками, если надо было купить не только молоко и всякую мелочь, продававшуюся в магазинчике напротив. Я чувствовал себя здесь как дома.

Я прошелся мимо полок и прилавков, вдыхая ароматы хлеба, фруктов, мокрых шуб, жареных цыплят, сыра и рыбы.

Над головой распевали громкоговорители. Сколько раз мы слонялись здесь с Пнем и Данне после школы! Мы сбегали по эскалатору в подвальный этаж, читали тайком газеты с комиксами и всякие книжки да подбрасывали незаметно в корзинки зазевавшихся покупателей всякие товары, которые те и не собирались покупать.

Я изрядно там потолкался, но наконец выбрал несколько здоровенных спелых помидоров и встал в очередь к кудрявой кассирше. У нее были классные толстые губы, и она была самой медлительной и самой красивой из всех кассирш.

Я уже протянул было ей мои помидоры, как вдруг кто-то схватил меня сзади за джинсовую куртку.

— Эй, это никак ты, парнишка? — услышал я чей-то голос. — Неужто тебя одного в магазин отпустили?

Я оглянулся и увидел перед собой дружелюбную физиономию того самого таксиста. Похоже, он здорово обрадовался, повстречав меня снова. Я с трудом удержался, чтобы не уткнуться носом в его фирменную куртку.

— Деддили-гнубб-блаа, — закивал я.

Он же решил, что я придурошный. Не хотелось его разочаровывать.

— Ну-ка, давай я тебе подсоблю, малец, — предложил он. — Давай расплатимся, и я подброшу тебя до дому.

— Пенги-пенг-брум-брум, — пролопотал я.

Таксист страшно обрадовался.

— Вот-вот, верно, — приговаривал он, словно я был гением каким-то. — Пенги-пенг-брум-брум!

На нас стали уже оборачиваться. Но мне было наплевать. Давненько я так не веселился! Таксист выудил кошелек из моего заднего кармана и приготовился расплачиваться.

— Отличные помидоры, — похвалил он. — Ням-ням!

— Чего? — переспросила толстогубая кассирша.

— Ням-ням, — повторил шофер и указал на пакет с помидорами, лежавший у кассы.

— Мумси-пюмси, — улыбнулся я и закатил для пущей достоверности глаза.

Когда я их снова опустил, то увидел, что у соседней кассы стоит Тина и таращится на меня во все глаза. Нет, ей-богу, я просто чемпион мира среди идиотов! Я посмотрел на помидоры, и щеки мои стали вдруг такими же красными — словно я хамелеон какой.

— Семь семьдесят, — прошелестела кассирша своими толстыми губами.

— Тсс! — зашипел я на Тину.

Но шофер уже отсчитал денежки, сунул кошелек обратно в мой карман и подхватил меня под мышку.

— Вот так! — гаркнул он. — А теперь пошли к моей тачке, тррр-тррр!

Даже если Тина из всего этого ничегошеньки и не поняла, она не могла не заметить, каким дураком я себя чувствовал. И незаметно подмигнула мне, прежде чем я отчалил.

— Пуппинупп! — сказала она. — Увидимся!

Всю дорогу домой, сидя на переднем сиденье такси, я представлял себе Тинино лицо. А когда мы добрались, увидел вместо нее физиономию Лолло. Она глазела на меня из окна верхнего этажа и явно была недовольна: ездить на такси за какими-то помидорами — это уже чересчур.

— Ну что, управишься теперь сам? — спросил таксист.

Я кивнул.

Но это оказалось непросто.

Первый день моей новой жизни все никак не кончался. Предстояло еще пережить новоселье. Мама сказала мне, чтобы я взял себя в руки.

На ней было новое платье цвета маринованных огурцов — совсем в облипочку, и не догадаешься, что она ждет ребенка.

— Ладно, — пообещал я. — Буду тих как мышка.

Я бы предпочел вообще не выходить из своей комнаты. Так было бы надежнее. Но куда там! Хилдингу не терпелось нас всем представить.

— А вот и они, — с гордостью объявил он гостям, указывая на нас.

И все выпучились на нас и кинулись здороваться. Больше всего они таращились на мои волосы и на футболку с портретом Элвиса, которую мне подарил папа. Мама и этот Хилдинг были от нее не в восторге. Но они ничего не сказали. Только улыбались. А Элвис улыбался им в ответ.

Я уже было понадеялся, что все обойдется. Вот кончится ужин, и я тихонько смоюсь наверх к Блэки Лоулесу, мечтал я.

Но тут нагрянули еще гости.

Сначала я увидел только тетку. Она была похожа на русскую тяжелоатлетку-дискобольшу. Муж ее держался в тени. Но я узнал его голос. Еще бы — столько раз его слышал!

— Так где же новые члены вашей семьи? — произнес голос.

Тогда Торстенсон хлопнул гостя по плечу и потащил в нашу сторону.

— Лассе! — охнул гость.

— Так вы знакомы? — удивился Торстенсон.

— В общем — да, — сказал директор школы. — Знакомы.

Оказалось, что директор с Торстенсоном старые приятели — с самого детства. Хотя, конечно, в детстве они еще не были старыми. А теперь вот ходили парочкой и о чем-то перешептывались. Директор качал головой и, казалось, был чем-то озабочен. Наверняка они обо мне трепались.

Директору было что порассказать!

Мама вряд ли сообщила Торстенсону о моих школьных злоключениях. Вот директор теперь и наверстывал.

— Я только хочу объяснить, как обстоят дела, — услышал я его фразу, когда мы садились за стол.

Гадство!

Я подцепил на вилку кусочек мяса с тарелки и принялся жевать, стараясь успокоиться. Вдруг это поможет не хуже той Асповой жвачки без сахара.

— Можешь думать что угодно, — отвечал Торстенсон директору, — но Лассе вполне нормальный мальчик. Хотя ему и непросто жилось там, откуда он переехал. Он еще выправится, вот увидишь.

И он ослепительно улыбнулся. Я просто глазам своим не поверил.

— Что ж, посмотрим, — пробормотал директор. — Посмотрим.

К этому моменту кусок мяса превратился уже в волокнистый комок. Я попытался проглотить его, но он попал не в то горло.

Я поперхнулся, выскочил из-за стола и кинулся на кухню. При каждом вздохе в горле что-то свистело.

— Подожди, — сказала Лолло, — я тебе помогу.

Она обхватила меня сзади и сдавила грудную клетку. И откуда у нее такая силушка взялась! Кусок подскочил вверх и снова оказался во рту.

— Вот так, — сказала Лолло.

Но она не расцепляла рук, пока я переводил дух. Запах свежевымытых волос и аромат ее духов ударили мне в нос, и у меня закружилась голова.

— Мне надо запить, — пробормотал я.

— Я принесу, — вызвалась она.

Лолло плеснула воды в стакан и подала мне. Вода была газированной и сладковатой на вкус. Когда я пил, пузырьки щекотали горло.

— Выпей еще, — посоветовала она. — Это полезно для горла.

Я и сам это чувствовал. Постепенно все злое словно растворялось. Рядом со мной стояла Лолло. Она смотрела, как я пью. И в глазах ее уже не было прежней злобы.

Улыбка у нее была почти такой же красивой, как у Элвиса на моей футболке.

— А теперь пошли к гостям, — сказала она наконец. — Они, небось, уже волнуются, куда мы пропали.

— Ммм, — промычал я.

Лолло взяла меня под руку, когда мы входили в комнату. Взрослые заулыбались нам, словно никогда не видели более милой картины.

— Ну как? — спросил Хилдинг Торстенсон.

— Нормально, — ответил я. — Просто отпад.

Но немного погодя, когда гости наелись и перебрались в гостиную, я вдруг почувствовал, что со мной что-то не так. Свечи в подсвечниках вдруг все перемешались. Комната завертелась перед глазами, а пол под ногами заходил ходуном. Пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть.

Все это время я чувствовал на себе неотступный взгляд зеленых глаз Лолло. В животе тоже все бурлило.

Я попытался добраться до лестницы, чтобы подняться в свою комнату, но зашатался и рухнул прямо на Торстенсонов горшок с цветами.

— Да он пьян! — воскликнул директор.

Лицо его парило над полом, он был возмущен.

— Он почти целую бутылку прикончил на кухне, — сообщила Лолло. — Я пыталась его остановить, да куда там!

Не помня себя, я ринулся на нее с кулаками. Что она такое мне подлила? Лолло стояла, облокотившись о пианино, я хотел наброситься на нее, но ноги мои понесли меня прямо в жаркие объятия мускулистой дискобольши.

— Пойдем, — сказала она и поволокла меня к кожаному дивану.

Там меня и уложили.

И все на меня таращились. Хотя у меня все плыло перед глазами, я заметил, что мама чуть не плачет. Да я и сам был готов расплакаться. Что делали мы среди всех этих людей?

Я закрыл глаза, надеясь, что гости вот-вот исчезнут.

— Папа, — прошептал я в темноту. — Мне плохо.

Я надеялся, что, когда открою глаза, то увижу его медвежье лицо. Мне так хотелось, чтобы он оказался рядом и положил холодную руку мне на лоб — он всегда так делал, когда я болел.

Но теперь его не было.

В ногах у меня стояли Торстенсон и директор. Они казались встревоженными. Разглядывали мои носки. На большом пальце зияла дырка. Для этих двоих это, поди, почти мировая катастрофа.

Я поискал взглядом маму. Но она скрылась куда-то в этом качающемся доме. Может, снова ушла в ночь, как делала это порой, когда не могла находиться с отцом под одной крышей? Но почему она не осталась со мной?

Я все время сглатывал, чтобы содержимое желудка не вырвалось назад — прямо на футболку с Элвисом. Вдалеке я различил Лолло. Она так и стояла у пианино, задрав нос, и поглядывала на меня. Заметив, что я смотрю на нее, она ухмыльнулась, а потом выпятила губы, словно увидела что-то приятное. Вот ведь гадина!

Я закрыл глаза. Вот бы вообще не открывать их снова! Так и лежать, пока не пройдет это верчение в комнате, пока не погаснут свечи и не разойдутся гости. Я постарался дышать ровно и тихо: пусть все решат, что я заснул.

Сквозь темноту я слышал голоса Торстенсона и директора.

— Кажется, заснул, бедняга, — сказал Торстенсон.

— Слава богу, — согласился директор. — Ты не представляешь, какую обузу на себя взвалил.

— Пустяки. Он скоро поправится.

— А потом? — наседал директор. — С этим парнем у тебя в доме не будет ни минуты покоя. Так и знай.

— Я за ним пригляжу, — сказал Торстенсон. — Я еще докажу, что он может быть совсем иным, не таким, как сейчас.

— И как же ты этого добьешься?

— Не знаю. Но готов спорить, что через четыре месяца он станет примерным учеником, может быть, даже самым лучшим в классе.

— О’кей, — кивнул директор. — Только ты проиграешь.

— Посмотрим, — ответил Торстенсон.

Я так никогда и не узнал, какую цену они назначили за мою голову. Потому что тут вернулась мама. Она принесла мокрое полотенце и обтерла им мое лицо. Потом помогла мне подняться по лестнице в мою комнату.

— Что ты такое учудил? — спросила она, когда я улегся на металлическую кровать.

— Это не я.

Но мама мне не поверила. Она стояла надо мной, словно я был пациентом в больнице Святого Йорана. Прежде чем уйти, она все же чмокнула меня в лоб.

— Не хочу я здесь жить, — пробормотал я.

— Замолчи, — сказала мама. — Постарайся уснуть.

Но у меня ничего не выходило. Я лежал без сна, таращился в потолок и ждал, пока остановится это мировое круговращение. Я чувствовал, как подо мной ворочается в своей коробке Блэки. Я нажал кнопку магнитофона, чтобы Элвис спел нам.

«Funny how time slips away»[11], — пел он, а время шло и шло.

Date: 2015-09-24; view: 261; Нарушение авторских прав