Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Подначка, или я их тоже терпеть не могу
— Я не пью, я больше не курю и я никогда не изменяла мужу — потому еще, что у меня его никогда не было, — заявила Раневская, упреждая возможные вопросы журналиста. — Так что же, — не отстает журналист, — значит у вас совсем нет никаких недостатков? — В общем, нет, — скромно, но с достоинством ответила Раневская. И после небольшой паузы добавила: — Правда, у меня большая жопа и я иногда немножко привираю…
Раневская бывала порой замкнутой, порой — шумно‑веселой, порой — благостно‑добродушной. И всегда — непредсказуемой. Если она хотела кому‑то что‑то сказать, то не отказывала себе в этом.
— Шкаф Любови Петровны Орловой так забит нарядами, — говорила Раневская, — что моль, живущая в нем, никак не может научиться летать!
Одной даме Раневская сказала, что та попрежнему молода и прекрасно выглядит. — Я не могу ответить вам таким же комплиментом, — дерзко ответила та. — А вы бы, как и я, соврали! — посоветовала Фаина Георгиевна.
В доме отдыха на прогулке приятельница проникновенно заявляет: — Я обожаю природу. Раневская останавливается, внимательно осматривает ее и говорит: — И это после того, что она с тобой сделала?
Раневская подходит к актрисе N., мнившей себя неотразимой красавицей, и спрашивает: — Вам никогда не говорили, что вы похожи на Брижит Бардо? — Нет, никогда, — отвечает N., ожидая комплимента. Раневская окидывает ее взглядом и с удовольствием заключает: — И правильно, что не говорили.
Хозяйка дома показывает Раневской свою фотографию детских лет. На ней снята маленькая девочка на коленях пожилой женщины. — Вот такой я была тридцать лет назад. — А кто эта маленькая девочка? — с невинным видом спрашивает Фаина Георгиевна.
Даже любя человека, Раневская не могла удержаться от колкостей. Досталось и Любови Орловой. Фаина Георгиевна рассказывала, вернее, разыгрывала миниатюры, на глазах превращаясь в элегантную красавицу — Любочку. Любочка рассматривает свои новые кофейно‑бежевые перчатки: — Совершенно не тот оттенок! Опять придется лететь в Париж.
Еще «из Орловой». — Ну что, в самом деле, Чаплин, Чаплин… Какой раз хочу посмотреть, во что одета его жена, а она опять в своем беременном платье! Поездка прошла совершенно впустую.
Раневская обедала как‑то у одной дамы, столь экономной, что Фаина Георгиевна встала из‑за стола совершенно голодной. Хозяйка любезно сказала ей: — Прошу вас еще как‑нибудь прийти ко мне отобедать. — С удовольствием, — ответила Раневская, — хоть сейчас!
— Вы слышали, как не повезло писателю N.? — спросили у Раневской. — Нет, а что с ним случилось? — Он упал и сломал правую ногу. — Действительно, не повезло. Чем же он теперь будет писать? — посочувствовала Фаина Георгиевна.
Журналист спрашивает у Раневской: — Как вы считаете, в чем разница между умным человеком и дураком? — Дело в том, молодой человек, что умный знает, в чем эта разница, но никогда об этом не спрашивает.
— Кем была ваша мать до замужества? — спросил у Раневской настырный интервьюер. — У меня не было матери до ее замужества, — пресекла Фаина Георгиевна дальнейшие вопросы.
У Раневской спросили, любит ли она Рихарда Штрауса, и услышали в ответ: — Как Рихарда я люблю Вагнера, а как Штрауса — Иоганна.
На одесском рынке мужчина продает попугая и индюка. Раневская: — Сколько стоит ваш попугай? — Тысячу рублей, ведь он говорящий, может сказать «ты дурак». — А индюк? — Десять тысяч, — Почему так дорого? — Самый умный. Он не говорит «ты дурак», но он так думает.
Рина Зеленая рассказывала: — В санатории Раневская сидела за столом с каким‑то занудой, который все время хаял еду. И суп холодный, и котлеты не соленые, и компот не сладкий. (Может, и вправду.) За завтраком он брезгливо говорил: «Ну что это за яйца? Смех один. Вот в детстве у моей мамочки, я помню, были яйца!» — А вы не путаете ее с папочкой? — осведомилась Раневская.
На заграничных гастролях коллега заходит вместе с Фаиной Георгиевной в кукольный магазин «Барби и Кен». — Моя дочка обожает Барби. Я хотел бы купить ей какой‑нибудь набор… — У нас широчайший выбор, — говорит продавщица, — «Барби в деревне», «Барби на Гавайях», «Барби на горных лыжах», «Барби разведенная»… — А какие цены? — Все по 100 долларов, только «Барби разведенная» — двести. — Почему так? — Ну как же, — вмешивается Раневская. — У нее ко всему еще дом Кена, машина Кена, бассейн Кена…
Идущую по улице Раневскую толкнул какой‑то человек, да еще и обругал грязными словами. Фаина Георгиевна сказала ему: — В силу ряда причин я не могу сейчас ответить вам словами, какие употребляете вы. Но я искренне надеюсь, что когда вы вернетесь домой, ваша мать выскочит из подворотни и как следует вас искусает.
Приятельница сообщает Раневской: — Я вчера была в гостях у N. И пела для них два часа… Фаина Георгиевна прерывает ее возгласом: — Так им и надо! Я их тоже терпеть не могу!
Раневскую о чем‑то попросили и добавили: — Вы ведь добрый человек, вы не откажете. — Во мне два человека, — ответила Фаина Георгиевна. — Добрый не может отказать, а второй может. Сегодня как раз дежурит второй.
В переполненном автобусе, развозившем артистов после спектакля, раздался неприличный звук. Раневская наклонилась к уху соседа и шепотом, но так, чтобы все слышали, выдала: — Чувствуете, голубчик? У кого‑то открылось второе дыхание!
В театре. — Извините, Фаина Георгиевна, но вы сели на мой веер! — Что? То‑то мне показалось, что снизу дует.
Артист «Моссовета» Николай Афонин жил рядом с Раневской. У него был «горбатый» «Запорожец», и иногда Афонин подвозил Фаину Георгиевну из театра домой. Как‑то в его «Запорожец» втиснулись сзади три человека, а впереди, рядом с Афониным, села Раневская. Подъезжая к своему дому, она спросила: — К‑Колечка, сколько стоит ваш автомобиль? Афонин сказал: — Две тысячи двести рублей, Фаина Георгиевна. — Какое блядство со стороны правительства, — мрачно заключила Раневская, выбираясь из горбатого аппарата.
Раневская с подругой оказались в деревне. — Смотри, какая красивая лошадь! — Это не лошадь, а свинья! — Да? А почему у нее рога?
Фаина Георгиевна Раневская однажды заметила Вано Ильичу Мурадели: — А ведь вы, Вано, не композитор! Мурадели обиделся: — Это почему же я не композитор? — Да потому, что у вас фамилия такая. Вместо «ми» у вас «му», вместо «ре» — «ра», вместо «до» — «де», а вместо «ля» — «ли». Вы же, Вано, в ноты не попадаете.
Как‑то начальник ТВ Лапин спросил: — Когда же вы, Фаина Георгиевна, засниметесь для телевидения? «После такого вопроса должны были бы последовать арест и расстрел», — говорила Раневская.
В другой раз Лапин спросил ее: — В чем я увижу вас в следующий раз? — В гробу, — предположила Раневская.
Литературовед Зильберштейн, долгие годы редактировавший «Литературное наследство», попросил как‑то Раневскую написать воспоминания об Ахматовой. — Ведь вы, наверное, ее часто вспоминаете, — спросил он. — Ахматову я вспоминаю ежесекундно, — ответила Раневская, — но написать о себе воспоминания она мне не поручала. А потом добавила: «Какая страшная жизнь ждет эту великую женщину после смерти — воспоминания друзей».
В больнице, увидев, что Раневская читает Цицерона, врач заметил: — Не часто встретишь женщину, читающую Цицерона. — Да и мужчину, читающего Цицерона, встретишь не часто, — парировала Фаина Георгиевна.
В театре им. Моссовета Охлопков ставил «Преступление и наказание». Геннадию Бортникову как раз об эту пору выпало съездить во Францию и встретиться там с дочерью Достоевского. Как‑то, обедая в буфете театра, он с восторгом рассказывал коллегам о встрече с дочерью, как эта дочь похожа на отца: — Вы не поверите, друзья, абсолютное портретное сходство, ну просто одно лицо! Сидевшая тут же Раневская подняла лицо от супа и как бы между прочим спросила: — И с бородой?
Раневская стояла в своей грим‑уборной совершенно голая. И курила. Вдруг к ней без стука вошел директор‑распорядитель театра имени Моссовета Валентин Школьников. И ошарашенно замер. Фаина Георгиевна спокойно спросила: — Вас не шокирует, что я курю?
Артисты театра послали Солженицыну (еще до его изгнания) поздравительную телеграмму. Живо обсуждали этот акт. У Раневской вырвалось: — Какие вы смелые! А я послала ему письмо.
Известная актриса в истерике кричала на собрании труппы: — Я знаю, вы только и ждете моей смерти, чтобы прийти и плюнуть на мою могилу! Раневская толстым голосом заметила: — Терпеть не могу стоять в очереди!
— Почему Бог создал женщин такими красивыми и такими глупыми? — спросили как‑то Раневскую. — Красивыми — чтобы их могли любить мужчины, а глупыми — чтобы они могли любить мужчин.
Раневская вспоминала, что в доме отдыха, где она недавно была, объявили конкурс на самый короткий рассказ. Тема — любовь, но есть четыре условия: 1) в рассказе должна быть упомянута королева; 2) упомянут Бог; 3) чтобы было немного секса; 4) присутствовала тайна. Первую премию получил рассказ размером в одну фразу: «О, Боже, — воскликнула королева. — Я, кажется, беременна и неизвестно от кого!»
Режиссер театра имени Моссовета Андрей Житинкин вспоминает. — Это было на репетиции последнего спектакля Фаины Георгиевны «Правда хорошо, а счастье лучше» по Островскому. Репетировали Раневская и Варвара Сошальская. Обе они были почтенного возраста: Сошальской — к восьмидесяти, а Раневской — за восемьдесят. Варвара была в плохом настроении: плохо спала, подскочило давление. В общем, ужасно. Раневская пошла в буфет, чтобы купить ей шоколадку или что‑нибудь сладкое, дабы поднять подруге настроение. Там ее внимание привлекла одна диковинная вещь, которую она раньше никогда не видела — здоровенные парниковые огурцы, впервые появившиеся в Москве посреди зимы. Раневская, заинтригованная, купила огурец невообразимых размеров, положила в глубокий карман передника (она играла прислугу) и пошла на сцену. В тот момент, когда она должна была подать барыне (Сошальской) какой‑то предмет, она вытащила из кармана огурец и говорит: — Вавочка (так в театре звали Сошальскую), я дарю тебе этот огурчик. Та обрадовалась: — Фуфочка, спасибо, спасибо тебе. Раневская, уходя со сцены, вдруг повернулась, очень хитро подмигнула и продолжила фразу: — Вавочка, я дарю тебе этот огурчик. Хочешь ешь его, хочешь — живи с ним.
Вере Марецкой присвоили звание Героя Социалистического Труда. Любя актрису и признавая ее заслуги в искусстве, Раневская тем не менее заметила: — Чтобы мне получить это звание, надо сыграть Чапаева.
— Меня так хорошо принимали, — рассказывал Раневской вернувшийся с гастролей артист N. — Я выступал на больших открытых площадках, и публика непрестанно мне рукоплескала! — Вам просто повезло, — заметила Фаина Георгиевна. — На следующей неделе выступать было бы намного сложнее. — Почему? — Синоптики обещают похолодание, и будет намного меньше комаров.
Идет обсуждение пьесы. Все сидят. Фаина Георгиевна, рассказывая что‑то, встает, чтобы принести книгу, возвращается, продолжая говорить стоя. Сидящие слушают и вдруг: — Проклятый девятнадцатый век, проклятое воспитание: не могу стоять, когда мужчины сидят, — как бы между прочим замечает Раневская.
— Дорогая, сегодня спала с незапертой дверью. А если бы кто‑то вошел, — всполошилась приятельница Раневской, дама пенсионного возраста. — Ну сколько можно обольщаться, — пресекла Фаина Георгиевна собеседницу.
— Почему женщины так много времени и средств уделяют внешнему виду, а не развитию интеллекта? — Потому что слепых мужчин гораздо меньше, чем глупых.
|