Часть 4 3 page

Варенн уставился на холм, ощущая приятное волнение в крови. Мысль о схватке в открытом бою доставила старому графу намного больше удовольствия, чем унылая перспектива длительной осады, когда долгое бездействие деморализует его воинов. Не следовало забывать и о других опасностях: уменьшающихся припасах, внезапных вылазках осажденных из замка или же нападения главных сил противника, блокирующих основные пути отхода. Впрочем, долгие годы турнирных схваток хорошенько закалили его воинов. Варенн не сомневался, что его люди, среди которых насчитывалось много ветеранов, разбавленные горячей молодой кровью, сумеют наголову разбить шотландцев в первом же настоящем бою.

Через несколько мгновений он разглядел темную полосу на вершине далекого холма — это показались всадники верхом на лошадях. Их было много, и над головами развевались разноцветные флаги. Со стен замка Данбар раздались радостные крики. Осажденные тоже заметили шотландскую армию, которая шла им на помощь.

Варенн повернулся к Хэмфри и повысил голос, чтобы быть услышанным в радостном шуме, поднятом защитниками замка.

— Держи лагерь, — приказал он. — Нельзя допустить, чтобы люди Комина вышли из замка и ударили мне в спину.

— Сэр, — ответил Хэмфри, с поклоном принимая оказанную ему честь.

Оставив рыцаря собирать остальных молодых воинов, Варенн поспешил обратно к шатру, созывая своих командиров. Капитаны кавалерии и пехоты бросились к своим частям, выстраивая их в боевые порядки. Оруженосцы и грумы поспешили к лошадям, седлая их и затягивая подпруги. Большинство рыцарей носили кое-какие легкие доспехи на случай внезапного нападения, но сейчас принялись надевать тяжелые: кольчуги, латные рукавицы, шлемы и щиты. Пехотинцы поправляли перевязи с мечами, цепляя на пояса молоты и топоры, одновременно выравнивая ряды. Осадные машины продолжали обстреливать замок, но грохот камней вскоре заглушили крики и ржание лошадей, когда рыцари поднялись в седла.

Когда они выехали из лагеря, направляясь навстречу основным силам шотландской армии, выстроившимся на далеком холме, радостные вопли осажденных остались позади. В сплошной пелене облаков, быстро несущихся высоко над головой, проглянули лоскутья голубого неба. Оттуда на землю ударили солнечные лучи, обдавая долгожданным теплом лица рыцарей и пехотинцев, двигающихся навстречу врагу. Авангард возглавлял Джон де Варенн, не сводя глаз с далекого еще противника. У шотландцев было преимущество — они стояли на возвышенности, но это не беспокоило внука легендарного Уильяма Маршалла. Его люди стройными рядами ехали следом, на древках копий развевались флажки, а на гребнях шлемов колыхались перья. Замыкали колонну пешие солдаты, уверенно шагая по размокшей земле, которая постепенно повышалась к горизонту.

Теперь уже можно было яснее разглядеть цвета вражеских знамен. Среди них развевался и королевский штандарт Шотландии: вставший на дыбы красный лев на золотом поле. Скотты закричали при виде идущих им навстречу англичан, и их крики донес налетевший ветерок. Варенн знал, что в этих криках слышен призыв к мести. Он сомневался, что во всей Шотландии найдется хоть один человек, который не знал бы о бойне в Бервике. И это хорошо, что враги жаждали отмщения. Месть кружит голову и туманит разум, заставляя спешить и ошибаться. В отличие от скоттов, его люди хранили молчание, уверенно сокращая расстояние между собой и противником и сберегая силы для решающей схватки.

Когда английские рыцари достигли гребня первого холма, Варенн поднял руку, приказывая остановиться. Его командиры подъехали к нему и остановились рядом, пока он осматривал местность. Впереди склон резко обрывался в узкую лощину, густо заросшую кустарником и деревьями, по дну которой текла неширокая речушка. На другом берегу заросли редели, когда склон опять начинал повышаться, вплоть до самой вершины, где выстроилось шотландское войско. Отдав приказания военачальникам, которые поспешили к своим отрядам, Варенн повел англичан вниз по крутому уклону. Рыцари откидывались назад в седлах, стараясь максимально облегчить спуск коням. А издалека до них доносились исполненные свирепой радости выкрики скоттов. Пехота спускалась вслед за кавалерией, упираясь в склон кончиками пик и дротиков, чтобы не упасть. Солнце скрылось за тучами, и по траве заскользила широкая темная тень. Впереди, меж деревьев, серебристый блеск реки сменился тусклым свинцовым оттенком.

Первые рыцари достигли ручья. Среди них был и Варенн. Местами берег был настолько крут и обрывист, что всадникам пришлось растянуться в редкую цепь, ища переправы. Стройные ряды нарушились, а кое-кому пришлось даже повернуть своих коней вспять, объезжая препятствия. Некоторые рыцари осторожно спустились по песку и въехали в мелкую ледяную воду. Копыта коней подняли со дна ил, и река помутнела. Вонзая шпоры в бока жеребцов, всадники понукали их, заставляя как можно быстрее выбираться на другой берег. Лошади отфыркивались, вздымая тучи брызг. Несколько коней оступились и запаниковали, но опытные наездники быстро успокоили своих скакунов. А сзади надвигались все новые и новые ряды кавалерии.

Варенн принялся выстраивать своих людей меж деревьев на другом берегу. Он полуобернулся в седле, хрипло выкрикивая команды рыцарям, которые по-прежнему в беспорядке петляли вдоль берега. И вдруг с вершины холма до Варенна донесся слитный рев множества рогов. За ним последовал безошибочный топот множества копыт. Дав своему коню шпоры и выдвинувшись вперед, чтобы обеспечить себе должный обзор, граф Суррей увидел, как шотландская конница в беспорядке устремилась вниз по склону к ручью. На мгновение он опешил — уж слишком неожиданной оказалась для него атака. А потом в коротких паузах между ревом рогов он услышал выкрики.

— Вперед! Руби их!

— Вперед! Трусы удирают!

В мгновение ока Варенн окинул быстрым взглядом своих рыцарей, растянувшихся редкой цепью вдоль берега ручья в поисках наиболее удобных мест для переправы. И он понял, что, смешав ряды, они дали шотландцам повод думать, будто он потерял управление своими войсками. Старый лорд принялся выкрикивать команды, понуждая своих людей как можно быстрее переправиться через ручей. Последние рыцари пришпорили коней, в брызгах воды вырываясь на другой берег. Большинство благополучно выскочили наверх, но несколько всадников упали, когда лошади в испуге начали пятиться, сбрасывая седоков в воду. Позади них надвигалась пехота, скользя и оступаясь на илистых берегах. Подняв оружие высоко над головой, воины перешли ручей вброд и начали взбираться на противоположный берег. Опустив щиток забрала и приняв у оруженосца копье, Варенн вонзил шпоры в бока своего коня и вылетел из лесу навстречу противнику. За ним устремились его рыцари.

Шотландцы, нестройными рядами несущиеся вниз по склону, увидели, как из-за деревьев выезжают вражеские рыцари, на ходу выстраиваясь в ряд, колено к колену, и прикрываясь щитами. То, что они поначалу приняли за беспорядочную толпу спасающегося бегством врага, обернулось дисциплинированной стальной стеной, ощетинившейся копьями и с грохотом мчащейся вверх по склону им навстречу. Кое-кто из скоттов, находившихся в первых рядах смешавшейся лавы конных рыцарей, попытался осадить своих коней или вообще отвернуть в сторону. Но сзади напирали другие, выталкивая их вперед, прямо на копья английской тяжелой конницы, и мстительные крики разом стихли. Те из скоттов, кому уже доводилось проливать кровь, заревели, пытаясь выровнять ряды, но было уже слишком поздно. Английские рыцари прошли сквозь их беспорядочный строй, как нож сквозь масло.

Всадники, выбитые из седел, полетели на землю. Кто-то сразу лишился чувств, кого-то насмерть затоптали копытами, другие сами валились в грязь в тщетной надежде уцелеть. Когда железный строй англичан разрезал на части основную массу шотландской армии, превращая бестолковую атаку скоттов в паническое бегство, сзади ударила подоспевшая пехота. Подобно саранче, они накинулись на выбитых из седел шотландских рыцарей, хватая под уздцы оставшихся без всадников лошадей, окружая и забирая в плен оказавшихся безоружными баронов и графов. Несколько дворян, окруженные тесным кольцом английских пехотинцев, безуспешно пытались прорваться к своим, но их безжалостно сбивали наземь и обезоруживали ударами молотов и эфесами мечей.

Варенн, отбросив расщепленное копье, выхватил из ножен огромный меч и набросился на вставшего у него на пути шотландского рыцаря. Когда тот откинулся на спину от страшного удара, Варенн резким рывком поводьев повернулся своего коня так, что тот боком врезался в лошадь шотландца, отчего рыцарь вылетел из седла. Он приземлился под копыта коней с громким криком и лязгом доспехов. Но едва шотландец попытался встать на ноги, как его окружили три английских пехотинца. Один ударил его молотом в живот, так что рыцарь согнулся пополам, тогда как двое других обрушились на него сверху, пока он не сдался, позволив разоружить себя. Варенн же устремился вперед, ведя за собой своих воинов и внося еще большую сумятицу в разрозненные порядки скоттов. Прорвавшись сквозь ряды рыцарей, он оказался в гуще пеших солдат противника, и здесь уже принялся убивать всех подряд без разбору. Рыцари Варенна, как стая волков, гнались по полю за разбегавшимися во все стороны пехотинцами, рассекая туловища, отрубая руки, ноги и головы. Закованные в броню кони сминали людей, словно те были хилыми тростинками, или вставали на дыбы и крушили передними копытами головы и спины, превращая их в кровавую кашу, как и были обучены. Вскоре земля стала скользкой от крови, и шотландские пешие солдаты более не находили в себе сил ни бежать, ни сражаться, и английские пехотинцы добивали их жестокими ударами своих палашей.

По всему полю общее сражение разбилось на отдельные схватки. Для шотландцев битва, казавшаяся им выигранной еще до ее начала, превратилась в отчаянную борьбу за выживание. Варенн краем глаза заметил, как королевский штандарт Шотландии исчез за гребнем холма. За ним последовал стяг Рыжих Коминов. А склон горы перед ним усеивали тела мертвых и умирающих пехотинцев, отчего преследование короля стало невозможным. Прошипев сквозь зубы ругательство, Варенн продолжил драться.

Менее чем через час сражение закончилось. Поросшие травой склоны сплошь усеивали трупы людей и коней. Погибли и несколько шотландских дворян, но их число не шло ни в какое сравнение с пехотинцами, которых пало несколько сотен. Кое-где трупы лежали друг на друге такими грудами, что кровь их собиралась в лужи и стекала ручейками в речушку внизу, отчего воды ее стали красными. По полю бродили английские пехотинцы, добивая раненых.

Варенн обозревал поле боя с седла своего забрызганного кровью жеребца, и густой запах крови забивал ему ноздри и горло. Он был разочарован тем, что шотландского короля не оказалось в числе вельмож противника, которых спешили и окружили его рыцари, но, тем не менее, победа была одержана полная. В плен попали многие шотландские дворяне, включая графов и баронов, большинство из которых обрели нешуточную власть в королевстве после того, как Баллиол фактически отрекся от престола. Это был день скорби и печали для Шотландии. Одним ударом граф Суррей уничтожил большую часть армии королевства и его лидеров.

Полуденное солнце нещадно палило с небес. В зарослях по обеим сторонам дороги звонко гудели комары, а выгоревшая трава на обочине сухо шелестела под порывами горячего ветра, который пригоршнями швырял пыль в глаза путников, принося с собой ощутимый привкус соли.

Роберт, ехавший позади отцовских рыцарей, чувствовал, как солнце обжигает ему незащищенную шею между подшлемником и воротником хауберка. Рядом покачивались в седлах его брат и рыцари Каррика. Они провели в пути уже несколько часов, и лошади устали. Понурив головы, они едва переставляли ноги по узкой тропе, беспрестанно помахивая хвостами, чтобы отогнать назойливых мух, целыми стаями атаковавших бедных животных по мере приближения к морю, сверкающий металлический панцирь которого виднелся вдали.

Позади рыцарей на быстрых маленьких лошадках и пони ехали оруженосцы, грумы и слуги. Среди них была и служанка Изабеллы, Катарина, которой досталась добродушная гнедая кобылка, некогда принадлежавшая ее хозяйке. Роберт мог продать животное, но лошадка была любимицей Изабеллы и, кроме того, он счел вполне разумным предоставить ее в распоряжение служанки, которая стала отныне ангелом-хранителем его дочери. Поначалу он намеревался подыскать для нее более подходящую нянечку из какого-нибудь благородного семейства, но после смерти супруги и начала войны у него совершенно не осталось времени на такие вещи. Кроме того, Катарина продемонстрировала, что вполне может позаботиться о малышке. Рядом с нею, на сером коренастом пони, подпрыгивала худенькая девочка лет пятнадцати, кормилица его дочери. Катарина разыскала Джудит в Карлайле, почти сразу после смерти Изабеллы. Дочь рыцаря из городского гарнизона, Джудит родила несколькими неделями ранее, но ребенок появился на свет из материнской утробы уже мертвым. О муже никто и словом не обмолвился, да и отец ее, кажется, вздохнул с облегчением, когда Брюсы забрали ее к себе. Девочкой она оказалась угрюмой и замкнутой, но у нее было молоко, в котором нуждалась дочь, так что Роберт скрепя сердце терпел ее присутствие.

Замыкали процессию две крытых повозки, запряженные ломовыми лошадьми, которые везли припасы: продовольствие для людей и корм для коней, шатры, оружие и прочее снаряжение, словом, все, что могло понадобиться в дальней дороге. Отныне в Шотландии было немного мест, где Брюсам могли предложить стол и кров. Здесь осталось слишком мало друзей. Они возвращались домой победителями. Ненавидимыми и презираемыми.

Поражение армии скоттов под Данбаром означало окончание недолгой войны между Англией и Шотландией. Учитывая, что большая часть их армии была уничтожена, а почти все лидеры взяты в плен, шотландцы и не помышляли о сопротивлении. Их альянс с королем Филиппом оказался практически бесполезным, поскольку из Франции не прибыли ни обещанные военные корабли, ни солдаты. Вслед за Данбаром один за другим пали замки Роксбург, Дамбартон и Джедбург, а Эдинбург сдался после недельной осады. Стирлинг, бывший ключевым форпостом на севере страны, оказался брошен. В конце июня в Перте Эдуард получил послание от короля Джона, который бежал на север вместе с Коминами. Король Шотландии вместе с остатками своего отныне бесполезного Совета Двенадцати согласился на безоговорочную капитуляцию.

Роберт испытывал странные и смешанные чувства, пересекая границу и возвращаясь в Шотландию по окончании четырехмесячной войны. Король Эдуард выполнил свое обещание и вернул Брюсам земли, захваченные Коминами накануне конфликта. Лорд и рыцари Аннандейла и Каррика вернулись домой с победой, но, несмотря на радость и облегчение, которые он испытывал после возвращения своих владений, на сердце у Роберта было тяжело. Урожай погиб на корню, во всяком случае, та его часть, которая не была уничтожена шотландской армией, поскольку убирать его было некому. Города и деревушки будто вымерли, жители покинули их, когда сюда с огнем и мечом пришли Комины со своими сподвижниками. Но Лохмабен, по крайней мере, уцелел — их враги удовлетворились тем, что сожгли и разрушили все поселения вокруг города. Однако, он являл собой унылое зрелище, поскольку отступающая армия унесла все ценное — гобелены были сорваны со стен, ту мебель, которую из-за неподъемной тяжести увезти было нельзя, сожгли или сломали, а в кладовых не осталось ни зерна, ни вина. В замке стоял стойкий запах мочи, повсюду валялись объедки, экскременты, кости животных, пустые мешки и опорожненные бочонки, словно здесь ненадолго задержалась большая армия, прежде чем двинуться дальше.

Впрочем, времени на приведение замка в порядок у них не было — король Эдуард прислал повеление лорду Аннандейлу и Роберту как можно скорее прибыть к нему в Монтроз на северо-восточном побережье Шотландии.

— Сэр, может быть, сделаем привал?

Роберт поднял голову, когда один из рыцарей Аннандейла обратился к его отцу. Он и сам собирался предложить то же самое. Полуденная жара становилась попросту невыносимой, и лошади изнемогали от жажды. Он ехал на одном из своих запасных скакунов, а Хантера вел в поводу Нес. Марджори, закутанная в одеяло и привязанная к груди Катарины, начала хныкать.

— Нет, мы уже почти на месте. — Лорд обернулся к рыцарю с самодовольным видом. — Я хочу засвидетельствовать свое почтение королю Эдуарду как можно скорее. Полагаю, у него есть для меня важные новости.

Взгляд Роберта задержался на фигуре отца, чья желтая накидка с перевязанным красным крестом кричащим ярким пятном выделялась на солнце, а начищенный кольчужный хауберк ослепительно сверкал в его лучах. Несмотря на жару, поверх накидки и кольчуги отец надел мантию дорогого фламандского сукна, подбитую красным шелком. Высоко над головой трепетал штандарт Аннандейла. Он заставлял своего знаменосца разворачивать его в каждом городе и деревне, через которые они проходили, от Лохмабена до северо-восточного побережья, словно двигался во главе королевской процессии. Накидку Роберта украшал герб Каррика, но выставлять свое знамя напоказ он не стал, и оно лежало свернутым в одной из повозок. Слушая ответ отца, он почувствовал на себе взгляд брата, но, заранее зная, что хочет сказать ему Эдвард, упрямо смотрел вперед.

Они продолжили путь. День уже начал клониться к вечеру, когда перед ними открылась большая лагуна. Между ней и Северным морем лежал городок Монтроз, домики которого раскинулись на узкой песчаной косе, над которой возвышался приземистый квадратный замок. За его стенами, там, где поросшие вереском поля переходили в серые дюны, плескалось море разноцветных шатров. В самой их середине возвышалась деревянная платформа, похожая на сцену.

В самом Монтрозе улицы были забиты английскими рыцарями и солдатами. Проезжая сквозь толпу, Роберт слышал, в основном, английскую речь, и, судя по самым разным акцентам, ее обладатели слетелись сюда, в этот шотландский порт, со всех концов королевства. Кое-где звучал ирландский язык, вызывая в памяти смутные образы Антрима. Говорили здесь и по-валлийски, что навевало совсем уж свежие воспоминания. Когда отряд проезжал мимо какой-то захудалой гостиницы, перед нею вспыхнула драка — один солдат толкнул другого и тут же получил в ответ удар кулаком в лицо. Кто-то из прохожих попытался остановить драку, другие же, напротив, криками подзадоривали драчунов. С первого взгляда было видно, что солдат, шляющихся по улицам, одолевает праздность, им нечем заняться, кроме как набивать животы едой и пивом да горланить песни, перекрикивая менестрелей и шутов. Это не были люди, измотанные трудной тяжелой кампанией и празднующие тяжким трудом выстраданную победу. Скорее, они походили на кутил, бражничающих на чужом пиру. Глазам Роберта предстала совсем иная картина, нежели та, которую он наблюдал после войны в Уэльсе. Как могло случиться, что все произошло так быстро? Как могла Шотландия так легко пасть? Он не находил ответа на эти вопросы, и мысли об этом угнетали его.

Проделав долгий путь по извилистым улочкам, их отряд добрался, наконец, до замка, над надвратной башней которого развевался ярко-алый флаг с тремя золотыми львами. Ворота были закрыты, и перед ними, опираясь на пики, стояли четверо стражников в цветах короля. Один из них отделился от своих товарищей и пересек мост, перекинутый через ров, завидев приближающегося лорда Аннандейла.

— Добрый день, — приветствовал он его, не сводя глаз со знамени, поднятого над головами всадников. — Что привело вас сюда?

По знаку отца Роберта один из его рыцарей выехал вперед.

— Сэр Роберт Брюс, лорд Аннандейл, прибыл по личному приглашению короля. Он желает разговаривать с Его величеством.

— Милорд король занят на Совете, — ответил стражник.

Роберт заметил, как лицо отца исказилось судорогой негодования.

Брюс направил свою белую кобылу прямо на стражника.

— Король Эдуард пригласил меня сюда, дабы побеседовать об одном весьма срочном и безотлагательном деле. Я уверен, он примет меня.

— Я получил приказ пропускать только тех людей, список которых мне вручен. Вашего имени, сэр, среди них не значится. Предлагаю вам встать лагерем вместе с остальными благородными господами, которых король призвал к себе. Не сомневайтесь, он пошлет за вами, как только будет готов к встрече. — С этими словами стражник развернулся и зашагал обратно по мосту.

Когда лорд, грубо рванув поводья, развернул лошадь, Роберт отметил, что унижение отца доставило ему некоторое удовлетворение. Изрыгая угрозы, Брюс повел своих людей по направлению к полю, на котором стояло множество шатров, и искаженное гневом лицо отца опасно раскраснелось.

Но за стенами замка почти не осталось свободного места, шатры тянулись вплоть до самых песчаных дюн, так что им пришлось удовольствоваться клочком земли возле самого лимана, от которого исходил запах гнили, а в воздухе звучали пронзительные крики чаек. Когда рыцари спешились, слуги принялись разгружать повозки, доставая оттуда шатры и снаряжение. Одни из них отправились на поиски свежей воды для лошадей, другие стали рыть ямы для костров и отхожих мест. Роберт подошел к одной из крытых повозок как раз в тот момент, когда слуги сгружали с нее большую деревянную клетку. Внутри находилась его гончая, Уатача. Вернувшись прошлым летом в Шотландию, он очень привязался к молодой собаке, родившейся от любимой суки его деда. Она напоминала ему о старом лорде и прежней жизни.

— Принесите мне поводок, — приказал он одному из слуг.

Тот принялся рыться в мешке с охотничьими принадлежностями, пока другой открыл клетку. Уатача поднялась на ноги и неторопливо, как змея, выскользнула в распахнутую дверь клетки. Она была высокой, в холке доходя ему почти до бедра, с длинными ногами и дымчатым окрасом шерсти, как у матери. Уатача подбежала прямиком к Роберту, высунув язык и тяжело дыша. Он взял поводок у слуги и прицепил его к собачьему ошейнику. В отличие от собак отца, у которых поводки были шелковыми, ремешок Уатачи был сработан из мягкой коричневой кожи. Его дед всегда презрительно относился к мужчинам, украшавшим своих боевых псов яркими безделушками, говоря, что подобная мишура свойственна глупцам, у которых денег больше, чем ума. Намотав поводок на руку, чтобы не отпускать гончую слишком далеко, Роберт двинулся вдоль ряда шатров, оставив слуг разбивать лагерь. Катарина передала его хнычущую дочь в протянутые руки Джудит. Но он не успел уйти далеко, как его догнал Эдвард.

— Куда это ты собрался, братишка?

— Уатаче нужно облегчиться. Как и мне. — Не дожидаясь ответа, Роберт зашагал дальше. Ему не хотелось вновь затевать бессмысленный спор.

— Ты ведь не будешь разговаривать с ним, верно? Ты так и будешь избегать его, пока не станет слишком поздно и тебя не лишат права выбора.

Роберт остановился. Развернувшись лицом к брату, он встретил его вызывающий взгляд.

— Почему бы тебе не оставить все, как есть?

Эдвард покачал головой, словно не веря своим ушам.

— Оставить все, как есть? — Он подскочил к Роберту вплотную. — Мы говорим о будущем нашего королевства! У тебя есть шанс исправить зло, причиненное ему за последние месяцы. Так почему, во имя Господа, ты им не воспользуешься?

— Нам ничего не известно о намерениях короля Эдуарда. Приглашение прибыть сюда было слишком туманным. Как я могу ухватиться за то, что еще даже не стало реальностью? Как я могу…

— Завтра, — перебил его Эдвард, — Джон Баллиол будет формально низложен. Наш отец надеется, что после него королем Шотландии станет именно он. Ради этого он и прибыл сюда. Но ведь право на трон наш дед передал тебе, в тот самый день, когда ты унаследовал Каррик. Почему ты позволяешь ему претендовать на то, что принадлежит тебе?

— А почему это беспокоит тебя? — пожелал узнать Роберт, теряя терпение, чему немало способствовали жара и усталость. — Для тебя же лучше, если королем станет он. Если я умру первым, ты останешься его прямым наследником.

Эдвард вновь покачал головой и отвернулся.

— Я хочу, чтобы в нашем королевстве вновь воцарился мир, братишка. Я больше не хочу сражаться со своими же соотечественниками. Эта война, меня от нее тошнит. Наш отец… — Он умолк, нахмурившись. — Он, может быть, и шотландец, но в его жилах течет английская кровь. На языке нашей матери на наших землях уже почти никто не разговаривает, а законы и обычаи наших предков, которых придерживался дед, постепенно исчезают. И отец только ускорит их вымирание. Став монархом, он создаст свой двор по образу и подобию Вестминстера, подчиненного Эдуарду. И у нашего королевства останется еще меньше независимости, чем было при Баллиоле.

Роберт пристально смотрел на брата. Ему редко приходилось слышать от него столь рассудительные речи.

— Почему ты думаешь, что при мне все будет по-другому?

— Я все еще надеюсь, что ты увидишь собственные ошибки и исправишь их.

Роберт знал, что брат имеет в виду его дружбу с Рыцарями Дракона.

— Мы не знаем, что задумал король. — Голос его окреп и зазвучал жестче. — Я не стану окончательно рушить нашу семью ради безумной фантазии, будь она проклята!

На этот раз, когда он развернулся, чтобы уходить, брат не сделал попытки последовать за ним. Роберт шел дальше, мимо солдат: одни спали, другие сидели за раскладными столами под навесами, а слуги подносили им угощение. Он увидел несколько знакомых стягов на флагштоках над шатрами и мельком подумал, кто там отдыхает сейчас внутри. Перед его внутренним взором всплыло ухмыляющееся лицо Эймера де Валанса, пока он усилием воли не отогнал видение, целенаправленно шагая к морю через дюны. Уатача трусила рядом.

В лучах полуденного солнца море отсвечивало червонным золотом, и волны с мягким шуршанием накатывались на берег. Легкий бриз высушил пот на лице Роберта, когда он опустился на песок, спустив Уатачу с поводка. Собака тут же подбежала к воде и даже окунулась в волны. На берегу виднелись несколько рыбачьих лодок, вытащенных на песок. Неподалеку от лодок слуги чистили котелки и сковородки у ручья, впадавшего в море. Уатача восторженно помчалась в их сторону, но Роберт резким свистом подозвал ее к себе. Когда гончая послушно плюхнулась на песок рядом с ним, он подался вперед, упершись локтями в колени, и принялся смотреть на море, синяя безмятежность которого так странно противоречила сумбуру, царившему у него в душе.

С тех самых пор, как отец стал губернатором Карлайла, он не раз прозрачно намекал на то, что если Эдуард выиграет войну, то сделает его королем. Ну, вот, англичане выиграли, и завтра Баллиол будет низложен. Роберт был рад тому, что им вернули родовые земли, и удовлетворен тем, какая судьба постигла Баллиола и ненавистных Коминов. Но теперь, проезжая по родным местам, видя своих соотечественников униженными и подавленными, он чувствовал себя захватчиком, которого ненавидят ничуть не меньше, чем короля Эдуарда и его солдат. Хотел бы он быть королем народа, который презирает его? Да и как быть с самой королевской властью? На протяжении последних шести лет он был свидетелем того, как Эдуард пытался захватить трон, сначала женив своего наследника на Маргарет, а потом прямо вмешиваясь в правление Баллиола. Так что теперь, когда Эдуард захватил королевство силой, любой человек, который займет место Баллиола, окажется лишь послушным вассалом на очень коротком поводке. Разве не лучше, рассуждал Роберт, быть доверенным воином в свите короля, чем послушной марионеткой в его руках, скованной по рукам и ногам на фальшивом троне?

Он сидел на песке, и в ушах у него зазвучал суровый голос деда, вопрошающий, суждено ли многовековой истории умереть вместе с ним: неужели Александр, Давид и Малкольм Канмор сражались за их королевство и проливали кровь ради него только для того, чтобы Роберт отказался от родины без борьбы? Перед мысленным взором Роберта вдруг возникло дерево, стоящее на вершине холма. Оно было старым и дряхлым, его некогда гордые ветви почернели от гнили, которая подтачивала и мощный ствол, проникая в самые корни. «Все это — твоих рук дело, — произнес голос деда. — Ты принес смерть нашему наследию».

— Чего же ты от меня хочешь? — вскричал Роберт, вскакивая на ноги.

Уатача встревожено залаяла, уловив гнев в его голосе, а слуги оторвались от кастрюль и сковородок, глядя на него. Роберт подошел к самому краю воды, запустив руки в волосы. За четыре коротких года место, которое его семья занимала в этом мире, изменилось до неузнаваемости. Они проиграли битву за трон, лишились власти в королевстве и большинства своих союзников. Он потерял мать, деда и жену одного за другим, а потом, скрепя сердце, ему пришлось сражаться против своих же соотечественников. Одержана победа, но он ощущал лишь горечь их поражения. Где-то высоко-высоко, в райских кущах, Святой Малахия наверняка надрывался от хохота.

— Сэр Роберт?

Он резко обернулся на голос и увидел высокого молодого человека в ярко-голубой накидке, который шагал к нему через дюны. Загорелое лицо Хэмфри де Боэна расплылось в широкой улыбке. При виде друга Роберт испытал прилив облегчения. Обвинения деда и образ старого дерева рассеялись, когда он поспешил навстречу Хэмфри по берегу. Они обнялись, и де Боэн рассмеялся, чувствуя, с какой силой Роберт сжал его в объятиях.

— Я увидел в лагере твой штандарт, — пояснил он, отступая на шаг. — Твой брат сказал мне, что ты здесь. — Хэмфри опустил взгляд на Уатачу, которая осторожно обнюхивала его. — Это твоя гончая? Настоящая красавица.

— Ты давно уже в Монтрозе? — Роберт надеялся встретить здесь Хэмфри, потому что ему отчаянно недоставало дружбы молодого рыцаря. Один его вид заставил Роберта вновь перенестись в Лондон и вспомнить о том, как они соревновались летом друг с другом, упражняясь во дворе Тауэра. Ему вдруг показалось, что события минувшего года были всего лишь дурным сном.