Часть вторая 3 page. — Не вы первая задаете этот вопрос, — сказал Оглторп, и почти все сидящие в аудитории захихикали

— Не вы первая задаете этот вопрос, — сказал Оглторп, и почти все сидящие в аудитории захихикали. — Краткий ответ таков: мы не можем этого сделать. Все генетические и технические ухищрения, которые применялись при изготовлении солдат ССК, сделали их генетически стерильными. Единая для всех структура генетического материала, использовавшегося для создания каждого из вас, содержит слишком много рецессивных признаков, которые со стопроцентной вероятностью исключают размножение. То есть инбридинг[13]невозможен. А скрещивание с обычными человеческими существами также неосуществимо, потому что в вас содержится слишком много нечеловеческого материала. Солдаты ССК — это шедевр технологии и генной инженерии, но как эволюционная ветвь — тупик. По этой причине не следует относиться к себе со слишком уж сильной восторженностью. Вы можете не напрягаясь пробежать милю за три минуты, но сделать ребенка никто из вас не способен.

А если рассуждать в более широком смысле — такой необходимости просто нет. Следующий шаг эволюции уже осуществляется. Большинство колоний изолировано друг от друга, точно так же как и от Земли. Почти все родившиеся в колониях остаются там на всю жизнь. Люди довольно быстро приспосабливаются к своим новым домам, и это сказывается на культуре. На части планет, колонизированных достаточно давно, уже начинает проявляться лингвистический и культурный дрейф от тех культур и языков, которые были присущи предкам колонистов на Земле. Через десять тысяч лет начнется и генетический дрейф. При достаточном запасе времени человеческих рас образуется столько, сколько будет колонизированных планет. Разнообразие — это ключ к выживанию.

С метафизической же точки зрения вы все-таки должны ощущать связь с колониями, потому что, пройдя персональное изменение, способны оценить человеческий потенциал как нечто обеспечивающее выживание нашей расы во вселенной. Если рассуждать немного приземленнее, вы — измененные или нет — все равно намного ближе к человеку, чем к любой другой известной нам разумной расе.

Но прежде всего вы должны ощущать связь с колонистами, потому что обладаете достаточно большим жизненным опытом, чтобы понять: она есть, и все тут.

Это одна из причин, по которым ССК набирают в солдаты именно стариков. Другая заключается в том, что вы прожили достаточно долго, чтобы понять, что своя собственная жизнь — это не единственное, ради чего стоит жить. Большинство из вас имели семьи, вырастили детей и внуков и понимают, насколько важно делать что-то помимо достижения эгоистических целей. Даже если вы сами никогда не станете колонистами, вам все равно предстоит увидеть и понять, что колонии крайне нужны для человеческой расы и стоят того, чтобы за них бороться. Вложить такую мысль в мозг девятнадцатилетнего было бы крайне трудно. Но вы знаете это из своего жизненного опыта. В этой вселенной опыт стоит очень и очень немало.

Мы тренировались. Мы стреляли. Мы учились. Мы маршировали. Мы очень мало спали.

На шестой неделе я сместил Сару О'Коннелл с должности командира отделения. Отделение Е постоянно отставало во всех групповых учениях и тянуло назад 63-й взвод в соревновании с другими. Каждый раз, когда приз доставался не нам, Руис скрипел зубами и вклеивал мне по первое число. Сара с пониманием отнеслась к моему решению.

— К сожалению, муштровать солдат и выгуливать малышей на детской площадке — это совсем не одно и то же. — Вот и все, что она мне сказала.

Ее место занял Алан; ему удалось довольно быстро исправить положение. Уже на седьмой неделе 63-й взвод отобрал приз за стрельбу у 58-го. Что немаловажно, именно Сара оказалась лучшим стрелком, и именно благодаря ее мастерству мы сумели вырваться вперед.

На восьмой неделе я перестал разговаривать с моим МозгоДругом. Задница, по-видимому, все это время изучал меня, выявил характер моей мыслительной деятельности и, вероятно, научился предвидеть мои потребности. Я впервые заметил это во время стрельб с реальным огнем по мишеням-имитаторам, когда моя МЦ-35 переключилась из режима стрельбы винтовочными патронами на управляемые ракеты, отследила цель, выстрелила, поразила две удаленные мишени, цели дальнего действия, а затем перешла в режим огнемета и спалила омерзительного шестифутового жука, который только-только успел высунуть нос из близлежащей кучи камней. Когда я сообразил, что за все время я не проговорил ни одной команды, меня затрясло от испуга. А уже через несколько дней я заметил, что сильно раздражаюсь, когда мне приходится словесно формулировать то или иное обращение к Заднице. Как быстро пугающее делается привычным.

На девятой неделе мне, Алану и Мартину Гарабедьяну пришлось разъяснить кое-что по поводу дисциплины одному из подчиненных Мартина, который решил, что ему самому стоит возглавить отделение, и затеял кампанию саботажа. Парень когда-то был умеренно известной поп-звездой и привык получать все, что хотел, не стесняясь в средствах. Он оказался достаточно хитер, вовлек в заговор кое-кого из своих товарищей, но не сообразил, что командир отделения имеет доступ к планам, которые он доверил МозгоДругу. Мартин пришел ко мне, а я решил, что нет никакой необходимости привлекать Руиса или других инструкторов к делу, с которым мы без труда сможем справиться сами.

Если кто-нибудь и заметил, как тем вечером транспортер на воздушной подушке ненадолго покинул без разрешения территорию базы, то ничего никому не сказал. Видел ли кто-нибудь, как из него свисал вниз головой, почти касаясь проносившихся внизу деревьев, солдат-новобранец, которого две пары рук держали за лодыжки, тоже осталось неизвестным. Конечно же, никто не признался в том, что слышал отчаянные вопли любителя летать в столь странном положении, равно как и весьма неблагожелательный критический анализ самого известного альбома бывшей поп-звезды, проделанный Мартином. Правда, на следующее утро за завтраком мастер-сержант Руис обратил внимание на мой довольно усталый вид, на что я ответил, что это, вероятно, следствие тридцатикилометровой пробежки в быстром темпе, которую мы совершили перед завтраком.

На одиннадцатой неделе наш и несколько других взводов выбросили на парашютах в горы, расположенные к северу от базы. Задача была проста: найти и истребить все остальные взводы, после чего уцелевшие должны были возвратиться на базу. На все про все давалось четыре дня. Чтобы игра прошла еще интереснее, каждый солдат был снабжен устройством, регистрировавшим выстрелы, направленные в него. В случае попадания «раненый» чувствовал острую боль, а затем терял сознание. Привести его в чувство полагалось инструкторам, наблюдавшим за сражением. Я знал, что испытывает получивший «ранение» или «убитый», потому что именно меня Руис выбрал наглядным пособием на базе. Потом я постарался дать понять своим подчиненным, что не желаю никому испытать то, что я только что перенес сам.

Первая атака последовала сразу же после того, как мы коснулись земли. Четверо моих солдат были выведены из строя, прежде чем я разглядел стрелков и указал на них взводу. Мы разделались с двумя; двое ушли. На протяжении нескольких следующих часов на нас спорадически[14]совершались нападения. Довольно скоро мы поняли, что другие взводы разбились на группы по три-четыре человека и ведут свободную охоту на противников.

Я же решил действовать по-другому. Благодаря МозгоДрузьям мы могли поддерживать постоянный беззвучный контакт друг с другом на любом расстоянии. Другие взводы, похоже, упустили этот факт из виду, что закончилось для них плачевно. Мы действовали поодиночке. Каждый вел картографирование ландшафта и отмечал местонахождение противника. Таким образом, все получали непрерывно расширяющуюся карту местности с указанием вражеских позиций. Даже если кто-то из наших выбывал, полученная им информация помогала товарищу отомстить за его или ее «смерть» или, по крайней мере, избежать той же участи. Один солдат мог передвигаться быстро и тихо, вносить сумятицу в группы других взводов и в то же время при необходимости действовать согласованно со своими товарищами.

Моя тактика сработала. Наши солдаты стреляли по «противнику», когда им выпадала такая возможность, передавали информацию, когда такой возможности не было, и при благоприятном стечении обстоятельств действовали коллективно. На второй день я и парень по фамилии Райли увидели две группы разных взводов. Они были настолько заняты пальбой друг в друга, что даже не заметили, как мы начали стрелять в них из отдаленного укрытия. Райли снял двоих, я — троих, а еще трое перебили друг друга сами. Все получилось шикарно! Покончив с делом, мы, ничего не говоря, отползли обратно в лес и продолжали действовать по разработанной схеме.

В конце концов «противники» сообразили, что и как мы делаем, и попробовали сами применить такую тактику, но к тому времени их осталось слишком мало, тогда как шестьдесят третий почти не понес потерь. Мы «перестреляли» всех, выследив последнего к полудню, а потом отправились бегом на базу, до которой оставалось километров восемьдесят. Последний вернулся ровно в 18. 00. В итоге мы потеряли девятнадцать человек, включая четверых, «убитых» в момент высадки, то есть меньше трети состава. Зато на нашем счету оказалось более половины от общего количества потерь всех семи других взводов. Даже мастер-сержант Руис не мог сделать вид, что очень уж сильно недоволен нами. Когда командующий базой вручал ему приз победителя, он даже растянул губы в улыбке. Лично я не берусь представить себе, насколько тяжело ему было это сделать.

— Удача нам никогда не изменит, — сказал свежеиспеченный рядовой Алан Розенталь, подойдя ко мне на посадочной площадке шаттлов. — Мы с тобой назначены на один и тот же корабль.

Быстрый перелет на войсковом транспорте «Френсис Дрейк» обратно на Феникс. Там увольнение до прибытия корабля ССК «Модесто», где нам предстояло влиться во второй взвод роты D двести двадцать третьего пехотного батальона ССК. На каждый корабль по батальону — примерно тысяча солдат. Очень даже легко затеряться. Я был рад, что Алан и дальше отправится со мной.

Оглянувшись на Алана, я невольно залюбовался его новенькой, чистой синей формой ССК. Скорее всего, потому, что и сам был одет точно так же.

— Черт возьми, Алан, — сказал я. — Мне кажется, мы отлично смотримся.

— Я всегда любил мужчин в форменной одежде, — сообщил он. — А теперь, когда я сам стал мужчиной в форме, я люблю их еще сильнее.

— Н-да… — пробормотал я в ответ и тут же вскинулся: — Сюда идет мастер-сержант Руис.

Руис осмотрелся, увидел меня на площадке для посадки в шаттл и подошел поближе. Я опустил наземь брезентовый мешок с повседневным обмундированием и немногочисленным личным имуществом и четким движением отдал честь.

— Вольно, рядовой, — бросил Руис, отсалютовав в ответ. — Куда направляешься?

— «Модесто», мастер-сержант, — доложил я. — И рядовой Розенталь тоже.

— Вы что, мозги мне крутите? — возмутился Руис. — Двести двадцать третий? А какая рота?

— Рота D, мастер-сержант. Второй взвод.

— Обалденно! — воскликнул Руис. — Вы будете иметь удовольствие служить во взводе лейтенанта Артура Кейеса, если, конечно, какой-нибудь чужак еще не поужинал костлявой задницей этого старого мудака. Когда увидите его, передайте от меня привет.

Он отвернулся от Алана и перевел взгляд на меня.

— И, кстати, можешь еще передать ему, что мастер-сержант Антонио Руис сказал, что ты, как оказалось, чуть получше, чем то дерьмо, из которого слеплено большинство твоих корешей-новобранцев.

— Спасибо, мастер-сержант.

— Только смотри не вздумай сам в это поверить, рядовой. Ты тоже дерьмо. Только не очень жидкое.

— Конечно, мастер-сержант.

— Вот и хорошо. А теперь прошу извинить меня. «Отправляйся в дальний путь, только песню не забудь!»

Сержант отдал нам честь. Мы отсалютовали в ответ. Руис окинул нас взглядом, с большим усилием растянул губы в чуть заметной напряженной улыбке, отвернулся и, не оглядываясь, зашагал прочь.

— Я боюсь его просто до поноса, — сознался Алан.

— Не знаю, не знаю… Мне он, пожалуй, даже нравится.

— Естественно. Он ведь считает, что ты, может быть, даже не совсем дерьмо. В его устах это большой комплимент.

— Еще бы! Теперь мне остается всего лишь доказать, что он не слишком заблуждается.

— У тебя получится, — уверил Алан. — Ты еще станешь настоящим дерьмом, если сильно постараешься.

— Утешил, — отозвался я. — Главное, что для этого у меня подходящая компания.

Алан усмехнулся. Двери шаттла раскрылись. Мы подхватили наши вещи и направились внутрь.

— Мне отсюда очень удобно стрелять, — сказал Уотсон, прицелившись поверх валуна, за которым прятался. — Разрешите мне пустить одну из этих штук.

— Нет, — ответила Виверос, наш капрал. — Их щит стоит на месте. Ты только потратишь впустую боеприпасы.

— Чушь собачья, — возразил Уотсон. — Мы торчим тут уже который час. Мы сидим здесь. Они сидят там. И что же, когда они уберут свой щит, мы выйдем, встанем во весь рост и начнем палить в них? Это вам не гребаный четырнадцатый век. Мы не обязаны договариваться о том, когда и как начнем убивать других парней.

Виверос совершенно явно начинала сердиться.

— Уотсон, тебе платят не за то, чтобы ты думал. Поэтому заткни хлебало и будь начеку. Все равно ждать уже недолго. В их ритуале остался только один пункт, а потом начнется…

— Да? И что же это за пункт? — поинтересовался Уотсон.

— Они будут петь, — ответила Виверос. Уотсон ухмыльнулся.

— И что они собираются нам спеть? Песенки из бродвейского мюзикла?

— Нет, — сказала Виверос. — Они будут молиться о нашей смерти.

Как будто в ответ на ее слова нижний край массивного щита в форме полусферы, прикрывающий лагерь консу, замерцал. Я дал своим глазам мысленный приказ поскорее сфокусироваться и уставился вниз. Там, в нескольких сотнях метров от нашей позиции, один консу прошел сквозь щит. Было видно, как поле потянулось за его тяжелым панцирем, и лишь когда он отодвинулся довольно далеко, электростатические нити отлепились и снова втянулись в щит.

Он был третьим и последним из тех консу, которые выходили из-под щита перед сражением. Первый — пехотинец в низком звании — появился почти двенадцать часов назад и проревел вызов, служивший формальным сообщением о намерении сражаться. Низкое звание вестника выражало презрение, с которым консу относились к нашим войскам. Если бы они нас сколько-нибудь уважали, то направили бы воина в высоком чине. Но никто из наших не почувствовал себя оскорбленным: консу всегда посылали вестника низкого ранга к любому противнику. Кроме того, представитель другой расы мог отличить одного из них от другого, только если был наделен особой чувствительностью к феромонам этих существ.

Второй консу, появившийся из-под щита спустя несколько часов, взревел, словно стадо коров, угодившее в молотилку, и почти сразу же взорвался. Розоватая кровь, обломки панциря и клочья внутренностей размазались по силовому куполу, а потом с негромким шипением неестественно медленно начали сползать наземь. Очевидно, консу полагали, что, если любой отдельно взятый солдат заранее прошел всю требующуюся ритуальную подготовку, его душа окажется в состоянии провести разведку вражеских сил, перед тем как удалиться в те неведомые места, где обитают души погибших консу. Или что-то в этом роде. Это был почетный салют, дававшийся неспроста. Мне показалось, что ко всему прочему это также и верный способ постепенно лишиться своих лучших солдат, но поскольку я был врагом, подоплека ритуала являлась для меня тайной за семью печатями.

Третий вестник оказался представителем самой высокой касты, и его роль заключалась в том, чтобы сообщить нам о причинах, по которым мы обязательно умрем, и о том, как это произойдет. Ну а после этого оставалось только ждать момента, когда можно будет начать убивать и умирать. Любая попытка ускорить ход событий, выстрелив в щит, была бесполезной: пробить силовое поле консу можно было, разве что подсунув его под протуберанец, выброшенный из огненного чрева звезды. А убийство вестника лишь привело бы к повторению процедуры с самого начала и вдвое увеличило бы период ожидания.

Кроме того, консу не прятались за своим щитом. Просто подготовка к сражению у них сопровождалась очень сложным ритуалом, и они предпочитали проводить его без помех в виде пуль, снарядов или лазерных лучей. Следует сказать, что эти существа ничего так не любили, как хорошую драку. Им был интересен сам процесс высадки на какую-нибудь планету, после чего они выстраивались в боевой порядок и предоставляли аборигенам возможность попытаться с боем вышвырнуть их к чертовой матери — если получится.

То же самое происходило и здесь. Консу вовсе не стремились колонизировать эту планету. Они стерли в порошок местную человеческую колонию лишь для того, чтобы дать понять ССК, что прибыли в эти места и намерены подраться. Игнорировать консу было совершенно невозможно, поскольку в этом случае они будут просто продолжать убивать колонистов, пока не прибудет кто-нибудь, способный дать им нормальный — с их точки зрения — отпор. Кроме того, никто никогда не может сказать заранее, что они сочтут подходящим поводом для формального вызова. Вот и остается сидеть и наращивать силы вокруг купола, пока из него не выйдет вестник и не объявит, что сражение состоится.

Если не считать поразительных, непроницаемых ни для какого оружия щитов, боевая техника консу была примерно такой же, как и у ССК. И это не радовало. По имеющейся у нас информации, вооружение и технологии, используемые консу в сражениях с войсками других рас, всегда находились в относительном соответствии. А отсюда можно было без труда прийти к выводу, что война для консу вовсе не война, а нечто вроде спортивных состязаний. Чуть ли не футбольный матч, только вместо зрителей на трибунах — души убитых ими колонистов.

Крупномасштабный превентивный удар по консу был невозможен, потому что их планетная система пряталась за непроницаемым щитом, который получал энергию от белого карлика — спутника солнца консу. Эта сфера была способна поглощать и использовать для своего поддержания все виды энергии, направленные против нее. Рассуждая реалистически, с парнями, способными на такие штуки, лучше было бы не связываться. Но консу обладали строжайшим понятием о чести: если их с боем изгоняли с какой-либо планеты — они туда больше не возвращались. Как будто сражение было прививкой, а подразделение ССК — вакциной с антигенами.

Всю эту информацию я почерпнул из батальонной базы данных, к которой наш командир лейтенант Кейес велел нам подключиться для ознакомления перед сражением. Тот факт, что Уотсон ничего не знал о наших врагах, свидетельствовал, что он не выполнил приказ. Не удивительно! Еще при знакомстве Уотсон произвел на меня впечатление дерзкого, сознательно плюющего на все сукина сына, который не только сам может погибнуть по собственной дури, но и своего напарника подведет под пулю. Моя проблема состояла в том, что его напарником был я.

Консу раскинул в стороны режущие руки — я подумал, что такие конечности возникли на каком-то этапе эволюции, когда приходилось сражаться с ужасными существами в их родном мире, — и воздел к небу свои рвущие конечности, расположенные немного ниже.

— Сейчас начнется, — прокомментировала Виверос.

— Я могу снять его одной пулей, — заявил Уотсон.

— Только попробуй, я тебя самого пристрелю, — прикрикнула Виверос.

Небо раскололось с таким треском, будто сам Бог выстрелил из собственной винтовки, которая, конечно, должна иметь очень внушительный калибр. А последовавшие затем звуки больше всего походили на визг цепной пилы, режущей жестяную крышу: консу запел. Я приказал Заднице перевести:

«Воззрите, достойные противники, Мы орудия вашей радостной смерти. По нашему обычаю мы благословили вас. Дух лучшего из нас освятил наше сражение.

Мы воздадим вам должное, когда сойдемся с вами, И по нашей молитве ваши души обретут спасение и награду.

По воле неблагосклонной судьбы вы родились среди людей,

И потому мы должны открыть вам путь, ведущий к освобождению.

Будьте храбры и сражайтесь яростно, Чтобы обрести право изменить свою участь и возродиться.

Это благословенное сражение освящает землю И навеки избавляет всех, кто умрет и родится здесь».

— Проклятье, до чего громко! — возмутился Уотсон, демонстративно заткнув левое ухо пальцем и для чего-то поковыряв в нем. Я очень сомневался, что он озаботился переводом песнопения.

— Бог свидетель, — обратился я к Виверос, — это не война и не футбольный матч. Это церковный обряд.

Она пожала плечами.

— ССК думают иначе. Консу начинают так каждое сражение. Наше начальство считает, что это что-то вроде их государственного гимна. В общем, ритуал и ритуал. О, смотрите, они снимают защиту.

Она указала на щит, который на мгновение вспыхнул всеми цветами радуги, а потом начал постепенно угасать.

— Как раз вовремя, — презрительно бросил Уотсон, — а то я уже собрался вздремнуть.

— Теперь слушайте меня, вы, оба, — едва уловимо повысила голос Виверос. — Сидите тихо, внимательно смотрите вокруг и не высовывайте задницы из-под прикрытия. У нас здесь хорошая позиция, и лейтенант хочет, чтобы мы стреляли отсюда в этих ублюдков, когда они навалятся на наш центр. Никаких хитростей — стреляйте прямо в грудь, там у них мозги. Каждый, которого мы снимем, не доставит уже хлопот всем остальным. Стрелять только винтовочными пулями, любой другой боеприпас очень быстро выдаст наше местонахождение. И хватит болтать. С этой минуты связь только через МозгоДрузей. Вы меня поняли?

— Мы вас поняли, — ответил я.

— На все сто, — подтвердил Уотсон.

— Превосходно, — холодно отозвалась Виверос.

Щит наконец-то полностью погас, и поле, разделяющее позиции людей и лагерь консу, сразу же пересекли дымные следы множества ракет, пребывающих в состоянии боевой готовности на протяжении многих часов. В ответ на их оглушительные разрывы послышались крики людей и металлическое щебетание консу. Потом поле заволокло дымом, голоса почему-то утихли, консу издали продолжительный, режущий уши крик и ринулись на людей, которые пытались перестрелять как можно больше нападавших, прежде чем волна атаки захлестнет их позиции.

— Ну, за дело.

С этими словами Виверос подняла свою МЦ, прицелилась в одного из находившихся на изрядном расстоянии консу и выстрелила. Мы поспешили сделать то же самое.

Как нужно готовиться к сражению?

Во-первых, провести системную проверку твоей пехотной винтовки МЦ-35. Это проще всего. МЦ-35 сама себя контролирует, сама себя восстанавливает и может даже использовать блок боеприпасов как материал для ремонта. Мне кажется, что единственный надежный способ вывести винтовку из строя — это подсунуть ее под дюзу ракетного двигателя. Поскольку ты постоянно связан со своей винтовкой через МозгоДруга, проверка не вызывает ни малейших трудностей.

Во-вторых, нужно надеть боевой костюм. Это стандартный саморемонтирующийся комбинезон, закрывающий все тело, кроме лица. Комбинезон сконструирован так, что позволяет тебе забыть о своем теле на все время сражения. «Ткань», из которой он сделан, состоит из нанороботов, регулирующих светопропускание для фотосинтеза и температуру. Можешь сидеть на арктической плавучей льдине или бархане в пустыне Сахара и не почувствовать никакой разницы — только окружающий пейзаж изменится. Если ты умудришься каким-то образом вспотеть, то встроенные осушители удалят влагу, а фильтры отцедят ее, очистят и будут сохранять до тех пор, пока ты не найдешь возможности перелить воду во флягу. То же самое произойдет и с мочой. А вот ходить по большому, не снимая боекомбинезона, не рекомендуется.

Если ты получишь пулю в брюхо (или куда-нибудь еще), то комбинезон отреагирует мгновенно: отвердеет в точке попадания и перераспределит энергию удара на соседние участки, не позволяя пуле пройти насквозь. При этом ты испытаешь очень даже ощутимую боль, но все равно это будет лучше, чем позволить кусочку свинца расковырять твой ливер. К великому сожалению, у этой защиты есть пределы, причем весьма существенные, так что одной из первых задач солдата, как и в старину, остается укрывание от вражеского огня.

Сверху надевается пояс, на который ты вешаешь универсальный инструмент (то, чем хотел бы стать швейцарский армейский нож, когда вырастет), накидку в виде неприлично маленького свертка, флягу, недельный рацион из крекеров с повышенным содержанием энергии и три кубика боеприпасов. Затем нужно намазать лицо кремом с наполнителем, опять же из нанороботов, которые тут же войдут в соприкосновение со своими собратьями из комбинезона для обмена информацией об окружающей среде. После этого включается камуфляжная система. А потом попробуй разглядеть себя в зеркале.

Третий этап подготовки состоит в том, что ты приказываешь своему МозгоДругу установить связь с товарищами по отделению и командиром и оставляешь ее включенной до тех пор, пока не вернешься на корабль или не погибнешь. Я-то гордился своей сообразительностью, когда додумался до такой тактики во время учений на базе, но очень скоро выяснилось, что непрерывная связь через МозгоДруга — одно из самых святых, хотя и неофициальных правил, неуклонно соблюдающихся в самом жарком сражении. Такая связь означает, что ни одна команда не останется неправильно понятой, и при этом не будет никаких криков, выдающих местонахождение солдат. Если ты во время боя слышишь голос солдата ССК, это значит, что либо он круглый дурак, либо его подстрелили и он кричит от боли.

Пожалуй, единственный недостаток связи через МозгоДруга состоит в том, что он передает и эмоциональную информацию, если забудешь приказать не делать этого. Такое может здорово отвлекать. Представь, что ты ни с того ни с сего чувствуешь, что вот-вот обмочишься от страха, и прежде чем сообразишь, что испугался вовсе не ты, а кто-то из твоих товарищей, пройдет некоторое время. Важно еще помнить, что товарищи не скоро забывают подобные вещи, и, если виновником окажешься ты, потом придется долго терпеть насмешки и неприязненные взгляды.

Поддерживай связь только со своим отделением: стоит открыть канал на весь взвод, и в твоей башке начнут сражаться, проклиная все на свете, и умирать сразу шестьдесят человек. Легко понять, что это совершенно не нужно.

И последний пункт: забудь обо всем, кроме полученных приказов, убивай все и всех, кто не относится к человеческой расе, и приложи максимум усилий, чтобы остаться в живых. В ССК все достаточно просто: первые два года службы все солдаты проводят в пехоте, независимо от того, кем они были в предыдущей жизни: швейцарами или хирургами, сенаторами или уличными бродягами. Если ты переживешь эти два года, то получишь шанс на специализацию, вместе с которой обретешь и постоянные обязанности в структуре Колониального союза, вместо того чтобы шляться от сражения к сражению и затыкать собой все дыры, как это испокон веку приходится делать всем военным. Но на протяжении этих двух лет у тебя только одна обязанность: идти туда, куда прикажут, оставаться придатком своей винтовки, убивать и стараться не быть убитым. Это просто, но просто вовсе не значит — легко.

Выяснилось: чтобы прикончить солдата консу, требуется два выстрела. Это было чем-то новеньким. Ни в одном из наставлений не говорилось ни слова о том, что консу имеют нечто вроде личных силовых щитов. Но это было так. Эти существа спокойно переживали первое попадание. Их швыряло, вероятно, на то, что служило им вместо задниц, а уже через несколько секунд они снова оказывались на ногах. Значит, нужно делать два выстрела: один, чтобы свалить врага, а второй — чтобы он уже не поднялся.

Сделать два выстрела подряд по движущейся мишени, находящейся на расстоянии нескольких сотен метров от тебя, не так уж просто, особенно в поле, где кипит непрерывный бой. Прикинув, что к чему, я приказал Заднице создать особый метод стрельбы, при котором после одного нажатия на спуск винтовка посылает в цель сразу две пули. Одну — простую винтовочную, а вторую — разрывную. Моя МЦ получила новую инструкцию в кратком промежутке между выстрелами; только что я выпускал по одной стандартные винтовочные пули, а в следующую секунду уже перешел на свои микроочереди.

Я понял, что люблю мою винтовку.

О своей выдумке я сообщил Уотсону и Виверос. Ви-верос тут же приказала всему отделению перейти на такую тактику стрельбы. Примерно через минуту над полем битвы загремели быстрые двойные выстрелы, после которых консу дюжинами падали и как бы схлопывались. Их внутренности, со звуком, похожим на щелчки жарящегося поп-корна, размазывались изнутри по панцирям. Я оглянулся на Виверос. Она с каменным лицом целилась и стреляла по врагам. Уотсон стрелял очень торопливо и ухмылялся во весь рот, как мальчишка, который только что выиграл чучело на стрелковых соревнованиях бойскаутов.

«Ну вот, — передала Виверос. — Нас заметили».

— Что? — вслух спросил Уотсон и вскинул голову.

Я схватил его за руку и дернул вниз. В ту же секунду сразу несколько ракет взорвались, ударившись о валуны, за которыми мы прятались. Нас засыпало осколками камня. Я вовремя посмотрел вверх и заметил, что булыжник размером с шар для боулинга летит прямиком мне в голову. Я инстинктивно вскинул руку, костюм по всей длине руки отвердел — и камень отлетел в сторону, словно неудачно принятый волейбольный мяч. Рука сразу заболела; в прежней жизни я, скорее всего, заработал бы открытый перелом с хорошим смещением сразу обеих костей предплечья, да и с кистью пришлось бы повозиться. Повторять подобный прием мне не очень хотелось бы.

— Дьявол! Совсем рядом! — искренне удивился Уотсон.