Пятница, 13 августа

Очень деятельный и даже несколько экзальтированный вождь «прогрессивных националистов» С., бывший гвардейский офицер, просил меня вчера принять его для долгой и конфиденциальной беседы.

Я принял его сегодня, днем, и, как ни привык к его обычному пессимизму, но на этот раз был поражен тем суровым, сосредоточенным и скорбным выражением, которое читал на его лице.

— Никогда, — сказал он, — я не был в такой тревоге. Россия в смертельной опасности; ни в какой момент своей истории она не была так близка к гибели. Немецкий яд, который она носит в своем теле вот уже два столетия, грозит ее убить. Она может быть спасена только посредством национальной революции.

— Революция во время войны?.. Вы не думаете, о чем вы говорите!..

— Нет, конечно, я говорю обдуманно. Революция такая, какую я предвижу, какой я желаю, будет внезапным освобождением всех сил народа, великим пробуждением славянской энергии. После нескольких дней неизбежных смут, положим даже — месяца беспорядков и парализованности, Россия встанет с таким величием, какого вы у нас не подозреваете. Вы увидите тогда, сколько духовных сил таится в русском народе. В нем заключаются неисчислимые запасы мужества, энтузиазма, великодушия. Это величайший очаг идеализма, какой только есть на свете.

— Не сомневаюсь в этом. Но русский народ носит в себе страшные задатки социального разложения и национального распада… Вы утверждаете, что революция вызвала бы, самое большее, месяц беспорядков и бездействия. Как вы можете это знать? Один из ваших соотечественников, один из самых умных и самых проницательных, каких я только знаю, передавал мне недавно тот ужас, который ему внушает угроза революции: «У нас, говорил он, революция может быть только разрушительной и опустошающей. Если Бог нас от нее не избавит, она будет так же ужасна, как и бесконечна. Десять лет анархии»… И он подтверждал свои предвидения доводами и психологическими положениями, показавшимися мне убедительными. Вы понимаете, что при свете этого прогноза, я недоверчиво смотрю на вашу якобы национальную революцию. Он, тем не менее, продолжает настаивать на восхвалении тех чудодейственных явлений возрождения, которых он ждет от всенародного восстания.

— По самому верху, — говорит он, — по голове, вот куда нужно было бы ударить прежде всего. Государь мог бы быть оставлен на престоле; если ему и не достает воли, он, в глубине души, достаточно патриотичен. Но государыню и ее сестру, великую княгиню Елизавету Федоровну, нужно было бы заточить в один из монастырей Приуралья, так, как сделали бы при наших древних, великих царях. Затем — весь потсдамский двор, вся клика прибалтийских баронов, вся камарилья Вырубовой и Распутина — все они должны быть сосланы в отдаленные места Сибири. Наконец, великий князь Николай Николаевич должен был бы немедленно отказаться от обязанностей верховного главнокомандующего.

— Великий князь Николай Николаевич?.. Вы подозреваете его патриотизм? Вы не считаете его достаточно русским, достаточно настроенным против немцев?.. Чего же вам нужно?.. А я то любил представлять его себе, как бойца за Святую Русь — православную, самодержавную и народную…

— Я согласен с вами, что он патриот и что у него есть воля. Но он слишком недостаточен для возложенной на него задачи. Это не вождь, это — икона. А нам необходим вождь!

Он заканчивает весьма точной картиной состояния армии:

— Она все еще великолепна по своему героизму и самоотвержению; но она больше не верит в победу, она знает заранее, что принесена в жертву, как стадо, которое ведут на бойню. Когда‑нибудь, и, может быть, скоро, наступит полный упадок духа, пассивная покорность судьбе; она будет бесконечно отступать, не будет больше бороться, не будет сопротивляться. Этот день будет днем торжества нашей немецкой партии. Мы будем принуждены заключить мир… и какой мир!..

Я возражаю ему, что военное положение, как бы плохо оно ни было, далеко не безнадежно; что национальное движение во главе которого стала Государственная Дума, явилось для того, чтобы внушить веру в себя, и путем методичной, настойчивой деятельности, все ошибки прошлого могут быть исправлены.

— Нет!.. — воскликнул он мрачно и решительно. — Государственная Дума недостаточно сильна, чтобы бороться с теми силами, официальными или невидимыми, которыми располагает немецкая партия. Бьюсь об заклад, что меньше, чем через два месяца, она будет обессилена или распущена. Ведь нужно изменить весь государственный строй. Наша последняя надежда на спасение — в национальном государственном перевороте… Положение, господин посол, гораздо более тяжелое, нежели вы думаете. Знаете ли вы, что говорил мне, час тому назад лидер октябристов, председатель центрального военно‑промышленного комитета А. И. Гучков, человек, которому вы не откажете ни в прозорливости, ни в мужестве… Так вот, он говорил мне, со слезами на глазах: «Россия погибла… Больше нет надежды» …

Date: 2015-09-24; view: 305; Нарушение авторских прав