Приход и уход маркиза

Маркиз Монферрат роскошнейшим образом обставил свое путешествие из Акры в Сидон, со свитой, на шести галерах. Впрочем, должно быть, и этого было ему мало: в Сидоне он взял с собой свою любимую жену с ее женщинами, евнухами и янычарами. Его сопровождали в Триполи уже целых двенадцать кораблей. Оттуда он отправился по алепской дороге в Рыцарский Карак, а два дня спустя – дальше, к великому подъему на Мон‑Ферран. С ним двигалась вся блестящая компания – все его эсквайры и рыцари в златотканых одеждах с алыми чепраками на мулах и носилками для женщин, с поэтами и скоморохами, со своим попом, турками и наложницами.

Целью маркиза было – произвести внушительное впечатление на Старца из Муссы, но вышло наоборот. Старца нелегко было тронуть: он привык ко всему такому. Пророку не напророчить, попа не удивить чудесами!

Поднявшись на вершину Мон‑Феррана, он был встречен старым суровым шейхом, который преспокойно объявил ему, что он должен тут и остановиться. Маркиз разозлился, шейх держался степенно. Маркиз бушевал и поминал про свои рати.

– Смотрите‑ка сюда, сударь мой! – проговорил шейх.

Горные зубцы были унизаны лучниками; в висячих лесах блистали копья; а между ними и небом угрюмо стояли ледяные вершины.

Маркиз почувствовал, что колени у него опускаются. Наутро он проснулся в целомудренном настроении, и переговоры были возобновлены на иную ногу. В заключение он просил, чтоб ему дозволили взять с собой хоть трех молодцов, без которых он не мог обойтись. Ему были необходимы: его духовник, его шут да цирюльник.

– Нет, это невозможно! – возразил шейх и прибавил: – Если они уж до такой степени нужны вам, можете покуда оставаться с ними на Мон‑Ферране. Но в таком случае вы уж не можете рассчитывать на свидание с Повелителем ассассинов.

– Но, высокопочтенный господин мой, – возразил маркиз с дурно скрываемым нетерпением. – Ведь в этом вся цель моего путешествия.

– Так и было слышно, – заметил шейх. – Но это уж ваше дело. Я же могу со своей стороны сказать, что эти особы не могут быть необходимы при кратком свидании.

– Я могу уделить его величеству целую неделю, – проговорил маркие.

– Господин той может уделить вам целый час, но считает, что и половины этого времени за глаза довольно.

– Друг мой! – сказал маркиз, широко раскрыв глаза. – Я избран в короли Иерусалима.

– Ничего про это дело мне не известно, – отвечал шейх. – Я думаю, нам лучше спуститься.

И они пошли только втроем: шейх, маркиз и Джафар‑ибн‑Мульк.

Когда они, наконец, достигли цветущей долины и вступили в третий из парадных покоев, их встретил глава евнухов и заявил, что его господин в гареме, а потому тревожить его невозможно. До сих пор маркиз все расточал улыбки и восторги, но теперь его взяла страшная досада. Но делать было нечего. Поневоле пришлось ему ждать аа голубом дворе часа три. Наконец его ввели в приемную залу, залитую молочным светом, и он чуть не упал в обморок от злости и смущения. Он был ослеплен; он, спотыкаясь, прошел по кроваво‑красному ковру до трона и, едва держась на ногах, остановился с сомкнутым ртом, в то время как Повелитель ассассинов уставился на него до того прищуренными глазами, что трудно было даже поручиться, видит ли он его. Окружающие как колы, стояли на коленях.

– Что вам нужно от меня, маркиз Монсферрат? – Спросил старый владыка самым глухим голосом.

Маркиз набрался храбрости и сказал с достоинством:

– Прекрасный повелитель мой! Я хочу свести двух королей на дружественной почве, я ищу союза для общей доброй цели и ищу обмена выгодами и прочими подобными любезностями.

Все эти предложения были записаны на табличках и внимательно просмотрены Старцем из Муссы, который, наконец, сказал:

– Рассмотрим все это по порядку. Каких же это королей вы хотите свести на дружественной почве?

– Вас, государь мой, и себя, – отвечал маркиз.

– Я не король, – отозвался Синан, – и не слыхал, чтобы вы были король.

– Меня избрали королем Иерусалима! – резко возразил маркиз.

Старец поднял свое морщинистое чело.

– Ну, дальше. Что это за общая добрая цель?

– Хе‑хе! – просиял маркиз. – Это – справедливая кара. Я буду разить вашего врага, султана, через его друга, короля Ричарда.

Старец задумался.

– Ты сам нанесешь ему удар, маркиз? – спросил он наконец.

– Государь! Твой вопрос совершенно справедлив, – поспешил ответить Монферрат. Выходит так, что я не могу сам сразить короля Ричарда: мне до него не добраться. Я в этом сознаюсь – видишь, как я откровенен! Но вы, я уверен, можете сразить его. А этим, позвольте вам заметить, вы нанесете смертельный удар Саладину, который его любит и заключает с ним договоры вам в ущерб и всему христианству на позор.

– Ты говоришь о позоре христианству? – переспросил Синан, заморгав глазками.

– Увы! Будешь поневоле говорить, – мрачно подтвердил маркиз.

– Я вижу, ты принимаешь близко к сердцу это дело.

– Да, очень близко! – отвечал маркиз. Старец опять пристально посмотрел на него, потом спросил, где можно найти Мелека.

– Мы думаем, что он теперь в Аскалоне и отделился от герцога Бургундского, – сказал маркиз.

– Джафар‑ибн‑Мулък и Коджа‑Гассан! – сказал старец как бы во сне. – Подите сюда!

Молодые люди отошли от стены и упали ниц перед троном, а их господин обратился к ним таким голосом, словно заказывал обед:

– Возвращайтесь с маркизом на берег через Эмезу и Баалбек и, как завидите Сидон, наносите удар! Одного из вас сожгут живьем. Я думаю, пусть лучше это будет Джафар. Другой же пусть поспешит вернуться с доказательством. Прием окончен.

Старец сомкнул глаза. Лежавших ниц кто‑то тронул легонько. Они подползли к своему повелителю и поцеловали его ногу. Затем стали поджидать маркиза. А тот, бледный, как смерть, ничего не видел и не слышал. При новом знаке один из ассассинов положил ему руку на плечо.

– О, Господи Иисусе! – пробормотал маркиз, обливаясь потом.

– Перестань блеять, глупый баран! Ты разбудишь господина, – торопливо прошептал Джафар.

Маркиза увели, а Старец спал себе преспокойно.

Никого из своих так больше и не видал маркиз: во‑первых, их уже не было в Мон‑Ферране, во‑вторых, его повезли другой дорогой. Сперва ехали по угрюмому хребту Мазиафа, где крепость, словно повисшая в воздухе, как облачко, стережет долины, потом – по снежным полям, по террасам, вырубленным во льдах, где крутизна поднимается и падает на тысячу футов с обеих сторон. Так добрались до Эмезы – горного селения, окутанного вечными туманами; оттуда спустились к Баалбеку и через тернистые речные ущелья – к залитому солнцем морю. Вот по каким местам вели приговоренного к смерти итальянца! А он тем временем уж понял, что конец его близок, и старался закалить себя, чтобы мужественно встретить смерть.

Башни Сидона засверкали непорочной белизной над сизой пеленой туманов. Путники увидели золотистые пески, окаймленные морской пеной, увидели и корабли. Спускаясь по долине, роскошно усеянной цветами и душистыми кустами, там, где крепкие кактусовые изгороди замыкали вспаханные поля и оливковые сады, а кузнечики поднимали свою трескучую музыку, Джафар‑ибн‑Мульк прервал молчание, в которое были погружены все трое:

– Пора? – спросил он своего брата, не поворачивая головы.

– Нет еще, – отозвался Коджа.

Маркиз принялся горячо молиться, но не раскрывая уст.

Они вступили в степь, среди которой торчали утесы, покрытые альпийскими розами и диким виноградом. Здесь воздух был мягкий, чистый, солнце нежно. Осел маркиза вдруг вздумал порезвиться, насторожил уши и заржал. Джафар‑ибн‑Мульк подошел вплотную к маркизу и обнял его за шею.

– Добрый знак! – сказал он. – Рази, Коджа! Коджа всадил свой нож по рукоятку – маркиз только кахикнул. Джафар сиял его с осла – труп трупом.

– Ну, а теперь отправляйся обратно, Коджа, – проговорил он. – Я должен оставаться здесь: такоко ясное желание Старца!

– И я тоже думаю, – сказал тот. – Дай мне доказательство!

Они отрубили маркизу правую руку. Коджа, встряхнув ее, положил себе за пазуху. Когда он уж отъехал далеко по дороге в горы, Джафар сел на кучку фиалок, поел немножко хлеба и фиников и крепко уснул на солнышке. Там его и нашел объезд сидонских солдат, которые тут же поблизости нашли бренные останки своего повелителя за исключением правой руки. Солдаты забрали Джафара‑ибн‑Мулька и сожгли его живым.

Старец из Муссы был ласков с Жанной; он был до того доволен ею, что редко проводил время без нее. Он находил теперь, что Фульк – прекрасный мальчик, да иначе и быть не могло, принимая во внимание, какие у него родители. Жанне была дана самая полная свобода, какая только возможна для любимицы великого владыки. Однажды, недель шесть спустя после того, как она в первый раз явилась в долину, он послал за ней. Когда она пришла и низко поклонилась, он потянул ее за руку, чтоб она стала рядом с троном, обнял ее и поцеловал. С чувством самоудовлетворения заметил он, что у нее прекрасный вид.

– Дитя мое! – ласково начал он. – У меня есть для тебя новость, которая, наверное, будет тебе приятна. В настоящее время большая часть маркиза уже разложилась в склепе.

Зеленые глаза Жанны дрогнули на мгновенье; она молча всмотрелась в умное лицо старика.

– Государь! – спросила она по привычке. – Это правда?

– Сущая правда, – ответил он. – В доказательство взгляни на эту руку, которую один из моих ассассинов – тот, что остался жив – принес мне.

Он вынул из‑за пазухи мертвую руку и положил бы ее на колени Жанны, если б она не воспротивилась.

Он опустил ее на пол рядом с собой. Потом Старец продолжал:

– По справедливости, я мог бы требовать себе награды за это. Я и потребовал бы, если б не был уже вознагражден.

Опять Жанна вдумчиво всматривалась в него.

– Какое же это еще вознаграждение, государь? – промолвила она.

Старик только улыбнулся своей умной улыбкой и теснее обнял ее стан. Жанна продолжала думать свою думу.

– Ну, что же вы сделаете теперь со мной, государь? Убьете меня? – спросила она.

– Можешь ли ты задавать такой вопрос? – ответил Старец.

Затем он продолжал говорить уже более важно. Он сообщил Жанне, что, по его мнению, жизнь короля Ричарда находится пока в безопасности, но что он предвидит большие затруднения на его пути, пока он не уберется восвояси.

– Не один ведь маркиз Монферрат враг ему, – продолжал Старец. – Мелек страдает от того же, от чего и все великие люди – от зависти людей, которые, с его точки зрения, слишком глупы, чтоб он мог считать их человеческими существами. Для дурака нет ничего противнее, как видеть собственную глупость; а так как твой Мелек – все равно, что зеркало для таких людей, то можешь быть уверена, что они придушат его при первой возможности. Он – самый смелы и из всех людей на свете и один из лучших правителей, но он нескромен. Он – человек чересчур властительный; и слишком мало в нем любви. Жанна слушала его с широко раскрытыми глазами.

– Разве вы знаете моего господина? – спросила она.

Старик взял ее за руку.

– Весьма немного есть людей на свете, – сказал он, – про которых я не знал бы чего‑нибудь. Говорю тебе: есть предел власти Мелека. Не может человек своенравно говорить Да или Нет без того, чтобы за это когда‑нибудь не поплатиться. С той, как и с другой стороны, долг все растет. Его дело – с кем столкнуться: с теми ли, к кому он сперва благоволит, или с теми, кого он отвергает. Обыкновенно первых труднее удовлетворить, чем последних. Поэтому пусть он остерегается своего брата.

Жанна прильнула к нему, умоляя его и взглядом, и устами.

– О, господин! – сказала она, и губы ее задрожали. – Если я хоть что‑нибудь значу для вас, скажите мне, когда королю Ричарду будет угрожать опасность – тогда я должна буду покинуть вас.

– Будь, что будет, – проговорил ее повелитель. – Но я сообщу тебе все, что найду нужным для тебя; и этим ты должна удовлетвориться.

Красота Жанны, еще возвеличенная роскошным нарядом, который ей нравился, а также и ее телесным благосостоянием, была, конечно, замечательна, а скромность – еще больше, но сердце было самым великим ее достоинством. Она опять подняла взор к моргающим глазам своего повелителя и несколько секунд твердо смотрела в них, обдумывая его слова. Затем она опустила глазки и проговорила:

– Конечно, я останусь у вас до тех пор, пока не будет угрожать моему господину прямая опасность; здешний воздух полезен моему малютке.

– Он для всего полезен, – заметил Старец. – Особенно он полезен для тебя, о мой источник неиссякаемых наслаждений' И я уж позабочусь, чтобы этим воздухом питались розы у тебя на щечках, о мое прекрасное дитя!

Жанна сложила руки и пробормотала:

– Вы сделаете, как вам будет угодно, о, господин мой! Я не сомневаюсь.

– Будь в этом уверена, дорогое, милое дитя! – сказал Старец и отослал ее обратно в гарем.

Date: 2015-09-24; view: 310; Нарушение авторских прав