Глава 4. Вокруг были только тьма и звуки

Вокруг были только тьма и звуки. Десятки звуков, говоривших о том, что я не один. Но я шагал сквозь эту потрескивающую, покрикивающую, похрапывающую, шуршащую и охающую тьму, держа наготове боевое плетение.

Покинув дом Рин’Гаров, я бросился переулками к одной из окраин города. Куда идти – еще не знал, но откуда уходить – уже догадывался. Я не выполнил приказа хозяина и потому направлялся на восток.

Огромное владение Вирон’Стора находилось на западе от Лиорда, площадью четыреста кусков земли, что позволяло ему считаться одним из влиятельных феодалов в Северном Доргоне. Почти треть поместья засажена низкорослым кустарником айкаса, из зерен которого делают душистый тонизирующий напиток. На этой трети мы и пахали с Альтором и еще сотней рабов не покладая рук. Рабочий… рабский день начинался задолго до восхода светила и не всегда заканчивался с его закатом. Мы сажали плетущийся, покрытый колючками айкас, выращивали, ухаживая за ним с раннего утра до позднего вечера, и потом собирали урожай. Судя по запаху и виду зерен – из них должно было получаться нечто похожее на наш кофе.

Наш?

Я горько усмехнулся. Имею ли я отношение к тому, что осталось там, в другом мире, или все оно уже мне чужое? А может, и прав был Вирон, обозвав меня изгоем?

Меня зовут Антон, что на местном наречии означает: Ант – раб. Частица «тон» – это «раб» на ольджурском. А второе «т»… Именно как Ант’тон слышал мой будущий хозяин мое земное имя.

«…Первыми Номан создал людей и дал им плодородное место, чтобы жили и плодились они по семени своему. А после создал и других.

И сказал он людям: вот место плодородное вам, ваше все это, берите все, ибо для вас дал. Только с дерева алеф не трогайте плодов, ибо горьки они вам будут.

И брали люди все, что было положено им, лишь от дерева алеф не трогали плодов. Но был юноша среди них, именем Тон, что ослушался и пошел к запретному дереву и вкусил плод. И открылось ему многое, и увидел он по‑другому все и презрел данное Богом. Узнал тогда Номан свершенное им и проклял его, сказав: отныне все чады семени твоего будут другим служить, ибо тот, кто не умеет слушаться, тот не может повелевать…»

Об этом месте из благого писания апостола Иоранна Светлого, чем‑то схожем с историей из Бытия, я узнал уже потом. А в ту встречу с глупым рвением повторял и повторял свое имя двум богато одетым всадникам, на которых наткнулся утром третьего – после попадания – дня. Они же только ржали в ответ, и даже их логи ржали надо мной. Последнее, возможно, мне казалось, но тому было объяснение: слишком я ослаб от голода, прошлявшись по здешним лесам двое с половиной суток, а в подобном состоянии и не такое могло померещиться.

Ягоды есть я побоялся, да их и было не так уж много. Оранжевые, висевшие гроздьями на кустарниках с резными листьями, и синие – одиночные, росшие на низеньких, в полтора моих роста, деревьях. Охотиться? Но как и при помощи чего? Более того, несколько раз я сам чуть не стал пищей, едва успевая вскарабкиваться на деревья, когда на меня кидалось очередное местное чудовище. И это еще везло, что решившие полакомиться плотью попаданца хищники по деревьям лазать не умели, иначе меня бы постигла участь куда более худшая, нежели рабство. Хотя, может, рабство все же хуже? Жаль, но человек не может сравнивать что‑то со смертью. Не исключено, что умей он это, в каких‑то случаях именно смерть бы и выбирал.

Справа громко хрустнула ветка, я предусмотрительно выставил в этом направлении руку, но не остановился, а даже прибавил шаг, взяв слегка влево. Возможно, это всего лишь какой‑то маленький зверек. Или не маленький, но не хищник. В этом случае достаточно держаться подальше и ничего страшного не произойдет. Сам он тебя просто так не тронет, а вот если ты пойдешь прямо на него, или на его жилище, где вдобавок могут быть детеныши, на защиту встанет со всей своей злостью и страхом. И за территорию, и за детенышей. Зачем лезть на рожон и испытывать судьбу?

Если же это хищник… тогда без разницы, на него ли ты идешь, или от него – здесь только одно играет роль: голоден зверь или нет, а твое направление не имеет решающего значения.

Но хруст, к моей радости, не повторился. Впрочем, это еще ни о чем не говорило. Охотники не имеют привычки передвигаться шумно.

Так я и двигался сквозь густую тьму леса, превентивно вскидывая руку при каждом шорохе или хрусте. Чертовы тысячи зверьков, шныряющих в ночи туда‑сюда! Когда серый рассвет стал пробираться под густые кроны деревьев и тьма постепенно отступила куда‑то за спину, нервы были на пределе. Хотелось орать, ругаться, бить кулаками в огромные шершавые стволы, чтобы вытолкнуть из себя страх и напряжение.

Заметив справа большую поляну, я свернул к ней. Вышел в середину большого круга, огляделся. Неплохое место для привала. По крайней мере, будет в запасе несколько секунд, если какой‑нибудь хищник рванет на меня по открытой местности. Их должно хватить, чтобы понять – защищаться магией или удирать на ближайшее дерево.

Первым делом нужно было собрать хворост. Пока я выбирался из города, успел хорошенько промокнуть. Слава Великому Номану, дождь быстро прекратился, и тучи уползли на юг, еще долго мерцая зарницами у горизонта, но моя одежда уже была хоть выжимай. Что я и сделал, едва вошел в лес. Разделся догола, выжал каждую вещь, с силой перекручивая, потом по нескольку минут встряхивал. Но надевать все это сызнова все равно было мучительно. Зубы бились друг об друга, кожа пошла пупырышками. Пришлось совершить небольшую пробежку, чтобы хоть немного согреться.

Боже! За два года я привык к лишениям, но так и не сумел понять – за что? За что мне все это привалило? Ну да, дурканули мы с другом, но почему он остался там, а я провалился черт‑те куда? Тем более что вызвать каких‑то непонятных сущностей по книге Папюса была его идея. Так почему же я здесь, а он дальше кайфует там? Может, прав был чертов Вирон, и наш мир и в самом деле просто вытолкнул меня прочь? Но почему?

Я был самым обычным человеком. Ходил в школу, учился хорошо, хотя и ботаном никто меня не считал. Просто мой мозг впитывал в себя знания, как губка впитывает воду, и поэтому мне не нужно было подолгу корпеть над учебниками. Запоминал почти с первого раза. Ну а если встречалось что‑то непонятное, перечитывал еще разок, и этого вполне хватало. Поэтому времени на погулять оставалось всегда.

Окончил школу с серебряной медалью – всего пара четверок: физкультура и химия. Ну не любил я эти два предмета. Первый за то, что на нем заставляли участвовать в командных играх, а я все‑таки одиночка. Точнее, не одиночка, у меня было несколько хороших друзей, а просто никогда не понимал – зачем нужно собираться в кучу, чтобы куда‑то там забросить, закинуть, забить надутый воздухом шарик? И все это мне так и представлялось – надутым воздухом шариком. Второй я не то чтобы не любил, а… не переваривал вообще. Первая причина – вечная вонь. Нет, не только химикатов, а еще и мочи. Кабинет химии находился возле мужского туалета. А запах химикатов вперемешку со стойким амбре мочи – это серьезный довод против. Вторая причина – училка, злостная стерва, вечно всем недовольная. Мы ее называли за глаза «челюстью». Когда она с ненавистью говорила нам о том, какие мы негодяи и сволочи, ее зубы каким‑то непонятным образом выдвигались вперед, и она была похожа на акулу, готовую всех нас сожрать.

Обойдя поляну по кромке, я собрал приличную кучу хвороста. Переломал крупняк, отобрал самые маленькие веточки и щепки, сложил из них горку и направил самое простенькое плетение из магии Огня – «искра». С первого раза не вышло, половина веток были сырыми – то ли от вчерашнего дождя, то ли от росы, и слабенький огонек, поколыхавшись несколько секунд, затух. Пришлось торопливо отбирать из горки самые мокрые веточки, и только после повторять попытку. Запасы магической силы у меня невелики, и желательно не раскидываться ими направо‑налево. Для того чтобы восстанавливать их, надо впадать в особое состояние, похожее на транс. А для этого нужны силы физические. В состоянии восстановления приходится удерживать связь с магическим полем, что почему‑то довольно быстро сжирает самые обычные калории. Альтор объяснял это интенсивной работой мозга в момент восстановления, и, как я понял, он, оказывается, жрет энергию в таком состоянии не хуже калорифера.

Со второго раза разжечь костер получилось. Я подождал немного, пока огонек разгорится, потом подбросил веточки покрупнее и наконец‑то протянул к теплу озябшие руки. Утренняя прохлада была достаточно суровой, лето закончилось, стояла первая тридница осени, и организм дрожал почти каждой клеточкой. Слегка согревшись, я снова вернулся в лес и, отыскав небольшое бревно, притащил его к костру. Сидеть на росистой траве не хотелось. Не хватало еще простудиться, вот уж будет невезение так невезение. Целительных плетений у меня ни одного, по той причине, что их не было у Альтора, а других учителей я не знал.

Так, а что у меня есть? Устроившись на бревне поудобнее, принялся перечислять в уме заклинания, которым обучил меня старик. При этом загибал пальцы. Итак. «Оглушение» – магия Воздуха, первый круг. Окутывает голову жертвы воздушной оболочкой, в которой резко возрастает давление. Можно сказать, боевое. «Искра» – это понятно. Тоже первый круг, только огненной ветви. Годится лишь для розжига костров, ну или спалить кому‑нибудь амбар. «Усыпление» – первый круг водной стихии. «Молния» – та же стихия, но, в отличие от «усыпления», весьма эффективное в бою оружие. Здесь я успел добраться до третьего круга. У самого Альтора это заклинание было любимым. Ну и четыре «щита». Один, самый слабенький, – общий для всех ветвей и способен выдержать разве что «кулак». Остальные три защищают от стихийных плетений первого круга, одно на стихию, кроме Земли. Из‑за ежедневных возлияний старик сам запамятовал, как плести земляной «щит». Негусто, в общем, но и не пусто. Ни в какое сравнение не идет с первыми днями пребывания здесь. Вот только одно «но». Я бы даже сказал – «НО». Теперь, в отличие от тех дней двухгодичной давности, на моем плече красовалось магическое клеймо. Не физически, конечно, а только в ментальном плане, но радостней от этого не было. У Вир’Сторов клеймо выглядело как перевернутый основанием вверх треугольник, а внутри незамысловатый крест.

Увидел я все это на четвертый день пребывания здесь. Вирон не стал откладывать надолго момент моего клеймения, очень обрадовавшись, когда узнал, что я не местный и ни ярлыка «свободного», ни хозяина у меня нет. Диалог, из которого он вынес данный факт, выглядел, конечно, нелепо – с маханием руками, рисованием всякой хрени на песке и попытками уловить что‑то общее в двух совершенно разных языках, но тем не менее нужное я все‑таки умудрился сказать. Да оно и было всего одно – это нужное. Хозяина у меня нет. Все, точка.

Через секунду после окончания нашего оживленного разговора прямо в воздухе возникли серебристый треугольник и две пересекающиеся линии. В мгновение они поменяли цвет на красный и впились мне в правое плечо. Я вздрогнул от легкого укола, а Вирон опустил руку и довольно улыбнулся.

Простое, в общем, клеймо у Вир’Сторов, незамысловатое. Впрочем, как и сами Вир’Сторы. Ни Вирона, ни его братьев, ни жену, ни сынка нельзя было назвать замысловатыми, даже в приступе рабской благодарности за кусочек мяса, который Вирон иногда приказывал варщику добавлять нам в похлебку.

Я стал прикидывать, какое расстояние отделяет меня от хозяина. До Лиорда от замка Вирона тридцать риг, за ночь я прошагал примерно десять – двадцать. Правда, в темноте не определить даже примерно. Может, я вообще по кругу шел, есть же такая проблема – из‑за того, что одна из ног у человека хоть на миллиметр, но короче другой. Хотя, может, дело и совсем в другом, не помню, но то, что проблема существует, – это точно. Ладно, возьмем по минимуму, и пусть будет всего сорок риг. Это шестьдесят километров по‑нашему. Что ж, достаточно далеко. Почувствовать клеймо он может только с расстояния четырех риг благодаря магии Крови, которой обучаются все благородные еще в детстве. Не в полном объеме, конечно, но ставить свое магическое клеймо и чувствовать его на определенном расстоянии учат всех этих будущих рабовладельцев в рамках обязательной программы. Уж не знаю, есть ли такие среди них, кто не держит рабов, но, думаю, мало кто отказывается от подобного удовольствия.

Но это не самое страшное. Продолжение у этой истории намного страшнее. Помимо самого хозяина, очень скоро за мной начнут охотиться все эти аристократы‑рабовладельцы. У каждого магического клейма свое индивидуальное плетение. Это как ДНК – оснований всего четыре, а вариантов триллионы. Хотя тут больше похоже на программу. И Вирон поступит следующим образом: он начнет передавать начало плетения моего клейма своим дружкам и просто знакомым, те распространят своим… Цепная реакция, геометрическая прогрессия. Вот вам, свободные и благородные жители Доргона, новая сигнатура, при обнаружении… Что при обнаружении? Это еще тот вопросец. Может просто сдать стражникам и вернуть хозяину, а может и прямо на месте…

Интересно, спустя сколько времени весь благородный Северный Доргон будет на раз определять меня, как антивирус – вредоносную программу? Месяц? Неделя? Несколько дней? Или – УЖЕ?

Нет‑нет, последнее точно нет. Пока еще можно быть уверенным в том, что тебя не ищут. Вернуться я должен был только сегодня вечером. Вирон выделил мне на все про все четыре дня, четыре – священная цифра у ольджурцев. Число Номана. А вот с завтрашнего утра можно начинать бояться. И бояться по‑настоящему, до дрожи в коленках, до стука зубов друг об друга, до тошноты, до усрачки. Потому что и на этом история не заканчивается. Есть еще финал – ужасный финал.

Помимо благородных, мною могут заняться профессиональные охотники за беглыми рабами. Конечно, это только если Вирон решит раскошелиться, потому как охотники мало не берут. А он раскошелится. Жадный до каждого кусочка мяса, до каждой лишней ложки похлебки, если дело касалось нашей кормежки, он запросто выкидывал по полсотни золотых, когда от него сбегал раб. Случалось это нечасто, как рассказывал Альтор. А при мне так и всего раз. Но я запомнил тот случай на всю свою жизнь.

Силай’тон просто устал. Хотя нет – он почувствовал, что ему осталось уже недолго. Старому, с изрытым морщинами лицом уроженцу далекой Вальтии, что раскинулась за Фрурским морем в тысяче риг отсюда, было уже за семьдесят. И ему приснилась смерть. Она сказала, что придет за ним через три дня, намекнув – нужно готовиться.

Вальтийцы представляют смерть в виде прекрасной обнаженной девственницы, символизирующей начало новой формы существования. Поэтому рассказывал о своем сне он без сожаления и страха, а даже с какой‑то мудрой улыбкой на иссохших от времени и палящего солнца губах. А мне почему‑то было до тошноты страшно. Подумалось вдруг с дикой тоской – неужели и я сдохну рабом? Вот так же, как этот старый, побитый жизнью человек? Да за что, Господи?

В ту же ночь он сбежал, предпочтя умереть на свободе. Я помню, как Альтор умолял хозяина оставить беглеца в покое, рассказав о том сне, что увидел Силай’тон. Но именно это и задело самолюбие Вирона.

– Если бы он сбежал в объятия ольджурской смерти, возможно, я бы и оставил его в покое. А к вальтийской красотке я отпустить его не могу.

Сказав это, он громко заржал, а спустя пару минут приказал одному из надсмотрщиков скакать во весь опор в Сухину, где жил Линк’Ург по прозвищу Нюх. Его услугами Вирон пользовался в таких случаях постоянно; как позже разъяснил мне Альтор, Нюх даже делал нашему хозяину скидки за то, что тот обращался только к нему. Везде охотники уже требовали по семьдесят золотых за поимку одного беглого, а с Вирона Нюх продолжал брать все тот же полтинник.

Охотник притащил сбежавшего старика на следующий день, привязав его к седлу своего коня, а точнее – лога. Так здесь называют животных, используемых для верховой езды и почти неотличимых видом от земных коней.

В глазах беглого была боль. Думаю, он очень надеялся умереть свободным, но Великая Эри отвернулась от него, впрочем, как и от всех нас, глазевших сквозь щели в амбарной стене, как Силая забивают до смерти кнутом, а пьяный Вирон стоит чуть поодаль и хлещет хорское, время от времени окрикивая надсмотрщика, чтобы тот дал старику передышку.

– Послабь, послабь! Пусть этот кусок старого мяса получше разглядит свою красотку‑смерть. Нет, только подумать, смерть – и вдруг прекрасная дева. А? Клянусь Номаном, эти вальтийцы просто озабоченные животные!