Таос, штат Нью-Мексико

Артур Синклер-младший похож на аристократа из Старого Света: высокий, стройный, с коротко подстриженными белыми волосами и манерным гарвардским акцентом. Он говорит в пустоту, редко глядя в глаза и не делая пауз для вопросов. Во время войны мистер Синклер был в правительстве США директором недавно сформированного департамента стратегических ресурсов, ДеСтРес.

— Не знаю, кто придумал аббревиатуру «ДеСтРес», понимали ли они, как это похоже на «distress»,[32]но название как нельзя более соответствовало ситуации. Создав линию обороны у Скалистых гор, мы теоретически огородили «зону безопасности», но на практике спокойный ареал состоял по большей части из голых камней и беженцев. Голод, разруха, миллионы бездомных. Промышленность в катастрофическом состоянии, транспорт и торговля канули в небытие, да еще живые мертвецы атакуют Скалистую линию обороны и заражают беженцев внутри зоны. Нам приходилось заново поднимать людей на ноги: одевать, кормить, давать кров и Работу. Иначе существование этой зоны предполагаемой безопасности лишь оттягивало неизбежный конец. Вот почему создали ДеСтРес, и, как вы понимаете, мне пришлось многому научится в процессе.

Не могу даже сказать, сколько информации за первые месяцы мне пришлось впихнуть в этот высохший старый мозг. Брифинги, инспекции… когда удавалось поспать, под подушкой лежала книга, каждый раз новая, от Генри Дж. Кайзера до Во Нгуен Гиапа. Мне нужна была каждая идея каждое слово, каждая крупица знаний и мудрости, чтобы превратить Америку, растоптанную страну, в современную военную машину. Будь мой отец жив, он посмеялся бы над моими неудачами. Он был стойким приверженцем «нового курса», работал с Франклином Делано Рузвельтом, используя почти марксистские методы, что-то вроде коллективизации, которые заставили бы Айн Рэнд выпрыгнуть из могилы и пополнить ряды зомби. Я всегда отвергал уроки, которые отец пытался мне навязать, сбежал на Уолл-стрит, только бы от него избавиться. Теперь я ломал голову, пытаясь вспомнить его советы. Единственное, что приверженцы «нового курса» умели лучше любого поколения за всю историю Америки, так это находить нужные инструменты и взращивать таланты.

— Инструменты и таланты?

— Мой сын как-то услышал эту фразу в каком-то фильме. Она неплохо характеризует наш план по восстановлению страны. Таланты — потенциальная рабочая сила, уровень ее квалификации и способы эффективного использования. Если честно, талантов нам очень не хватало. У нас была постиндустриальная, или основанная на услугах, экономика, такая сложная и высокоспециализированная, что каждый человек мог функционировать только в рамках своей выделенной ячейки. Вы бы видели, какие профессии указаны в нашей первой переписи рабочей силы! Сплошные руководители, представители, аналитики и консультанты. Все они прекрасно вписывались в довоенный мир, но ни на что не годились в годы кризиса. Нам нужны были плотники, каменщики, слесари, оружейники. Они, конечно, имелись, но в очень ограниченном количестве. Первый опрос ясно показал, что шестьдесят пять процентов гражданского населения принадлежат к классу Ф-6 и не имеют ценной профессии. Мы нуждались в массовой программе переподготовки. Проще говоря, предстояло «выгрязнить» множество «белых воротничков».

Начинали с трудом. Воздушного сообщения не было, дороги и железные ветки разрушены, топливо… Боже, от Блейна, штат Вашингтон, до Империал-Бич, штат Калифорния нельзя было наскрести и канистры бензина! К тому же в довоенной Америке инфраструктура основывалась на маятниковых мигрантах, что способствовало экономической сегрегации. У нас имелись целые пригороды профессионалов среднего и высшего класса, ни один из которых понятия не имел, как заменить треснувшее стекло в окне. Те, кто знал, как это делается, жили в своих рабочих «гетто», в часе езды на довоенном транспорте или почти в целом дне пешком. Можете не сомневаться, в начале почти все ходили на своих двоих.

Решить эту проблему — нет, задачу, проблем у нас нет, — могли лагеря для беженцев. Их были сотни, некоторые размером с автостоянку, некоторые протяженностью в несколько миль… Разбросанные по горам и побережью, все требуют помощи правительства, все расходуют быстро исчезающие ресурсы. Самым первым пунктом в моем списке значилось устранение этих лагерей. Все индивиды из категории Ф-6, хоть сколько-нибудь способные к физическому труду, становились неквалифицированными рабочими: занимались мусором, собирали урожай, рыли могилы. Надо было вырыть очень много могил. Все из категории А-1, те, кто имел военный опыт, попадали под программу общественного самообеспечения, ПОС. Разнородной группе инструкторов предстояло накачать этих оседлых, высокообразованных, при вызванных к столу кабинетных мышат необходимыми для выживания знаниями.

Успех не заставил себя долго ждать. Через три месяца количество запросов по поводу помощи со стороны правительства заметно снизилось. Не могу передать словами, как важно это было для победы. Мы смогли перейти от нулевой экономики, основанной на выживании, к полноценному военному производству. Естественным результатом работы ПОС стал закон о государственном переобучении. Я бы на звал это величайшей программой по переподготовке кадров со Второй мировой войны и явно самой радикальной в истории.

— Вы упомянули о проблемах, вставших перед агентством НАТО по делам беженцев…

— Я как раз подхожу к этому. Президент наделил меня властью для решения любых материально-технических задач. К сожалению, ни он, ни кто-либо другой на Земле не мог наделить меня полномочиями изменить мышление людей. Как я уже объяснил, для Америки характерна сегрегированная рабочая сила, и во многих случаях эта сегрегация содержит культурный элемент. Большинство наших инструкторов были из первого поколения иммигрантов. Люди, которые знали, как о себе позаботиться, как выжить, довольствуясь малым, работать с тем, что есть. Люди, которые лелеяли маленький садик у себя на заднем дворе, сами ремонтировали свои дома, заботились, чтобы бытовые приборы работали как можно дольше. Было очень важно показать остальным на их примере, как вырваться остальным из уютного одноразового мирка, изначально построенного на чужом труде.

Да, был и расизм, и классовые предрассудки. Ты могущественный корпоративный адвокат, всю жизнь проверял контракты, заключал сделки, говорил по телефону. Вот в чем ты хорош, вот что сделало тебя богатым и позволило нанять водопроводчика для починки твоего туалета, дабы ты смог продолжать трещать по телефону. Чем больше ты работаешь, тем больше денег зарабатываешь, тем больше слуг нанимаешь, чтобы они освободили тебе время для работы. На это построен мир. Но однажды все рушится. Никому не нужно заключать контракт или сделку. Всем надо чинить туалеты. И вдруг слуга становится твоим учителем, а то и вовсе боссом. Для некоторых такое выглядело по страшнее живых мертвецов.

Однажды, во время инспекционной поездки по Лос-Анджелесу, я сидел на лекции по переподготовке. Все студенты когда-то занимали высокие должности в индустрии развлечений: сборище всяких там агентов, менеджеров и креативных директоров. Я могу понять их неприятие и заносчивость. До войны развлечения были самым ценным экспортным товаром Соединенных Штатов. Теперь эти люди учились на рабочих завода военного снаряжения в Бейкерсфилд, штат Калифорния. Одна женщина, ассистент режиссера, взорвалась. Как они осмелились так ее унижать! Она — магистр изящных искусств концептуального театра, поставила три лучших комедии положений в последние пять сезонов и за неделю сделала больше, чем ее инструктор за несколько жизней! Женщина без конца называла инструктора по имени. «Магда, — повторяла она. — Магда, с меня хватит. Магда, пожалуйста». Вначале я думал, что она просто грубит, унижает инструктора, не желая обращаться к ней, как подобает. Позже я узнал, что миссис Магда Антонова работала у нее уборщицей. Да, некоторым пришлось нелегко, но потом многие признавались, что получают большее эмоциональное удовлетворение от новой работы, чем от всего того, что хотя бы чуть-чуть напоминает прежнюю.

Я встретил одного джентльмена на пароме, идущем из Портленда в Сиэтл. Он работал в департаменте по выдаче лицензий в рекламном агентстве, отвечал за обеспечение прав классических роковых песен, используемых для телевизионной рекламы. Теперь этот господин выучился на трубочиста. Учитывая, что в большинстве домов Сиэтла не было электричества, а зимы стали длиннее и холоднее, чем раньше, он Редко сидел без дела. «Я помогаю соседям согреться", — гордо говорил он. Я знаю, звучит неправдоподобно, только я таких историй наслушался немало. «Видите ботинки, их сделал я». «Вот свитер из шерсти моих овец». «Как вам кукуруза? Из моего сада». Это был конец ограниченной системы. Люди получили возможность увидеть плоды своего труда, почувствовали гордость за то, что вносят конкретный вклад в победу, ощутили себя ее частью. Мне нужны были эти чувства. Они позволяли не сойти с ума от другой половины работы.

О «талантах» — все. «Инструментами» называются орудия войны, промышленные и материально-технические средства для их производства.

(Поворачивается в кресле и показывает на картину, которая висит у него над столом. Я приглядываюсь и понимаю, что это не картина, а этикетка в рамке).

Ингредиенты:

Патока из Соединенных Штатов

Анис из Испании

Лакрица из Франции

Ваниль (бурбон) с Мадагаскара

Корица из Шри-Ланки

Гвоздика из Индонезии

Гаультерия из Китая

Масло стручкового перца с Ямайки

Масло бальзама из Перу

— И это всего лишь то, что нужно для производства бутылки рутбира в мирное время. Я уже не говорю о компьютере или атомном авианосце.

Спросите любого, как союзники победили во Второй мировой войне. Те, кто знает мало, скажут, что дело в численности войск или полководческом искусстве. Те, кто не знает вообще ничего, напомнят о технических чудесах вроде радаров или атомной бомбы. (Хмурится). Любой, кто хотя бы чуть-чуть разбирается в войнах, назовет три настоящие причины. Первая — возможность производить больше материальных средств, больше пуль, консервов и бинтов, чем противник. Вторая — большее количество природных богатств для создания материальной базы. Третья — техническая база для транспортировки готовой продукции на фронт. У союзников имелись ресурсы, промышленность и материально-техническая база целой планеты. Державам Оси, с той стороны, приходилось рассчитывать только на скудные запасы, которые они могли наскрести внутри своих границ. На сей раз мы оказались в их положении. Живые мертвецы контролировали большую часть суши, а американское производство зависело от того, что можно собрать в пределах западных штатов. Забудьте о сырье из зарубежных зон безопасности. Торговые суда были забиты беженцами, а почти все военные стояли в сухих доках из-за недостатка топлива.

У нас имелись некоторые преимущества. Калифорнийская сельскохозяйственная база, при условии реструктуризации, могла хотя бы решить проблему голода. Производители цитрусовых не хотели уходить тихо, как и фермеры. С мясными баронами, которые контролировали столько великолепной земли под пашни, оказалось хуже всего. Вы когда-нибудь слышали о Доне Хилле? Видели фильм Роя Эллиота? Когда эпидемия ударила по долине Сан-Хоакин, мертвяки сметали заборы, нападали на его скот, разрывали коров на части, как африканские муравьи. А он стоял посреди всего этого, стрелял и орал, как Грегори Пек в «Дуэли под солнцем». Я честно и открыто с ним поговорил. Предложил выбор, как и всем остальным. Напомнил, что скоро зима, а голодных очень много. Предупредил: когда явятся орды голодных беженцев, собирающихся прикончить то, что осталось после зомби, правительство ему не поможет. Хилл был храбрым упрямым засранцем, но не идиотом. Он согласился уступить свою землю и скот при условии, что ему и всем остальным оставят животных на племя. На том и ДОГОВОРИЛИСЬ.

Нежное, сочное мясо — можете представить лучшую икону довоенного искусственного стандарта жизни? И все-таки именно этот стандарт стал нашим вторым большим преимуществом. Единственным способом пополнить ресурсы было вторичное использование отходов. Ничего нового. Израильтяне начали практиковать подобное, как только закрыли границы, и с тех пор каждое государство приходило к этому в той или иной мере. Но никому и не снилось то, что оказалось в нашем распоряжении. Подумайте, как в Америке жили до войны. Даже средний класс наслаждался неслыханным уровнем материального комфорта, которого не знала ни одна нация за всю человеческую историю. Одежда, кухонная утварь, электроника… Только в одном довоенном Лос-Анджелесе количество автомобилей соотносилось с населением как один к трем. Миллионные стада машин. Более сотни тысяч человек работали в этой индустрии в три смены, семь дней в неделю: собирали, заносили в каталоги, разбирали, складировали, отправляли детали на фабрики по всему побережью. Имелись небольшие проблемы, как и с фермерами: люди не хотели отдавать свои «хаммеры» или винтажные итальянские модели, результат кризиса среднего возраста. Забавно, бензина нет, а они все равно держаться за машину. Впрочем, меня это не сильно беспокоило. Было даже приятно иметь с ними дело по сравнению с военной верхушкой.

Из всех моих недругов самыми упрямыми, естественно, оказались люди в форме. Я никогда напрямую не контролировал их исследования и разработки, они могли дать «зеленый свет» всему, чему пожелают. Но, учитывая, что почти все военные программы передоверяли гражданским подрядчикам, а эти подрядчики зависели от ресурсов ДеСтРес. де-факто контроль у меня был. «Вы не можете заморозить программу «стелс»! Кто вы такой, чтобы останавливать производство танков?» — кричали они. Вначале я пытался их урезонить: «Где вы возьмете топливо для «Абрамсов»? Зачем вам «стелсы», если у противника нет радара?» Я пытался доказать простую вещь: учитывая, с чем приходится работать и какова угроза, нам просто необходимо получать как можно больший доход от вложений, или, говоря их языком, как можно больший бум на наш бакс. Они были невыносимы звонили по телефону в любое время дня и ночи, являлись ко мне в офис без предупреждения. Думаю, их нельзя сильно винить — и после того, как мы обращались с ними из-за последнего локального конфликта, и уж точно не после того, как им надрали задницу в Йонкерсе. Вояки были на грани полного краха, многим надо было просто на чем-то отыграться.

(Доверительно улыбается).

— Я начинал карьеру на нью-йоркской бирже, поэтому умею орать не хуже профессионального сержанта, инструктора по строевой подготовке. После каждой встречи я ждал звонка, страшного и желанного одновременно: «Мистер Синклер, это президент, я просто хотел поблагодарить вас за услуги и сказать, что мы в них больше не нуждаемся…»

(Усмехается).

Я его так и не дождался. Наверное, никто больше не рвался занять мое место.

(Улыбка вянет).

— Я не говорю, что не делал ошибок. Знаю, что слишком придирался к программе по производству боевых дирижаблей. Я не понимал их значимости, не представлял, чего на самом деле стоят эти аппараты в войне с живыми трупами, просто потому что знал: при наших скудных запасах гелия единственный рентабельный транспортирующий газ — водород, а я ни в коем случае не собирался тратить жизни и ресурсы на флот современных «Гинденбургов». Самому президенту пришлось меня убеждать заново открыть экспериментальный проект по холодному синтезу в Ливерморе. Президент доказывал: хоть до прорыва еще в лучшем случае десятилетия, «планирование будущего покажет людям, что оно у нас есть». В отношении одних проектов я был слишком консервативен, в отношении других — излишне либерален. Проект «Желтая куртка» — я до сих пор корю себя за него. Яйцеголовые из Силиконовой долины, все сплошные гении в своей области, убедили меня, что изобрели «чудо-оружие», которое может — теоретически — привести нас к победе в течение сорока восьми часов после его активизации. Они собирались создать микроракеты, миллионы микроракет, размером в двадцать две сотые пули, которые надо будет сбросить с воздуха, а затем с помощью спутника направить в мозг каждому зомби в Северной Америке. Звучит потрясающе, да? Мне так казалось.

(Что-то ворчит себе под нос).

— Как подумаю, сколько мы ухнули в эту яму, что могли бы сделать вместо… эх… ладно, теперь уже нет смысла гадать.

За время войны я много раз мог бы столкнуться с армией лбами, но рад, что этого все же не случилось. Став председателем Объединенного комитета начальников штабов Трэвис Д'Амброзия не только изобрел соотношение «ресурсы — поражение цели», но и разработал полноценную стратегию по его применению. Я всегда прислушивался к нему, когда он говорил о важности какой-то системы вооружений, доверял его мнению в таких вопросах, как разработка новой походной формы или стандартной пехотной винтовки.

Удивительно было наблюдать, как его теория распространяется среди рядовых служащих. На улицах, в барах, поездах можно было услышать разговоры: «Зачем нам вот это, когда за ту же цену можно сделать десять вот таких и убить в сто раз больше зомби». Обычные люди даже начали вносить свои идеи, изобретать более рентабельные средства, до которых мы бы никогда не додумались. Наверное, им нравилось импровизировать, адаптироваться, превосходить по уму нас, бюрократов. Больше всего меня удивили моряки. Я всегда верил в миф о тупых амбалах с квадратными челюстями, неандертальцах, накачанных тестостероном. Мне и в голову не приходило, что способность к импровизации была их важнейшим качеством, потому как морская пехота вынуждена добывать свои активы через флот, а адмиралы никогда особо не заморачивались насчет сухопутной войны.

(Синклер показывает на противоположную стену — там висит тяжелый стальной прут, на который насажен некий гибрид лопаты и секиры. Официально штуковина называется стандартным пехотно-окопным инструментом, но для большинства известна как «лоботомайзер», или просто «лобо»).

— Его соорудили «кожаные загривки»,[33]используя только металлолом. За всю войну мы выпустили двадцать три миллиона.

(Гордо улыбается).

— Их делают до сих пор.