Глава 6. Меррим подняла лицо к небу

Меррим подняла лицо к небу.

— Кажется, мне на лицо упала капля?

Она смешно дернула носом, поморщилась и покачала головой:

— О нет. Никакого дождя. Наверное, ветер опять разносит пыль. Так где же предсказанный ливень, сэр Бишоп?

Бишоп обернулся на звук ее голоса. Он стоял на стене возле одной из четырех круглых башен, оглядывая свои будущие земли. И втайне поздравлял себя с тем, что еще жив.

Он прислонился к стене башни. Футах в двадцати стоял стражник. Седая борода развевалась на горячем ветру. Еще один старик. Может, в Пенуите младенцы рождаются уже с морщинами и сединой, или одряхлевшие войны со всей округи прибредают сюда доживать последние годы? Впрочем, он совсем не против их пребывания здесь. Как только Пенуит перейдет в его владение, он выяснит, в чем тут дело.

Бишоп скрестил руки на груди. Он заметил привычно злорадную гримасу на физиономии Меррим и ответил со всем возможным самообладанием:

— Вряд ли дождь пойдет сегодня. Скорее к завтрашнему вечеру. Как давно держится засуха?

Лицо девушки мгновенно стало серьезным.

— Почти шесть месяцев. Ни единой капли не упало с неба. 'Здешние жители считают, что это как-то связано с проклятием.

— Понимаю. Они считают проклятие одновременно благословением и несчастьем.

— Так оно и есть.

— Значит, вы верите, что ведьмы способны управлять погодой, а за их спинами стоят древние друидские жрецы, наделяющие их силой?

— Нет. Не я. Но другие верят.

— Засуха действительно начиналась четыре года назад?

— Сейчас трудно вспомнить. Примерно в это время погода начала меняться. Время от времени дожди все же шли, но после смерти сэра Бэзила окончательно прекратились.

— Похоже, это сэр Бэзил проклял вас.

— О нет, он был обычным человеком. Трудно смириться с тем, что за этими бедами кроются друидские жрецы, поскольку я искренне хочу верить, что Господь управляет всем на свете, включая людские судьбы.

Теперь она стояла рядом с ним, глядя на море и Край земли. На небе ни облачка. Солнце поднялось высоко и палило нещадно, жаркий злобный ветер бросал в лица пригоршни пыли.

— По правде говоря, я уже не знаю, чему верить, — призналась она.

— Я сказал, когда пойдет дождь. Ждите. Люди непременно посчитают, что к древним духам вернулась сила.

Девушка пожала плечами и, не оборачиваясь, заметила:

— Вы первый приятный молодой человек, который явился в Пенуит.

— Что?

— Мне было всего четырнадцать, когда сэр Арман приехал, чтобы жениться на мне и украсть Пенуит. После этого ни один мужчина не показался мне молодым, красивым или благородным. Однажды, года три назад, мы пустили в замок торговца, потому что он привез товары на обмен и продажу. Но в фургоне вместо товаров оказались десять человек, задумавших захватить Пенуит. Наши люди перерезали их, как цыплят. — Девушка с сожалением покачала головой. — Мы потеряли Руперта, одного из старых друзей дедушки. После этого он решил позволить проклятию расправляться с нашими врагами.

— Я все понимаю. Но почему вы сказали, что я красив?

— На вас приятно смотреть, и вы, конечно, это знаете. Разве вы слепы?

— Не слеп. Но разве в округе нет других молодых людей?

Девушка, немного помедлив, откинула волосы со лба.

— Значит, вам понадобились сравнения? Во всяком случае, ни одного такого, за которого можно было бы выйти замуж. Кстати, мой дед хотел спросить, как долго вы останетесь в Пенуите?

— Пока все не разрешится.

— И тогда вы уедете?

— Почему вам так этого хочется?

Меррим ничего не ответила. Бишоп тоже ничего не сказал, потому что смотрел в эти зеленые глаза цвета листьев, только что сбрызнутых дождем, и снова отвердел, как та башня, на которую сейчас опирался.

— Боитесь, что я уничтожу проклятие и очередной муж въедет в ворота замка и принудит вас идти к алтарю?

— Учитывая, что это случилось уже четыре раза, только идиотка может быть спокойной в подобных обстоятельствах.

— Вы хотели сказать, что я тоже прекрасно выгляжу?

— Что? Ах да, желаете, чтобы я рассыпалась в комплиментах? Так и быть. У вас самые красивые на свете глаза. Никогда таких не видела. Темно-синие, такие темные, почти черные.

Красивые глаза? Мужчина с красивыми глазами? Ну и ну!

— Вы вынуждаете меня быть честным, — вздохнул Бишоп, глядя на нее. — В моих глазах нет ничего необычного. Это ваши глаза вызывают во мне желание… ах, не важно.

— Какое именно?

— Я уже забыл, и вам не мешало бы сделать то же самое. Знаете, Меррим, я не только красив, но и во многом сведущ. И обязательно сниму проклятие, а тогда посмотрим, может, вы станете мне доверять.

— Доверять человеку, который всего несколько часов назад въехал в Пенуит и тут же принялся раздавать приказы? Вряд ли такое возможно, особенно после четверых мужей, Которые все как один поступали точно так же. Мне почему-то кажется, будто вы здесь, чтобы не только снять проклятие, но и потащить меня к алтарю, только вы умнее прочих.

Она и сама отнюдь не глупа.

Поэтому он спросил, задумчиво покачивая головой:

— А что во мне еще есть замечательного?

— Ваши ноги.

— Интересно, что вы знаете о моих ногах? — усмехнулся он.

— Они большие, и это хорошо, потому что вы настоящий великан. Думаю, что все части вашего тела работают крайне слаженно.

— То есть находятся в гармонии.

— Совершенно верно. Хотите узнать что-то еще о лучших частях вашего тела?

Он едва не кивнул, но следовало сохранять ясную голову, а это означало, что ни в коем случае нельзя смотреть ей в глаза. Значит, она считает его глаза красивыми, вот как?

— Должно быть, это очень странно — жениться на девушке, которая уже четыре раза стояла перед алтарем.

— Еще более странно быть замужем четыре раза и наблюдать, как твои мужья падают замертво, едва успев вернуться из церкви.

— Может, Господь дарует вам супруга, который вас переживет?

— Чудесная мысль, но я не стану мучиться ожиданием. Ему хотелось заверить, что ожидание не будет долгим, но он вдруг повернулся лицом к востоку, туда, где на поле неправильным кругом стояли шесть камней.

— Я видел много им подобных в Корнуолле, а также в западной части Франции.

— Насчет Франции мне не известно. А эти называются Мения-Албер и стоят здесь с незапамятных времен. Есть тут еще и место, называемое Лэньон-Куойт, которое, возможно, служило кладбищем, такое старое, что, вероятно, существовало еще до того, как на земле появились люди. Но если это так, кого тут хоронили? Я знаю еще каменный круг Девяти дев, недалеко от Пенуита. Говорят, что эти девы посмели танцевать в субботу и превратились в камни.

— Я чувствую их возраст, — задумчиво выдохнул он. — Он словно витает в воздухе. При мысли об этом моя кожа зудит.

— Странно, и моя тоже. Удивительно, что тут мы схожи, — оживилась девушка. — Позвольте мне также добавить, что я восхищаюсь вашими ногами. Гораздо больше, чем вы — моими.

И тут Меррим не выдержала и стала разглядывать мыски старых матерчатых туфель, выглядывавших из-под юбки столь же старого платья.

— Ноги? Но вы их даже не видите! Или хотите свести с ума своими шуточками?

Бишоп молча опустился на корточки и поднял ее подол, пока не показались тонкие шнурки, которыми туфли привязывались к щиколоткам. Развязал шнурки и снял туфлю.

— Ах, — пробормотал он, ставя ее ногу себе на бедро, — взгляните только на эту ножку! Слава всем святым, она довольно чиста!

Ей хотелось отдернуть ногу, но она почему-то не сдвинулась с места. А он… он стал гладить каждый ее пальчик. Пальчики дрожали и подгибались. Но он крепче сжал ее ступню и стал ласкать подъем.

— Я все гадал, не слишком ли велики у вас ноги. Какое счастье, что это не так! — улыбнулся он. — Ну, что вы думаете о проклятии?

От неожиданности она задохнулась. И все же не отняла ногу, всей кожей ощущая, как тверды его мышцы, распиравшие мягкую ткань шоссов, как тепла его рука, сжимавшая ее щиколотку. Все это крайне непривычно!

Теперь его пальцы разминали ее пятку.

— Мои ноги не слишком велики, — поспешно пробормотала она. — Бабушка часто твердит, что я унаследовала ее ноги и поэтому они — само совершенство.

Теперь ступни горели! Это уже совсем ни в какие ворота не лезет!

Она плотно сжала губы и не произнесла ни слова, пока Бишоп не надел туфельку и не завязал шнурки. Медленно поднявшись, он встал перед ней.

Она посмотрела на винные пятна на его пыльной серой тунике и объявила:

— Будете спать в каморке управителя. Я пришлю служанку за вашей туникой. Ее необходимо постирать. Ничего не смыслю в стирке, поэтому не хочу ее испортить. Пусть стирает прачка. И еще: я знаю о проклятии не больше вашего. Но мне очень странно видеть столько молодых людей сразу.

Черные брови вопросительно поднялись.

— Bы и ваши люди. Все молоды.

— Дюма, моему лейтенанту, не менее сорока! Почтенный пожилой возраст.

— Вы называете это почтенным пожилым возрастом? Криспин, наш комендант гарнизона, дожил до шестидесяти восьми! А вам, полагаю, еще нет двадцати пяти, несмотря на опыт, который светится в ваших глазах.

— Достичь шестидесяти восьми и все еще ходить, говорить, не потерять разума и при случае браться за оружие? Поразительно!..

— Это верно. И я не хочу, чтобы вы умерли. Бишоп втайне обрадовался такому заявлению.

— Но почему?

Похоже, она сама только сейчас поняла, что сказала, и мгновенно замкнулась, как раковина моллюска.

— Потому что вы так восхищаетесь моими выдающимися частями тела?

— В-возможно, — выдавила она, уставившись в пол. Бишоп расплылся в улыбке.

— Я пробыл здесь почти четыре часа и все еще дышу! — воскликнул он, прижимая ладонь к грязной тунике. — И мое сердце все еще бьется.

Он взял ее руку и прижал к своей груди.

— Действительно бьется. Очень сильно. И по-моему, чаще, чем несколько минут назад. Интересно почему?

Бишоп быстро отвел ее руку.

— Бьется, как ему и полагается, — заверил он. — Думаю, что я в безопасности, особенно еще и потому, что моя смерть повлечет за собой не только вашу, но и вашего деда. Вряд ли те, кто насылает проклятие, этого хотели.

— Вы правы.

— Я докопаюсь до правды, Меррим. Должен докопаться. Вы сами понимаете, что уехать я не могу. Если я не выполню поручения короля, тот воткнет меня головой в каменную стену.

Меррим улыбнулась шутке, показав глубокую ямочку на левой щеке. Первая искренняя улыбка, которой она его одарила.

— Значит, боитесь короля больше, чем древних проклятий?

— Еще бы не бояться! А вы верите, что проклятие было создано специально для вас и что какие-то друиды сотни лет назад объявили: “Это для Меррим де Гай и ни для кого иного? А вы верите, что мои волосы красны, как огонь? Красны, как смертный грех?

Он оглядел ее буйные рыжие волосы, яростно взметенные сухим ветром, и кивнул:

— Да. По крайней мере они красны, как огонь, и горят ярче смертного греха.

Она не успела опомниться, как он коснулся ее волос, медленно, не отводя взгляда, навил на пальцы рыжие пряди и потянул к себе.

Меррим тряхнула головой, и Бишоп мгновенно отпустил ее волосы.

— Мои глаза действительно зеленее яда желания?

— Нет. Твои глаза зелены, как сама похоть. Девушка недоуменно хлопнула глазами. Если Бишоп не ошибся, а он знал, что не ошибся: что ни говори, а он все же мужчина, — девчонка залилась краской.

— Что вы знаете об этом ключе? — не теряя времени, спросил он. — “Тот враг потерпит неудачу, кто ключ заветный заберет”.

— Странная строчка, но я ничего не знаю о ключе. И никто не знает, даже дед.

— Значит, проклятие защищает всех рыжих зеленоглазых женщин, которым случится жить в Пенуите?

Меррим ничего не ответила.

— Ладно, тогда скажите, есть ли на конюшнях замка кобыла в охоте?

— Да… моя кобыла Локли. Но у нас нет жеребца, достойного ее покрыть.

— Мой Бесстрашный так и рвется в бой. Он заржал, почуяв ее, и она ответила.

— Я подумаю об этом. Мне нужно знать его родословную, сэр Бишоп. Кроме того, я должна сама осмотреть его. Убедиться, заслуживает ли он такой кобылы, как Локли.

— Клянусь израненными коленями святого Катберта, что Бесстрашный — чистокровный конь. И сможет достойно выполнить свою миссию.

— Опять вы шутите. Я не знаю никого, кто шутил бы так много, как вы.

— Считаете это одним из моих многих выдающихся качеств?!

— Я слишком мало знаю вас. Да и говорили мы только за ужином. Но все это очень странно.

— Можете познакомиться с Бесстрашным. Если это поможет заполучить кобылу, он, вне всякого сомнения, будет очень рад. Вы должны объяснить все об ожидающей его награде просто и прямо. Никаких цветистых слов. А я, как волшебник, могу мысленно приказать ему, и он поймет.

— Вы хвастаетесь, будто способны предсказать дождь, так что, возможно, ваш чертов конь действительно понимает людскую речь! Я не верю, что молодой человек может быть волшебником. Все волшебники старые и бородатые, а их глаза сверкают безумным светом.

— Но любой волшебник когда-то был молодым.

— Все равно не верю. Вы человек, просто человек, хотя и очень умный.

— Значит, вы считаете меня умным?

— Нет, я хотела сказать не это.

— Ничего, вы еще увидите. А теперь о проклятии. Кельтские друиды не умели писать.

— Проклятие передавалось от отца к сыну ил и дочери. И так — каждое последующее поколение. Именно дед лорда Веллана велел его записать. Больше ничего не известно.

Она лгала, это ясно.

Он едва справлялся с нахлынувшим раздражением. Что тут происходит?

— Говорят, что друидские жрецы сажали пленников в деревянные клетки и сжигали их по ночам, чтобы греться и одновременно приносить жертву богам. Можете себе представить этот запах? — бросил он.

— Когда моего третьего мужа рвало белой пеной, вонь была абсолютно невыносимой, — вздохнула она.

О таком и думать не хотелось.

— Итак, — продолжал он, — бернские ведьмы — это небольшая женская секта, члены которой разрисовывали тела белым свинцом, красили волосы цветом черным, как их грешные души, и втирали в зубы красные ягоды бузины, чтобы показать свою свирепость и желание впиться в живую плоть, — так вот, даже они теперь почти исчезли, поскольку презирали мужчин. Трудно продолжать род, если некому излить семя в утробу женщины.

Девушка покачала головой.

— Моя бабушка уверяла, что бернские ведьмы не презирали мужчин. Они просто им не доверяли. Видели, какой ужас несли с собой мужчины, знали, что те же самые мужчины способны уничтожить их, если бы могли. Вы, конечно, не станете этого отрицать?

— Ваша бабушка?

— Да. Леди Маделайн. Вы скоро с ней встретитесь.

— Она так же стара, как лорд Веллан?

— Да, и ум также остер, как у деда. Острее меча Криспина.

— Вы говорили о бесчеловечности мужчин. Думаю, что и женщины подобно мужчинам тоже несли бы ужас и смерть, если бы подвернулась возможность. — Бишоп пожал плечами. — Я живу, как могу. Стараюсь не делать зла. И не стал бы убивать ведьму, если бы она не причинила мне вреда. Разве это не справедливо? Не честно?

— Но ведь у вас всегда есть выбор, — нетерпеливо отмахнулась девушка. — Вы рыцарь. Приехали в Пенуит по велению короля. Вот меня король никогда никуда не посылал. А вы считаете себя вправе отдавать приказания женщинам. Вам подчиняются мужчины. Вы можете делать все, что хотите. Сняли мою туфельку и стали ласкать мою ногу. Так что все сказки о женщинах, несущих ужас и смерть, — вздор и бред.

— Поймите, Меррим, — вздохнул Бишоп, — смерть повсюду вокруг нас. Таков неизбежный конец всего живого. Нам всем хочется умереть как можно позже, а это означает умение думать, действовать, защищаться. Мужчина либо благороден, либо нет. Но честь ничто, если на карту ставится жизнь. Я сказал правду: живу, как могу. И не убиваю, если в этом нет необходимости. Взять хоть вас, Меррим. Ваше выживание зависит от проклятия.

— Поймите, так трудно жить под сенью этого проклятия! Подумать только, четыре мертвых мужа!

— Я знаю слова проклятия. Мало того, почти выучил их наизусть. Расскажите, что знаете, Меррим!

Девушка принялась старательно изучать свои ногти, после чего упрямо покачала головой:

— Я ничего не знаю.

Он улыбнулся. На нее даже сверху вниз не посмотришь. Высока! Почти такого же роста, как Филиппа де Фортенберри!

— Роберт Бернелл, секретарь короля и канцлер Англии, — человек ученый. И прежде чем я распростился с его величеством, отдал мне все собранные им пергаменты, где говорится о кельтских друидах и бернских ведьмах. Когда я их читал, даже вши сбежали от страха.

— Очередная шутка? — фыркнула она, наблюдая, как развеваются по ветру густые черные волосы. — Я всегда хотела иметь черные волосы, такие же густые, как у вас. Чтобы солнце в них отражалось.

— Вам нравятся мои волосы?

— Признаюсь, да. Вы утверждаете, что проникли в глубь непознанного, сэр Бишоп. Человек, разбирающийся в проклятиях, магии и тёмных силах. Короче говоря, волшебник.

— Так оно и есть. Я позволяю этому знанию проникнуть в мою душу, чтобы понять, кто эти темные силы и почему держатся так близко к земле, — зловещим шепотом объяснил он и под конец сам едва не поверил тому, что наплел.

Девушка нервно потерла руки. Немного страха не повредит. Но что она от него скрывает?

—Да, — продолжал он, — а теперь я должен собрать больше сведений о тех, кто оживил древнее проклятие.

Внезапно налетевший ветер разметал ее косы, и Бишоп увидел, что ушки у нее тоже миленькие. Аккуратные и небольшие. Всего несколько часов назад он не посчитал ее красивой, но, похоже, ошибся.

Он снова протянул руку, чтобы коснуться ее волос, но вовремя опомнился. Что же, по крайней мере их детей нельзя будет назвать уродами. Большое облегчение для их будущих мужей и жен.

Ямочка на ее щеке давно исчезла. Страх стер с лица улыбку.

— Расскажите о своих мужьях.

В глазах девушки блеснул незабытый ужас.

— Все они умерли на моих глазах. Первый, сэр Арман, сидел рядом со мной, поскольку был моим мужем. И ели мы из одного блюда. Мало того, он давал мне мясо со своего ножа. Я была совсем ребенком и все же ничуть не сомневалась, что мы долгие годы проживем в супружестве.

— Значит, вы не верили проклятию?

— Честно говоря, когда мой дед стоял там и громко, четко читал проклятие, я верила каждому слову. И на месте сэра Армана немедленно бы сбежала.

Она замолчала, и Бишоп понял, что воспоминания о пережитом страхе еще живы в ее памяти.

— И все равно мне в голову не приходило, что на свете бывает такое. Сначала я не могла понять, что случилось. Сэр Арман вдруг дернулся, затрясся, упал лицом в говядину с подливой. Один из его людей, очень храбрый и глупый, вскочил и заорал, что мой дед отравил его господина. Этот храбрец тоже умер. Остальной отряд через час убрался из Пенуита.

— Похоже не на какое-то чертово проклятие, а на обычный яд.

— Да, — помедлив, согласилась Меррим, — я тоже так подумала, но, видите ли, мы действительно ели из одного блюда, и он кормил меня. Я пила из его кубка, но осталась жива.

— Все возможно, если именно вы и были отравительницей, — без обиняков объявил Бишоп.

— Я была совсем девчонкой в то время. И никого не могла убить. Мне такое и в голову бы не пришло.

И все же что она от него скрывает?

— За сэром Арманом, насколько я понимаю, явился сэр Джиффорд де Ланей. Что случилось с ним?

— Вы знаете имена всех моих мужей?

— Разумеется, — кивнул он — Волшебник просто обязан интересоваться подобными вещами. Расскажите о нем.

— Он не поверил в проклятие. И его люди тоже. После венчания он стал ласкать меня, целовать и причмокивать губами, когда увидел, что сумел приобрести без всяких усилий с его стороны. Назвал всех наших людей старыми трусами, деда — бесполезной развалиной, а бабушку — матерью всех уродливых ведьм. Хотел обнажить меня перед всеми, но дедушка сумел его отговорить. К этому времени сэр Джиффорд посмеялся над проклятием, объявил, что мой первый муж был дураком, а потом убил двоих наших людей, потому что хотел показать дедушке, кто здесь хозяин.

— И что было дальше?

— Он снова схватил меч, но тут изо рта и носа хлынула кровь. Потоком. — Девушка передёрнулась и подошла к широкой лестнице, ведущей во внутренний двор. — Я и не знала, что в человеке может быть столько крови. Он протянул дольше других, хотя все продолжалось не больше нескольких минут. На камнях до сих пор остались кровавые пятна.

С этими словами она стала спускаться по лестнице. Он заметил, что шагает она широко, как юноша, а слишком короткое платье вьется вокруг щиколоток. Четыре мужа. Второй умер три года назад, и это все еще печалило ее. Он бы тоже расстроился при виде такого зрелища. Может это быть действием яда?

Что она скрывает от него?