Глава 36. В определенном смысле интересно быть без ума от кого-либо, кто сам больше не без ума от тебя

В определенном смысле интересно быть без ума от кого-либо, кто сам больше не без ума от тебя. Ты превращаешься в подобие слепого и глухого или выбираешь для себя такую роль сам. Около года назад я почувствовал, почти неощутимо, что с Дженел происходит что-то неладное, но сейчас же постарался забыть об этом. Но все меня предупреждало на этот счет, я получал намеки, много намеков.

Возвращаясь из одной из своих поездок в Лос-Анджелес, я прилетел туда на полчаса раньше расписания. Дженел всегда меня встречала, но пока ее не было, я вышел из здания аэропорта и решил подождать снаружи. Где-то в глубине души, очень-очень глубоко, была надежда уличить ее в чем-нибудь. Я не знал, в чем. Может, это будет какой-нибудь парень, которого она подцепила, чтобы вместе выпить, пока будет ждать моего самолета. Может, наоборот, будет прощаться с каким-нибудь другом, которому нужно будет улетать из Лос-Анджелеса, может еще на чем. Я не был полностью верящим ей другом.

И я поймал ее, но не на том, на чем ожидал. Я увидел, как она идет от стоянки и переходит широкие дороги, ведущие к аэропорту. Шла она очень медленно, очень неохотно, это чувствовалось по ее виду. На ней была длинная серая юбка и белая блузка, а длинные светлые волосы были накручены вокруг головы и заколоты булавкой. В этот момент меня охватило чуть ли не чувство жалости к ней. В ней чувствовалось такое нежелание идти, как будто она была ребенком, которого заставляют идти на вечер его родители против воли. Я просто умирал от нетерпения увидеть ее, а она, это было явно видно, совсем не умирала от нетерпения увидеть меня. И пока я предавался таким мыслям, она подняла голову и увидела меня. Ее лицо сразу засияло, она сжала меня в объятиях и стала целовать, и я забыл то, что видел.

Во время этого моего приезда у нее были репетиции спектакля, который должен был идти через несколько недель. Поскольку я работал на студии, это было очень удобно. Мы виделись по вечерам. Она звонила мне в студию, чтобы сообщить, когда у нее репетиция. Когда я хотел узнать номер ее телефона, по которому мог звонить ей, она ответила, что в театре нет телефона.

Потом, как-то вечером, когда репетиция должна была кончиться поздно вечером, я поехал в театр, чтобы забрать ее оттуда. Когда мы уже собирались уходить, какая-то девушка вышла из-за кулис и сказала ей: «Дженел, господин Эвартс просит вас к телефону», — и повела ее к телефону.

Когда Дженел вернулась, ее лицо было порозовевшим и сияло от радости, но взглянув на меня, она сказала:

— Мне первый раз звонят. Я даже не знала, что здесь есть телефон.

Внутри меня во второй раз что-то екнуло. Мне все еще доставляло такое удовольствие быть в ее обществе, чувствовать ее рядом, смотреть на нее. Мне все еще нравилось то выражение, которое принимали ее глаза и рот. Мне нравились ее глаза. Они могли причинить такую боль и все же оставаться такими веселыми. Я думал, что ее рот — прекраснейший на свете. Черт, я все еще был ребенком. И не в том дело, что я знал, что она обманывает меня. Она и в самом деле не любила врать и делала это через силу. В шутку она говорила, что лжет. Но это было правдой. И даже эта шутка была плутовством.

Но это бы все ничего. Я, конечно, страдал, но это было еще ничего, даже хорошо. И все же время шло, и она доставляла мне все меньше радости, и все больше заставляла страдать.

Я был уверен, что она и Элис любовники. Однажды, на той неделе, когда Элис не было в городе, она уехала на съемки, я пошел в квартиру Дженел с Элис, чтобы провести там ночь. Элис издалека позвонила Дженел, чтобы поболтать с ней. Дженел болтать не захотела, хотела побыстрей закончить разговор, даже рассердилась. Через полчаса телефон зазвонил вновь. Дженел протянула руку, сняла трубку и бросила ее под кровать.

Одной из ее черт, которые мне нравились в ней, было то, что она не любила, когда ее прерывают в разгар любовных утех. Иногда, в гостинице, она не позволяла мне отвечать на звонки или же открывать дверь официанту, который нес обед или напитки, если мы собирались в постель.

Через неделю, в воскресенье утром я позвонил Дженел. Я знал, что она обычно встает поздно, поэтому не звонил ей до одиннадцати. Последовал сигнал «занято». Подождав полчаса, я позвонил опять, и опять «занято», потом стал звонить через каждые десять минут, и так целый час, и все время было «занято». И вдруг меня осенило, я подумал, что наверно Дженел с Элис в постели, а трубка валяется под кроватью. Когда я, наконец, дозвонился, то ответила Элис. Голос ее был мягкий, очень довольный. Я сразу все понял.

В другой раз, когда мы собирались в Санта Барбару, ей вдруг позвонили и попросили приехать в офис постановщика, чтобы репетировать роль. Она сказала мне, что это займет только полчаса, и я поехал в студию вместе с ней. Постановщик был ее старый друг, и когда он вошел в офис, то сделал нежный, любящий жест, проведя пальцами по ее лицу, и она улыбнулась ему. Я сразу же разгадал смысл этого жеста: это было проявление нежности со стороны бывшего возлюбленного, а теперь хорошего друга.

По пути в Санта Барбару, я спросил Дженел, была ли она когда-нибудь вместе с этим постановщиком.

Она повернулась ко мне и сказала: «Да». И больше я не задавал ей вопросов.

Однажды мы назначили свидание вечером за обедом, и я приехал за ней в их с Элис квартиру. Открыла Элис. Мне она всегда нравилась и, странно, но я не думал, что она — возлюбленная Дженел. Я еще не был в этом уверен. Элис всегда целовала меня в губы, это было очень приятно. Она, казалось, всегда была рада моему обществу. Мы прекрасно ладили друг с другого. Но в ней чувствовалось отсутствие женственности: она была очень тонка, носила обтягивающие блузки, чтобы подчеркнуть свою фигуру, и была слишком деловита. Она предложила мне выпить, поставила запись Эдит Пиаф, и мы стали ждать, пока Дженел выйдет из ванной.

Дженел поцеловала меня и проговорила:

— Прости меня, Мерлин, я пыталась дозвониться до тебя в гостинице. Сегодня вечером у меня репетиция. Ко мне заедет режиссер и подвезет меня.

Я был поражен. И опять у меня екнуло внутри. Она широко улыбалась, но уголки рта ее немного вздрагивали, что заставляло меня думать о том, что она лжет. Она внимательно вглядывалась в мое лицо, видимо, хотела, чтобы я поверил ей, но она видела, что я не верю.

Она сказала:

— Он подъедет сюда забрать меня. Я постараюсь освободиться к одиннадцати.

— Хорошо, — проговорил я. — Через ее плечо я мог видеть, как Элис смотрится в свое зеркало, и не смотрит на нас, явно стараясь не слушать, о чем мы говорим.

Я подождал, действительно, приехал режиссер. Это был молодой парень, но уже почти совсем лысый, очень деловой и решительный. У него даже не было времени выпить с нами. Он спокойно сказал Дженел:

— Мы репетируем у меня. Я хочу, чтобы завтра ты была само совершенство, когда будем репетировать в костюмах. Мы с Эвартсом поменяли кое-что из одежды и по содержанию.

Он повернулся ко мне.

— Прошу извинить меня за испорченный вечер, но такова наша актерская работа.

Это была избитая фраза, звучавшая как пародия.

Он выглядел весьма неплохо. Я холодно улыбнулся ему и Дженел.

— О’кей, — процедил я. — Забирайте ее, на сколько вам надо.

При этих словах Дженел немного забеспокоилась и сказала режиссеру:

— Ты полагаешь, мы сможем управиться к десяти?

И режиссер сказал:

— Если будем работать в поте лица, то может быть.

Дженел сказала:

— Почему бы тебе не подождать здесь, у Элис. Я вернусь к десяти и мы сможем еще поехать поужинать. Идет?

— Конечно, — ответил я.

И остался у Элис. После того как они уехали, мы стали разговаривать о том, о сем. Она похвасталась, что заново отделала квартиру, взяла меня за руку и повела показывать комнаты. Они выглядели действительно прекрасно. На кухне были сделаны специальные жалюзи, буфеты и шкафчики были отделаны чем-то вроде мозаики. На потолке были подвешены медные кастрюли и прочее.

— Мило, — сказал я. — Не могу и подумать, чтобы Дженел пришло в голову все это.

Элис рассмеялась:

— Нет, это все я.

Затем она повела меня показывать три спальни. Одна из них явно предназначалась для ребенка.

— Это для сына Дженел, когда он приезжает к нам. Потом мы прошли в главную спальню, где стояла огромная постель. Она и в самом деле переделала ее.

Это была явно женская спальня: с куклами на стенах, большими подушками на диване и телевизором в ногах постели.

— Чья это спальня? — спросил я.

— Моя, — ответила Элис.

Мы прошли в третью спальню, которая была явно бутафорской и использовалась, это было видно, как чулан. Всякого рода рухлядь и обломки мебели были разбросаны по комнате. Постель была маленькая, покрытая стеганым одеялом.

— Ну, а это чья спальня? — спросил я издевательски.

— Это спальня Дженел, — ответила Элис, отпустила мою руку и отвернулась.

Я понял, что она лжет: они с Дженел спали вместе в большой спальне.

Мы вернулись в гостиную и стали ждать. В десять тридцать зазвонил телефон. Это была Дженел.

— О Боже! — сказала она. В ее голосе звучали трагические нотки, как будто ее поразила неизлечимая болезнь. — Мы еще не закончили. Может, через час. Ты подождешь?

Я рассмеялся.

— Конечно, подожду.

— Я позвоню еще, — сказала Дженел. — Как только будет ясно, что кончаем, о’кей?

— Конечно, — сказал я.

Мы подождали с Элис до двенадцати часов. Она хотела приготовить мне что-нибудь поесть, но я отказался. К этому времени мне уже стало смешно. Нет ничего смешнее, когда с тобой поступают, как с полным идиотом.

В полночь телефон зазвонил снова, и я уже знал, что она скажет. И она действительно сказала это. Они еще не кончили. И когда кончат, она не знает.

Я был очень счастлив с ней. Я знал, что она когда-то устанет. Что я не увижу ее до утра и не буду ей звонить завтра из дома.

— Дорогой мой, ты очень-очень мил, так мил. Я не знаю, как и извиняться перед тобой, — сказала Дженел. — Позвони мне завтра во второй половине дня.

Я попрощался с Элис. Она поцеловала меня в дверях. Это был поцелуй сестры. Она спросила:

— Ты позвонишь завтра Дженел, да?

— Конечно, я позвоню ей из дома, — ответил я.

Я вылетел из Нью-Йорка на очень раннем самолете, и из аэропорта им. Кеннеди позвонил Дженел. Она обрадовалась.

— Я боялась, что не позвонишь.

— Я же обещал, что позвоню.

— Мы работали до трех ночи и сегодня репетиция будет не раньше девяти вечера. Я могу приехать к тебе в гостиницу на пару часов, если хочешь, — предложила она.

— Конечно, я хочу тебя видеть. Но я сейчас в Нью-Йорке. Я сказал тебе, что позвоню из дома.

Последовало долгое молчание.

— Понимаю, — наконец проговорила она.

— Ладно, — сказал я. — Я позвоню тебе, когда опять приеду в Лос-Анджелес. Хорошо?

Опять последовало долгое молчание, а потом она сказала:

— Ты был невероятно добр ко мне, но я не могу больше позволять тебе причинять мне боль.

И повесила трубку.

Однако в следующий мой приезд в Калифорнию мы помирились и начали все сначала. Она хотела быть совершенно честна со мной, обещала, что никогда больше не будет лгать мне и в доказательство рассказала мне об Элис и себе. Это была интересная история, но ничего не доказывала, во всяком случае, мне. Если не считать того, что было неплохо узнать правду наверняка.

Date: 2015-09-24; view: 266; Нарушение авторских прав