Год третий правления Эйе

(1349 до н. э.)

День 21-й, второй месяц всходов

Небет шесть лет, и кажется, что она состоит только из рук и ног, как мальчишка, который растет так быстро, что забывает, где у него кончаются пальцы на ногах. Или, быть может, мне она лишь кажется такой по сравнению с Асет, которая в свои десять двигается с невероятной целеустремленностью и грацией. Девочки продолжают дружить, несмотря на разницу в возрасте, потому что один живой ум тянется к другому, – плюс естественное сострадание, в первую очередь притянувшее Асет к Небет, чтобы освободить ее дух от оков, наложенных телом.

К тому же Асет развивает склонность Небет к рисованию, а это очень редкое умение, и Тетишери боится, что оно может привести к соперничеству между девочками и положить конец их дружбе. Но рисунки Асет преследуют определенную цель – с их помощью она рассказывает истории, в то время как Небет превращает голую пустыню в таинственный мир меняющихся форм и цветов, которые видит лишь она. Так что я на этот счет не беспокоюсь, поскольку считаю, что фундамент, на котором покоится их дружба, – их врожденное стремление выйти за общепринятые границы. Так же, как это было и у меня с Меной.

Нофрет вынесла тарелку пирожных с кусочками орехов и фиников – это угощение она приготовила к нашему приходу, – а вслед за ней вышел Мата, помощник Хари, с кувшином вина и корзиной фруктов. Мы сидели под навесом в саду, и когда к нам вышел Пагош, Хари перестал собирать листья молодой ивы, а девочки повалились на траву рядом со столиком и взяли пирожные.

– Сядь, женщина, дай спине отдохнуть, – велел Хари моей овдовевшей тетушке, у которой с возрастом начали болеть суставы. – А то разбудишь меня ночью опять, будешь выпрашивать мое волшебное снадобье.

– Мясу надо потушиться еще какое-то время, – согласилась Нофрет и опустила свой полный зад рядом с ним на скамейку. – Давайте послушаем пока, что нам расскажет Асет. – Она помахала Мате: – Принеси щепок и кусок угля из костра. – И посмотрела на Асет: – Милая моя, наверняка ты уже придумала что-нибудь новое.

– Сейчас, – задумалась Асет, отдавая последний кусочек сладкого пирога Тули и ожидая, когда Мата принесет пластинки известняка, на которых Хари высчитывает наши расходы, прежде чем записать итоги на папирус. Потом она выбрала кусочек угля и начала рисовать собаку, которая во всем была похожа на мастиффа, кроме коротких ног.

– Мать и отец Надежного были кочевниками, бродили по равнинам и горам, вслед за овцами. Некоторые люди называли их уличными собаками – наверное, потому, что не было страны, которую они могли бы назвать своей. – Пагош криво мне улыбнулся: девочка упрекала его в том, что он недолюбливает ее беспородного товарища. – Но в путешествиях они многому научились и стали очень мудры, так что когда увидели, насколько плодородна наша Черная Земля, они решили основаться здесь и создать семью… Надежный был самым маленьким щенком из их первого помета. Ножки у него были слишком короткие, а уши слишком большие, но он ни разу не дал ни единой отцовской овце потеряться. За это и получил свое имя. – Асет положила каменную пластину на землю, чтобы вы все смогли разглядеть, что на ней нарисовано. – Так вот, как и отец, Надежный стал лучшим пастухом во всех Двух Землях. Его благородные хозяева щедро вознаграждали его за его преданную службу, и со временем он мог даже носить золотой ошейник. – Рисуя вверх ногами, Асет изобразила ошейник вокруг шеи пса. – Но его госпожа жена так и не смогла подарить ему детей, из-за чего Надежный очень грустил. – Она добавила слезинки у него под глазами. До этого, когда Асет говорила о том, что родители Надежного стали мудры, она понизила голос. А сейчас у нее опустились уголки губ. – Шерсть у него свалялась, морда поседела. Наконец из бровей и ушей начали расти волоски, похожие на дикую пшеницу, и он стал похож на цаплю, готовую взлететь, и все стали звать его Старым Надежным. – Асет взяла еще осколок и начала новый рисунок. – Однажды его взгляд упал на одну из сестер Тули, девочку по имени Северный Ветер – молодую красавицу в шубке цвета асуанского мрамора. – Собака, которую Асет нарисовала в этот раз, отличалась стройными ногами и изящной осанкой – она ходила вертикально на красивых задних лапах. – К тому времени первая жена Надежного уже ушла к Осирису, поэтому он сделал Северный Ветер своей новой женой – потому что благодаря ей снова почувствовал себя молодым и сильным. Он дарил ей много чудесных подарков, поэтому боги решили дать ему ребенка, которого он так давно хотел.

Асет очень тщательно вырисовала ожерелье из бусин вокруг шеи Северного Ветра и диск, свисающий у нее из уха, от которого лучами отходили линии. Хотя на концах лучей не было рук, символ Атона узнали все. И после того, как девочка упомянула растущие из бровей и ушей волосы, никто не сомневался, что Старый Надежный – это Эйе, бывший Хозяин Конюшен некоторых «богатых хозяев», которые в конце концов и помогли ему взойти на трон. А Анхесенамон – Северный Ветер, постоянный бриз, который позволяет нашим лодкам плыть вверх по течению Нила, – его я считал царской рукой, управляющей развитием Двух Земель.

– Невозможно, чтобы хоть одна собака достигла столь почтенного возраста, не обзаведясь большим количеством друзей, и среди них была кошка по имени Бастет – великолепное животное с манерами знатной леди. На самом деле она была настолько прекрасна, что боги, создавшие ее, постоянно спорили, не дали ли они по ошибке жизнь еще одной богине вместо мяу. Хотя кошка была уже немолода, рыжевато-коричневый мех скрывал ее острые кости, а огромные желтые глаза и нежный розовый язычок привлекали самцов так же, как мед влечет пчел. – Асет положила третий осколок рядом с первыми двумя. – Однажды Бастет пришла в гости, и Старый Надежный решил спросить у нее совета насчет своей жены, поскольку Бастет много раз становилась матерью, и он верил, что она мудра по части женских дел. Его возлюбленная выплевывала каждый проглоченный кусочек пищи, и он испугался, что она может отрыгнуть и их ребенка. – Асет впервые встретилась со мной взглядом. – Тенра и Мена, конечно, понимают в этом лучше, но Старый Надежный считал, что Бастет сможет дать ему какое-нибудь секретное заклинание, известное лишь матери, – как благодарность за все годы верной службы.

Девочка умолкла, и нам пришлось ждать, пока она не добавит еще несколько линий.

– Можете себе представить, как он был шокирован, когда Бастет заявила, что Северному Ветру плохо оттого, что она позволяла другим псам взбираться на себя. – Нофрет затаила дыхание и немного подвинулась вперед, желая услышать имя любовника молодой Царицы, но Асет нарисовала трех играющих щенков. Один был словно Северный Ветер в миниатюре, а остальные были похожи на Тули в пятнистых шубках. – Когда жена родит пятнистых дворняжек, все жители Двух Земель поймут, что не Старый Надежный – отец щенков Северного Ветра, сказала ему Бастет и посоветовала отправить Северный Ветер подальше, чтобы не рисковать своей репутацией.

– И Старый Надежный согласился? – предположила Нофрет, не успела Асет продолжить.

– Сначала он отказывался ей верить и даже обругал Бастет за то, что повторяет уличные слухи. Но она сказала, что видела Северный Ветер с ее любовником, как раз когда они делали щенков. – Девочка посмотрела на Небет, потом на меня. – Понимаете, Бастет – охотник по природе, так как ее желтые глаза позволяют ей видеть в темноте. – На следующем рисунке Надежный и Бастет стояли на задних лапах и лупили друг друга передними. – Старый Надежный потребовал, чтобы Бастет назвала имя предателя, осмелившегося взобраться на его жену, но та отказалась. Вместо этого она предложила поселиться с ним вместо Северного Ветра – в знак нежности и уважения к его возрасту и чтобы избавить его от толков общественности. Тогда тебе будут завидовать все мужчины, говорила кошка, поскольку боги скоро сделают меня одной из своих. – Асет покопалась в пластинках известняка, выбирая самую гладкую. – И вы ни за что не догадаетесь, что сделал Старый Надежный. – Она умолкла, покачала головой и улыбнулась сама себе.

– Что же? Девочка, продолжай, – выпалил Мена, хоть и знал, что Асет делает это нарочно, чтобы удерживать над нами власть.

– Сначала Бастет считала, что он и не помыслит спать с ней из-за своего старого сердца, ведь пес уже пережил один удар – тот факт, что щенки у Северного Ветра не от него. Но Старый Надежный рассмеялся – так сильно, что у него по щекам покатились слезы и стало трудно дышать. – Асет сделал паузу, чтобы подрисовать несколько штрихов. – Когда Старый Надежный наконец смог говорить снова, он посмотрел на нее стариковскими влажными глазами и сказал: «Ты слишком долго выжидала, Бастет. Я столько лет просидел на берегу Матери Реки, наблюдая за тем, как другие приплывают и отплывают на своих праздничных лодках, что пришла пора и мне отправиться в плаванье. Место мне обеспечено, поскольку какого цвета ни оказались бы щенки Северного Ветра, царские писцы назовут их моими». – На последнем камне Старый Надежный сидел с широкой довольной улыбкой. – А что он сказал потом, показалось мне весьма странным: «И ты забываешь: кто бы ни оказался отцом детей Северного Ветра, в них будет кровь моего отца, а с тобой я в этом быть уверен не могу».

Раздался бурный смех и посыпались вопросы, а Мена наклонился ко мне поближе и сообщил, что Фараон получил послание из Зару, гласившее, что Хоремхеб скоро вернется в Уасет.

– Хетты уже убежали в Хаттусу? – спросил я.

– Только до Евфрата, хотя Генерал потерял целых два полка в боях с более малочисленной армией хеттов и сирийцев. Хуже того – пока он с войском шествовал по суше, вероломные микенцы прокрались в Угарит^[53] и уплыли на его новом огромном корабле.

– А что Сенмут?

– Он едет в Уасет с Генералом. – Мена смолк и посмотрел на Небет и Асет, болтавших ногами в пруду моего сада. – Такая беззаботность была не похожа на Хоремхеба. Необходимость добраться досюда, прежде чем за его старым наставником придет Осирис, похоже, изводит его, словно гнилой зуб.

– Что он будет делать, когда узнает о состоянии Царицы?

Мой друг пожал плечами, а потом его пухлые губы искривились в улыбке:

– А ты ее видел? Я бы не поверил, что Эйе сможет так долго сохранять эту тайну.

– Возможно, он боялся, что Хоремхеб повернет войска у него за спиной, – предположил я, хотя в дворцовых интригах всегда не слишком хорошо разбирался.

– А чего беспокоиться о человеке, который находится в Ханаане или Сирии, когда Паранефер и его Священный Совет сидят, выжидая, на другом берегу реки, словно стая голодных грифонов? Месяц назад или чуть больше Шери начала потчевать меня рассказами о том, что Фараон каждую ночь пьет нектар из разных цветков своего гарема. Я думал, она лишь выдумывает эти всевозможные непристойные сцены, чтобы разогреть мою кровь, ведь именно таково было их воздействие. Когда я наконец велел ей прекратить, дабы мне не захотелось завести и себе несколько экзотических цветков, я заодно и узнал, что моей жене не нравится эта идея, даже в шутку. Она сказала, что в лучшем случае это будет лишь пустая растрата, поскольку мне не сравниться с энергичностью старика, уж не говоря о его изобретательности: он знает много способов доставить женщине удовольствие, а не два или три. – Даже рассказывая мне об этом, Мена выглядел огорченным. – Я поджал хвост и тут же запросил перемирия. А позже узнал, что эти истории идут от двух любимых Украшений Царя, ее компаньонок. Но после истории, которую нам только что поведала Асет, я подозреваю, что он распространяет эти слухи, дабы никто не сомневался, что ребенок – его. Не забывай, Фараону шестьдесят пять лет – в таком возрасте у многих мужчин уже не остается сил, чтобы удовлетворить женщину.

День 7-й, четвертый месяц всходов

Мена часто гостит в моем доме в Уасете, когда я прихожу туда пополнить свой запас снадобий, но когда без предупреждения появился и Сенмут, Нофрет поспешила приготовить подобающее угощение для гостя царских кровей.

– Я совершил ошибку, рассказав ему о нашей карте, – объяснил Мена, еле сдерживая бесхитростную улыбку. – И он захотел пойти со мной и увидеть ее лично.

– Мена почти ни о чем больше не говорит – твердит одно и то же, словно немощный старик, – парировал Сенмут.

Мы с Меной обменялись ухмылками, поняв, что не только глаза и улыбка юноши остались неизменными.

– Пока тебя не было, мы многое узнали, – поведал я, чтобы разжечь его аппетит. – Например, вот это. – Я схватил Мену за руку, повернул ее тыльной стороной вверх, поддерживая на одном уровне со своей. Потом приложил указательный палец к сосуду, залегающему неглубоко под кожей между вторым и третьим пальцем. Наполнившись кровью, сосуд начал набухать, но только к кончикам пальцев. К запястью он становился более плоским и с каждой секундой менее заметным.

– У него на руке нет пореза, через который может выходить кровь? – спросил Сенмут. Я покачал головой. Мена тоже помалкивал – сейчас мы уже проверяли себя. – В отличие от мочи или фекалий, крови не требуется выход. И в то же время похоже, что она течет, как река, – бормотал Сенмут себе под нос, – так куда же она попадает? – Юноша поднял глаза. – В этом и вопрос, да?

Я рассмеялся лишь потому, что его ответ безмерно порадовал меня.

– Да, но…

– Покажи ему карту, – сказал Мена, и мы тут же пошли в мою комнату, где я провожу осмотры, и я развернул свиток. Мысль сделать карту всех сосудов с кровью – только с кровью, без воздуха, мочи или чего-либо еще – принадлежала Асет. Но для того, чтобы правильно понять, как они расположены в человеческом теле, потребовались все записи и зарисовки, которые Мена и я делали все эти годы, все знания, полученные от тел в Пер-Нефере, а также из ран, которые мы излечили.

– Только в красных сосудах слышится голос сердца, – подчеркнул Мена, объясняя, почему Асет нарисовала некоторые сосуды красным цветом, а другие синим. Сенмут остановил его, подняв руку и предпочитая самостоятельно отыскать ответ. Сначала он прочертил путь указательным пальцем от сердца к шее и мозгу, а потом от сердца к паху и вниз по ноге. – Мету, которые вы нарисовали красным, содержат яркую кровь, бьющую из раны, – решил он, не отходя от моего стола.

– К тому же у них стенки толще и плотнее, – добавил Мена.

– А синие мягче, и по ним идет более темная…

– Тенра? – позвала из сада Асет, и вскоре появилась в двери. – Пага пришел, чтобы перевезти меня на другую сторону реки. – Ее взгляд остановился на спине Сенмута. – Ой, извините.

Я жестом пригласил ее войти.

– Это принц Сенмут.

Она сложила вместе ладони и поклонилась.

– Ты тот врач, который вернулся с Генералом Хоремхебом? – Сенмут кивнул, оценил всю силу ее ярких голубых глаз, и расплылся в улыбке, которая тоже кажется удивительной, хотя бы просто потому, что из-за черной кожи его зубы кажутся невероятно белыми. – Меня зовут Асет, – прожурчала она, тоже отвечая улыбкой.

Что-то во взглядах, которыми они обменялись, напомнило мне о том, что скоро у девочки начнутся месячные кровотечения. Она читала об изменениях, происходящих в ее теле, но Пагош говорил, что она задавала Мерит такие вопросы, на которые может ответить лишь женщина: например, что чувствуешь, когда пенис проникает в тело. Я не волнуюсь за то, что Мерит может испугать Асет всякими страшными вещами, которые некоторые женщины испытывают в руках грубых мужчин, поскольку Пагош любит жену с такой нежностью, которая в мужчинах встречается редко. Но я все равно собираюсь рассказать Асет, что делать, если не хочешь зачать ребенка, чтобы быть уверенным, что она сможет сама распоряжаться своей судьбой. Но какого бы высокопоставленного и могущественного человека ни выбрал отец Асет ей в мужья, сомневаюсь, что это будет нубийский принц – каким бы прекрасным он ей ни казался.

Надеясь отвлечь юношу, я показал на карту:

– Это Асет придумала.

– Но а… она всего лишь девчонка! – Сенмут даже начал заикаться.

Асет посмотрела мне в глаза:

– За мной послала сестра. Я должна буду провести ночь у нее.

– Опять? – Мне это не нравилось, но трудно было объяснить, почему. – Пагош…

Она меня опередила:

– Тенра, ты же знаешь, что ему не разрешено заходить в ее личные покои. Никому из мужчин. Кроме Фараона. – Ее глаза озорно сверкнули. – И тебя.

– Ну тогда иди, но если ты не прекратишь пропускать уроки, мне придется поговорить с твоим отцом. Возможно, он решит нанять частного учителя, который будет приходить сюда.

– А почему бы не разрешить ей ходить в дворцовую школу вместе с Небет? – предложил Мена.

– Моя госпожа мать уже говорила об этом с отцом, – рассказала ему Асет, и это было новостью для меня. – Он сказал, что его дочь не станет Украшением Царя и не будет прислуживать другим. – А вот это меня не удивило. – Он боится, что меня научат какой-нибудь богопротивной ереси, хотя знает – я верю не всему, что говорят учителя. И мне не нужен никакой учитель, кроме тебя, Тенра. – Она подняла глаза на Сенмута с видом совершенной детской невинности. – Разумеется, не всем так повезло, и им еще многое предстоит изучить, особенно про девочек! – Она сложила ладони и поклонилась Сенмуту, а потом Мене и мне.

Сенмут дождался, когда она отойдет достаточно далеко.

– Это дочь Царицы Еретика, это ее имя постоянно на языке у Небет? Она всегда такая…

– Какая такая? – поинтересовался Мена.

– Ну, наверное, простая. Прозрачная.

– Такая же прозрачная, как Нил в широкий разлив, – согласился Мена, стараясь не выдать себя улыбкой. – Тенра, как ты думаешь, если наш искушенный друг осмелится заговорить в ее присутствии, сколько времени пройдет, прежде чем она завяжет его язык в узел?

Я сделал вид, что серьезно задумался над его вопросом.

– Две минуты, не больше. Если они будут вместе с Небет, то еще меньше.

Сенмут воспринял наши поддразнивания с юмором, поэтому я по-дружески подтолкнул его к двери.

– Ты должен попробовать последнее пиво Хари. Сделает из тебя мужчину.

День 8-й, четвертый месяц всходов

Я подскочил на лежанке, словно атакующая кобра, и увидел, как тревожно отпрыгнул какой-то силуэт. В тот же миг я узнал эти очертания и пробормотал:

– Осторожнее, друг мой. Не то придет ночь, когда мое сердце остановится от одного твоего вида. Что на этот раз?

– Царица, – прошептал Пагош. – Асет послала за тобой.

Только тогда я вспомнил, что она уехала во дворец. Я вскочил на ноги, схватил с ближайшего табурета свою набедренную повязку и оделся.

– Идет ли у Царицы кровь? – спросил я и бросился в комнату для осмотров за сумкой с лекарствами.

– Асет лишь сказала, что не может ее разбудить.

Я посмотрел на верхний ряд окон:

– А зачем она пробует это сделать среди ночи?

– Я не спросил, суну. – Каждый раз, когда он меня так называет, у меня по спине пробегает холодок. – Я предупредил Рамоса, – продолжал он, – но он ей отказать не может. Кошка, что дала Асет жизнь, увеличивает между ними расстояние лишь для того, чтобы дать мужу понять, у кого поводья.

К тому времени, как мы добрались до дворца, смутные подозрения, наводнившие мое воображение, переросли в страшные предчувствия. Во всех окнах и на балконах горел свет, а дорожку через двор облизывали черные языки – тени от многочисленных факелов, установленных, чтобы освещать царское шествие.

– Если это то, что я думаю, – прошептал Пагош, когда мы приближались к апартаментам Царицы, – вели ей уйти, и я отвезу ее в дом твоего друга, поскольку сегодня ребенку для утешения понадобится ласка настоящей матери.

Я не удивился, застав кучку врачей Анхесенамон в ее спальне: они сверялись со своими свитками, а трио жрецов пело молитвы в изножье царского ложа. Сама она лежала на спине, ноги и вздымающийся живот покрывала тонкая простыня, а маленькие груди были обнажены. Я убрал сетку от насекомых и заметил в ногах свернутое одеяло. Казалось, что все было разглажено и аккуратно уложено, включая саму Царицу.

Я положил два пальца на основание горла, и тело уже показалось мне прохладным. Тем не менее я поднял одно веко, чтобы подтвердить то, о чем говорили мои пальцы, затем молча посмотрел на ее лицо. И вновь услышал скрип упряжи с беспокойными лошадьми, затем приглушенный свист откуда-то сзади, а потом – как Небесный Гор Тутанхамона отвесно полетел к земле. Мои глаза жгла соль слез, и сердце плачем взывало к богам. Почему Исида и Хатхор позволяют своим близким переживать такие тяжелые потери? Каковы бы ни были грехи Анхесенамон, разве она не искупила их, потеряв одного ребенка за другим, молодого мужа и, наконец, единственного сына?

Когда мой взгляд снова прояснился, я заметил крошечные красные сосуды, расползшиеся под кожей у краев ноздрей Царицы, и пока меня не успели остановить, наклонился, чтобы осмотреть мягкую ткань с внутренней стороны нижней губы. Там я тоже обнаружил многочисленные крохотные сосуды, налитые кровью – и на загривке у меня дыбом поднялись волоски.

Врачи Царицы продолжали изучать свитки, хотя они должны были уже понять, что ее ах покинул тело. Возможно, они искали способ спасти младенца, подумал я, и приложил к ее животу ухо и открытую ладонь. И не почувствовал ничего, кроме всепоглощающей печали.

– Моя сестра ушла к Осирису? – спросила Асет, стоявшая с другой стороны лежанки Царицы, хотя в самом начале я ее не видел. Я кивнул. – И младенец тоже? – Я снова кивнул. – Я так и подумала, но сказала Фараону подождать тебя, если он хочет в этом убедиться. – Она говорила со спокойствием раненого животного, которое покорно смотрит в лицо своему палачу.

Я обошел ложе Царицы и протянул руку – это все, что я осмелился предложить ей в присутствии жрецов, поскольку знал, что ребенок в душе Асет плачет, хотя женщина, которой она становится, заставляет себя сдерживать слезы.

– Пагош ждет, чтобы отвезти тебя к Небет и Шери. – Она вздрогнула и вздохнула. Когда мы пошли, Тули побежал за нами, и покидая комнату, Асет лишь обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на любимую сестру.

Мы шли по коридору, ведущему в прихожую покоев Анхесенамон, когда пронесся шелест голосов, объявляющих: идет Фараон, – и все коснулись лбом пола. Через мгновение он уже приблизился к нам со свитой советников позади.

Он увидел Асет и остановился.

– Итак, маленькая сестра, твой врач наконец пришел. – От носа до уголков его губ пролегали глубокие складки, а из ушей торчали белые волосы. Старый Надежный. Я впервые встретился с ним взглядом после той соколиной охоты, которая кончилась тем, что у меня на руках оказался умирающий Тутанхамон. – Ну так говори, суну. Что насчет моего сына? Хотя бы его ты спасти можешь?

– Мне очень жаль, что приходится сообщать плохие известия, Твое Величество, но он ушел через тростник с Царицей. В любом случае, младенец был бы слишком мал, чтобы жить вне ее тела.

– Так сказали и остальные. – Он вздохнул, словно выпуская последнюю надежду на вечность. – Но после всех сказок о чудесах, которые ты можешь творить, рассказанных нашей маленькой сестрой, я ожидал от тебя большего.

– Твое Величество дедушка, не моя тут вина, если ты путаешь мудрость с волшебством. – Лучше бы Асет молчала – мне уже хотелось убраться из дворца.

– Говоришь, как истинная принцесса. – На губах старика появилась улыбка, и я увидел, что он относится к девочке по-настоящему тепло. – Но эта ночь изменит все – как для меня, так и для тебя. Тебе лучше будет держаться подальше отсюда, ибо здесь уже нечего искать, кроме печали. – Он наклонился, чтобы почесать Тули ушко, а когда выпрямился, вся мягкость с лица уже исчезла. – А ты, суну, пойдешь со мной. Сегодня мне нужен человек, который сможет распознать разницу между дымом иллюзий и слабостью плоти.

День 9-й, четвертый месяц всходов

Сначала я пошел в комнаты Небет, и со стула, стоящего у двери, словно сияющее приведение, поднялась Тети-шери.

– О, Тенра, – прошептала она, касаясь меня щекой, – как мое сердце плачет за нее. Она так крепко вцепилась в Тули, что тот еле дышит.

– Она ничего тебе не сказала? – Я говорил тихо, потому что дверной проем в спальню Небет еще не был завешен.

– Только то, что ты велел ей ждать тебя здесь.

Я кивнул и шагнул в проем. В нише в стене горела закрытая лампа, и я увидел, что Асет лежит, свернувшись вокруг Тули.

– Тенра, это ты? – прошептала она.

– Я думал, что ты спишь, – произнес я, присев рядом с ней на четвереньки и убрав кудри с ее лица. – Готова идти домой?

– А это обязательно? – Асет села, столкнув Тули на пол. Пес побежал к двери – возможно, хотел облегчиться, – и я жестом разрешил ему выбежать, а сам сел на лежанку.

– Нет. Где ты была, когда я приехал к твоей сестре?

– За занавеской в маленьком алькове, где мы часто играли, – на тюфяке, который мне постелила ее служанка. Анхес нравилось, когда я рядом.

Я зажал ее ладонь в своих.

– Почему ты пыталась разбудить ее среди ночи?

– Тули тыкался в меня носом, а он этого не делает, если… Анхес всегда ночью ходила в уборную, и мне, наверное, показалось, что она меня позвала, или ей что-то нужно. Когда я увидела ее, она лежала согнувшись, а одеяло Тутмоса наполовину закрывало ей лицо, поэтому я его убрала. Но дыхания не услышала, даже когда приложила ухо к груди. Я даже потрясла ее, но очень осторожно.

– А где были ее служанки?

– Анхес не нравится… не нравилось, чтобы кроме нее в комнате кто-нибудь был. Она сказала, что ей мешает их храп.

– Это ты свернула одеяло и положила у ее ног?

Асет кивнула:

– Еще я положила ей палец в рот, так, как ты меня учил, чтобы не протолкнуть ничего в горло. – Она подняла глаза, чтобы посмотреть мне в лицо при слабом свете. – Она не дышала, но ее сердце говорило со мной из большого сосуда сбоку шеи. Тенра, я правда не понимаю, как такое может быть. – От тоски, звучавшей в ее голосе, у меня разрывалось сердце. – Я пыталась понять, что делать, но оно… оно просто остановилась.

– Ты еще в каком-нибудь месте ее трогала?

– Когда одна из служанок пошла за дворцовым врачом, я повернула Анхес на бок и похлопала по спине, чтобы сказать, что я рядом. Я сделала что-то ужасное? – И я увидел охвативший девочку чудовищный страх, что она как-то случайно погубила собственную сестру.

– Я бы сделал то же самое. Возможно, сердце ослабло, пока она носила ребенка. Я спрошу, что думает Мена, но сейчас тебе надо поспать. Шери останется рядом, в соседней комнате. – Я пытался успокоить Асет, погладив ее, потом снова уложил девочку, и наклонился, чтобы поцеловать в щеку. – Я часто видел, как врачи теряют голову в подобной ситуации. Ты справилась хорошо.

– Правда? – прошептала она, вцепившись в мою руку.

– Правда, – без колебаний ответил я, ибо это действительно было так. Асет внезапно поднялась, обвила руками мою шею, и дала волю слезам, накопившимся в сердце. Я держал ее хрупкое тело и гладил по спине, а она рыдала и бормотала что-то неразборчивое о том, что боги «забирают всех». Помимо этого я услышал лишь несколько имен, в том числе и свое.

К тому моменту, как вернулся Тули, девочку охватила усталость, так что я велел псу прыгать к хозяйке и укрыл их обоих. Потом постоял, глядя на нее и гадая, что такого она увидела, о чем не могла рассказать даже мне. А Асет прижала Тули к себе, поскольку даже во сне хотела быть уверенной в том, что боги не заберут и его.

Когда через несколько минут я вышел к остальным, Мена раскинулся на лавке в своей библиотеке, а Пагош ходил туда-сюда, словно лев в клетке.

– Сядь и освежись, – пригласил Мена, показывая на персики, финики и хлеб, стоявшие рядом на столе, вместе с кувшином вина и двумя пустыми кубками. Я наполнил оба кубка и один отдал Пагошу.

– Так ты выяснил, как было сделано это грязное дело? – пробормотал он.

Я рассказал им все, что видел, и дал время переварить услышанное, а сам взялся за кусок хлеба.

– Асет утверждает, что никого не видела, – заявил Пагош, – но я-то все понимаю.

Мена вскочил, словно его ужалил скорпион:

– Ты видел, как кто-то заходил в спальню царицы? Почему, во имя Сета, ты ничего не сказал?

Пагош проигнорировал его:

– Асет никогда ничего не скрывала, поэтому, когда она пытается это делать, она все равно выдает себя. Девочка отказывается видеть то, что причиняет ей боль. – Он был прав, и Асет за всю свою жизнь лгала всего про одного человека – и себе, и остальным. Но я хотел, чтобы он сам это сказал.

– Ради Тота, выкладывай! – заорал Мена, злясь на то, что Пагош говорит загадками.

– Должно быть, она видела свою мать, – сказал он. Мена посмотрел на меня.

Я кивнул:

– Асет нашла одеяло на лице Царицы, а я нашел ниточку от него, зацепившуюся за сломанный ноготь ее указательного пальца. Есть и другие признаки – набухли кровеносные сосуды на носу и губах. Это говорит о том, что ей перекрыли дыхание, возможно – одеялом. Учитывая ее положение, на это не потребовалось много времени.

Пагош отвел уставшие глаза:

– Бедняга Анхесенамон была в безопасности лишь пока ее мать верила, что она может рожать только мертвых детей. Потом Тенра привел ее сына в этот мир живым… – Он замолчал, давая нам самим сделать выводы.

Я все гадал, был ли Рамос заодно со своей госпожой.

– А отец Асет знал, что она отправилась на ночь к сестре?

– Я отвез ее через реку по его приказу, а пригласила Асет Царица, а не ее мать.

– Значит, Нефертити не могла знать, что Асет будет там?

Прежде чем Пагош успел ответить, Мена повернулся ко мне и выпалил:

– Насколько ты ему веришь? Глаза Асет ослеплены любовью, но твои-то – нет. Не забывай, что он служит самому Рамосу, а не только его дочери.

Пагош не пожелал смотреть мне в глаза, словно боялся, что все эти годы, когда мы объединяли усилия с общей целью, сейчас, в присутствии друга моей юности, сведутся к пустоте. Я не спешил, подбирая правильные слова, и вспомнил, как Пагош впервые пришел к моей двери, когда его сердце было истерзано горем после потери сына. Ребенка его чресл. А потом тот день, почти четыре года спустя, когда мы сражались с Осирисом за жизнь Асет – ребенка его сердца.

– Я сомневаюсь, что от Пагоша скрыты хоть какие-либо мои поступки или мысли, – сказал я Мене, – и тем не менее сплю как младенец, что он сам может подтвердить.

– Я лишь хотел в этом убедиться, прежде чем говорить. – Мена жестом велел Пагошу сесть на табурет рядом со мной, и протянул руку к кувшину с вином. – Нефертити не упускает ни единой возможности, и она воспользовалась посланием Анхесенамон к хеттам и услужила Эйе, чтобы тот оказался перед ней в долгу.

– Асет пыталась рассказать нам, что происходит, – понял я, но слишком поздно. – Помните, что сказал Старый Надежный? – «Я столько лет смотрел на то, как люди приплывают и отплывают на своих праздничных лодках, что пришло и мое время».

– Теперь Фараон вкусил плодов собственного высокомерия, – вставил Пагош, – ибо потерял и Северный Ветер, и возможность основать новую царскую семью. – Он вздохнул. – Священный Совет больше ждать не будет.

– Чего ждать? – поинтересовался Мена.

– Чтобы заявить о правах на трон Гора, чего ж еще?

Мена вскочил на ноги:

– Не может такого быть!

– Благодаря Рамосу у Амона сейчас больше земель, чем когда Еретик лишил их и полей, и золота. Но это не означает, что их снова не могут выбросить на улицу, словно отбросы. Так что остается только одно – самим удержать трон. Зачем же еще было Рамосу вступать в союз с Царицей Еретика?

– Но если Нефертити уже добилась чего хотела с помощью жреца, – заспорил Мена, – зачем предлагать сделку Старому Надежному?

Пагош сдержанно пожал плечами, и я понял, что он что-то скрывает.

– Возможно, она учуяла запах гнили, ибо жрецы ей не доверяют и никогда не будут доверять. Покуда жив Эхнатон. – Он избегал смотреть мне в глаза, и я испугался, что вскоре случится еще что-нибудь страшное. – Поэтому Рамос устранит ее и возьмет в жены собственную дочь.

Эти слова упали, словно камешки на спокойную поверхность пруда, и достигли самого дна моей души. Я как будто издалека услышал голос Асет: «Маху говорит, что я стану женой жреца Амона, хотя у меня не совсем царская кровь».

– Пусть сначала Осирис перестанет слышать Тота! – выругался Мена. – Если ее мать узнает об этом… и если ты прав насчет того, что случилось с Анхесенамон… Асет будет следующей!

– Не «если», а «когда», – поправил Пагош. – У кошки шпионов больше, чем блох у Тули.

Меня словно захлестнуло паводком. То, что Рамос может захотеть жениться на собственной дочери, боролось с мыслью о том, что пусть лучше он, чем какой-нибудь другой жрец. Он хотя бы гордится ее любовью к наукам. И тут мне в голову пришла идея – возможный выход из этой неразрешимой ситуации.

– У меня есть план, – сказал я, – но действовать надо быстро. – Я посмотрел на Мену. – Ты уверен, что у Эйе нет ребенка, который может стать его наследником, – хотя бы у какой-нибудь другой из его жен?

– Я то же самое спрашивал у Шери. Она говорит, что нет.

– Тогда мы должны дать Нефертити оружие, чтобы заставить Рамоса выполнить ее требования, иначе она расскажет все Хоремхебу или старому Фараону.

– Но ведь это лишь добавит ей причин избавиться от Асет, – возразил Мена.

– Не добавит, если оружие будет соответствовать нашей цели, – сказал ему я. – Нам известно, что жрецы не имели отношения к смерти сына Фараона или Царицы. Так как Анхесенамон была дочерью Нефертити, наверняка Священный Совет решит, что за обоими несчастьями стоит Хоремхеб. Так что мы должны сделать так, чтобы Рамос узнал правду: что его жена лишила дыхания собственного ребенка и внука – и тогда он поймет, что его дочь может стать следующей.

– Вопрос в том, поверит ли в это Рамос? – спросил Мена, все еще сомневаясь.

– Если ему это скажет человек, которому он доверяет, – уверил его Пагош.

– Например, я, – сказал я. – Наверняка Рамос слышал, что меня этой ночью вызывали во дворец. И он захочет узнать, что я выяснил, – из моих собственных уст. Я предложу ему отправить Асет куда-нибудь на время, может быть, вниз по реке к жрице Хатхор. Когда он спросит почему – а он спросит, – я ему расскажу.

– А Нефертити? – спросил Мена. – Кому поверит она?

– Своим служанкам, – предположил Пагош. – Они считают мою жену простушкой, поэтому не следят за языком в ее присутствии. Им и в голову не придет, что она может их использовать в своих целях.

День 3-й, первый месяц засухи

Мена привел Сенмута к тому часу, когда я принимаю рабочих Рамоса. Он сказал, что должен сообщить что-то срочное.

– На равнине рядом с Кадешем, – начал Сенмут, – я увидел драку, в которой один человек остановил дыхание другого. – Он посмотрел на Мену. – Генерал всегда раздавал листья ката^[54] своим людям перед осадой?

Мена кивнул:

– Этому он научился у твоего народа, который верит, что это придает силу богов.

– На самом деле это заставляет людей забыть, что они не могут летать с соколами, и они идут в битву без страха, который обычно делает их осторожными. Полагаю, дело могло быть и в кат, но его сердце продолжало говорить в большом сосуде под ухом. Я думал, что он снова может начать дышать, но через несколько секунд сердце замедлило ход и остановилось. – Мы с Меной переглянулись. – Вы скажете… – начал Сенмут, но тут тихое утро пронзил крик, за которым последовал отчаянный визг собачонки.

Сенмут бросился к двери, я – следом. На звук мы добежали до пивоварни, потом по узкому проходу между ней и лачугой пекаря добрались до старой пристройки. У входа, завешенного тряпьем, стоял нубийский шаман и лупил Тули длинной палкой. Тули лаял и рычал, кидался из стороны в сторону, стараясь цапнуть чернокожего мужчину за ногу.

Сенмут повалил старика на землю, и во все стороны разлетелись раковины каури и зубы животных. Сенмут откинул тряпки и вошел в пристройку. Я велел Тули охранять шамана и вошел вслед за юношей. Внутри потрескивала масляная лампа – она отбрасывала пляшущие тени на лицо старой нубийской ведьмы. В узловатом кулаке женщина держала заостренный кусок кремня, которым и помахала нам. Это приветствие нагоняло ужас.

– Старая Нанефер знает, что с ней делать, вот увидите, – проскрежетала ведьма; с ее ножа капала кровь. – У девочки черви, мешающие ей стать женщиной. – Две молодые нубийки сидели, прижимая коленями плечи Асет, чтобы удержать руки, а две другие женщины держали ей ноги, разведя их в стороны.

– Пожалуйста, не надо, – жалобно умоляла Асет. Я оттолкнул женщин, державших руки, а Сенмут вытолкал старую каргу-нубийку и занял ее место между ног Асет. Поднявшись, насколько хватило сил, Асет прижалась ко мне, сотрясаясь от рыданий. Я разрывался между желанием посмотреть, что сделала с ней старая ведьма, и необходимостью утешить ее, поэтому прижался губами к ее волосам.

– Тихо, мери, тихо. Она тебя больше не тронет. Обещаю. А Сенмут все поправит, что бы она ни сделала. – Я не знал, правдивы ли мои слова, – кроме того, что назвал ее «любимой».

Сенмут кричал на старуху на своем языке, его голос был груб от злости, а Мена выгонял из лачуги остальных женщин, ругаясь на них и на мужчину, стоявшего снаружи. Когда я просунул руку девочке под колени, Асет напряглась от боли, и я снова весь затрясся от ярости, чуть не уронив ее.

Когда мы шли через двор, к нам прибежал Рука – он кричал, а лицо его было искажено беспокойством и страхом.

– Она сильно пострадала? Амон, пожалуйста, сделай так, чтоб не сильно. Все хорошо, Тенра? – Я не ответил. – Ты видел Пагоша?

– Он повез Супругу к Отцу Бога на другой берег.

Тогда я все понял. Когда Нефертити вычислила, что Верховный Жрец собирается отодвинуть ее в сторону, она поняла, что ее обыграли в ее же игру – с расчетом использовать Рамоса, чтобы вернуть трон. Вместо этого они использовали ее, дабы она произвела на свет внучку Аменхотепа Великолепного, и с самого начала намеревались избавиться от нее, когда подойдет время. Нефертити знала по опыту, чего больше всего желает ее муж от женщины: чтобы огонь в ее теле горел так же сильно, как тот, что она разожгла в нем, – и придумала наказание, соответствующее его преступлению.

– Оставайся у сторожевых ворот, – приказал я Руке, когда мы входили в мой сад, – и пошли ко мне Пагоша, как только он вернется.

Я положил Асет на стол для обследований и повернулся к Сенмуту:

– Говори, что нужно.

– Воды и самого старого вина, которое у тебя есть. И еще немного оливкового масла. Мягкую ткань, высушенную на горячем солнце.

– Что-нибудь еще? – Он поймет, о чем я.

– Кровь идет слишком сильно, чтобы сказать наверняка, но, похоже, старая хрычовка отрезала только часть внутренней губы. – Я кивнул и побежал за тем, что ему понадобится, а Мена остался с Асет – положил одну руку ей на плечо, а другой гладил ее взъерошенные кудри. Потом я взял Асет за руку, но как ни старался, никак не мог отогнать образы, возникающие перед глазами. Вместе с ними появилось и желание отомстить, настолько сильное, что я прямо-таки чувствовал его вкус – сладкая амброзия, заставляющая человека наносить увечья или убивать.

– Все будет хорошо, – прошептал Сенмут, настолько тихо, что я не был уверен, услышала ли его Асет. – Рана быстро заживет. Несколько дней будет слабость, жжение, когда станет ходить по малой нужде, но все это быстро пройдет. А остальное…

Он посмотрел на меня и пожал плечами.

– Что он хочет сказать? – прошептала Асет, глядя на меня умоляющим взглядом.

– Если ты хочешь вылечить не только ее тело, – сказал я юноше, – ты должен рассказывать ей все, что делаешь и почему. – Он поднял бровь, сомневаясь в том, что это мудро, – но он не знает Асет так же хорошо, как я. Если не рассказать, что с ней сделала старуха, – это все равно что оставить рану загнивать.

– Я налью кислого вина на рану, чтобы промыть ее, – сказал ей Сенмут.

– Я хочу знать, что она со мной сделала.

– Женщина – как цветок, и если удалить всего один лепесток, в этом мало вреда. Центр удовольствия для женщины – бутон в центре.

Асет повернула голову ко мне:

– Ничего подобного я в твоих свитках не читала.

– Возможно, врачи в Доме Жизни сочли это непристойной темой.

Потом Сенмут объяснил ей, как надо обращаться с порезанной плотью.

– Благодаря маслу она останется мягкой, а также оно не даст порезанным краям срастись. Шрам не растягивается, так что ты должна мыться несколько раз в день теплой водой и смазывать рану маслом. – Он остановился. – Знаешь, зачем нужно, чтобы он мог растягиваться?

– Чтобы мог пройти ребенок? – предположила Асет.

– Да, а также для того, чтобы, когда придет время, пенис твоего мужа мог проникнуть в тебя, не сделав тебе больно. В боли мало удовольствия – и тебе, и ему, если только…

– Я знаю, что некоторым мужчинам нравится причинять боль или испытывать ее. – Асет без смущения говорила о том, чего многие женщины не обсуждают даже со своими мужьями. – Но Тенра никогда не рассказывал мне…

– О чем я не рассказывал? – поинтересовался я. Она пожала плечами, не глядя на меня.

Я наблюдал, как Сенмут присыпает рану просеянной мукой, чтобы остановить кровь. Потом он посмотрел Асет в лицо, даже сел на колени, чтобы их глаза оказались на одном уровне.

– В Земле Пунт^[55] и еще в некоторых местах в моей стране существует обычай обрезать девочек, прежде чем у них начнутся месячные кровотечения. Почему? – Он пожал плечами. – Но это передается от матери к дочери, из поколения в поколение. В Куше, где родилась эта старуха, если девочка мала для своего возраста, говорят, что она не может вырасти из-за червя, и ей отрезают женские органы, чтобы выпустить червя и чтобы она могла зачать ребенка. Но ты же не глупая дикарка и не поверишь в эту чушь.

Асет посмотрела на него.

– Разве женщины в вашей стране не учатся читать и писать? – Сенмут покачал головой. – А ты хотел бы жениться на такой женщине?

Он впервые улыбнулся:

– Не прошло бы и недели, как я выгнал бы ее из дому, обрушив на себя гнев ее отца.

Асет улыбнулась в ответ:

– Начинаю понимать, почему Небет такого высокого мнения о тебе. Она даже утверждает, что когда-нибудь ты станешь таким же, как Тенра, – я имею в виду, как врач. – Она поднесла мою руку к губам, возможно, чтобы скрыть, что поддразнивает юношу. – Но тебе не стоит и надеяться, что ты станешь так же мудр, как и ее отец. – Я понял, что с Асет снова все в порядке, и посмотрел на Мену – тот оскалился как дурак.

Сенмут – тоже. Так что его образование продолжается – как и образование Асет.

День 14-й, второй месяц засухи

Когда я вышел из деревни феллахов Рамоса, Ра плыл к западным утесам. И только встретив выходящих их сада собиральщиков, я понял, что начался сезон виноделия. Вскоре послышался стук палок, сливающийся с пением и смехом, и эти звуки веселья напомнили мне о временах, когда я в детстве ходил в виноградники своего деда. Там мы с братьями прыгали в огромных каменных чанах и топтали виноград, а наши родители, дяди и тети, выстукивали ритм деревянными лапами. Я ускорил шаг, желая вновь пережить эти счастливые мгновения хотя бы как зритель, – и не успел я пройти в ворота, как заметил в одном из чанов Асет: Рука поддерживал ее, чтобы она не поскользнулась, отбивая ногами ритм.

Это зрелище вызвало у меня в сердце улыбку: на Асет была лишь набедренная повязка, как у мальчишек, край она провела между ног и заткнула за пояс. Как сильно она изменилась с десятого дня рождения! Бедра и голени стали круглее и мягче, а лицо похудело, выделились скулы и сильная челюсть. Так что с каждым днем Асет все больше походила на мать. Не меняются у нее лишь глаза – настолько прозрачные и голубые, что свет ах сияет изнутри.

Я подошел ближе и тоже начал хлопать, чтобы слиться с толпой, – и увидел, как девочка посмотрела на товарища и рассмеялась. Мое сердце переполнилось сожалением о том, что это может быть ее последний шанс так по-детски забыться. Потом я осмотрел собравшихся и заметил какую-то фигуру на крыше дома Рамоса. От страха у меня участилось дыхание: жрец никогда не разрешал Асет играть с детьми рабочих. А сейчас он увидел, что его дочь ведет себя, словно одна из них, обнажив перед всеми появляющиеся груди, – и я застыл как дурак, пока меня не толкнул Пагош.

– Рамос ожидает тебя в своем саду удовольствий, – прошептал он так, чтобы услышал я один. – Бастет схватила его за яйца и начала их сдавливать. – Мы отошли от остальных, изображая беспечность, которой ни один из нас не чувствовал. – Он отсылает Асет, но не к жрице Хатхор. Вместо этого девочка отправится в гарем знатного богача. – У меня подскочило сердце, я судорожно вдохнул, но когда собрался заговорить, Пагош покачал головой, чтобы я этого не делал. Потом он растворился в толпе – возможно, чтобы присмотреть за Асет.

Когда я увидел Рамоса, он смотрел на пруд с лотосами. За эти годы он не особо изменился, хотя даже если бы он полностью поседел, этого бы никто не заметил. Не видны и его истинные намерения, так что я не стал доверять ему больше, чем раньше.

– Сенахтенра, есть ли у тебя такой друг, которому ты мог бы вверить все имущество, даже собственную жизнь? – спросил он, когда я подошел.

Я уже давно настороженно отношусь к жрецам, которые к делу подходят боком, скрывая истинные намерения за намеками или загадками, так что и я сказал то, что ему уже известно:

– Мне очень повезло, мой господин, поскольку таким другом для меня был отец. И Мена.

– Подумать только, а я когда-то считал, что знаю о тебе все. – Рамос покачал головой, но в уголках глаз появились морщинки, словно он шутил над собственной наивностью. – Тенра, я не намереваюсь использовать твои слова против тебя. Мне просто нужно найти ответ на вопрос. Правильный ответ. Потому что решение, которое я приму здесь и сейчас, сильно повлияет на решения Осириса и его судей, когда мне придет пора с ними встретиться. – Жрец повернулся ко мне. – Вопрос в том, могу ли я доверить тебе сокровище, которое для меня дороже всего золота Нубии, куда бы ни подул ветер в предстоящие месяцы?

– Вероятно, нет, – ответил я, ибо использовал бы все богатство, которое он мне может доверить, чтобы защитить его дочь – даже от него самого. – Я такой же, как и все остальные: в некоторых отношениях сильнее других, а в некоторых – слабее многих.

– Иногда, суну, я слишком часто вижу в своей дочери тебя, – пробормотал он. – Она тоже может разоружить человека своей честностью.

– Умоляю простить меня, если я тебя обидел, – я не могу кривить душой: мне для этого не хватает тонкости, приходящей с практикой, раскаяние же стало привычкой.

Рамос покачал головой:

– В том-то и дело, что когда живешь среди себялюбцев, хорошо получаются путаные фразы – для этого достаточно говорить правду. Возможно, однажды, прежде чем вытечет вода, отмеряющая отведенное нам в этом мире время, нам с тобой представится роскошество потягаться умами. А сейчас мне придется удовольствоваться доказательством, которое я вижу собственными глазами, – моей дочерью, которой я доверяю больше, чем кому-либо еще… даже больше, чем своему богу. – Я не мог вымолвить и слова, даже если от этого зависела бы моя жизнь. – У меня тоже есть друг, как твой отец, – продолжал жрец. – Он уже стар, но все еще любит меня, а я его. Поэтому Асет станет его Второй Женой…

– Но у нее еще не начались месячные кровотечения, – возразил я, повысив голос, чтобы заглушить внезапный шум в ушах, ибо было все равно – пусть мне раскроят череп, только пусть боги позволят мне прожить достаточно, чтобы найти другой выход.

– Для него это не имеет значения, а я сделаю все возможное, чтобы дочь была в безопасности. После того случая со старой нубийкой… – Рамос поднял руку, не давая мне возразить. – Все решено. Договор подписан. – Мне хотелось вырвать ему язык. – Ты хорошо послужил ей, мой друг. – Он посмотрел мне в глаза. – Ты ведь мне друг, да, Тенра?

Я понял, что наступает самый сложный момент беседы.

– Я старался, хотя признаю, что мне доводилось нарушать твои указания. Но не те, которые я считал твоими истинными намерениями – оберегать ее ка так же, как и тело.

Его губы расслабились сухой усмешкой.

– Слава Амону, я был прав хотя бы в одном. – Рамос никак не давал мне возможности отвести взгляд. – То, о чем я тебя попрошу, может дорого тебе стоить, Тенра. Может быть, даже больше, чем ты хочешь отдать. Если это так, я не буду оспаривать твое решение, но сделаю все, что смогу, дабы помочь тебе подняться до верхней ступеньки лестницы, если ты этого захочешь.

– Тогда хватит меня мучить и переходи к делу.

– Друг, к которому я отправляю дочь, и щедр, и мудр, но уже стар. Асет надо на время исчезнуть, но я не могу и думать о том, чтобы запереть девочку с его незамужней дочерью и двумя сестрами, которые в лучшем случае простоваты. Можно ли ей переехать в твой городской дом, как только ее присутствие в гареме Узахора будет подтверждено? – Слова потекли из него, словно вода из поднятого колодезного журавля. – Должно быть, Мерит сможет изменить внешность девочки так, что никто и не догадается. Например, пострижет ее, чтобы она стала похожа на твоего ученика?

– Или управляющего аптекой, – предположил я, увлеченный его планом. – А что насчет Пагоша? И Мерит?

– Они будут жить в доме ее мужа. Асет должна будет появляться там время от времени, чтобы супруг мог демонстрировать ее друзьям, но ее приданое через него перейдет к тебе. Используй деньги, чтобы пристроить к дому еще одну комнату, найми слуг, или что там потребуется. Я уверен, что Ипвет с сыном найдется работа у тебя дома. – Значит, он уже знал, что Асет сдружилась с его рабочими.

– Пагош согласился?

– Это был его замысел. Позаботься о том, чтобы Тули поселился в твоем доме, тогда и Асет останется. – Жрец словно предвосхищал все недостатки, которые я мог найти в его плане.

– А ее муж не будет возражать против такого положения вещей?

Рамос покачал головой:

– Он делает это исключительно по моей просьбе. – Я отнесся к этому заявлению с недоверием, но выбора у меня не было, так что я последовал за Рамосом в его большом дом, и он пропустил меня в дверь вперед себя. – Я велел Пагошу привести ее в мою библиотеку.

Когда мы вошли, Асет вскочила, словно ее застали за непристойным занятием. А так оно и было.

– Тенра! Я думала, ты пошел…

– Мы обсуждали твое обучение, – сообщил ей Рамос. – Но пусть сначала Пагош принесет нам прохладных напитков. А потом поговорим.

– Я помогу ему, – вызвалась она и побежала за Пагошем.

Асет надела короткую рубаху, не скрывающую ее запачканных соком лодыжек.

Когда девочка вернулась, Рамос сообщил ей лишь то, что ей необходимо было знать.

– Но зачем мне становиться женой Узахора? – возмутилась она.

– Потому что твоя госпожа мать говорит, что пришла пора. И чтобы поместить тебя под его защиту по закону – на тот случай, если со мной что-нибудь произойдет.

– Но если Тули будет жить со мной у Тенры, почему Пага и Мерит останутся там?

– Чтобы все думали, что ты осталась с Узахором. – Пагош не сказал ни слова, хотя, как я подозреваю, сердце у него разрывалось. – Вы уедете завтра и останетесь там, пока досужие языки не найдут себе новую байку.

Когда Асет взглянула на меня, я лишь кивнул.

– Если надо быть готовыми к тому моменту, как встанет Ра-Хорахте, я помогу Мерит собрать вещи.

– Как пожелаешь, – согласился Рамос, – но сначала пообещай мне всегда делать так, как скажет Тенра, – и не только в том, что касается учебы.

– Только если он должен будет, как и раньше, отвечать на мои вопросы. – Я разгадал ее поведение – за храбростью Асет прятала страх.

Рамос кивнул:

– И никому об этом не рассказывай.

– Мне придется поговорить с Тули, чтобы он понял, почему нам придется оставаться у Тенры.

В голубых глазах Рамоса зажглась улыбка:

– Только Тули, но никому больше. – Он опустился на колено. – Иди сюда. – Асет подошла к отцу и обняла его за шею. – Буду скучать по тебе, мой маленький нильский гусенок, – прошептал он, прикоснувшись губами к ее волосам. – А теперь поезжай спокойно.

– И это все? – спросила она, когда он отпустил ее. – Ты не видел мои ноги?

– Я заметил, ты же постаралась. – Я увидел улыбку, которую Рамос пытался скрыть. И Асет тоже.

Позже Пагош рассказал мне, как Рамос с удовольствием сообщил Нефертити, что это из-за ее сговора со священниками, запятнавшими честь их дочери, теперь никто не возьмет Асет кроме как младшей женой.

– Но ведь с этой тварью не покончено. Ей нужна уверенность в том, что Верховный Жрец откажет Хоремхебу в праве на трон, и ждет не дождется, когда же время старого Фараона истечет. Поскольку это означает, что за ним на трон взойдет Паранефер.

Я начал понимать, почему Пагош постоянно живет в подавляемой ярости, ибо и сам уже почувствовал горечь правды, которую так долго отрицал, – собственную беспомощность. Я не могу предотвратить те беды, которые исходят не от богов, а от смертных… Среди которых – женщина.

Кейт доехала до границы Хьюстона около половины пятого и пропустила несколько съездов, прежде чем наконец свернула и поехала по магистрали, пока не добралась до автозаправки. Телефонная будка стояла достаточно далеко от колонок, поэтому Кейт подъехала сразу к ней, выключила двигатель и в поисках монетки порылась в сумочке. Потом опустила окно, чтобы Сэм мог высунуть нос, и велела ему ждать. Когда она набрала номер клиники, сердце готово было выпрыгнуть из горла.

– Графический центр.

– Это Кейт Маккиннон. Доктор…

– Мисс Маккиннон, подождите, пожалуйста. – Кейт подумала, что кто-то на другой линии. Если Макс занят, она может просто оставить сообщение, потом купит карту и поездит по городу сама – может, удастся найти мотель, куда пускают собак.

– Кейт? – Макс как будто задыхался. – Вы в порядке? Где вы были, черт возьми?

– Что? Извините, тут машины шумят. – Он повторил громче. – А. На севере Нью-Мексико, в Красной земле. Египтяне так называли пустыню. Тогда это казалось уместным.

– Я звонил вам домой каждые пару часов – почти до самого Рождества. Потом набрал Клео, узнал, что у нее вы тоже не появлялись. Но до нее я дозвонился только на Рождество. Почему вы не приехали сюда, как планировалось?

– Я сейчас тут.

От удивления Макс смолк.

– Где?

– Э-э, подождите минутку. – Кейт нагнулась, чтобы разглядеть табличку с названием улицы. – На углу Восс и трассы И-10.

– Так какого черта вы ничего не сказали? – взорвался он.

– Я думала, что лучше позвонить, узнать хотя бы, в городе ли вы.

– Приеду через десять минут. Максимум пятнадцать. Не двигайтесь с места, ладно?

– Да, только… как бы это… можно выпустить из машины Сэма, чтобы он… ну, сами понимаете?

– Не смешно, Мак. – Он повесил трубку, и Кейт вернулась к машине, прицепила поводок Сэма к ошейнику, и он потащил ее к островку поблекшей травы.

– Можешь поверить, что здесь такая погода? – сказала она Сэму, – такое ощущение, будто оказались на другой планете после того ветреного плоскогорья, где мы чуть не замерзли насмерть. Но, похоже, Макс не слишком доволен, так что когда он подъедет, постараемся вести себя как можно лучше. Иначе снова придется отправиться в путь… конечно, если мне не вздумается остаться тут настолько, чтобы начать поиски работы. А это вполне возможно, раз уж я здесь, если удастся устроить так, чтобы никому не пришло в голову звонить моему последнему работодателю.

Казалось, прошло лишь несколько минут, прежде чем Кейт услышала визг шин, и, оглянувшись, увидела, что примерно в двадцати футах остановился большой серый «мерседес». Когда открылась водительская дверца, Сэм залаял и натянул поводок с силой своего тезки. Кейт отпустила его, и пес бросился бежать – он настолько разволновался, что, даже не притормозив, врезался Максу в ноги.

– Ну хорошо, хорошо, мальчик, полегче, – сказал Макс, гладя пса, затем позволил Сэму поцеловать себя в подбородок и схватил поводок.

Кейт стояла на месте, стараясь прочесть что-нибудь по лицу Макса, пока он шел к ней. В двух футах остановился и посмотрел на нее. Потом подошел ближе и непривычным для себя движением обнял ее. Это было не легкое касание щек, которым обменивались собиратели фондов музея, а настоящие, искренние объятия – словно ему надо было физически убедиться в том, что видят его глаза. Тогда Кейт поняла, что между ними что-то изменилось, хотя и не знала, насколько и что из этого последует.

– Я не спал как следует все это время, – признался Макс. – Мне все виделась маленькая красная машинка, раздавленная в лепешку между парой трейлеров. – Тут он сделал шаг назад, чтобы посмотреть Кейт в лицо. – Я понимаю, что вы ничего не должны мне, но…

– Должна, – прошептала она.

– Я не имел в виду томографию.

– Я тоже. – Кейт надо было объясниться с ним. Сказать правду, даже если это будет больно. Только через пару дней под простирающимся вширь синим небом, среди красных утесов, изъеденных эонами времени, удалось разогнать гнев и униженность и понять, что она повела себя как ребенок, не подумав ни о ком, кроме себя. – У меня мысли спутались. Я была зла, в основном – на себя. Чувствовала себя виноватой.

– Господи, да почему?

– Потому что я подвела нас обоих – и вас и себя. И я уже не первый раз терплю неудачу в том, что для меня по-настоящему важно. – Кейт понимала, что обязана пойти на такой риск, словно это была клятва, которую она дала самой себе… и Сэму. – Раньше мне всегда помогало уехать куда-нибудь и побыть одной, чтобы все успокоилось. Только в этот раз я была не совсем одна. Мы с Сэмом провели целых три дня на плоскогорье, и у нас перед глазами не было больше никого. Там была такая чистота: сверху бесконечная незапятнанная синь, а вокруг – свежий снег. И никакого движения. Настолько глубокая тишина, что невольно задумываешься, не оглох ли. Правда, по некоторым причинам я знаю, что не глухая. – Макс не сводил с нее глаз, хотя Сэм дергал за поводок. – Я не говорю, что когда я была на плоскогорье, мне было божественное явление, но кое-что произошло. Может, дело в том месте, но мне кажется, как говорил Камю, что «В разгар зимы, я понял наконец, что во мне живет непобедимое лето»^[56]. Так вот, мы с Сэмом решили приехать в Хьюстон даже с опозданием на пару дней.

Глаза Макса повеселели, и он поднял руку, чтобы убрать прядь волос, которую мягкий ветерок с Залива задул Кейт на глаза.

– Сэма у меня ждет огромный обнесенный забором двор, полный белок, а для вас отложена коробка красного вина, а морозилка набита бифштексами. Я даже могу дать вам поносить старые спортивные штаны, если пообещаете не привыкать к ним. Безо всяких условий.

От совершенно внезапно появившихся слез защипало глаза, и Кейт попыталась отшутиться:

– Вот этого я и боялась.

У Макса на губах появилась улыбка:

– Сэм может ехать со мной, если хочет.

Кейт проехала за Максом по жилым районам, потом мимо районного торгового центра и стадиона «Райс». Еще через пару кварталов он свернул на улицу, затененную огромными живыми дубами: очевидно, то была одна из самых старых – и лучших – частей города. Потом свернул на подъездную дорожку к деревянно-кирпичному тюдоровскому особняку с острой крышей, и Кейт поймала себя на том, что ожидала чего-то менее традиционного или хотя бы не такого официального.

С одной стороны дома распахнулись ворота, и Кейт проехала вслед за «мерседесом» к гаражу на три машины, расположенному под жилой частью. Макс вышел из автомобиля даже раньше, чем Кейт остановилась, Сэм вылетел и тут же понесся за серой белкой. Кейт окинула взглядом окружающую местность – по контуру двора росли высокие сосны и кусты, сплошной деревянный забор защищал от шума; еще здесь был теннисный корт за оградой. Но задержался ее взгляд на бассейне, к одному краю которого был пристроен пруд с лилиями, располагавшийся чуть выше, так что тонкая струйка воды стекала в бассейн.

– Лилии – это у меня что-то вроде хобби, – объяснил Макс, когда Кейт подошла к сине-фиолетовым бутонам, торчащим из плоских широких темно-зеленых кругов. – Этот вот цвет – это гибрид, с которым я экспериментировал пару лет.

Кейт лишь кивнула, понимая, что некоторые вещи нужно просто принять. Появление Ташат. А теперь еще увлечение Макса растениями, которые египтяне называли лотосом. Растениями с синими цветками. Цвета неба. Лазурного, от лазурита, синего камня, который ценили и фараоны, и обычные жители.

Макс подождал, когда Кейт насмотрится, потом отвел ее к задней двери.

– Тут кухня, – сказал он, хотя объяснение было излишне, – но сегодня можно приготовить что-нибудь во дворе, если желаете. Можете даже воспользоваться теплой погодой и окунуться, чтобы расслабиться. Вода подогревается, но погода в январе бывает весьма непредсказуема. – Попытки Макса завести беседу о погоде подсказали Кейт по меньшей мере то, что он не часто приглашает женщин к себе домой.

Когда она шла за ним по лестнице, Макс даже обернулся, чтобы извиниться за то, что в доме темно – из-за деревьев.

– Поэтому я решил, что вам больше понравится желтая спальня. – Два окна выходили во двор, заливая светом противоположную стену, в которой располагался встроенный шкаф и ящики. За огромной кроватью находился альков с зеркалами, чтобы одеваться, и ванная, тоже ярко-желтая.

– Мило, – заметила Кейт, размышляя: если Макс считает, что дома темно, почему бы ему не заменить старомодные окна стеклами от пола до потолка. Разумеется, он может себе это позволить, судя по району и новому «мерседесу». Томографы стоят немало, но поскольку результаты сканирования обходятся от четырех до шести сотен долларов за снимок, оно быстро окупается, особенно если используется в групповой врачебной практике. А работа, связанная с исследованиями мозга, должна хорошо оплачиваться, так что Макс наверняка входит в группу с уровнем дохода во много сотен тысяч долларов. Как подросток, до которого дошло, что он абсолютно неуместно одет, Кейт внезапно поняла, что ей здесь не место и что на самом деле она очень мало знает о Максвелле Кавано.

– Дом принадлежал моим родителям. Когда я вернулся из Энн-Арбора, я поселился в комнате над гаражом. Отец умер за несколько лет до этого, а мать проходила курс химиотерапии, у нее был рак груди, и я хотел проводить с нею больше времени. А когда она умерла, я тут и остался. – Макс пожал плечами. – Отсюда удобно добираться до офиса и медицинского центра. – Он как будто бы все объяснил и повернулся к выходу. – Могу одолжить майку и шорты, если вы не привезли с собой купальник.

– Привезла, на случай если мне бы посчастливилось найти мотель с закрытым бассейном.

Поплавав немного, Кейт отдохнула в желтой ванне, потом вернулась в патио к Максу. Сэм растянулся, положив голову на лапы, и наблюдал за огнем.

– Чем-нибудь помочь?

– Угли уже почти готовы, а я почти доделал салат. Надеюсь, не переборщу с латуком. – Уголки глаз весело сощурились. – По-вашему, не слишком прохладно, чтобы ужинать на улице?

– Мне – нет. – Кейт пошла за Максом на кухню, взяла у него салфетки и приборы и отнесла на стеклянный столик в патио.

Макс шел за ней со стаканами и вином; потом он разровнял угли и положил на решетку бифштексы. После чего уселся в шезлонг рядом с Кейт, и они сделали по нескольку глотков вина и обменялись мнениями, но Кейт почувствовала, что он чего-то ждет.

– Вы говорили с Дэйвом? – спросила она, надеясь разделаться с этим поскорее.

Макс кивнул:

– Этот параноик заявил, что вы с Клео пытались выставить его дураком. Я сказал, что у него самого это чертовски хорошо получается, так что ваша или чья-либо еще помощь ему не нужна. Еще я назвал его ослом за то, что из-за своего эгоизма он не понимает, что должен на коленях умолять вас вернуться.

– Вы действительно так сказали? – Он кивнул, не глядя на девушку, и отпил вина, словно смутившись.

Кейт старалась не разм