Историческое значение монашества и урегулирование жизни его со стороны Церкви

Еще с V в. монашество становится громадной реальной силой в жизни Церкви, это в эпоху её догматической борьбы. Всем известна та роль, которую сыграл авва Далмаций в деле Кирилла Александрийского. Со времени так называемого "разбойничего Ефесского Собора" 449 г. монахи, в силу особого рескрипта императора Феодосия II, получают право представи­тельства на Вселенских Соборах. (На Ефесском Соборе 449г. таким — первым представителем был авва Варсума). Роль, какую сыграли монахи в истории догматических и иконобор­ческих споров — одно из главных и ярких явлений тех веков (V-VIII вв.). Достаточно упомянуть такие светлые личности, как Максим Исповедник, Иоанн Дамаскин, Феодор Студит, чтобы проникнуться полным уважением пред этим великим, морально крепким институтом.

Однако, громадная сила монашества, выступавшая мало дисциплинированной, почти стихийной (Правда, еще Василий Великий, а раньше Пахомий, организовал монашество. Но отношения его к внешнему миру еще оставались не затронутыми), встревожила выс­ших представителей Церкви. Вот почему Халкидонский Собор 451 г. обратил на монахов строгое внимание и в 4 ка­нонах (4, 8, 23 и 24) старался регламентировать их жизнь. По смыслу этих канонов, монастыри и все вообще монахи под­чинялись епископу данной области. Без епископского разре­шения не мог быть построен ни один монастырь. Невольники не должны были делаться монахами без разрешения своего господина, и пр. В связи с Халкидонскими Соборами издал законы о монастырях император Юстиниан I (527-565 г.). Он пытался институт монашества ввести в государственный ор­ганизм и координировать его со всеми другими частями и отраслями государственной жизни. Впоследствии, в конце VII в., Собор Трулльский счёл нужным еще раз постановить новые каноны — 40-49 и 35 — относительно жизни мона­шествовавших. Потом, в конце VIII в. VII Вселенский Собор опять издал несколько правил о монашестве, 2, 17-11. Нужно упомянуть еще о "Студийских Постановлениях" — Constitudones Studitanae (Migne. Patr. r. t. XCI a), которые хотя и не писаны рукой Феодора Студийского, но к нему возводятся. Кроме того, в древ­нем периоде церковной истории мы встречаемся с монашеским вопросом на двукратном Соборе 861 г. пр. 1-7. Наконец, к истории древнего монашества и к его развитию относится новелла 964 г., изданная Никифором Фокою (963-969 г.), ко­торою устанавливались преграды чрезмерному умножению монастырей и увеличению монастырских владений. Данное указание было отменено новеллою Василия II Болгароктона в 988 г.

Великий Церковный Раскол. "Разделение Церквей"

Чтобы не смущать догматистов и не быть безответными на их недоуменные вопросы об единой Церкви, мы считаем более правильным назвать грустный факт, имевший место во вселенской церковной жизни в IX веке, великим церковным расколом. Для этого есть все основания, а главное — и Восточ­ная и Западная Церковь признают друг друга апостольски-преемственными и владеющими благодатными средствами спа­сения.

Этот чрезвычайно сложный исторический факт раз­ветвляется своими корнями не только в христианской почве, но выходит за её границы, проникая в классический мир. Это Рим воспитал у своих граждан чувство превосходства над всеми. Он ярко выражается в известных изречениях неопреде­ленной древности: "Roma locuta — res decisa (causa finita), urbs Roma caput mundi regit orbis frena rotundi". Civis romanus — звучало очень гордо и вызывало к себе почтительное от­ношение. Обаяние Римом не только сохранилось у древних народов, принявших христианство, но перешло к варварским народам поселившимся на развалинах Римской империи. И не удивительно. Римское единое государство, римская культура — это не были пустые, праздные слова, но понятия с исклю­чительно ценным содержанием. Осененный и обвеянный славою старого Рима и епископ Римский, как уже отмечено в пред­шествующем изложении, занял издавна выдающееся поло­жение в Христианской Церкви. Римский епископ считал себя призванным заботиться "о мире всего мира и благосостоянии св. Божиих Церквей". Еще в конце I века, в лице Климента, римская община желает подавить иерархические волнения и нестроения в Коринфской Церкви и водворить в ней мир. Тоже делает позже и другой римский епископ Сотир, увещевая к согласной жизни чуждую ему общину. Папа Виктор I доби­вается у императора Коммода освобождения христиан, работав­ших в качестве рабов, в мучительных условиях, в рудниках Сардинии. Этот же папа заботится об единстве христианских обычаев во всем христианском мире, по поводу праздника Пасхи. Папа Стефан стремится выработать правильный взгляд на крещение еретиков опять во всей Христианской Церкви. Папа Дионисий был встревожен жалобами на мнимое непра­вославие архиепископа Дионисия Александрийского. Чрез Римский Собор и свое частное письмо к нему, он тактично старается наставить его на истинный путь.

Вот немногие факты из влиятельной деятельности Римского епископа в течение первых трех веков. Но что подобных фактов могло быть и в дестки раз более, это до­казывается отношением к Римской общине со стороны других Церквей и отдельных иерархов за данное и последующее время. Еще в начале II века, св. Игнатий называет Римскую Цер­ковь "председательствующей в Римской стране" и "пред­стоящей в любви", которой он поручает свою Сирскую Цер­ковь, осиротевшую за его похищением из её среды.

Дионисий Коринфский благодарит Римскую Церковь за её древний обычай — оказывать всем братиям различные благодеяния и посылать воспомоществование многим Церквам. В деле хранения истинного учения, Римская Церковь поль­зовалась непререкаемым авторитетом. Сюда спешат, отвер­гнутые своими Восточными Церквами, гностики, чтобы найти оправдание своих мнений и поддержку своей деятельности в общении с Римской Церковью. Сюда же направляются с Востока и представители истины церковной, чтобы поразить врагов там, где они ищут опоры, и проповедовать христианское учение в центре тогдашнего мира. В полном согласии с ука­занными фактами, св. Ириней объявляет Римскую Церковь центром, масштабом истины христианской (Adv. haer. III, 3; 2-3). Также учит и св. Киприан, называя Римскую Церковь "matrix et radix ecclesiae catholicae".

С IV — IX века, во время Вселенских Соборов, хотя трудность продолжительной борьбы с еретиками понес и силу догматической мысли обнаружил Восток, однако и Запад ничего не потерял в своем значении; наоборот, папа в это время много выиграл и среди варварских народов и на христианском Востоке. Завоевывая древний мир, варварские народы были сами духовно побеждены им — именно, его идеями единства под господством Рима и универсализма христианства, пред­ставляемого папою. Глубоким и символическим фактом послед­него всегда остается отступление от Рима диких полчищ Аттилы, по просьбе папы Льва I. Не принимая постоянного живого участия в догматической борьбе и работе Востока, папа, тем не менее, напряженно следил за нею и никогда не упускал случая высказать во-время ясных определенных мыслей, ко­торые иногда разростались до целых трактатов, ни подсказать удачных выражений, оборотов речи, которые могли разбивать фокусы еретической системы. Папы почти всегда удачно становились на сторону ортодоксально мыслящих, входили в их печальное положение и оказывали им деятельное со­действие.

Начало разногласий прежде всего на Востоке, а затем в отношениях между Востоком и Западом, было положено учреждением Константинопольской архиепископии, а потом и возвышением её, как столичной. Вплоть до Константинопольского Собора 381 г., II Вселенского, первой кафедрой на Востоке считалась Александрийская. Названный Собор своим третьим каноном, как известно, сразу возвысил Констан­тинопольского архиепископа, продвинув его среди восточных на первое место, как "епископа нового Рима", т.е. как столичного. Мало того, отцы Собора явно унизили Алексан­дрийскую кафедру, не признав даже законным епископом выдвинутого ею кандидата на Константинопольскую кафедру в лице Максима-киника (пр. 4). Это было сигналом борьбы между Александрийской и Константинопольской кафедрой, кончившейся полной победой Константинопольского архиепис­копа над Александрийским папою на IV Вселенском Соборе. С того времени Царьградский архиепископ и канонически и фактически стал первым епископом на Востоке. Права его закреплены 28 каноном Халкидонского Собора. Не довольст­вуясь этим, Константинопольский архиепископ, мало-по-малу, вступил в соперничество даже с Римом. Александрийский епископ, почти до конца IV в. считавшийся первым на Востоке, да и после, подчинялся каноническому авторитету и первенству Римского папы, как это видно с одной стороны, из сношений Дионисия Римского с Дионисием Александрийским, с другой, — из отношения Кирилла Александрийского к папе Келестину по делу Нестория. Повидимому, совсем иначе понимал свое положение архиепископ Константинопольский. Несмотря на очень определенно-выраженный канон (3), указывавший Константинопольскому архиепископу место после Римского Папы τα πρεσβεια της τιμης μετα τον της Ρωμης επισκοπον: тем не менее, появились попытки перетолковать "ματα" (после) римского — в смысле хронологическом, а не в разрядном. Попытки были, очевидно, многочисленны и настойчивы, если древние толкователи канонов — Зонара, Аристин и Вальсомон подробно докладывают о них и даже борятся с ними, как особенно Вальсамон. Отсюда понятно почему Римский папа Лев I чрезвычайно неохотно согласился, по просьбе императора Маркиана, на Собор в Халкидоне: он понимал настроение тог­дашнего архиепископа Константинопольского Анатолия. Пред­чувствия его не обманули. Появился 28 канон. Однако, и по этому канону, архиепископ Константинопольский "второй по нем", т.е. папе Римском. То же говорит и 36 правило Трулльского Собора и 132 новелла Юстиниана I. Но, Констан­тинопольский архиепископ, опираясь на Византийского им­ператора, не хотел признавать канонического первенства Римского папы. Низложенный с кафедры архиепископом Феофилом, архиепископ Иоанн Златоуст, еще обращается с Жалобою к Римскому папе Иннокентию I; но уже Несторий Какадл. четверть века спустя, ведет себя совершенно независи­мо. даже вмешиваясь, в качестве судьи, в дело римской кафедры пелагианах. Первый серьезный конфликт у архиепископа Константинопольского с папою произошел в последней четверти V века, по поводу издания императором Зеноном ενωτικον в 482 г., автором которого называли Констан­тинопольского епископа Акакия. Тогда возник первый раскол между Римской и Константинопольской Церковью, продол­жавшийся 35 лет (482-519 г.). Натянутые отношения между Римом и Константинополем были при Юстиниане и папе Вигилии, и в конце VI века по поводу наименования Кон­стантинопольского патриарха Иоанна II "вселенским па­триархом", и во время монофелитских споров и иконоборчес­ких смут.

Папы, пользуясь своим географически-политическим по­ложением, держались независимо от Византийских импера­торов. Они не только, подобно восточным патриархам, не подчинялись императорским эдиктам по делам веры и Церкви, но открыто протестовали против них. Это стоило смерти папе Мартину I, а менее чем чрез 100 лет спустя, папы поплатились за это целым Иллириком. Последнее обстоятельство побудило их к героическому шагу: папы окончательно разорвали с Византийскими императорами и признали Франкских королей наследниками Римских кесарей. Это произошло конкретно в день Рождества Христова 800 г., когда Карл Великий был коронован Папой Львом III в качестве Римского императора.

К IX веку, со второй половины которого начинает усиленно разыгрываться церковная трагедия, так определя­лось культурно-политическое и церковно-административное положение греко-римского мира.

I. Начавшееся с IV века, с перенесением столицы на Восток, воздействие (реакция) латинского просвещения на эллинистическое образование, привело еще в V веке к взаимному национальному обособлению христианского Вос­тока и Запада. Сперва недовольство между римлянином и эллинистом выразилось в том, что первый не хотел знать греческого языка, второй — латинского. Знание римлянином греческого языка стало редкостью. "Разделение языков" повело к взаимному непониманию в мыслях, идеях и духов­ному своеобразию в дальнейшем развитии. По словам Григория Богослова, восточные стали считать западных "иноземцами". В указанной борьбе восточные, как это обычно бывает с по­лемистами, зашли значительно дальше тех границ, которые нужно было защищать, они уклонились от эллинистической культуры и создали византийскую.

Хотя Византия не опиралась, как Рим, на определенную нацию, — ибо эллинизм есть понятие духовно-культурное, а не национальное; однако на Востоке были не только выдаю­щиеся роды, но и целые нации, в интересах которых было закрепить дело Константина Великого и не позволить воз­вратить столицу в Рим. Усиленная деятельность в этом на появлении отразилась и на идеологии, и на эллинистической культуре, создав на её место византийскую, как духовную вязь и единство между гражданами восточной половины империи. Византинизм воспринял в себя и претворил все из­вестные ему культуры; он сохранил все виды искусства, науки, права, но лишь придал всему этому своеобразную окраску. Отличительная черта византийской культуры — это глубокая религиозность, даже с отпечатком аскетизма. На­пуганные бурным развитием богословско-философской мысли в IV-V веке, повлекшей за собой смуту не только в церковной, но и в государственной жизни, византийцы соз­дали богословие, характеризуемое традиционализмом и кон­серватизмом. Вооружаясь против либерализма, даже широкого философствования в богословии, стремились, так сказать, к воцерковлению научного богословия. Внешним выражением такого стремления явилось отвержение оригенизма и установ­ление V Вселенским Собором определенного круга "изб­ранных отцов". Вместо Оригена выступают теперь Areopagitica, давшие византийскому обществу то, чего ему недоставало — философию, которая заменила "нецерковный гносис Оригена" и удовлетворяла мистическим вопросам византийцев. Богос­ловская мысль, особенно в послеюстиниановской эпохе, замет­но мельчает, чуждается созидательной работы и постепенно замирает в слепом повторении готовых фраз и положений. Христологический вопрос, усердие к разработке которого не иссякло в VI-VII в., постепенно уже выходит из фазы своего глубоко-жизненного сотериологического освещения и пере­ходит в фазу тонкой, но сухой диалектической работы. Боязнь самостоятельной и свободной мысли, страх пред новшествами и забота о неприкосновенном сохранении прежнего богослов­ского наследия, ярко выраженная в постановлениях Трулльского Собора (пр. 1-2; ср. 19), давали себя знать отчасти и ранее; еще после Халкидонского Собора идея Вселенского Собора сделалась практически неприемлемой, нежелательной.

II. Римские папы, как уже указано, никогда не были в дружбе с императорами Византийскими, ибо их взгляд об от­ношении Церкви к государству был всегда далек не только от подчинения василевсам, но и от "союза" с ними. Исторические обстоятельства показали, что папам не было смысла держаться того государства, императоры которого угрожали чистоте веры и принуждали Церковь повиноваться своей воле, если — тем более — они не были в состоянии защитить Рим от вторгав­шихся варваров. В столетие споров из-за икон и давления лангобардов, папство разорвало связь с Византийским государ­ством и избрало себе в помощь германского короля Запада, объединив свои интересы с франкской династией, главу ко­торой, в лице Карла Великого оно возвело на трон римских императоров. На это событие мало обращают внимания; но фактическое значение его в деле канонического примата пап на Востоке, в смысле почти полного упадка его, — огромно.

Император Никифор (802-811 г.) запретил Византийской Церкви сноситься с Римскою, потому что, как сказано в письме патриарха Никифора (806-815 г.) к папе: "Вы (римляне) сами отделились от Церкви" (Mansi В. XIV, р. 53). В факте коронования папою Карла, восточные увидели посягательство на их права, как единственых правомочных ромейских владетелей — Римских кесарей. Поэтому и последующие Византийские императоры не могли, ни забыть, ни простить папам, указанного факта. На Константинтинопольском Соборе 869-870 г. на домогатель­ство папских легатов, чтобы Болгария осталась под юрисдик­цией папы, последовал определенный отказ, ясно обоснован­ный: "это совсем непристойно, чтобы вы, которые отказались от греческой империи и связали себя союзом с франками, сохраняли бы свои права на управление в нашем царстве" (Vignoli. Liber Pontificalis В. III, 250). Та же мысль повторяется и позже в ответе (Vignoli. Liber Pontificalis В. III, 250) архиепископа Никомидийского епископу Ансельму Гавелдергскому, имев­шему в половине XII в. миссию в Константинополь по поручению Лотаря.

Глубокое недовольство Византийских императоров Римс­кими папами, невидимому, особенным образом соответство­вало настроению Константинопольского архиепископа. Царь­градский патриарх, как духовный сановник, собственно был "без роду, без племени". Он обязан своим возвышением толь­ко столичному граду, а не апостольской кафедре. Правда, будто бы еще с VI века принято было ссылаться на апос­тола Андрея, как основателя Византийской Церкви. Однако на чем оно основано и кто верил такому преданию! Тем не менее Константинопольский патриарх считал себя в праве подчинить своей власти древние, несомненно апостольского происхож­дения, патриаршие кафедры — Александрийскую, Антиохийскую и Иерусалимскую. Это подчинение фактически началось с VII века, а в конце IX века оно нашло себе выражение в законодательном памятнике, т.е. Епаналоге. Там, между прочим, написано: "Престол Константинопольский укра­шающий столицу, признан первым в Соборных постановлениях, последуя которым Божественные законы повелевают, чтобы возникающие при других кафедрах несогласия доводились до сведения и поступали на суд этого престола. Каждому патриарху принадлежит забота и попечение о всех митрополиях и епископиях, монастырях и церквах, а равно, суд, рас­смотрение и решение дел; но предстоятелю Константинополя предоставлено на пределах других кафедр, где не последовало еще освящение храма, дать ставропигию; и не это лишь, но и рассматривать и исправлять возникающие при других кафед­рах несогласия". Это обстоятельство — властвование Констан­тинопольского патриарха над восточными древними патриархатами — значительно позже, около половины XI века, подчер­кивает папа Лев IX в своем письме к Антиохийскому патриар­ху Петру, убеждая его, что Антиохийская кафедра занимает третье место после Римской (и Александрийской) и должна "всемерно защищать" его, а затем на то же указывает в своем письме патриарху Михаилу Керулларию. Последнему папа пишет: "Ты усиливаешься лишить патриархов Александрий­ского и Антиохийского древнейших преимуществ и, вопреки всякому приличию и закону, подчинить их своей власти".

Считая почему-то строго каноническим и вполне от­вечающим идее соборного управления Церковью — подчинение ему восточных патриарших кафедр, — Константинопольский патриарх, наоборот, свое каноническое подчинение Римскому предстоятелю, согласно всем соборным постановлениям, от­водившим ему второе место, лишь после Римского, рассма­тривал прямо противозаконным и ни с чем несообразным и провозглашал себя будто бы вполне самостоятельным. Впрочем, так представлял дело Константинопольский патриарх лишь людям, националистически настроенным, или профанам, не понимавшим смысла церковного канонического управления. Однако, есть некоторые основания думать, что сам-то Констан­тинопольский патриарх и Византийский царь сознавали каноническое соотношение Константинопольской Церкви с Римской. В доказательство этой мысли можно привести два факта из позднейшей истории — один из 30-х годов Х века, а другой из первой четверти XI столетия.

По сбивчивому рассказу западного посла епископа Люитпранда Кремонского, император Византийский Роман I (920-944 г.) добивался у владетельного римского сенатора Альбрехта за известное финансовое вознаграждение, чтобы папа отказался на все будущие времена от права папства давать патриарху Константинопольскому pallium (Legatio, С. LXII. Norden, Das Papsttum, s. 11). Очевидно, мы здесь имеем дело с простым заблуждением писателя, ибо папа никогда не пользовался правом давать палий греческими патриархам, или хотя бы утверждать их. Но зерно истины здесь в том, что император Роман признавал примат за Римским папой и при удобном случае хотел купить для своего сына, юного патриарха Феофилакта, полную независимость от папы (Ср. W. Norden). Этот случай вполне проясняется и восполняется таким фактом церковной жизни в царствование императора Василия П. Рудольф Глабр, Клюнийский монах, рассказывает: "Около 1024 г., Константинопольский предстоятель Евстафий (1019-1025 г.) со своим царем Василием и некоторые другие греки составили совет о том, как бы получить согласие Римско­го первосвященника на то, чтобы Константинопольская Цер­ковь в своем пределе (in suo orbe), как Римская во вселенной (in universo), была и называлась Вселенской. Они тотчас от­правили послов, которые понесли в Рим много различных даров, как к Римскому первосвященнику, так и к другим лицам, которые могли со своей стороны оказать содействие" (Migne. Patr. lat. CXLII, p. 671). Из письма, обращенного к папе, ясно, что в Константинополе хотели от Рима полного невмешательства папы в восточные дела: папа и на Западе и на Востоке признается единственным владыкою Западной Церкви; но пусть же он согласится признать Константинопольского патриарха в той же роли на Востоке (По выражению Брейе, здесь шла речь об "автономии".). Современный данным событиям папа Иоанн XIX, непризнанный немецким королем Генрихом III и находив­шийся в тяжелых материальных условиях, готов был удовлетворить искательства патриарха и Византийского двора. Однако, общественное мнение не позволило ему сделать этого. Папа давно уже перестал быть privata persona, его имя принад­лежало целому западному миру. В особенности наблюдала за папами, глазами Аргуса, Клюнийская реформаторская партия. Едва деловые сношения папы с Византией стали известны в обществе, как во Франции и Италии преимущественно, привер­женцы реформы подняли бурю. Многие или лично отправились в Рим, или обратились к папе письменно. Между ними самым значительным явлением, по выраженным мыслям, было письмо папе со стороны аббата Виллерма или Вильгельма.

Известен еще один случай в этом роде. Последнюю попытку добиться у папы единовластительства и полной самостоятель­ности, или независимости от Римской Церкви на Востоке, повидимому сделал патриарх Михаил Керулларий. Письма в таком роде, от только что названного патриарха папе Льву IX не сохранились; но из ответного письма папы патриарху Михаилу Керулларию ясно следует, что подобное письмо было написано. Именно, в ответном письме папы читаем: "ты (т.е. патриарх Михаил) писал нам, что если Римская Церковь, чрез наше посредство, приняла твое имя, то наше имя, чрез твое посредство, было бы принято во всей вселенной — не чудовищно ли это, любезнейший брат?" (Migne. Patr. lat. t. CXLVIII, С. 776).

При таком положении дел неудивительно, если некоторые русские исследователи-богословы и светские (например, Бар­сов, Суворов, Грибовский) обострение столкновений Констан тинопольского патрнарха с папою видят в том, что Констан­тинопольский патриарх хотел быть "Византийским папою", хотя бы и вторым по нем.

Вот, в общем, в каком положении находились политическое положение и идейно-церковные, административно-каноничес­кие, религиозные течения ко второй половине XI века в жизни Восточной и Западной Церкви. Основы для великого раскола в Церкви были заложены еще давно; время и раз­вивающиеся события не устранили, не сгладили их, а лишь подчеркнули, обострили. Один историк так определяет взаи­моотношения между Восточной и Западной Церковью к дан­ному времени: "Со времени Халкидонского Собора, окон­чательно уравнявшего (?) канонически Константинополь с Римом, Церковь Греческая все более становится, в своих стремлениях, узко-национальной, все яснее отождествляет идею Вселенской Православной Церкви с идеей ромейской визан­тийской нации, 'обзывая еретическим все не-ромейское. Рим, подчинивший себе молодые национальные Церкви Запада, и Константинополь. Национально-церковно-иерархическими стрем­лениями к господству оттолкнувший от себя оберегавшие свою изначальную независимость национальные Церкви Востока, — стоят друг против друга, ревниво наблюдая один за другим, то вспыхивая враждой, то протягивая друг другу объятия во имя вселенского единения. Нить связывающая греческий Восток и латинский Запад, то до крайности натягивалась, то немного ослаблялась; разрыв её был вопросом только времени" (про­фессор М. Е. Ковальницкий, в иночестве архиепископ Одесский Димитрий).

Трагическая драма, которая вскрыла уже существовавший в Церкви раскол и обусловила собой дальнейшие открытые неприязни в жизни восточных и западных христиан, состояла из двух актов и разыгрывалась, с значительными интер­медиями, в течение двух столетий: с половины IX в. до половины XI в. Первый акт имел место в IX веке, главными действующими лицами были папа Николай I и патриарх Фотий, — второй — в XI веке с главными его участниками — папой Львом IX и патриархом Михаилом Керулларием.

I. Главным образом, монашество, вынесшее на своих плечах штурм гонений за иконы, давшее много мучеников и исповедников, пользовалось в Византийском царстве еще с конца VIII века, в особенности в IX веке, со времени тор­жества православия (843 г.), необычным авторитетом. Монахи стали не только самыми желательными, но почти и единствен­ными кандидатами для епископских кафедр.

Константинопольскую кафедру с 842 г. занял благо­честивый исповедник Мефодий (842-846 г.). Его заместил Игнатий, сын императора Михаила II, с ранней молодости постриженный в монашество, славившийся своим аскетическим направлением и твердостью воли. Однако, его постановлением была недовольна одна церковная партия, во главе которой стоял Григорий Асбеста, архиепископ Сиракузский. Вскоре обнаружила себя против нового патриарха и придворная партия, возглавлявшаяся братом царицы, кесарем Вардою, которая поставила себе целью устранение регенства Феодоры, матери юного императора Михаила III (842-867 г.). Варда был человек порочный, и молодого императора старался подчинить себе, развивая и потворствуя его страстям. По общему суж­дению, Варда находился в связи с женой своего умершего сына Петра. Игнатий всенародно обличил его в этом грехе и лишил причастия в день Богоявления. Вражда против Игнатия сразу усилилась — Варда соединился с Григорием Асбестою. В конце 855 г. Михаил III, при содействии своей партии, лишил власти свою мать, став сам полновластным царем; а от па­триарха Игнатия царь вскоре потребовал — насильно постричь в монашество его мать и сестер, заставив их таким образом навсегда отказаться от трона. Патриарх Игнатий не захотел согласиться на это. Этого его враги не могли простить ему. 23 ноября 857 г. он был, против его воли, низложен и от­правлен в ссылку на остров Теревинф. Господствующая пар­тия, очевидно, была свободна от, почти всеобщего, почтения к монахам, и на место патриарха поставила светское лицо, го­сударственного секретаря, Фотия. Фотий был человек талант­ливый, много ученый и занимал высокий государственный пост. Его патриаршество едва ли вплело много роз в венок моральной личности его, но свидетельствует об его способности к обаятельному обращению с нужными ему лицами и едва ли о полном равнодушии его к власти и чести, из-за которых он мог бороться до конца. Игнатий имел громадную партию почитателей среди духовенства, монахов-студитов, и мирян, которые, разумеется, не могли отнестись ласково к Фотию, шедшему занять место живого достойного лица, отторгнутого от кафедры без всякой вины, насильственно. Давая себе полный отчет в обстоятельствах, при которых он вступает на кафедру, Фотий высказал обещание почитать св. Игнатия, как своего отца. И многие поверили ему в этом и отчасти ус­покоились. Но дальнейшие события показали, что Фотий или не мог, или не хотел, выполнить этого своего обещания. От патриарха Игнатия требовали добровольного отречения; но он не соглашался. Его приверженцы собрались в храм св. Ирины и, обсудив дело об "узурпаторе", предали Фотия анафеме. Фотий, со своей стороны, противопоставил ему собор во храме св. апостолов, где была произнесена анафема на Игнатия. Приверженцы патриарха Игнатия подверглись притеснениям и гонениям со стороны Варды, так что даже Фотий просил его, хоть и безуспешно — пощадить их. Результатом этого было быстрое уменьшение приверженцев св. Игнатия; их осталось из епископов лишь 5 человек. Из них замечательнейшие — Митрофан Смирнский и Стилион Неокесарийский. При дворе жизнь приняла праздный и порочный характер. Молодой царь, забыв о делах правления, предавался кутежу и кощунствам, при чем осмеивались даже церковные таинства.

Своевременно сообщив восточным патриархам о своем вступлении на патриаршую кафедру, Фотий почему-то медлил уведомить об этом Рим. Это очень характерно. Рим узнал из писем Фотия и императора об иерархических переменах только чрез три года (857-860 г.). Следует обратить внимание и на то, что обращение Фотия в Рим последовало не ранее, как патриарх Игнатий апеллировал к папе. Потом, его послание отнюдь не имело характера обычной энтронистики. В своем письме папе, Фотий представлял свой символ веры, указывал на то, что он поставлен на кафедру против воли, когда его "предшествен­ник" сложил свое достоинство и жаловался на трудность сво­его положения. Явно Фотий желает от папы уладить возник­ший конфликт. Папа Николай I и ранее мог слышать о кон­стантинопольских событиях; ближе познакомившись с делом, он созвал Собор (в сентябре 860 г.), на котором было поста­новлено отправить в Константинополь двух легатов — еписко­пов Родольфа и Захарию, которые должны были изучить дело Игнатия и доставить папе на разрешение; с Фотием указано было обращаться, как с светским человеком и посвящение его не признавать.

Отнюдь не отрицая канонического первенства за Римским папою, однако, нужно признать постановления Собора имею­щими повышенный тон и начальственный характер. На это могли повлиять лжеисидоровы декреталии, появившиеся в по­ловине IX века и впервые использованные именно папою Николаем I. Папские послы были торжественно встречены, во­дворены в столице и окружены лишь приверженцами Фотия. Если верить латинским сообщениям, они просто были, в конце концов, подкуплены. Вот почему на Константинопольском Со­боре 861 г. они приняли сторону Фотия и, превышая свои права, признали правильным его постановление, а Игнатия лишенным кафедры. Фотий, понятно, имел большой интерес, чтобы папа согласился с постановлениями этого Собора и одобрил деяния своих легатов; тем более, что между составлен­ными Собором канонами (17) некоторые соответствовали пап­ским желаниям, например, канон, чтобы прямо в патриархи не ставить светских лиц (послед. 17 правило). Насильственно низложенный на Соборе патриарх Игнатий послал свою апел­ляцию папе, чрез архимандрита Феогноста. Император и Фотий также писали папе. Это послание Фотия замечательно своим либерально-философским взглядом на обряды. "Что утвер­ждено определением Вселенских Соборов, то все должны со­хранять. Но что какой-нибудь из отцов постановил частным образом, или, что узаконил Местный Собор, то хотя и не до­казывает суеверия соблюдающих это постановление, но зато и не соблюдающие его не подвергаются за несоблюдение опасности... Так у нас, постящихся, лишь один субботний день, поститься в прочие субботы подлежит осуждению; Дру­гие постятся более, чем в одну субботу, и тамошнее предание, в силу обычая возобладавшее над каноном, считается свобод­ным от порицания. В Риме ни один священник не может жить в законном браке: а мы научены лишь единобрачных возво­дить в сан священника" (Mansi, t. XVI). Вот что, между прочим, писал папе Фотий.

Получив донесение о Соборе, папа Николай I в начале 862 г. созвал свое духовенство и, в присутствии Византийского императорского посла с письмами от императора и Фотия, объявил, что он не давал своими легатам полномочия решать дело и что он не соглашается на низложение Игнатия и воз­ведение Фотия. Это было изложено в особом послании от 18 марта 862 г. "Ad omnes fideles", прежде всего направленном к восточным патриархам. Арх. Феогност мог доставить папе апелляционную записку патриарха Игнатия лишь позже, в конце 863 г. Ознакомившись с делом по такому важному ис­точнику, папа, в апреле 863 г. на Соборе Италийских еписко­пов, осудил Фотия и низложил его: напротив, высказался за законность патриарха Игнатия. О своем постановлении папа сообщил императору, Фотию и всем верующим. Фотий папского низложения не признал, а император, конечно, под влиянием Фотия, написал папе резкое, обидное письмо. На это письмо папа ответил императору сдержанно, однако защищаясь от нанесенных оскорблений.

Вскоре, одно событие дало Фотию случай возбудить в Византийских христианах враждебное чувство к папе Нико­лаю I. В 865 г. были крещены болгары духовными лицами, присланными из Константинопольской патриархии. Новопрос­вещенным патриарх Фотий написал один довольно обширный догматико-этический трактат, адресовав его болгарскому кня­зю Борису; недостаток этого трактата в его отвлеченном, ученом характере, мало понятном только что вступившим в лоно Христианской Церкви. Вскоре, конечно, по политическим соображениям, Борис пожелал вступить в союз с Римской кафедрой — просил папу прислать духовных лиц и послал несколько вопросов, запросов (106) относительно христианской веры и жизни. Папа ответил ему просто и обстоятельно, от­правив свои ответы с епископом Павлом и Формозою. Послед­ний очень понравился Болгарскому князю, и он просил папу оставить его в Болгарии. Однако, папа судил за лучшее послать ему других епископов — Доминика и Гримоальда.

Принятие папою под свое церковно-административное ве­дение Болгарии привело Фотия в крайнее негодование. В самом конце 866 г., или раннею весною 867 г., Фотий отправил окруж­ное послание к восточным патриархам, которых он приглашал в столицу на Собор — судить папу. Он жаловался на то, что латинские миссионеры затоптали засеянную в Болгарии ниву, обещавшую обильную жатву Евангелию, что они как дикие вепри вторглись в виноградник Господень, чтобы болгарский народ, едва два года пред тем познавший истинную веру из Византии, вести на путь смерти. Именно, латинские миссио­неры склонили болгар:

1. поститься в субботу,

2. отделив первую седмицу Четыредесятницы от остального поста, они увлекли их к едению молока, сыра и пресыщению подобными вещами,

3. расширяя им путь к отступлениям, они склонили болгар гнушаться живущих в законном браке священников,

4. миропомазанных пресвитерами они не убоялись помазать вторично,

5. не ограничившись указанными отступлениями, миссионеры достигли самой вершины нечестия: дерзнули ис­казить извращением смысла и привнесением слов св. символ, утверждая неслыханное, что Дух Святой исходил не только от Отца, но и от Сына.

Пункт об исхождении Святого Духа подвергнут у Фотия подробному рассмотрению. Фотий выдви­гает против Filioque доводы троякого рода, чисто логического характера reductio ad absurdum, и библейско-пророческого, ссы­лаясь на Св. Писание и Предание. Кроме перечисленных об­рядовых, догматических заблуждений Римской Церкви, Фотий указывает и другие: стрижение бороды, возвышение диакона прямо во священники и далее, по его словам, располагает еще письмами из пределов Италии с жалобой на папу Николая I. Если сами архипастыри будут не в состоянии прибыть в Царьград, то пусть пришлют своих представителей. Таково было желание патриарха Фотия. Хотя, в данном воззвании, при перечислении заблуждений Римской Церкви, Фотий стоит в полном противоречии с самим собой, или со своим взглядом, приведенным в послании к папе, после Собора 861 г. и не прав относительно Filioque, введенного в Римской Церкви лишь в начале XI в.; однако, он считается первым идеологом вос­точного православия, точно формулировавшим отступления Римской Церкви. Созываемый патриархом Фотием Собор дол­жен был состояться летом 867 г., так как в сентябре того же года произошел уже дворцовый переворот. Михаил III смещен Василием I Македонянином. На этом Соборе был осужден и предан анафеме папа Николай I. Акты об этом были посланы в Рим, а к немецкому королю Людовику II было сделано обра­щение — привести в исполнение над папою приговор Собора.

Латиняне обвиняют этот Собор в страшных фальсифика­циях. До нас не дошло актов от этого Собора: один их экземпляр, посланный в Рим, был сожжен в Риме в 869 г., а другой, на Константинопольском Соборе 869 г.

В конце сентября 867 г. Михаил III был убит, и воцарился Василий Македонянин. Одним из первых его деяний, было низложение патриарха Фотия. 24 сентября Василий про­возгласил себя царем, а 25 сентября лишил кафедры Фотия. Вероятно, император хотел сделать приятное народу, снова возводя на кафедру человека высоких моральных качеств, св. Игнатия.

Для полного упорядочения церковных дел, император и патриарх писали в Рим, где уже умер († 13 ноября 867 г.) папа Николай и вступил его преемник Адриан И, прося нового папу прислать легатов. В Константинополь были отправлены епископ Донат, Стефан и диакон Марин. Они были торжествен­но встречены в Константинополе. 5 октября 869 г., в Кон­стантинополе открылся Собор по делу восстановления Игнатия. Желавшие участвовать в Соборе должны были подписывать libellus satisfactionis, документ, привезенный легатами от папы. Он заключал в себе изложение веры и проклятие всех ерети­ков, последними из которых были иконоборцы и фотиане. Этот порядок вызвал среди членов Собора значительные тре­ния. 10 и последнее заседание Собора имело место 28 фе­враля 870 г., под председательством императора Василия I и его старшего сына Константина. На этом заседании было принято 27 канонов, по греческому счислению 14. Из них 17 канон (греческий 12) считает излишним присутствие на Соборе светских представителей, за исключением Вселенских Соборов. Наконец, вне заседаний, в марте 870 г., был разрешен бол­гарский вопрос на одной небольшой конференции, состоявшей из императора, патриарха, папских легатов, представителей патриарших кафедр и болгарских легатов.

Новая перемена в настроениях болгар — отказ от Рима и возвращение к Византии — опять диктовалась политическими соображениями. На как будто бы недоуменный вопрос болгар­ской делегации: к какой Церкви они должны принадлежать — к Византийской или Римской — им было сказано в ответ положительно: к Византийской, — это несмотря на протесты Римских легатов. Еще в 870 г. Игнатий посвятил болгарам архиепископа; латиняне же должны были оставить Болгарию.

Низложенный Фотий энергично работал над своим вос­становлением. Он создал в царе расположение к себе и удивле­ние перед своею ученостью. Царь обращался к нему за раз­решением различных вопросов, а потом взял его во дворец в качестве воспитателя своих детей. Когда патриарх Игнатий умер 23 ноября 877 г., то Фотий был бесспорным заместителем его. Он всячески добивался сочувствия ему со стороны своих противников вообще, и в особенности со стороны папы. Не упоминая о смерти патриарха Игнатия, император по указанию Фотия пишет письмо папе Иоанну VIII (872-888 г.), прося его прислать легатов для устранения последних расколов и успокоения Церкви. Делегатами были посланы епископы Па­вел и Евгений. Они были крайне удивлены, когда узнали, по прибытии в Константинополь, о смерти Игнатия и возвышении Фотия. Во всяком случае, они не имели инструкций от папы войти в общение с Фотием. Началась новая переписка Византии с Римом, чрез которую императору и Фотию удалось убедить папу, находившегося в стесненных обстоятельствах, признать Фотия. Папа послал в Константинополь кардинала Петра, который соединился там с двумя другими легатами. Все они совсем ничего не знали по-гречески. Это обстоятельство, по латинским заявлениям, сделало возможным извращение дей­ствительного положения вещей и, вследствие этого, невыпол­нение легатами инструкций и данных полномочий от папы. Собор открылся в ноябре 879 г. Соборные акты определенно говорят, что Фотий "Вселенский патриарх", председатель­ствовал на всех заседаниях; папские же легаты сидели рядом с ним. Заседания соборные завершились в марте 880 г., просто каким то апофеозом Фотия. Не сразу папа Иоанн VIII разоб­рался в актах и донесениях Собора. Когда же все понял, то осудил своих легатов и предал анафеме Фотия.

После Собора 879-880 г., Фотий достиг зенита своей славы и влияния; он был так велик и важен, как еще ни один епископ нового Рима до него. Но, все человеческое — не прочно. В конце августа 886 г., умер император Василий I; его место занял его сын Лев VI Мудрый, воспитанник Фотия. Тем не менее, вскоре по восшествии на престол, он лишил кафедры Фотия и поставил в патриархи своего 16-тилетнего брата Сте­фана, еще отцом предназначенного для этой цели. Затрудняю­щий своим объяснением факт свержения Фотия императором Львом, находит свое естественное оправдание в том, что вели­чие Фотия стало опасным для царской власти (см. его идео­логию в законодательном сборнике Епаногоге). Если еще опытный и умудренный жизнию император Василий мог померяться силами с Фотием, то было очень опасно иметь такого соперника молодому царю Льву VI. Это предвидел и Василий, почему и стал подготовлять к духовной карьере своего млад­шего сына. Если патриарх Михаил Керулларий в половине XI века готов был сделать опыт овладеть и государствен­ною властью, то почему этого не мог предпринять, при благо­приятных обстоятельствах, Фотий? Это падение Фотия бы­ло окончательным, и его звезда закатилась в безвестности († 897 г.).

Как видим, во второй половине IX века начавшиеся частые, оживленные взаимоотношения между Римской и Ви­зантийской Церквами имели, к сожалению, не мирный, а по­лемический характер. При чем следует обратить внимание на то, что раздор вращался более между личностями, чем между Церквами. Игнатий, Стефан приемлемы для Рима, Фотий и отчасти Николай — нет. Но еще тогда Фотий пододвигал дог­матическое основание для возможного разделения Константи­нополя с Римом.

Взаимоотношения между Римом и Константинополем про­должались и в Х в., хотя нельзя сказать, чтобы они имели вполне нормальный характер. К папе обращались лишь в де­лах сомнительного характера — в спорных случаях, или в таких, когда надеялись получить от него какие-либо права. Нужно заметить, что к концу IХ и в Х веке папство сильно ослабело, когда с умалением, а потом с исчезновением императорской власти, оно сделалось игрушкою в руках не­мецкой аристократии. Так, в начале Х века обратился в Рим император Лев VI, когда патриарх Николай (896-906 г и 911-925 г.) отказался благословить его 4 брак. Легаты папы Сергия III (904-911 г.) дали благословение, но это по­влекло в конфликту между папою и низверженным патриар­хом, протестовавшим потом перед папою Анастасием, по поводу поведения легатов. В 920 г., папа Иоанн Х примирился с патриархом Николаем вторично получившим кафедру, хотя вопрос о 4 браке не вполне был выяснен между ними. Но­вый случай сношения с Римом имел место в 30 годах Х века, когда в Италии управлял сенатор Альбрехт. Тогда папа искал против него союза с Византией. Император Роман (920-944 г). принял его в союз, но воспользовался им для своих целей. Во-первых, легаты папы должны были совершить сомнительный канонический поступок — возвести его 16-тилетнего сына Феофилакта на патриарший престол в 939 г. Во-вторых, Роман желал получить, повидимому, полную само­стоятельность для Константинопольского патриарха в его управлении Востока. Косвенно был затронут папа эдиктом Никифора Фоки (963-969) г.). Последний потребовал через патриарха Полиевкта (956-970 г.), чтобы в греческих провин­циях Апулии и Калабрии исключительно следовали гречес­кому обряду и решительно отказались от всякого латинского влияния. В начале XI века папа Бенедикт VIII (1012-1024 г.), по просьбе немецкого императора Генриха, внес в символ Греческой Церкви, по выражению одного историка, "траги­ческое слово" — "Filioque". Патриарх Сергий II (999-1019 г.) вычеркнул тогда из диптихов своей Церкви имя папы. Од­нако, это не помешало новому патриарху Евстафию (1019-1024 г.), вместе с императором Василием II, обратиться в 1024 г., к папе Иоанну XIX по свидетельству Рудольфа Глабра, и ходатайствовать перед ним об "автокефалии" для Византий­ского патриарха, как об этом замечено уже ранее.

Date: 2015-09-24; view: 344; Нарушение авторских прав