Маньчжурские военные походы в Корею

В 1-м месяце 1627 г. под предлогом того, что смещение Кванхэ- гуна с трона было незаконным, маньчжурский император Абахай направил в Корею 30-тысячное войско под предводительством своего сына Амина. В 13-й день 1-го месяца маньчжурское войско перешло по льду реку Амноккан и окружило пограничную крепость Ыйчжу. Крепость была взята уже на следующий день. Далее маньчжуры стремительно двинулись к югу, практически не встречая на своем пути никакого сопротивления. И это понятно: в то время в регулярной корейской армии, которая со времени Имчжинской войны постепенно становилась наемной, насчитывалось не более 6 тыс. человек. Уже в 24-й день 1-го месяца был взят Пхеньян, а к 25-му числу маньчжуры подошли к крепости Пхёнсан, которая располагалась неподалеку от Кэсона. До столицы Кореи оставалось совсем немного. Тогда королевский двор принял решение эвакуироваться на остров Канхвадо, прибыв туда в 27-й день 1-го месяца. Наследника престола отправили на юг в город Чончжу. Немногочисленные войска, оставленные в Сеуле, под предлогом защиты королевского двора также в спешном порядке переместились на остров Канхвадо.

Однако маньчжуры не пошли дальше, что объясняется целым рядом причин. С одной стороны, в литературе указывается на стихийное народное сопротивление, развернувшееся на севере Кореи, в тылу маньчжурских войск. В северокорейской исторической литературе название событий 1627 г. (и последующее вторжение 1636 г.) как раз определяется исключительно как «борьба народной "Армии справедливости" против маньчжурской агрессии». С другой стороны, для маньчжуров, по-видимому, главным было не завоевание Кореи, а необходимость заставить Корею отказаться от ее проминской (т. е. прокитайской) ориентации, а также приобрести в лице Кореи союзника. К концу 1-го месяца 1627 г. правительство оставило Сеул без защиты, королевский двор бежал. Корея была готова к ведению мирных переговоров.

Поэтому Амин отправил на остров Канхвадо свое посольство для переговоров, которые начались в 9-й день 2-го месяца. Изначальные требования маньчжуров были неприемлемы для Кореи: передача Позднему Цзинь корейских земель к северу от реки Тэдонган; выдача китайского полководца Мао Вэньлуна (1576 1629), построившего опорный пункт на острове у западных берегов провинции Пхёнан; отправка 10 тыс. человек корейских войск для помощи маньчжурам в их войнах с китайским государством эпохи Мин.

Договор с маньчжурами был подписан на более мягких условиях. Во-первых, маньчжуры обещали не продвигаться вглубь Кореи южнее Пхёнсана. Во-вторых, между Кореей и Поздним Цзинь устанавливались «братские» отношения, в которых маньчжурское государство играло роль «старшего брата». В-третьих, корейцам удалось добиться согласия на то, что, имея дружеские отношения с Поздним Цзинь, Корея также не будет врагом по отношению к Мин. Причинами тому, скорее всего, стали стихийное корейское сопротивление, сложные зимние условия, не позволявшие маньчжурам долго задерживаться на чужой земле, а также то, что и в таком «мягком» варианте основные цели военного похода оставались выполненными.

После заключения договора, в 3-й день 3-го месяца, маньчжуры приступили к выводу войск. Правда, в пограничном городе Ыйчжу у реки Амноккан они оставили свое военное поселение. Весной и летом 1627 г. корейский военачальник Чон Вонсу (1572-1645), проявивший себя еще в годы Имчжинской войны, пытался оказывать сопротивление оставшимся на северо-востоке маньчжурским войскам, в частности в битве у крепости Ёнгольсан.

В дальнейшем в течение девяти лет между Кореей и Поздним Цзинь не было военных столкновений, несмотря на то что Корея не разрывала традиционных отношений с Китаем. Надеясь на мирный договор, подписанный с маньчжурами в 1627 г., Корея по-прежнему не уделяла достаточного внимания армии. Нестабильность при дворе, заметно снизившаяся, по сравнению с началом 1620-х годов, также давала о себе знать.

В 4-й месяц 1636 г. маньчжурский «император» Тай-цзун (Абахай) принял решение об изменении названия государства с Позднего Цзинь на Цин, претендуя на то, чтобы его власть распространялась на всю «Поднебесную», а его династия стала частью истории Серединного государства (Китая). Для участия в церемонии провозглашения новой империи, которая должна была произойти в 4-м месяце 1636 г., были приглашены посланники из «дружественной» Кореи. Однако Корея не отправила никакого посольства, потому что конфуцианской Корее было невозможно признать государство «варваров», т.е. маньчжуров, за легитимное «Серединное государство». Корейский посол в Позднем Цзинь На Докхон (1573-1640), хотя и присутствовал на церемонии восшествия на престол нового «императора» Поднебесной, отказался совершать ритуал посланника страны-вассала.

После этого цинский император Тай-цзун стал требовать, чтобы столицу Цин посетил корейский принц и принес официальные извинения, признав государство Цин за сюзерена. Корея не приняла требование маньчжуров. Тогда Тай-цзун обещал направить в Корею огромное войско, если та не признает нового статуса маньчжурского государства. При дворе Инчжо и слышать не хотели о подобном развитии событий. Когда в 1636 г. в Корею возвратился посол На Докхон и передал требования Тай-цзуна, а также официальную Государственную грамоту Цин, бывшего корейского посла просто отправили в ссылку.

К началу 12-го лунного месяца (январь 1637 г.)[179]120-тысячные маньчжурские войска[180]были сосредоточены у северного берега пограничной с Кореей реки Амноккан. Во главе цинской армии стоял лично император Тай-цзун. Одновременно маньчжуры под видом торговцев отправили в Сеул особое подразделение из 300 человек, чтобы помешать корейскому государю бежать на остров Канхвадо.

В 9-й день 12-го месяца цинские войска перешли по льду Амноккан. Несмотря на сопротивление корейской армии во главе с полководцем Лим Гёнопом у крепости Пэнма, маньчжурская конница, не задерживаясь у крепости, начала стремительное продвижение на юг к Сеулу. Уже к 14-му дню вражеские войска достигли Кэсона, а передовые отряды дошли до предместий Сеула. В тот же день государь Инчжо начал эвакуацию членов своей семьи, а также поминальных табличек предков из королевской усыпальницы на остров Канхвадо. В тот же день вечером сам он также попытался покинуть город через южные ворота. Но они уже были заблокированы вражеской конницей. Тогда приближенные Инчжо отправились за западные ворота и стали отвлекать вражеский караул. Это дало возможность королю ускользнуть из города, воспользовавшись отверстием для выпуска воды. Лишь к 10 часам вечера ему удалось добраться до ближайшей крепости — Намхан, которую охраняло около 12 000[181]корейских воинов и в которой имелся запас продовольствия на два месяца.

Защитники крепости Намхан больше месяца мужественно защищали крепость. Тогда маньчжуры решили сосредоточить основное внимание на взятии острова Канхвадо, к которому они подошли к 21-му числу 1-го месяца. Атака началась на следующий день. Несмотря на то что на острове была расквартирована корейская армия, а вдоль его берегов находилось около 80 кораблей, маньчжуры быстро взяли Канхвадо. Захватив порядка 200 заложников, среди которых были члены королевской семьи, они направились к крепости Намхан, где уже стало заканчиваться продовольствие и все больше голосов раздавалось в пользу подписания мирного договора. На 45-й день после начала осады, в 30-й день 1-го месяца, несмотря на многочисленные протесты защитников крепости, король Инчжо признал свое поражение. Вместе с наследником престола он вышел к маньчжурскому императору Тай-цзуну и совершил перед ним унизительный поклон, являвшийся выражением признания вассалитета Кореи перед маньчжурами.

Таким образом, государь Инчжо заключил с маньчжурами мир, согласно которому Корея признавала сюзеренитет Цин, наследник престола и другие принцы должны были отправиться в качестве послов в Цин, а Корея обязывалась выплачивать Цин ежегодную дань золотом и более чем 20 видами других ценных товаров.

Несмотря на поражение в войне с Цин, корейцы не могли смириться с тем, что их стране пришлось подчиниться «варварскому» маньчжурскому государству и прервать отношения с легитимной китайской династией Мин. Однако в 1644 г. маньчжуры захватили Пекин, после чего их власть постепенно распространилась на весь Китай. Таким образом, с 1644 г. Корея опять, как и много столетий ранее, формально стала подчиняться Китаю. Только не тому Китаю, который был действительно в своем роде центром дальневосточного культурного ареала, а Китаю, которым правили «варвары».

Такое положение оказало огромнейшее влияние на самосознание корейцев, на развитие корейской общественной мысли и стало одним из важнейших последствий маньчжурско-корейских войн.

§ 3. Начало формирования представления о Корее как о «маленьком Китае»

Как отмечается в современной южнокорейской историографии, по крайней мере с XII столетия, т. е. со времени составления Ким Бусиком «Исторических записей Трех государств», Корея в той или иной мере осознает себя «маленьким Китаем», «маленьким Серединным государством», т. е. государством пусть и небольшим по площади, но имеющим собственные культурные корни и культуру, которая по значимости не уступает культуре «Большого Китая» и также оказывает влияние на окружающие «варварские государства». Подобное самовосприятие Кореи было особенно заметным во времена масштабных агрессий извне. Воцарение маньчжурской «династии» Цин в Китае окончательно закрепило в сознании корейцев идею о том, что отныне только Корея является единственной носительницей истинной конфуцианской культуры. В Китае правили «варвары», а Япония всегда воспринималась в Корее как страна, стоящая рангом ниже.

Однако идеи о «перемещении истинного Серединного государства в Корею» четко оформились не сразу после падения правящего дома Мин. В XVII столетии переосмысление новой роли Кореи в дальневосточном мире, с точки зрения корейцев, происходило на уровне поиска, подтверждения и переподтверждения собственных исторических корней, которые должны быть такими же древними, как и китайские. В 1667 г. представитель «Южной партии» ученый Хо Мок (1595-1682), свидетель двух военных походов маньчжуров в Корею, издал сочинение под названием «События Кореи» («Гонга»), в котором описывал историю Кореи начиная со времен Древнего Чосона и высказывал собственную новую точку зрения на древнюю историю Кореи. Хо Мок считал, что записи о древней истории Кореи — это не сборник мифов и легенд, а описание реальных событий, которые происходили в идеальном обществе древности. Таким образом, реальная история Кореи была столь же длительной, сколь и история Китая. Во-вторых, по мнению Хо Мока, в древности разделение вселенной на «Серединное государство» и «варваров» было неактуально. Тогда среди героев и великих государей встречались не только китайцы, но и представители других народов и культур. К тому же сам Конфуций изучал ритуалы «диких народов». Таким образом, получалось, что древняя культура Кореи имеет не только историю, сопоставимую с историей Китая, но и ценностную значимость одного порядка с Китаем.

Следует, однако, заметить, что не все корейские ученые «постманьчжурского периода» были едины во мнении о длительности корейской истории. Например, Лим Сандок (1683-1719), завершивший к 1711 г. сочинение «Собрание основного из истории Кореи» («Гонса яеегак»), считал сведения об истории Кореи достоверными лишь со времени Объединенного Силла. Однако же, несмотря на сомнительное отношение к сведениям о древней истории, он считал Корею легитимным государством и по уровню культуры равным Китаю.

Окончательно концепция «маленького Китая» оформилась лишь через столетие после воцарения Цин в Китае и получила наиболее четкое выражение в идеях знаменитого корейского мыслителя Ли Ика (1681-1764). Во-первых, он считал, что культура Китая и культура так называемых «варваров», особенно в древности, не так сильно отличаются друг от друга, как принято думать. Во-вторых, собственно корейская культура начала зарождаться в то время, когда в Китае правили легендарные императоры Яо и Шунь, когда Китай находился под властью правящего дома Чжоу (XI-III вв. до н.э.). Таким образом, культура Кореи столь же древняя, как и культура Китая. В-третьих, в древности между различными государствами происходил интенсивный культурный обмен, и Корея получила необходимые основы «истинной моральности». Поэтому, в-четвертых, Корею вполне можно считать «маленьким Китаем».

Концепция «маленького Китая» послужила хорошей почвой для развития в дальнейшем идей кореецентризма, подпитывавших всевозможные национальные религии и идейные учения как нового, так и новейшего времени.

Для Кореи XVII в. оказался переломным не только в плане общественной мысли и идеологии, но и для всех сфер общественного и экономического развития. Это был век, ставший для Кореи рубежом между средневековьем и новым временем.

Date: 2015-09-23; view: 449; Нарушение авторских прав