Животные образы древних богов растительности

Дионис в виде козла и в виде быка. Фактом, как бы мы его ни объясняли, остается то, что в обычаях европейского крестьянства дух зерна выступает, как правило, в животной форме. Нельзя ли положить этот факт в основу объяснения отношения тех или иных животных к древним божествам растительности – Дионису, Деметре, Адонису, Аттису и Осирису? Начнем с Диониса. В одних случаях этот бог, как мы имели возможность убедиться, представлен козлом, в других – быком. Дионис-козел почти ничем не отличается от второстепенных богов – всех этих Панов, Сатиров, Силенов, находившихся с ним в близком родстве и также более или менее часто изображавшихся в козлином обличье. Пана, к примеру, греческие скульпторы и художники неизменно изображали с мордой и ногами козла. Сатиров изображали с остроконечными козлиными ушами, а в иных случаях – с пробивающимися рожками и хвостиком. Иногда эти божества называли просто-напросто козлами, и актеры, которые выступали в роли этих богов, облачались в козьи шкуры. В таком же одеянии древние художники изображали Силена. А относительно Фавна, италийского двойника греческих Панов и Сатиров, известно, что он был наполовину козлом, точнее, козлоногим и козлорогим человеком. Все эти второстепенные козловидные божества обладают более или менее ярко выраженными свойствами лесных богов. Так, жители Аркадии звали Пана Владыкой Леса. Что до Силенов, то они были тесно связаны с нимфами деревьев. Относительно Фавнов положительно известно, что они были лесными божествами. Еще более выпукло это свойство помогает выявить связь Фавнов и даже их отождествление с Сильваном и Сильванами: уже из имени последних явствует, что речь идет о духах леса. Наконец, ассоциирование Сатиров с Силенами, Фавнами и Сильванами доказывает, что первые также были лесными богами. Двойники этих козловидных духов имеются и в фольклоре народов Северной Европы. Например, русским их лесные духи – лешие (от слова лес) – представляются в человеческом облике, но с козлиными рогами, ушами и ногами. Свой рост леший может изменять как ему заблагорассудится: леший, идущий по лесу, – ростом с дерево, а прогуливающийся по лугам – не выше травы. Часть леших является не только духами леса, но и духами хлеба. Перед началом жатвы такие лешие вырастают до высоты хлебных колосьев, а после нее сжимаются до уровня жнивья. Это свойство леших указывает на существование тесной связи между духами деревьев и духами хлебов и на то, с какой легкостью первые духи могут превращаться во вторых. Относительно Фавнов также бытовало поверье, что они способствуют росту посевов. Как мы уже убеждались, дух зерна часто предстает в народных обычаях в образе козла. Все эти Паны, Сатиры и Фавны, если верить Маннхардту, принадлежат к многочисленной разновидности козловидных лесных духов.

Почему так часто лесные духи выступают в обличье козла? Необходимым, а возможно, и достаточным основанием для этого является пристрастие козлов к лесным прогулкам, а также их склонность обгладывать древесную кору, которой они причиняют очень большой вред. Итак, вопреки всякой логике, бог растительности питается той самой растительностью, которую олицетворяет? Да, это так, но ум первобытного человека не обращает внимания на эту неувязку. Непоследовательности такого рода всплывают, когда бог перестает быть чем-то внутренне присущим растительности и начинает рассматриваться как ее владыка или хозяин. Мысль об обладании растительностью, естественно, наводит на мысль в том, что обладающий ею питается. Хлебный дух, первоначально являвшийся составной частью самого зерна, позднее стал рассматриваться как владыка зерна, который ни питается, а будучи лишен такой возможности, нищает и испытывает чувство голода. Поэтому часто дух зерна зовут Бедняком или Нищенкой. Время от времени (крестьяне) оставляют последние колосья на корню для Бедной Старухи или Ржаной Старухи.

Широко распространенное представление о духах леса как о козлах является, таким образом, естественным для ума первобытного человека. Поэтому если оказывается, что Дионис, бог деревьев, иногда принимает обличье козла, то нам следует сделать вывод, что это обличье является не более как частью его изначальной природы – природы бога деревьев. Другими словами, нет нужды объяснять козлиную ипостась этого бога слиянием двух самостоятельных, независимых культов, в рамках одного из которых он изначально являлся богом деревьев, а в рамках другого – козлом.

Дионис, как мы видели, выступал также в облике быка. Только что проведенный анализ позволяет надеяться, что и эта оболочка окажется всего лишь еще одной парафразой Диониса – бога растительности. Сильным аргументом в пользу такого предположения является то, что в Северной Европе распространенным символом хлебного духа служит бык, а тесная связь Диониса с Деметрой и Персефоной в Элевсинских мистериях указывает, самое меньшее, на ярко выраженную связь этого бога с земледелием.

Выдвинутая нами гипотеза выиграет в достоверности, если удастся показать, что древние убивали быка как представителя духа растительности не только на обрядах Диониса. Именно так поступали афиняне во время жертвоприношения, носившего название "быкоубийства" (буфонии). Совершалось оно где-то в конце июня – начале июля, что приблизительно совпадало с окончанием обмолота зерна в Аттике. Это жертвоприношение, по преданию, было учреждено для того, чтобы положить конец засухе и голоду.

Протекало оно следующим образом. На бронзовый алтарь Зевса, хранителя города, в Акрополе клали ячмень, перемешанный с пшеницей, или приготовленные из них пироги. Вокруг этого алтаря прогоняли волов: в жертву приносился тот из них, который подходил к алтарю и съедал подношение. Топор и нож, которыми закалывали животное, предварительно увлажняли водой, принесенной девушками-водоносами. Потом оружие затачивали и передавали палачам, один из которых валил вола ударом топора, а другой ножом перерезал ему горло.

Повалив быка, первый палач отбрасывал топор в сторону и убегал. Второй палач следовал его примеру. Тем временем вола успевали освежевать, и всем присутствующим давали отведать его мяса. После этого воловью шкуру набивали соломой и зашивали. Чучело поднимали на ноги и впрягали в плуг, как бы намереваясь пахать. Затем под председательством так называемого "царя" устраивали суд для установления того, кто же убил вола. Девушки-водоносы возводили обвинения на мужчин, которые точили топор и нож, те же в свою очередь обвиняли людей, которые передали орудия казни палачам, а эти последние – самих палачей. Палачи же возлагали вину на топор и нож, которых находили виновными, выносили им приговор и выбрасывали в море.

Само название жертвоприношения ("быкоубийство"), старания, прилагаемые его участниками для того, чтобы переложить вину за убийство на плечи других, официальный суд и вынесение приговора топору или ножу или и тому и другому все это свидетельствует о том, что вол был не просто жертвой, приносимой богу, но священным животным, умерщвление которого мыслилось как святотатство. Это мнение подкрепляется замечанием Варрона о том, что в древности убийство вола считалось в Аттике преступлением, караемым смертной казнью. Выбор жертвы указывает на то, что вола, отведавшего зерна или пирогов, рассматривали как божество хлеба, вошедшее во владение своим достоянием.

24 или 25 апреля жители равнины Бос (в области Орлеана) изготавливают соломенное чучело по прозвищу Великий обжора. Старый Обжора, по их выражению, к этому времени умирал, и ощущалась необходимость заменить его новым. В сопровождении торжественного шествия чучело проносят по деревне и помещают на ветвях самой старой яблони. Оно остается там до окончания сбора яблок, после чего его снимают и бросают в воду (или сжигают, а пепел выбрасывают в воду). Лицо, срывающее с дерева первые яблоки, удостаивается чести зваться Великим обжорой. В данном случае чучело по прозвищу Великий обжора, находящее пристанище на ветвях старейшей яблони, выступает в роли представителя духа дереза, умирающего зимой и оживающего весной, когда зацветают яблоневые деревья. Поэтому и человека, срывающего с дерева первый плод (прозываемого также Великим обжорой), следует рассматривать как представителя духа дерева.

Первобытные народы, как правило, пробуют первины урожая лишь после того, как совершен обряд, который делает этот акт благочестивым и безопасным. Причина такого поведения заключается в том, что первины урожая, по их убеждению, принадлежат богу и даже содержат в себе бога. Так что в существе, будь то человек или животное, которое безбоязненно прикасается к священным первинам урожая, естественно, начинают видеть само божество, принявшее облик человека или животного. Время совершения афинского жертвоприношения (оно приходилось приблизительно на конец обмолота) говорит в пользу предположения, что ячмень и пшеницу возлагали на алтарь в качестве жатвенных приношений. Следующая за этим ритуальная трапеза, участники которой причащались мясом священного животного, напоминает жатвенные ужины в современной Европе, во время которых жнецы едят мясо животного-представителя хлебного духа. Предание, согласно которому жертвоприношение в Афинах было учреждено, чтобы прекратить голод и засуху, является еще одним аргументом в пользу того, что речь идет о празднике урожая. Воскресение хлебного духа, которое символизируется тем, что чучело быка поднимают и впрягают в плуг, можно сравнить с воскресением духа дерева в лице его представителя-Дикаря.

Бык выступает в качестве представителя духа хлеба и в других частях света. Жители Великого Бассама (в Гвинее) убивают двух волов, чтобы обеспечить хороший урожай. А чтобы жертва возымела должное воздействие, волы должны плакать. Для этого женщины селения усаживаются перед волами и поют: "Вол заплачет, о, да заплачет вол!" Время от времени женщины совершают обход животных, бросая им в глаза муку маниоки или пальмовое вино. Когда из глаз волов начинают катиться слезы, местные жители пускаются в пляс и поют; "О, вол плачет, плачет вол!" После этого двое мужчин хватают животных за хвосты и одним ударом отрубают их. Если хвост не удастся обрубить с первого удара, то в течение года, по местному поверью, произойдет какое-то ужасное несчастье. Волов режут, а их мясо съедают вожди. Слезы быка, подобно слезам людей, приносимых в жертву у ацтеков и кондов, скорее всего, являются дождевыми чарами. В некоторых случаях, как мы видели, предполагается, что сила духа хлеба, воплотившегося в животном, находится в его хвосте; "хвостом" духа в отдельных случаях считают последний сноп. Это представление находит выражение в многочисленных скульптурных памятниках митраизма, на которых Митра представлен ставящим колено на спину быка и вонзающим ему в бок нож. На некоторых из этих памятников бычий хвост оканчивается тремя колосьями, а на одной скульптуре вместо крови из ножевой раны у быка виднеются хлебные колосья. Из этих памятников изобразительного искусства явствует, что бык-принесение его в жертву составляло центральную часть культа в митраизме,по меньшей мере в одном из своих аспектов, рассматривался как воплощение духа хлеба.

Еще более очевидно в качестве представителя духа хлеба вол выступает в обряде встречи весны, справляемом во всех провинциях Китая. В первый день весны, который по китайскому календарю совпадает с началом Нового года и приходится на 3 или 4 февраля, губернатор или начальник города в сопровождении процессии направляется к восточным воротам города и там приносит жертву божественному Землепашцу, изображаемому с бычьей головой на человеческом теле. Для такого случая изготавливают статую вола, коровы или буйвола больших размеров и устанавливают ее рядом с сельскохозяйственными орудиями у выхода из восточных ворот. Статуя представляет собой деревянный каркас с наклеенными на него кусками разноцветной бумаги; оклейка производилась слепым человеком или в соответствии с указаниями местного некроманта (вызывателя душ). По цветовой гамме наклеенной бумаги можно судить о погодных условиях наступающего года. Если преобладает красный цвет, надо ждать пожаров, если белый – широкого разлива рек и изобилия дождей. Мандарины медленной поступью обходят вокруг статуи вола и при каждом шаге что есть мочи колотят ее разноцветными прутами. Изображение наполнено пятью разными видами зерна, удары прутов пробивают в нем бреши, через которые зерно просыпается на землю. Клочья бумаги бросают в огонь, а присутствующие, давя друг друга, стараются их ухватить. Считается, что те, кому это удастся, будут благоденствовать на протяжении всего года. После этого убивают буйвола, тушу которого распределяют между мандаринами. Согласно одному сообщению, статую быка лепят из глины. Сначала ее колотит губернатор, после чего собравшиеся бросают в нее камнями до тех пор, пока глиняный бык не разлетается на куски, что служит предзнаменованием обильного урожая. В роли хлебного духа здесь выступает набитый зерном бык, части тела которого, как считается, приносят плодородие.

Все это позволяет нам сделать вывод, что Дионис в образе козла и Дионис в образе быка был прежде всего богом растительности. Китайские и европейские обычаи, которые мы только что привели, проливают, видимо, свет на древнегреческий обычай разрывать живого быка на части во время дионисийских мистерий. На части животное разрывают для того, чтобы каждому из участников культа досталась частица его животворящей, оплодотворяющей силы. Точно так же поступают конды с человеческими жертвами. Участники культа причащались сырым мясом, а его остаток забирали с собой и зарывали в полях или употребляли с какой-то другой целью, чтобы дать богу растительности возможность оказать благотворное воздействие на рост земных плодов. Не исключено, что участники дионисийских мистерий инсценировали воскресение бога так же, как участники ритуала "быкоубийства" в Афинах, то есть набивали чучело быка и ставили его на ноги.

Воплощение Деметры в образах свиньи и лошади. Переходя к богине хлеба Деметре, нельзя не вспомнить, что в европейском фольклоре обычным воплощением хлебного духа была свинья. Возникает вопрос: а не могла ли свинья – животное, столь тесно связанное с Деметрой, – первоначально служить воплощением самой богини? Ведь свинья, как известно, была посвящена Деметре. Греческие художники изображали богиню несущей свинью или в сопровождении свиньи. Считалось, что свинья была ее жертвенным животным, якобы потому, что свиньи наносят вред посевам и в силу этого являются врагами богини. Действительно, случается, что после того, как животное воспринимается как бог или, наоборот, бог как животное, бог сбрасывает с себя эту оболочку и принимает чисто антропоморфный облик. В таком случае в животном, которое первоначально приносили в жертву в качестве бога, люди начинают видеть жертву, приносимую богу по причине его враждебности к данному животному. Такую метаморфозу претерпел Дионис; возможно, ее претерпела и Деметра. В пользу того, что первоначально свинья являлась воплощением самой богини хлеба Деметры или ее дочери и двойника Персефоны, говорят обряды, совершавшиеся во время тесмофорий, одного из праздников в честь этой богини. В Аттике тесмофорий были осенним празднеством, участие в котором принимали исключительно женщины. Участницы тесмофорий отмечали траурными обрядами нисхождение Персефоны (или Деметры) в подземный мир и с радостью приветствовали возвращение богини из царства мертвых. Первый день праздника в соответствии с этим именовался днем нисхождения или днем восхождения, а третий днем богини, "производящей на свет прекрасные плоды" (Kalligeneia).* Участницы тесмофорий, как правило, бросали в "пропасти Деметры и Персефоны" (то есть в священные пещеры и склепы) свиней, лепешки и сосновые ветви. В этих пещерах и склепах, по преданию, обитали змеи, стоявшие на страже пещер и поедавшие большую часть свинины и лепешек. Впоследствии, скорее всего на следующем празднике тесмофорий, сгнившие остатки свиней, лепешек и сосновых ветвей поднимали наверх женщины-"извлекательницы", которые после трехдневного ритуального очищения спускались в пещеры и, отпугивая змей хлопаньем в ладоши, поднимали испортившиеся останки и складывали их на алтаре. Тот, кому удавалось овладеть куском подгнившего мяса и лепешки и посеять его вместе с семенным зерном, мог не сомневаться в хорошем урожае.

* Один из эпитетов Деметры. – Прим. пер.

Чтобы объяснить этот варварский древний обряд, была придумана легенда такого содержания. Когда Плутон похищал Персефону, некоему свинопасу по имени Эвбул случилось пасти стадо как раз на месте этого события. Бездна, в которой Плутон исчез вместе с Персефоной, поглотила все его стадо. Поэтому каждый год во время тесмофорий свиней сбрасывали в пещеры в память об исчезновении эвбулова стада. Из этого следует, что сбрасывание свиней в склепы на тесмофориях было составной частью трагического нисхождения Персефоны в подземный мир. А из того, что сбрасывали именно свиней, а не статуи Персефоны, мы можем заключить, что это обрядовое действие служило не сопровождением нисхождения Персефоны, а самим этим нисхождением, другими словами, что свиньи-то и являлись Персефоной. Когда позднее Персефона и Деметра (эти богини были эквивалентны) приняли человеческий об лик, возникла необходимость подыскать причину, по которой на тесмофориях в пещеры сбрасывали именно свиней. С этой целью греки и выдумали легенду о том, что неподалеку от места похищения Персефоны паслось-де стадо свиней, которое исчезло под землей вместе с девушкой. Легенда эта является не более как неуклюжей попыткой перебросить мостик между древним представлением о духе хлеба как о свинье и новым представлением о нем как о богине в образе женщины. Отзвук более древнего представления докатился до нас, впрочем, и в этой легенде: когда скорбящая Деметра пустилась на поиски Персефоны, свинья наступила на следы девушки и стерла их. Отсюда можно заключить, что первоначально отпечатки ног свиньи, Персефоны и Деметры ничем не отличались друг от друга. Тесная связь свиньи с хлебом обнаруживается также в предании, согласно которому свинопас Эвбул был братом того самого Триптолема, которому Деметра открыла тайну хлеба; более того, если верить одной из версий этого мифа, в благодарность за то, что он сообщил богине о судьбе ее дочери, Эвбул тоже получил хлеб в дар из рук Деметры. Следует отметить еще, что участницы тесмофорий, по всей вероятности, употребляли в пищу свинину. Трапеза эта, думается, была таинством причащения, во время которого участники культа вкушали тело бога.

Тесмофорий в таком истолковании сходны с вышеописанными обычаями народов Северной Европы. На осеннем празднестве в честь богини хлеба – мы имеем в виду тесмофорий часть свинины участницы съедали; другую же ее часть держали в пещерах до следующего года, после чего поднимали мясо наверх и перемешивали с семенным зерном, которым засевали поля для обеспечения хорошего урожая. Вблизи города Гренобля мясо козла, убитого на поле жатвы, частью съедали за жатвенным ужином, а частью засаливали и сохраняли до следующей весны. В Пуйи же мясо вола, которого закалывают на поле жатвы, частью идет на стол участникам уборки урожая, а частью засаливается и хранится до начала весеннего сева, после чего примешивается к семенам или съедается пахарями (иногда его используют для того и другого). В Удваргели перья петуха, зарезанного в последнем снопе на поле жатвы, жители также хранят до весны, а затем засевают вместе с семенами. В пепельную среду и на Сретенье жители Гессена и Мейнингена едят свинину, а оставшиеся кости хранят до начала сева, после чего зарывают их в засеянном поле или перемешивают в мешке с семенами. Наконец, хлеб, испеченный из последнего снопа, – так называемый "святочный вепрь" – хранится до Рождества, а затем крестьяне разрывают его на куски, которые во время весеннего сева подмешивают к семенному зерну. Итак, осенью крестьяне убивают духа хлеба в образе животного. Частью его мяса причащаются участники культа, а другую они хранят до следующего сева или жатвы в залог того, что на следующий год дух хлеба воскреснет и обретет новую силу.

Требовательные критики могут возразить нам, что воображение греков ни в коем случае не могло представить им Деметру и Персефону в образе свиньи. Отвечая на это возражение, напомним, что в пещере в городе Фигалия (на юго-западе Аркадии) была обнаружена так называемая Черная Деметра – статуя с телом женщины, но с лошадиной головой и гривой. Не правда ли, изображение богини в виде свиньи и ее изображение в виде женщины с конской головой в смысле грубости и неотесанности мало чем отличаются друг от друга? В предании о Деметре из Фигалии говорится, что одной из животных ипостасей духа хлеба в Древней Греции, а равно и в современной Европе, была лошадь. Известно, что, пустившись на поиски дочери, Деметра обратилась в лошадь, чтобы избегнуть любовных заигрываний Посейдона. Оскорбленная его назойливыми приставаниями, она удалилась в подземную пещеру неподалеку от Фигалии в горах на западе Аркадии. Облачившись в черные одежды, богиня оставалась там так долго, что плоды земли начали увядать. Человечество ждала неминуемая гибель, если бы Пану не удалось уговорить богиню усмирить свой гнев и выйти из пещеры. В память об этом событии жители Фигалии установили в пещере изваяние Черной Деметры, женщины в длиннополой одежде с лошадиной головой и гривой. Эта Черная Деметра, в отсутствие которой гибнут земные плоды, очевидно, является мифологическим выражением голой зимней почвы, с которой спал зеленый летний наряд.

Отношение Аттиса а Адониса к свинье. Переходя к Аттису и Адонису, перечислим немногие факты, показывающие, что эти божества растительности, подобно другим таким же божествам, воплощались в животных. Почитатели Аттиса, как известно, не употребляли в пищу свинину. Из этого можно заключить, что они считали свинью воплощением Аттиса. Такое мнение подкрепляет предание о том, что Аттиса разорвал вепрь. На примере Диониса-козла и Деметры-свиньи мы убедились, что, как правило, животное, которое поранило или убило бога, первоначально было самим этим богом. Быть может, крики Hyes Attes! Hyes Attes!, которые испускали участники этого культа, означали не что иное, как: "Свинья Аттис! Свинья Аттис!" Слово hyes, возможно, было фригийским вариантом древнегреческого слова hys – "свинья".

Что же касается Адониса, то в подтверждение его связи со свиньей приводят предание, согласно которому этот бог был убит вепрем. Если верить другому преданию, кабан распорол своими клыками кору дерева, из которого появился на свет младенец Адонис. Согласно третьему преданию, бог погиб от руки Гефеста на горе Ливан во время охоты на диких кабанов. Из всего этого следует, что, хотя связь Адониса с кабаном не вызывала сомнения, причина ее существования выяснена не была и для ее объяснения древними были сочинены различные предания. Наверняка считали свинью священным животным сирийцы, В их великой религиозной столице – городе Иераполе (на берегах Евфрата) свиней запрещалось приносить в жертву и употреблять в пищу; человек, прикоснувшийся к свинье, считался нечистым всю оставшуюся часть дня. По одним сведениям, сирийцы поступали так потому, что свинью считали нечистым животным, по другим – это было связано с тем, что она, напротив, была животным священным. Такое расхождение мнений говорит о том, что религия сирийцев еще не вышла из того туманного состояния, при котором идея святости и идея нечистоты еще четко не отделяются одна от другой, но составляют единое расплывчатое представление, которому мы даем название табу. Это хорошо согласуется с предположением, что свинья служила воплощением бога Адониса, а пример Диониса и Деметры наводит на мысль, что предание о враждебности бога по отношению к данному животному обязано своим происхождением более позднему превратному пониманию этого бога как воплотившегося в свинью. То, что поклонники Аттиса, а возможно, и почитатели Адониса не употребляли в пищу свинину, не исключает возможности того, что свинью в торжественных случаях предавали закланию в качестве представительницы божества и что свинина употреблялась для причащения. Ритуальное заклание и поедание животного как раз и подразумевают, что речь идет о священном животном, которое нельзя убивать для обычных нужд.

Отношение иудеев к свинье отличалось той же двусмысленностью, что и отношение к ней язычников-сирийцев. Греческие авторы так и не пришли к окончательному выводу, поклонялись ли они свинье или, напротив, испытывали к ней отвращение. С одной стороны, иудеям запрещалось употреблять в пищу свинину. Но, с другой, те же иудеи запрещали убивать это животное. Если первое правило говорит о нечистоте свиньи, то второе еще более красноречиво свидетельствует в пользу его святости. Представление о свинье как о животном священном объясняет оба эти предписания: одно-с необходимостью, а Другое – с достаточной долей вероятности, между тем как представление о свинье как о животном нечистом не объясняет ни одного из этих предписаний, а одно из них начисто исключает. Отдав первой гипотезе предпочтение перед второй, мы с необходимостью приходим к заключению, что первоначально народ Израиля не только не испытывал отвращения по отношению к свинье, но, напротив, поклонялся ей. В этом мнении нас укрепляет сообщение о том, что еще во времена пророка Исайи некоторые евреи тайком собирались в садах, чтобы в религиозных целях отведать свинины или мяса мышеи. Здесь мы, несомненно, сталкиваемся с обрядом очень древнего происхождения, с обрядом, уходящим своими корнями во времена, когда евреи поклонялись свиньям и мышам и причащались их мясом и кровью – как мясом и кровью бога – исключительно в редких торжественных случаях. Возможно, мы вправе предположить, что первоначально все так называемые нечистые животные были священными и в пищу их не употребляли именно по этой причине.*

* Мысль Фрэзера о том, что первоначально представления о "священном" и о "нечистом" не различались, признается теперь почти всеми этнографами и историками религии. Разделение и поляризация понятий "священное" – "нечистое" произошло уже в эпоху классового общественного строя.

Осирис в образе свиньи и быка. В Древнем Египте в исторические времена отношение к свинье было отмечено той же двусмысленностью, что и в Сирии, и в Палестине, хотя основной упор там делался, видимо, не на святость, а на нечистоту. Греческие авторы единодушно признают, что египтяне питали к свинье отвращение как к грязному и отталкивающему животному. Человек, который мимоходом прикасался к свинье, входил в реку прямо в одежде, чтобы смыть с себя заразу. У египтян считалось, что человек, выпивший молоко свиньи, заболеет проказой. Свинопасы, будь они даже уроженцами Египта, были единственными людьми, которым запрещалось входить в храмы. Ни один египтянин не решился бы выдать свою дочь замуж за свинопаса или женить своего сына на его дочери. Свинопасы в силу этого заключали браки исключительно в своей среде. При всем том один раз в году египтяне приносили свиней в жертву луне и Осирису, причем, кроме того, вкушали их мясо, хотя в любой другой день года делать это им возбранялось. Те, кто был слишком беден, чтобы в такой день пожертвовать свинью, вместо нее пекли и приносили в жертву лепешки. Объяснить этот обычай можно, единственно предположив, что свинья играла роль священного животного, мясом которого один раз в год причащались верующие египтяне.

В пользу того, что в Египте свинья была священным животным, говорят те самые факты, которые в глазах современных людей, казалось бы, доказывают противоположное. Например, египтяне, как мы только что видели, придерживались мнения, что молоко свиньи является причиной заболевания проказой. Между тем первобытные народы придерживаются точно таких же взглядов относительно самых священных животных и растений. Население острова Ветар, расположенного между Новой Гвинеей и Целебесом, считает себя потомками диких свиней, змей, крокодилов, черепах, собак и угрей. Островитянам запрещается употреблять в пищу животных, от которых они ведут свое происхождение. В противном случае человек заболеет проказой или сойдет с ума. Североамериканские индейцы племени омаха, чьим тотемом является лось, считают, что стоит им попробовать мясо лося-самца, как их тело покроется белыми пятнами и волдырями. Индейцам того же племени, имеющим своим тотемом красный маис, кажется, что если они употребят это растение в пищу, то их ротовая полость покроется язвами. Лесные негры Суринама, разделенные на тотемные кланы, верят, что съесть мясо capiai (местная разновидность свиньи) – значит заболеть проказой. Это животное, скорее всего, является одним из тамошних тотемов. В древности сирийцы почитали рыб священными; считалось, что на коже людей, отведавших рыбное блюдо, вздуются язвы, а их ноги и живот распухнут. Живущие в Ориссе чaсы уверены, что клан человека, причинившего вред тотемному животному, вымрет, а самому человеку не миновать проказы.

По этим примерам можно судить, что употребление в пищу мяса священного животного часто считалось причиной проказы и других кожных заболеваний. Так что свинья, как мы и предполагали, наверное, была в Египте священным животным, так как молоко ее якобы вызывало проказу.

В пользу святости свиньи говорит также правило, предписывавшее омывать свое тело и одежду после прикосновения к свинье. Дело в том, что у многих народов след соприкосновения со священным предметом необходимо было смыть или устранить каким-либо другим путем, прежде чем человек, прикоснувшийся к нему, получал разрешение общаться со своими товарищами. Так, у иудеев после чтения священного писания полагалось вымыть руки. До того как выйти из скинии после принесения искупительной жертвы, иудейский первосвященник был обязан омыться и снять с себя одежды, которые были на нем зо время пребывания внутри святыни. По предписанию греческого ритуала, эллин, принося искупительную жертву, не должен был к ней прикасаться, а после совершения жертвоприношения, прежде чем войти в город и в собственный дом, обязан был омыть свое тело и одежду в реке или в источнике. Повелительную необходимость освободиться от, так сказать, священной заразы чувствовали и полинезийцы. С этой целью они совершали разного рода обряды. Нам уже известно, что, случайно прикоснувшись к священной особе вождя или к какой-нибудь из его личных вещей, житель островов Тонга мог есть пишу своими руками только после совершения искупительного обряда. Считалось, что в противном случае такой человек распухнет, умрет или, по меньшей мере, заболеет золотухой пли другой болезнью. На примере Новой Зеландии мы также убедились, какие роковые последствия влечет за собой соприкосновение со священным предметом. Короче говоря, по мнению первобытного человека, все священное таит в себе опасность. По нему как бы пропущен ток святости, который ударяет и даже поражает насмерть всякого, кто к нему прикоснется. В силу этого первобытные люди крайне неохотно притрагиваются к таким предметам и стараются не смотреть на них.

Бечуанам из клана крокодила увидеть тотемное животное представляется делом "дурным и неблагоприятным"; они полагают, что от лицезрения крокодила у них воспалятся глаза. Тем не менее для бечуанов нет ничего священнее крокодила: они называют его отцом, клянутся им, устраивают в его честь празднества. Бушмены Маденассаны почитают козла священным животным, хотя "человек, бросивший на него взгляд, на время становится нечистым и пребывает в состоянии некоего беспокойства". Равным образом индейцы племени омаха, принадлежащие к клану лося, уверены, что от прикосновения к этому животному их тело покроется волдырями и белыми пятнами. Индейцы того же племени, входящие в клан змеи, верят, что от прикосновения к этому пресмыкающемуся или от вдыхания его запаха у них поседеют волосы. Жители Самоа, поклонявшиеся бабочке, считали, что поймать ее для них равносильно смерти. Тарелками на Самоа обычно служили листья бананового дерева с красноватыми подпалинами. Но если бы использовать их в качестве тарелок пришло в голову кому-нибудь из членов клана дикого голубя, ему не миновать ревматических опухолей и сыпи по всему телу, как это бывает при ветряной оспе. Бхилы в Центральной Индии, принадлежащие к клану мори, имеют своим тотемом павлина и совершают ему подношения зерном. Тем не менее они верят, что стоит им наступить на след павлина, как их поразит какая-нибудь болезнь. Если на глаза женщине из клана мори попадается павлин, ей следует закрыть лицо и отвернуться. Таким образом, святость представляется первобытному человеку чем-то вроде опасного вируса, которого благоразумному человеку нужно всеми силами остерегаться. Если же это не удается, для устранения заразы необходимо прибегнуть к тщательному ритуальному очищению.

В свете этих параллелей верования и обычаи египтян, относящиеся к свинье, скорее основывались на представлении об исключительной святости этого животного, нежели на представлении о его крайней нечистоте. Выражаясь точнее, египтяне видели в свинье не просто нечистое, отталкивающее животное, но и существо, в высшей степени одаренное сверхъестественными способностями. Они относились к свинье с тем изначальным чувством религиозного ужаса, в котором почти в равных дозах перемешаны глубокое преклонение и глубокое отвращение. От внимания самих древних не ускользнуло то обстоятельство, что у чувства неприязни, которое свинья вызывала в египтянах, имелась обратная сторона. У греческого астронома и математика Эвдокса, который провел в Египте 14 месяцев и беседовал с тамошними жрецами, сложилось впечатление, что египтяне не трогали сытней не из чувства отвращения, а из соображений их полезности в сельском хозяйстве. Если верить этому греческому ученому, после отлива Нила египтяне выпускали на поля стада свиней, которые втаптывали семена в сырую землю. Отношение к животному, которое возбуждает столь противоречивые чувства, конечно, не отличалось однозначностью и постоянством. С течением времени одно из противоречивых чувств одерживало победу, и в зависимости от того, преобладало ли чувство почитания или чувство отвращения, животное то поднималось на уровень бога, то опускалось до уровня дьявола. Эта последняя судьба и постигла у египтян свинью. Действительно, в исторические времена в Египте чувство отвращения по отношению к свинье явно перевесило чувство поклонения, которое египтяне испытывали к ней в прошлом и следы которого сохранились в позднейшие эпохи. Свинью стали рассматривать как воплощение Сета или Тифона, египетского варианта дьявола, врага Осириса, Согласно преданию, Тифон в образе черной свиньи поранил глаз бога Гора, который предал его за это сожжению и учредил жертвоприношение свиньи, после того как бог солнца Ра объявил это животное отвратительным. Что же касается предания о том, что во время охоты на вепря Тифон обнаружил тело Осириса и искалечил его, что и послужило причиной ежегодного принесения в жертву свиней, то оно представляет собой модернизированную версию более древнего предания: что Осириса, равно как и Аттиса и Адониса, растерзал вепрь или Тифон в образе вепря.

Итак, ежегодное принесение свиньи в жертву Осирису можно истолковывать как месть враждебному животному, убившему и растерзавшему бога. Но главное не это, а то, что раз уж животное только один раз в году предают закланию с соблюдением пышного обряда жертвоприношения, то речь идет о священном животном, о животном, которое из чувства благоговения не решаются трогать на протяжении остальной части года и, наконец, убивают тоже в качестве бога. Кроме того, пример Диониса и Деметры (не говоря уж об Аттисе и Адонисе) убедил нас в том, что животное, которое приносят в жертву богу на том основании, что оно враждебно ему, первоначально могло быть и действительно было самим этим богом. Поэтому ежегодное принесение свиньи в жертву Осирису наряду с утверждением, что это животное якобы враждебно богу, свидетельствует, во-первых, о том, что первоначально свинья была богом, а во-вторых, что была она именно Осирисом. Когда в белее позднюю эпоху Осирис приобрел черты антропоморфного божества и его связь со свиньей была предана забвению, это животное сначала стали отличать от бога, а затем мифологи, которым показалось, что приносить животное в жертву богу можно единственно на том основании, что оно ему враждебно, превратили свинью во врага Осириса. Ибо приносить в жертву богам, по выражению Плутарха, надлежит не то, что им дорого, а то, что им ненавистно. Пресловутый вред, который наносят посевам дикие кабаны, послужил достаточным основанием для того, чтобы изобразить этих животных врагами духа хлебов, хотя первоначально, если принять нашу гипотезу, сама свобода передвижения кабанов по посевам наводила крестьян на мысль о тождественности этих животных духу хлеба. Противопоставлять же их ему стали позднее.

Отождествление Осириса со свиньей доказывает и то, что принесение свиней в жертву Осирису совершалось как раз в тот день, когда этот бог, по преданию, был умерщвлен. Следовательно, умерщвление борова представляло собой ежегодную инсценировку убийства Осириса, подобно тому как сбрасывание свиней в пещеры во время празднования тесмофорий было аллегорией нисхождения Персефоны в подземный мир. Параллели этих обычаев имеются в жатвенных обрядах европейского крестьянства, во время которых в качестве представителей хлебного духа убивают козла, петуха и других животных.

Итак, первоначально боров был самим Осирисом, и лишь позднее в нем стали видеть воплощение его врага Тифона. В пользу этой теории говорит также то обстоятельство, что воплощениями Тифона служили рыжеволосые люди и рыжие быки. Что касается рыжеволосых людей, которых сжигали и чей пепел рассеивали при помощи веялок, то выше мы привели сильные доводы в пользу того, чтобы считать их наряду со щенками рыжей масти, которых убивали весной в Риме, представителями самого духа хлебов, то есть Осириса. Мы, в частности, считаем, что убивали таких людей явно с целью заставить золотиться спелые хлеба. Однако в более поздние времена этих людей стали рассматривать уже не как представителей Осириса, а как представителей его врага Тифона, а в их умерщвлении стали видеть акт справедливого возмездия. Относительно волов с рыжей шерстью позднее также пришли к выводу, что закалывали их-де по причине сходства с Тифоном, хотя можно с большей долей вероятности допустить, что первоначально убивали их как раз по причине сходства с Осирисом. Волов, как мы убедились, часто закалывали на поле жатвы как представителей хлебного духа.

Осириса обыкновенно отождествляли с быком Аписом из Мемфиса и с быком Мневисом из Гелиополя. Трудно сказать, были ли эти быки, подобно волам с рыжей шерстью, воплощениями Осириса как духа хлеба, или же первоначально они были самостоятельными божествами, которые слились с Осирисом позднее. От других священных животных, чей культ носил местный характер, этих двух быков отличает то, что их культ был распространен повсеместно. Каково бы ни было изначальное отношение Аписа к Осирису, относительно первого мы располагаем одним фактом, мимо которого никак нельзя пройти при обсуждении обычая умерщвления бога. Хотя древние египтяне поклонялись этому быку как настоящему богу. с великой торжественностью и глубоким благоговением, они не допускали, чтобы Апис жил дольше срока, предписанного ритуальными книгами. По окончании этого срока быка топили в священном источнике. Апису, по сообщению Плутарха, дозволялось прожить двадцать пять лет. Впрочем, недавние раскопки захоронений Аписов показывают, что это предписание не всегда выполнялось пунктуально. Из надписей на гробницах явствует, что во время правления двадцать второй династии двое из священных быков прожили больше двадцати шести лет.

Отношение Вирбия к лошади. Теперь мы можем отважиться объяснить смысл предания о том, что Вирбий, первый из арицийских Царей Леса, в образе Ипполита был растоптан конями. Нам, во-первых, известно, что лошадь нередко выступает в качестве представителя духа хлебов, а во-вторых, что животное, которое в позднейших преданиях убивает бога, первоначально являлось самим этим богом. Все это дает нам право выдвинуть гипотезу: лошади, под копытами которых нашел смерть Вирбий (или Ипполит), на самом деле были воплощениями его как божества растительности. Миф о гибели Вирбия под копытами коней был, вероятно, придуман для того, чтобы сделать понятными отдельные стороны его культа, такие, например, как запрещение вводить в священную рощу лошадей. Ведь миф изменяется, в то время как обычай остается неизменным, и люди.следуют обычаям своих предков, хотя причины, по которым предки эти обычаи соблюдали, давным-давно пришли в забвение. В истории религии неизменно присутствует стремление примирить древний обычай с его современным истолкованием, то есть создать здравую теорию, объясняющую абсурдную практику.

В интересующем нас случае нет сомнения, что миф уступает по древности обычаю и что первоначально лошади не допускались в священную рощу по иной причине. Из существования этого запрета можно заключить, что быть священными животными или воплощениями бога рощи лошади не могли. Однако это был бы поспешный вывод. Из обычая изображать Афину в одеянии из козьих шкур тоже можно заключить, что во время оно коза была священным животным этой богини. Однако, несмотря на это, козу, как правило, не приносили в жертву Афине и не допускали ее в великое святилище богини афинский Акрополь. Поступали так якобы потому, что коза нанесла вред оливе – священному дереву богини. Отношение козы к Афине до этого момента такое же, как отношение лошади к Вирбию: оба вида животных запрещалось вводить в святилище, потому что они чем-то повредили богу. Варрон, однако, сообщает, что правило, закрывавшее козе доступ в Акрополь, допускало одно исключение. Один раз в год козу, по словам римского автора, пригоняли в Акрополь для совершения необходимого жертвоприношения. Между тем, как было отмечено выше, возможно, что животное, которое приносят в жертву один-единственный раз в году, является не рядовой жертвой, а представляет самого бога. Отсюда можно сделать заключение, что один раз в году в Акрополе приносилась в жертву коза в роли самой Афины. Можно также предположить, что на статую богини греки накидывали шкуру убитого животного (aegis) и каждый год обновляли ее. Столь же священным животным считался в Фивах баран, которого никогда не приносили в жертву. Но раз в год барана закалывали, а его шкурой накрывали статую бога Амона.

Располагай мы более многочисленными данными об арицийском ритуале, нам, вероятно, стало бы известно, что правило, запрещавшее вводить лошадей в священную арицийскую рощу, подобно аналогичному афинскому правилу, один раз в год допускало исключение: в такой день в рощу приводили коня, которого в качестве воплощения бога Вирбия приносили в жертву. С этим конем со временем произошло обычное недоразумение: в нем стали видеть врага бога, приносимого в жертву последнему якобы за нанесенную ему обиду. Та же судьба, как мы видели, постигла свинью, приносимую в жертву Деметре и Осирису, и козу, которую жертвовали Дионису, а возможно, и Афине. Для писателя столь естественно сообщать о правиле и умалчивать об исключении, что едва ли стоит удивляться тому, что в сообщениях о порядке доступа в арицийскую рощу ни словом не упоминается о предполагаемом мною исключении. Ведь, располагай мы лишь свидетельствами Атенея и Плиния, и нам было бы известно только правило, запрещающее жертвовать коз Афине и закрывающее этим животным доступ в Акрополь. Мы и не подозревали бы о существовании важного исключения из этого правила, которое дошло до нас благодаря счастливой случайности, сохранившей труд Варрона.

В пользу гипотезы о том, что один раз в году в арицийской роще совершалось жертвоприношение лошади, говорит наличие аналогичного ежегодного жертвоприношения в Риме. Каждый год 15 октября римляне устраивали на Марсовом поле состязания в езде на колесницах. Правую лошадь в победившей упряжке ударом копья приносили в жертву Марсу, чтобы обеспечить обильный урожай. Голову этой лошади отсекали и украшали связкой из булок. После этого жители двух районов Рима – Священной дороги и Субуры – оспаривали друг у друга право обладать этой головой. Если голова доставалась жителям Священной дороги, те прикрепляли ее к стене царского дома, если же она доставалась жителям Субуры, ее прикрепляли к Мамилиевой башне. Хвост лошади отрубали и доставляли в царское жилище с такой быстротой, чтобы на царский очаг еще успевала накапать кровь. Кровь лошади собирали и хранили до 21 апреля. В этот день девственные весталки перемешивали ее с кровью новорожденных телят, принесенных в жертву за шесть дней до этого. Получившуюся смесь раздавали пастухам, которые пользовались ею для сохранения своих стад.

Украшение конской головы в этом обряде связкой булок, а также провозглашаемая цель жертвоприношения – обеспечение хорошего урожая – указывают на то, что лошадь убивали как одну из многих представительниц хлебного духа. Обряд отрезания хвоста лошади напоминает африканский обряд отрезания хвостов волов и принесения их в жертву на благо урожая. В римском и африканском обычае животное явно выступает в роли хлебного духа, оплодотворяющая сила которого пребывает прежде всего в хвосте. Мы уже сталкивались с этим представлением на примере европейского фольклора. Что же касается обычая кропления стад по весне конской кровью, то его можно сравнить с обычаем скармливать Старуху, Деву, сноп clyack весной коням или на Рождество скоту, а также с обычаем отдавать весной "святочного вепря" на съедение рабочим быкам или тягловым лошадям. Все перечисленные обычаи призваны привлечь благодатный дух хлеба к той или иной крестьянской усадьбе и ее обитателям и сохранить благодать до следующего года.

Октябрьское жертвоприношение лошади V римлян возвращает нас к седой древности, когда Субура, ставшая впоследствии убогим, обветшалым районом великой столицы, еще оставалась самостоятельным селением, жители которого вступали на поле жатвы в дружеское состязание с соседями из тогда небольшого сельского городка Рима. Место проведения обряда, Марсово поле, было расположено рядом с Тибром и до упразднения царской власти составляло часть царских владений. Предание гласит, что, когда последний царь был изгнан из Рима, хлеба на приречных царских угодьях созрели для жатвы. Но ни один римлянин не пожелал есть проклятое зерно, и его побросали в реку в таких количествах, что на Тибре, в то лето мелководном от сильной жары, образовалось подобие островка.

Итак, принесение в жертву лошади представляло собой древний осенний обряд, соблюдавшийся на царских угодьях в конце жатвы. Лошадиную кровь и хвост (главные части тела представителя духа зерна) римляне приносили на хранение в царское жилище, подобно тому как жители Германии прибивают Жатвенного петуха к фасаду дома, а шотландские горцы приносят последний сноп, придав ему форму Девы, домой и подвешивают его над очагом. Благодаря этому благословение духа хлеба пребывает в царском доме и очаге, а от него передается всей общине, во главе которой стоит царь. Одним из обрядов, который народы, живущие на севере Европы, соблюдают весной и осенью, является установление Майского дерева перед домом мэра города или бургомистра или вручение последнего снопа деревенскому старосте. Итак, кровь и хвост жертвенного животного отходили царю, зато взамен жителям Субуры – в то время соседней деревни, когда-то, без сомнения, обладавшей собственным сходным обрядом, – разрешалось принимать участие в состязаниях за обладание конской головой. Мамилиева башня, к которой субурцы в случае успеха прибивали конскую голову, была в то время укрепленной четырехугольной крепостью местных магнатов из древнего рода Мамилиев. Этот обряд, совершаемый на царских полях и в царском доме от лица жителей всего городка и соседней деревни, приходился, должно быть, на время, когда аналогичный обряд совершался на полях всех селений. Жители селений в земледельческих районах Лация, вероятно, продолжали соблюдать. этот обычай в местном масштабе долгое время после того, как деревеньки под Римом слили самостоятельные праздники урожая в общее празднество на царских угодьях. Не лишено вероятности предположение, что священная роща в Ариции, подобно Марсову полю в Риме, могла быть местом проведения общего праздника жатвы, во время которого с соблюдением тех же варварских обрядов от имени жителей близлежащих деревень приносили в жертву лошадь. Это животное воплощает собой оплодотворяющий дух дерева и оплодотворяющий дух хлеба одновременно. Это и не удивительно, потому что, как мы убедились на примере обычаев Жатвенного мая, оба воплощения часто сливаются друг с другом.

Date: 2015-09-23; view: 455; Нарушение авторских прав