Клиническая иллюстрация

Мисс А. – одинокая женщина примерно тридцати лет – обратилась ко мне по рекомендации своего лечащего врача в связи с хронической депрессией, злоупотреблением алкоголем и различными транквилизаторами, хаотической жизнью, нестабильностью на работе и в отношениях с мужчинами. Я уже ссылался на другие моменты ее терапии (см. главу 5). Мисс А. произвела на меня впечатление интеллигентной, теплой и достаточно привлекательной женщины, но несколько небрежной, невнимательной к себе и своему внешнему виду. Она успешно закончила обучение в области архитектуры и успела поработать в нескольких архитектурных компаниях, часто меняя места работы, – как я постепенно выяснил, в основном из-за неудачных романов с коллегами-мужчинами. Она имела склонность смешивать работу и личные отношения, разрушая и то, и другое.

Мать пациентки умерла, когда мисс А. исполнилось шесть лет. Отец мисс А. был видным бизнесменом с международными связями, которые требовали частых командировок. Во время этих поездок мисс А. и два ее старших брата оставались на попечении второй жены отца, с которой мисс А. не ладила. Свою мать мисс А. описывала в идеализированных и несколько нереалистичных тонах. Ее эмоциональное оплакивание матери перешло в стойкое враждебное отношение к мачехе, на которой отец женился через год после смерти первой жены. Отношения с отцом, которые до этого были превосходными, также ухудшились. Он считал неоправданной враждебность дочери по отношению к своей новой жене.

В подростковые годы мисс А. сопровождала отца в его заокеанских поездках, что вроде бы вполне удовлетворяло мачеху, которая могла оставаться дома и продолжать свою светскую жизнь. Мисс А. училась в средней школе, когда обнаружила любовные связи отца с другими женщинами и поняла, что эти связи являлись основным его занятием во время заграничных поездок. Мисс А. стала наперсницей отца, и то, что он доверял ей, волновало ее и делало счастливой. Менее осознаваемым чувством было переживание триумфа над мачехой.

В годы учебы в колледже у нее сформировался тот поведенческий паттерн, который и сохранялся вплоть до начала терапии. Она влюблялась, впадала в сильнейшую зависимость и подчинение, начинала цепляться за мужчину и неизменно бывала брошена. На это она реагировала глубокой депрессией, для преодоления которой стала прибегать к алкоголю и легким транквилизаторам. По мере того, как за ней закреплялась репутация “слабачки”, ее статус в элитарной социальной группе, к которой она принадлежала, постепенно падал. Когда очередной несчастный роман усложнился нежелательной беременностью и последующим абортом, ее отец проявил беспокойство, что и побудило врача мисс А. направить ее ко мне.

Диагностически я определил мисс А. как преимущественно мазохистическую личность с характерологической депрессией и симптоматической алкогольной и лекарственной зависимостью. Мисс А. сохраняла хорошие отношения с несколькими подругами в течение многих лет, она была способна эффективно работать до тех пор, пока не завязывала роман на работе, и в целом производила впечатление честного, небезразличного к себе человека, способного к установлению глубоких объектных отношений. Я рекомендовал ей психоанализ, и описываемое ниже происходило на третьем-четвертом году терапии.

В течение некоторого времени у мисс А. был роман с женатым мужчиной, Б., недвусмысленно дававшим ей понять, что не собирается оставлять свою жену ради нее. Однако он предложил ей родить от него ребенка и выразил готовность оказывать ей финансовую поддержку. Мисс А. лелеяла надежду, что ее беременность укрепит их отношения и в конце концов консолидирует их союз. Она неоднократно описывала мне свои переживания с Б., показывавшие его как садистического, лживого и ненадежного человека, и с горечью жаловалась на него. Когда я спросил, как же она понимает эти отношения, которые описывает в таких терминах, мисс А. обвинила меня в стараниях разрушить то, что считала самыми значимыми отношениями в своей жизни, а также в нетерпеливости, доминировании и морализировании.

Постепенно стало ясно, что пациентка воспринимает меня как не помогающую, критичную, не понимающую и не сочувствующую отцовскую фигуру – точно так же, как реального отца с его заботой о ней. В то же время она повторяла в переносе мазохистский паттерн отношений. Я не мог не обратить внимание на то, что она в мельчайших подробностях описывала все свои ссоры и сложности с любовником, но никогда не рассказывала об интимных моментах отношений, кроме периодических замечаний о том, что они прекрасно провели время в постели. Почему-то мне не удавалось исследовать в терапии это расхождение между ее общей открытостью и сдержанностью в одной конкретной области. Лишь постепенно я стал осознавать, что не решаюсь интересоваться ее сексуальной жизнью вследствие своей фантазии, что она тут же интерпретирует это как соблазняющее вторжение. Я почувствовал в себе своеобразную реакцию контрпереноса, но еще не вполне понимал ее.

Исследуя функции ее бесконечного повторения одного и того же садомазохистского паттерна в отношениях с мистером Б., я обнаружил, что пациентка боится моей ревности к интенсивности этих отношений. Мои интерпретации – о том, что она воспроизводит со мной фрустрирующие и саморазрушающие отношения, которые переживает с мистером Б., – мисс А. воспринимала как предложение эротического подчинения мне. После этого я смог понять мое прежнее колебание как интуитивное ощущение ее подозрений по поводу моих намерений соблазнить ее. Я пришел к выводу, что она боялась делиться со мной подробностями своей сексуальной жизни, поскольку считала, что я хочу использовать ее сексуально и вызвать у нее сексуальные чувства ко мне.

Должен добавить, что все это происходило в выраженно неэротической атмосфере; на этом этапе терапии моменты спокойной рефлексии то и дело наступали буквально посреди гневных вспышек ярости, адресованной любовнику или мне, из-за моей предполагаемой нетерпимости к ее отношениям с ним. Затем пациентка начала исследовать сексуальные аспекты отношений с Б. Я узнал, что, хотя с самого начала мисс А. с готовностью участвовала в любых сексуальных играх и действиях, которые предлагал Б., и ее сексуальное подчинение доставляло ему особое удовольствие, она не способна была достичь оргазма во время коитуса, испытывая с ним ту же сексуальную скованность, что и со многими предыдущими любовниками. Лишь когда один из этих любовников, придя в ярость, начал ее бить, она смогла достичь полного сексуального возбуждения и оргазма.

Эта информация прояснила один аспект ее зависимого, цепляющегося и в то же время провокативного поведения с Б. – ее бессознательные усилия спровоцировать его на то, чтобы он ее ударил и она могла бы достичь полного сексуального удовлетворения. Злоупотребление алкоголем и транквилизаторами выступило как средство предъявлять себя импульсивной, неконтролируемой, требовательной и недовольной, в противоположность ее обычной мягкости и покорности. Таким образом она одновременно провоцировала мужчин на насилие, дающее ей возможность сексуального удовлетворения, и делала себя непривлекательной для них. В ретроспективе злоупотребление алкоголем выступало как одно из объяснений ее неизменного отвержения мужчинами. Однако постепенно как главная динамика проявилось бессознательное чувство вины из-за эдиповых импликаций этих отношений.

Анализ этого материала ускорил разрыв с Б.: мисс А. стала обнаруживать меньше регрессивной требовательности и больше реализма, конфронтируя Б. с проявлениями его непоследовательности в отношениях с ней. Когда Б. был поставлен перед выбором, связанным с будущим их отношений, он решил положить им конец. В последующий период печали по этому поводу у мисс А. впервые возникли осознанные эротические чувства по отношению ко мне. Подозревавшая меня в намерениях сексуально соблазнить ее и видевшая во мне копию лицемерного, моралистичного и сексуально беспорядочного отца, мисс А. теперь стала воспринимать меня как очень отличающегося от ее отца. В ее теперешнем представлении я был идеализированным, любящим, оберегающим, но также и сексуально отзывчивым мужчиной, и она довольно свободно выражала эротические чувства ко мне, в которых нежность соединялась с сексуальными фантазиями и желаниями. Я, в свою очередь, воспринимавший ее прежде как незамысловатую простушку, стал испытывать во время сессий эротические контртрансферентные фантазии, сопровождавшиеся мыслями о странности того, что такая привлекательная женщина не способна поддерживать постоянные отношения с мужчиной.

В период этой видимой свободы выражения своих фантазий о любовных отношениях со мной – в них она воображала преимущественно садомазохистские сексуальные взаимодействия – мисс А. также стала чрезвычайно чувствительна к малейшим фрустрациям во время сессий. Если ей приходилось подождать несколько минут, если встречу нужно было перенести на другое время, если по каким-то причинам я не мог согласиться на изменение, которого она требовала, мисс А. чувствовала себя травмированной – сначала впадала в депрессию, а потом очень сердилась. Униженная тем, что я не иду навстречу ее сексуальным желаниям, она обвиняла меня в черствости, холодности и садистически соблазняющем поведении. Образы беззаботных отношений отца с различными женщинами за границей, когда он использовал свою дочь, чтобы оградить себя от подозрений второй жены, стали значительной темой в терапии: я выступал теперь таким же соблазняющим и ненадежным, как отец, и предавал ее в своих “беззаботных” отношениях с другими пациентками и коллегами-женщинами.

Мощный эффект этих упреков, ее обвинительная, самоуничижительная и гневная позиция, воспроизведение ее трудностей в отношениях с мужчинами и вскрытие прежде вытесненного аспекта ее отношений с отцом вызвали также смещение в моем контрпереносе. Парадоксальным образом, я почувствовал большую свободу в исследовании собственных контртрансферентных фантазий, варьировавших от сексуальных взаимодействий, воспроизводящих ее садомазохистские фантазии, до картин того, каково было бы жить с такой женщиной, как мисс А. Мои фантазии о садомазохистских сексуальных взаимодействиях воспроизводили также агрессивное поведение мужчин по отношению к ней, которое она бессознательно в них провоцировала. Мои фантазии в конце концов вылились в ясное осознание того, что она упорно провоцирует ситуации, фрустрирующие ее потребность в зависимости и приводящие к взаимным обвинениям с последующими проявлениями насилия и открытыми демонстрациями подавленности и ярости. Она будет выступать в качестве моей жертвы, что неизбежно разрушит наши отношения.

По мере того, как я использовал этот контртрансферентный материал в своей интерпретации явлений переноса, для меня становилось ясным глубокое чувство вины мисс А. по поводу сексуализированных аспектов отношений со мной. В противоположность прежним сетованиям на чувство отверженности и униженности из-за того, что я не отвечаю на ее любовь, теперь она ощущала беспокойство, вину и огорчение от того, что пыталась соблазнить меня, и представляла идеализированный образ моей жены (о которой не имела абсолютно никакой информации, в том числе и о ее существовании). Ретроспективно я осознал, что мое сопротивление исследованию фантазий в контрпереносе не дало мне последовать за ними в направлении, в котором прояснилась бы мазохистская аутодеструктивность эротических желаний мисс А. по отношению ко мне. Оглядываясь назад, я могу сказать, что моя бессознательная контридентификация с ее соблазняющим отцом помешала мне свободно исследовать свой эротический контрперенос и таким образом более четко осознать мазохистскую модель в переносе. Мне думается, что и мое сопротивление бессознательным садомазохистическим импульсам в моих ролевых реакциях по отношению к мисс А. также сыграло свою роль. В дальнейшем доминирующей темой анализа стали сексуальные фантазии мисс А. об отце, ее прошлое восприятие его как дразняще-провоцирующего и одновременно сексуально отвергающего.

В контексте нашего исследования глубокого чувства вины, в котором идеализированный образ моей жены соединялся с идеализированным образом ее матери, мисс А. осознала, что она защищалась от этих переживаний вины посредством расщепления образа матери на идеализированный образ покойной матери и на пугающий и обесцененный образ мачехи, репрезентируемый соперницами, другими женщинами в жизни ее мужчин, которые никогда не принадлежали только ей одной. Это осознание также помогло прояснить ее бессознательный выбор “невозможных” мужчин и неосознанный запрет на получение полного сексуального удовлетворения иначе как при условиях физического или психического страдания.

В конце концов мисс А. удалось установить отношения с человеком, который во многом удовлетворял ее больше, нежели прежние любовники. В то время он не был связан ни с какой другой женщиной и принадлежал к ее социальному кругу (из которого она чувствовала себя изгнанной в результате беспорядочного образа жизни). Последовал длительный период анализа, когда мы исследовали ее фантазии и страхи в развивающихся отношениях с К. Она могла подробно рассказывать об их сексуальных отношениях, и мы исследовали как ее чувство вины по отношению ко мне, вызванное оставлением меня как объекта любви, так и ее чувство победы надо мной благодаря сексуальным отношениям, которые, в ее фантазии, были более удовлетворительными, чем любые другие, какие могли бы у меня быть. Иными словами, удовлетворительные любовные отношения во внешней реальности также помогли проработке в переносе процесса оплакивания отношений со мной, воспроизводившего оплакивание прежних отношений и установление новых в амбивалентных отношениях с отцом.

Date: 2015-09-23; view: 404; Нарушение авторских прав