К определению понятия интроекции

В одной статье д-р А. Мэдер ссылается на мою работу об интроекции и, сравнивая это понятие с предложенным им понятием экстериоризации, приходит к заключению, что они означают примерно одно и то же. Если это так, то нам следует договориться о том, какой из двух терминов предпочтительнее.

Повторное чтение статей убедило меня, что идентифицировать эти два понятия можно только вследствие не совсем правильной интерпретации идеи, развитой в моей работе.

Я описал интроекцию как распространение аутоэротического интереса на внешний мир путем «втягивания» его объектов в «Я». Я придал большое значение этому «втягиванию» и хотел показать, что понимаю любую объектную любовь (или перенесение) — и у нормального человека, и у невротика (естественно, и у параноика) — как расширение «Я», то есть как интроекцию.

Строго говоря, человек может любить только самого себя; любя какой-то объект, он принимает его в свое «Я». Это как в сказке о бедной жене рыбака: в результате проклятия к ее носу приросла колбаса, и она ощущает прикосновение к этой колбасе как прикосновение к собственной коже и вынуждена энергично обороняться против попыток отрезать неприятный нарост. Так же и мы ощущаем страдания, которые кто-то причиняет любимому нами существу, как свои собственные. Такое прирастание, включение любимого объекта в «Я» называю интроекцией. Таким образом, механизм любого перенесения на какой-то объект, а значит, и любой объектной любви, я представляю себе как интроекцию, как расширение «Я».

Чрезмерную склонность к перенесению у невротических лиц я описывал как бессознательное преувеличение этого механизма, как маниакальную страсть к интроекции, в то время как параноики имеют тенденцию лишать объекты своей любви, и, если она возникает вновь, проецировать ее на внешний мир (болезненная страсть к проекции). Истинный параноик мог бы посчитать «колбасой» даже часть собственного носа (собственной личности), «отрезать» ее и выбросить; но он ни в коем случае не позволил бы «прирасти» чему-то чужеродному.

Я хорошо знаю, и нередко указывал на это в цитируемой моей работе, что такие же механизмы имеют место и у нормальных людей. Верно и то, что в некоторых случаях невроза вступает в действие проекция (например, при истерических галлюцинациях); а способность к переносу (интроецированию) не всегда отсутствует при паранойе. И все же проекция при паранойе и интроекция при неврозе играют роль настолько более значимую, чем другие механизмы, что их можно рассматривать как характерные для данных клинических картин.

Обратимся теперь к экстериоризации Мэдера. По его описанию она состоит в том, что отдельные органы человеческого тела идентифицируются с предметами внешнего мира и в качестве таковых человек с ним и обращается. (Параноик F. В. в яблоках фруктового сада видит свои размноженные гениталии. Другой пациент считает водопровод своим кровеносным сосудом.)

Мэдер понимает все это как процессы проекции. Однако, исходя из моего предыдущего изложения, эти случаи можно было бы понять следующим образом. Параноики, может быть, и сделали некоторую попытку проекции удовольствия, получаемого от собственных органов, но они совершили только перебрасывание этого субъективно сохраненного интереса. «Я» может рассматривать собственное тело как принадлежащее внешнему миру, а следовательно, как объективное. Таким образом, при «экстериоризации» Мэдера интерес только переброшен с одного объекта внешнего мира (определенного органа) на другой, похожий (водопровод, фрукты). Но мы понимаем перебрасывание как специфический случай механизма интроекции, перенесения, при этом в целях насыщения «свободно блуждающего» либидо вместо объекта, подвергшегося цензуре, в круг интересов включается какой-то другой, похожий на него объект. Таким образом, экстериоризация Мэдера — это процесс не проекции, а интроекции.

При действительно удавшейся параноидальной проекции (например, при иллюзии преследования) какая-то часть психической индивидуальности (гомосексуальность) перестает принадлежать к «Я», она словно лишается гражданских прав, а так как покончить с ней все же нельзя, она воспринимается уже как что-то объективное, чуждое «Я». Такое превращение чисто субъективного во что-то объективное может быть названо проекцией. Я не остановлюсь перед тем, чтобы тех «экстериоризирующих» параноиков, которые все еще испытывают какой-то, пусть даже «переброшенный», интерес к вещам внешнего мира и, следовательно, еще интроецируют и способны действовать в социальной сфере этим обходным путем, расценить как стоящих ближе к невротикам, и, возможно, прогноз при их терапии будет более благоприятным.

Исходя из этого, я могу понимать экстериозацию Мэдера только как специфический вид интроекции, имеющийся, впрочем, и у нормального человека, но не как проекцию; однако и понятие интроекции, вполне отвечающее проведенным до сих пор опытам, я полагаю, тоже необходимо сохранить в научном обороте.