Характер переживания страхов и тревог. Формы проявления тревоги

Характер переживания страхов и тревог выявлялся с помощью экспериментальной беседы. Детям и подросткам предлагались четыре картинки из стандартных наборов, схематически демонстрирующие мимику при переживании различных эмоций: радости, удивления, страха и тревоги, гнева. Они должны были назвать изображенные эмоции (в случае затруднений это делал экспериментатор) и рассказать, объяснить, что значит переживать эти эмоции. Работа проводилась с каждым

105

испытуемым индивидуально, в ней приняли участие 84 ребенка в возрасте от 5 до 16 лет.

Эти данные сопоставлялись с описаниями переживаний страха, тревоги, полученными в ходе клинической работы с детьми и подростками, обратившимися за психологической помощью в связи с повышенной тревожностью, напряженностью, склонностью к частым переживаниям страха и т. п. — всего 78 человек в возрасте от 5 до 16 лет.

Прежде всего отметим следующее: описание того, что значит переживать тревогу, страх, в указанных двух категориях детей и подростков не различалось по содержанию, различия касались частоты, аффективной насыщенности и, значительно реже, действенности переживания («Как будто парализатором ударяет», «В голове пустота и только слабый звон маминого голоса», «Паника и хаос»). Совпадение описания характера переживания у тревожных и нетревожных детей представляется нам важным для понимания устойчивой тревожности, поскольку еще раз подтверждает представление о том, что это образование характеризуется не какими-либо качественными особенностями переживаний страхов и тревог, а легкостью их актуализации, повышенной склонностью к ним. В связи с близостью результатов эти две категории рассматриваются совместно.

Анализ также выявил различия в характере переживания тревоги и страхов у детей разного возраста. В дошкольном (5—6 лет) и младшем школьном возрасте наиболее часты переживания страха, когда угрожающим является конкретизированный, эмоционально насыщенный образ, часто носящий фантастический, иррациональный или преувеличенный характер. Проиллюстрируем это выдержками из протоколов.

«Страшно — это когда что-то знакомое и хорошее, а по правде опасное, что обмануть может. Притворяется доброй, а сама — в мешок и утащит» (девочка 5 лет).

«Когда по телевизору показывают страшное, из комнаты убегаешь, а оно как будто за тобой гонится, все время видишь, никуда не уйдешь, не спрячешься» (девочка 7 лет).

«Когда страшно, это когда ты сидишь один в комнате, а в углу как будто Баба Яга и как будто она шевелится, а если заметит, что на нее смотрят, схватит и съест» (мальчик 8 лет).

«Страшно, когда учительница смотрит на тебя и хочет спросить, но не спрашивает, а тянет-тянет, а ты все равно думаешь: «Давай спрашивай. Я мужчина, я смелый» (мальчик 9 лет).

106

О неопределенном, расплывчатом переживании тревоги маленькие дети почти не говорят.

Переживание тревожности в форме конкретизированных страхов остается типичным и для младших подростков, однако наряду с этим здесь отмечается и то, что характеризует собственно тревогу: недифференцированное ожидание неблагополучия в ситуациях, объективно не представляющих угрозы. Кроме того, в этот период ярко отмечается то явление, которое мы отмечали выше при анализе динамики страхов: повышенное внимание к деталям переживаний и ощущений, хотя они далеко не всегда обозначаются детьми как тревога или страх, а описываются как некое неопределенное переживание, которое может носить как неприятный, так и достаточно приятный («возбуждающий») характер, и лишь в ходе специально поставленных вопросов можно выявить связь этих переживаний с ожиданием угрозы, опасности. Приведем примеры из протоколов.

«Испытуемый: Например, получишь двойку или еще чего-то там в школе. И надо родителям сказать. И знаешь, что ничего такого не будет, а все равно внутри холодно и живот болит».

«Экспериментатор: А можно сказать, что ты чувствуешь тревогу или страх?»

«Исп.: Нет. Я знаю, что мне ничего не будет. Это просто так противно, как будто тебе в постель лягушку засунули... Так бывает, например, когда выбирают, с кем в футбол играть, и пока ждешь, пока на других смотрят (называет ряд аналогичных ситуаций)» (мальчик 11 лет).

«Исп.: Сердце бьется, руки холодные, а в голове все: «Ну, давай, давай». Весело так, и мурашки везде бегают. Как будто тебя кто-то заводит».

«Эксп.: А когда это бывает?»

«Исп.: Когда кино смотришь или еще что, а там все накручивается и накручивается и вот сейчас что-нибудь случится».

«Эксп.: А если не в кино?»

«Исп.: На даче на речку не разрешали одним ходить, а мы пошли. И еще, когда в эту школу первый раз пришла, в четвертом классе это было, да еще во второй четверти. И еще в лифт один раз со мной такой парень зашел... Ну, про которого сразу видно... (девочка 12 лет).

В старшем подростковом и раннем юношеском возрасте переживания становятся все более разлитыми, смутными, двойственными, неопределенными, т. е. приобретают черты тревоги в ее классическом описании. Переживания страха характеризуются

107

наличием определенного объекта страха и разлитой тревоги. При этом иррациональность страха в основном отчетливо осознаётся.

«Иногда утром просыпаешься, но еще не до конца, и думаешь: сейчас посмотришь в зеркало, а там не твое лицо, а чужое. Страшно. И понятно, что это глупость. Но все равно чувствуешь, что это неспроста, что-нибудь плохое сегодня случится» (девушка 14 лет).

«У меня такой дар: я чувствую, когда беда приближается. Еще ничего нет, а я уже чувствую. У меня мама и соседи всегда спрашивают, будет или не будет. Не знаю точно, что, но знаю, что будет. Чувствую, что будет» (девушка 16 лет).

«Идешь по улице, и таким все кажется опасным. Кожей чувствуешь: сейчас на тебя нападут, а может быть, выстрелят. Это придумано, конечно, но все равно, напряжение такое, кайфное» (юноша 15 лет).

«Как будто... чем-то таким опасным пропитан воздух. Ты им дышишь, и она в тебя входит, не знаешь, почему, но ждешь какой-нибудь подлянки... Я замечал: мне в такие дни все люди хуже кажутся, кажется, гадость задумали против меня. Умом понимаешь, что не так это, но сделать ничего не можешь» (юноша 16 лет).

Литературные данные [Березин Ф. Б., 1988; Захаров А. И., 1988, 1995, 1997; Раттер М., 1987; Эберлейн Г., 1981; и др.] свидетельствуют, что конкретизированные страхи в значительной части случаев не отражают реальную угрозу, а как бы опредмечивают разлитую, неопределенную тревогу (уровень «иррационального» страха, четвертый член «явлений тревожного ряда», возникающий при усилении и нарастании тревоги, по Ф. Б. Березину). Значительные доказательства этого получены, в частности, при изучении различных вариантов посттравматического стресса [Новые аспекты психотерапии., 1990; Психология травматического стресса., 1992; Черепанова Е. М., 1995; Колодзин Б., 1992; и др.].

Результаты нашего исследования, прежде всего те, которые получены в ходе клинической работы с тревожными детьми, подтверждают эту точку зрения. Во-первых, частота и действенность конкретизированных страхов обнаруживали прямую устойчивую связь с наличием устойчивой тревожности. Во-вторых, работа по преодолению тревожности в дошкольном и младшем школьном возрасте, ориентированная преимущественно на взрослое окружение ребенка, нахождение и снятие источников напряжения, в случае успешности приводила к существенному

108

снижению аффективной насыщенности конкретизированных страхов у детей. Это проявлялось в том, как они рассказывали о своих страхах. Если в начале работы они часто говорили о страхе по собственной инициативе и каждый раз как бы переживали страх заново, то в конце рассказывали о своих страхах как о полустертых воспоминаниях и только в ответ на просьбу психолога.

Вместе с тем анализ рассказов детей позволяет предположить, что в центральном, «ядерном» компоненте таких страхов в значительной части случаев присутствуют признаки реальной угрожающей ситуации. Мы имеем при этом в виду не воплощение этой опасности в виде некоего символического образа — например, требовательной матери в виде Бабы Яги или ведьмы [Захаров А. И., 1982; Peseschkian N., 1986], а вполне реальное, рациональное соотношение между характером образа, воплощающего страх, и содержанием имевшей место в истории жизни ребенка травмирующей точнее, по-видимому, микротравмирующей ситуации или ряда ситуаций. Например, по нашим данным, так называемые «вечерние» страхи, связанные с боязнью появления в комнате, под кроватью и т. п. всевозможного воплощения «злых сил», чаще встречаются у тех детей, которых родители часто «загоняли» в постель угрозами наказания или действительно в качестве наказания. Слишком раннее оставление ребенка одного дома нередко приводит к появлению в более старшем возрасте страхов одиночества и внезапного исчезновения всех людей («Проснусь, а все исчезли, и я совсем один») и др. Этот вопрос, на наш взгляд, требует дополнительного изучения.

В процессе выявления характера переживания тревог и страхов выявился также своеобразный феномен «стремления к страху», желание испытать страх, пережить тревогу. Такое стремление проявляется, по всей видимости, в хорошо известной любви значительной части детей к «страшилкам»: страшным рассказам и фильмам.

Это явление наблюдается у некоторых детей уже в дошкольном возрасте, но становится распространенным в младшем школьном возрасте, достигает своего «пика» в 12—14 лет и проявляется в дальнейшем в любви к фильмам и книгам ужасов, триллерам и т. п. При этом примерно до 12—13 лет оно примерно в равной степени выражено у мальчиков и у девочек, а затем, как показывают наблюдения и специальные беседы, в наибольшей степени становится характерным для юношей и мужчин. Как представляется, данное явление наряду с отмеченным

109

выше приятным, «возбуждающим» характером отдельных симптомов свидетельствует о наличии некоего позитивного компонента в переживании тревоги, страха. Наличие такого компонента может быть обусловлено, с одной стороны, возможностью конкретизировать расплывчатые, неясные опасения, опредметить имеющееся внутреннее напряжение, а с другой — указывает на наличие в таких переживаниях определенной силы, способствующей удовлетворению потребности в острых ощущениях, эмоциональному насыщению, подлинно сильному переживанию.

Обратимся теперь к актуальным формам проявления тревоги, как объективно наблюдаемым, так и субъективным. Они подробно описаны в литературе, включены в многочисленные опросники и тесты объективной оценки [см., например: Левитов Н. Д., 1969; Березин Ф. Б. и др., 1994; Ruebush B. E., 1963; и др.]. Сложности, связанные с их идентификацией, определяются, во-первых, полифункциональностью таких форм: один симптом может свидетельствовать о разных переживаниях, а во-вторых, тем, что они носят достаточно индивидуализированный характер и обычно не выделяются из форм поведения, специфичных для психического напряжения в целом. Это такие хорошо известные симптомы, как покраснение или побледнение кожи, частые позывы к мочеиспусканию, чрезмерное потение, а также грызение ногтей, дрожь рук, симптом «беспокойных рук», повышенная суетливость, чувство неловкости, неуклюжести, скованности [Наенко Н. И., 1976; Немчин Т. А., 1983; Стресс и тревога.., 1983; Шванцара Й. и кол., 1978; Эверли Дж., Розенфельд Р., 1985; и др.].

Существует, однако, значительное количество данных об открытости состояния тревоги внешнему наблюдению, сравнительной легкости ее распознаваемости окружающими, в том числе родителями и учителями [Кэмпбелл Р., 1992; Ruebush В. Е., 1963; и др.]. Так, например, Б. Рюбаш подчеркивает, что надежные данные о тревожности детей могут быть получены путем опроса родителей, воспитателей и учителей, но для этого требуется точность формулировок и хорошая обученность проводящего обследование и эксперта, оценивающего полученные данные. Правда, речь в этом случае идет в основном о дошкольниках и младших школьниках. Известна и достаточная распознаваемость тревоги окружающих, более того, ее, если так можно выразиться, «заразительность» на бытовом уровне.

110

Литературные данные свидетельствуют также, что проявления тревоги делятся на два основных вида: мобилизующий и демобилизующий, причем эти виды имеют ярко выраженный индивидуальный характер. Мобилизующий — проявляется в повышенной активности, вплоть до агрессивности, в повышенном аппетите и т. п., демобилизующий — в оцепенении, одеревенении, внезапной потере интереса, в апатии и др. Особенно ярко это проявляется при наличии устойчивой тревожности.

Вопрос о возрастной специфике форм проявления тревоги обычно не ставится. Речь идет лишь о большей выраженности, открытости для наблюдения тревоги у маленьких детей и усложнении этих форм, их большей многозначности у старших. В этом плане из известных нам источников можно назвать, пожалуй, лишь адресованную родителям книгу П. Лич [1992], где выделяются такие, например, признаки состояния тревоги у детей раннего возраста, как повышенные «прилипчивость» и послушание по отношению ко взрослому, настороженность по отношению к новым людям, нарушения сна, питания (ребенок теряет аппетит, просит ту еду, которую ему давали, когда он был младше).

Мы поставили перед собой задачу проанализировать актуальные (непосредственно наблюдаемые и субъективные) формы проявления тревоги у детей и подростков. С этой целью были проведены наблюдения за поведением, реакциями детей в тревогогенных ситуациях: при конкурсном поступлении в школу (6—7 лет) и во время школьных экзаменов: переводных по иностранному языку в спецшколе (11—12 лет), по окончании 9-го класса (14—15 лет), выпускных (16—17 лет), а также беседы с ними. Кроме того, проводились беседы с детьми, учителями и родителями.

Эта работа, осуществлявшаяся с помощью школьных психологов, проводилась в три этапа. Первый был посвящен фиксации проявления симптомов тревоги в указанных ситуациях. С этой целью проводились наблюдение и беседы. Сразу после экзамена школьников спрашивали об их внутреннем состоянии и переживаниях во время экзамена: беспокоились, боялись ли они, — и если ответ был положительным (что бывало далеко не всегда), спрашивали о том, как, по каким признакам они узнавали о своих переживаниях, мыслях, ощущениях. Проводились также беседы с родителями и учителями о поведении детей перед экзаменами и во время экзаменов. Эти показатели, а также некоторые симптомы из известной карты

111

наблюдений Д. Стотта [Исурина Г. Л. и др., 1976; Мурзенко В. А., 1979], опросника признаков психического напряжения и невротических тенденций у детей М. Шюрера и В. Смекала [Шванцара Й. и кол., 1978] и ряда других источников. Полученные данные оценивались группой экспертов — практических психологов, студентов психологических факультетов, педагогов (6 чел.). В результате этого этапа были составлены две карты симптомов: непосредственно наблюдаемых и получаемых в результате самоотчетов.

На втором этапе по первой карте проводились наблюдения за 20 детьми каждой возрастной группы (девочек и мальчиков поровну). Вторая карта в устной форме предъявлялась детям и подросткам непосредственно перед экзаменом, симптоматика сопоставлялась с данными самоотчетов. В отличие от описанного выше изучения характера переживаний в этой части работы речь шла об актуальном переживании и тех признаках, по которым они это переживание распознают. В связи с большой распространенностью в карту были включены также два ретроспективных признака («нарушения сна», «нарушение питания»).

Результаты представлены в табл. 5 и 6. В связи с отсутствием выраженных различий между проявлениями тревоги у мальчиков и девочек результаты представлены по выборке в целом.

Табл. 5 содержит данные о симптомах тревожности, полученные в ходе наблюдений. Для оценки степени выраженности симптома использовалась 10-балльная шкала. Представлены средние показатели по каждой возрастной группе.

Таблица 5

Date: 2015-09-22; view: 618; Нарушение авторских прав