Массовые политические настроения

Почти сорок лет назад было сформулировано: «Из всех междисциплинарных взаимоотношений, которые являются практически важными для… науки, наиболее важна взаимосвязь между политикой и психологией. Для современного автора это является аксиомой» (Catlin, 1962). В западной науке аксиомы такого рода сняли проблему обоснования тесной взаимосвязи социальной и политической психологии, правомерности и необходимости политико‑психологического анализа, растворив ее в изобилии частных эмпирических зависимостей.

Примерно с середины 30‑х годов XX века появились работы, в которых нащупывались подходы к осмыслению возможностей прагматического соединения психологического и политического знания. Одним из первых это сделал Ч. Мерриам (Merriam, 1925)[49]. Обосновав идею о политическом поведении как центральном в таком синтезе, он предложил выявлять психологические черты политического поведения индивида, тех или иных социальных групп, а также массовых феноменов эмпирическим путем, пользуясь количественными методами и соединяя методы эмпирической социологии и социальной психологии. Значительный вклад в этом направлении был сделан Г. Лассуэллом, изучавшим, в частности, влияние средств массовой коммуникации на особенности психологии масс[50].

Психологические механизмы того или иного воздействия на массы фиксируются и обобщаются. Цели понятны: подобные исследования, во‑первых, позволяют прогнозировать степень и результаты любого целенаправленного воздействия на массовые настроения, а во‑вторых, в какой‑то мере нейтрализовать это влияние. Симптоматично в данном случае, что перед визитом президента Р. Рейгана в Москву летом 1988 г. популярный психологический журнал[51]внимательно анализировал «слагаемые обаяния» М. С. Горбачева, повлиявшие на общественное мнение и массовые настроения в США в период его визита в Вашингтон в конце 1987 г., и предостерегал президента США. С одной стороны, такое обаяние не должно влиять на американцев при обсуждении деловых проблем. С другой стороны, Рейган должен был проявить не меньшую привлекательность, воздействуя на общественное мнение и настроения.

Среди западных политико‑психологических работ последнего времени, связанных с проблематикой массовых настроений, необходимо выделить несколько направлений. С одной стороны, это достаточно обобщенный анализ тех потенциально‑массовых настроений – в частности, настроений протеста, – которые существуют в том или ином сообществе в связи с возможными вариантами массового политического поведения. Так, по данным А. Марша, 43 % англичан не способны на большее, чем подписать какую‑нибудь петицию, а половина из них не решится и на это. Но 35 % пойдут дальше, они могут быть вовлечены в законные (разрешенные) демонстрации и бойкоты. Оставшиеся 22 % могут пойти на запрещенные демонстрации. Половина из них остановится на забастовках, но другая половина пойдет до конца и будет использовать улицу, баррикады, захват зданий (Marsh, 1978).

С другой стороны, немало исследований посвящено изучению конкретных всплесков тех или иных массовых настроений в ходе определенных политических событий в те или иные периоды времени. Начиная с 1960‑х годов активно исследуется настроенческий фактор в молодежной среде, в частности, анализируются специфические настроения этого возраста (Feuer, 1969). В 1970‑е годы сходные параметры изучались среди расовых и этнических меньшинств в условиях западных стран[52]. Затем, с конца 1970‑х – начала 1980‑х годов, появились работы, в которых влияние данных факторов рассматривалось в контексте антивоенных движений[53].

Еще одной линией стали попытки осмысления настроенческих факторов в тех или иных традиционных политических движениях с длительной историей. Так, в частности, ряд работ М. Рокича был посвящен политико‑психологическому рассмотрению вариантов массового радикалистского поведения (Rockeach, 1978). А. Эскола рассматривал настроения, характерные для представителей тех или иных партий и движений (в частности, для коммунистов) (Eskola, 1971). Близких проблем касалась Дж. Кнутсон, объясняя «левые ориентации» потребностью людей в привязанности, а «правые» – потребностью в безопасности и уважении (Knutson, 1977). Многочисленные исследования такого рода обобщены в ряде обзорных работ[54]. Часть из них нашла отражение в отечественной литературе[55].

Оценивая данный литературный поток в целом, необходимо констатировать, однако, что политико‑психологическая традиция пока что не пришла к созданию целостной концепции массовых политических настроений. Западные исследователи часто ограничиваются либо описательным подходом, либо эмпирическим изучением косвенных, но легко операционализируемых факторов. В итоге преобладают либо яркие картины массовых психических проявлений, либо заключения, основанные на анализе, скажем, вербальных предпочтений представителей тех или иных социальных групп, изучении их установок в политической сфере и т. п. Возникает своеобразная ситуация, при которой явление обозначается, однако последовательно не изучается. Более того, подчас оно даже не называется, размываясь в ряду близких политике‑ и социально‑психологических понятий.

Отечественная политическая психология, как известно, находится пока что в процессе становления, лишь намечая круг стоящих перед ней задач и вопросов. Уже накоплен определенный ряд постановочных работ, в которых так или иначе фигурируют массовые настроения[56].

Методологической основой рассмотрения массовых политических настроений могут служить работы, в которых нашли отражение конкретные психологические моменты политики. Французский исследователь Л. Сэв справедливо писал о том, что некоторые идеи позволяют увидеть «основу исторически конкретной… психологии, в которой реальная жизнь индивида рассматривается как выражение политических отношений» (Сэв, 1972). Другой французский психолог, Дж. Ле Ни, на богатом фактическом материале исследовал психологическую подоплеку событий «горячего мая» 1968 г. во Франции, выявляя связь политического поведения различных социальных групп и слоев с целым комплексом массовых психологических явлений и факторов. Воля, сознание, аффекты, настроения, смелость, страх, гнев, воображение, хладнокровие, мотивы, цели – все эти моменты органически входят в процесс политической борьбы и политических действий, и их значимость особенно возрастает в периоды острых социальных потрясений (Le Ny, 1969).

Однако, при всей интересности подобных исследований, количество их сравнительно невелико. Как верно отмечала Е. Б. Шестопал, длительный провал в разработке политико‑психологического направления в исследовании массовых явлений в нашей стране был связан с социально‑политическими причинами, отразившимися на обществознании: «Сами массы зачастую трактовались упрощенно, как сумма безликих индивидов, приводимых в движение волей политического авангарда. Все это не способствовало изучению психологических факторов, действующих в политике. Нередко уход от исследования психологических компонентов политики мотивировался постулатом о недопустимости психологизации политики, опасением сведения политических явлений к неполитическим. Будучи методологически верным, такое утверждение неверно интерпретировалось, оборачиваясь игнорированием психологических элементов политики, и тем самым закрывало всю сферу «человеческого» в политике» (Шестопал, 1989).

Date: 2015-09-27; view: 354; Нарушение авторских прав