Рыба осенью

Октябрьское утро. Рука Синго, завязывавшая галстук, неожиданно замерла.

– Как же это? Как же это?… – Он опустил руки, лицо у него стало растерянным. – Что ж это такое?

Синго распутал галстук и снова попытался завязать, но галстук никак не завязывался.

Он взял галстук за концы, поднял на вытянутых руках и, склонив голову, стал разглядывать.

– Как же это делается?

Кикуко, стоявшая за спиной Синго с пиджаком наготове, обошла его и встала перед ним.

– Галстук никак не завязывается. Забыл вдруг, как завязывать. Странно…

Неловким движением Синго обернул галстук вокруг пальцев, пытаясь пропустить через узел один конец, и от этих непонятных действий галстук стал похож на разжеванную клецку. Синго все время повторял: «Странно», – но в глазах его застыли страх и отчаяние, и это испугало Кикуко.

– Отец, – окликнула она его.

– Как же это делается?

Синго стоял понуро, не в силах вспомнить, как завязывают галстук.

Видя это, Кикуко перекинула через руку пиджак и подошла к нему вплотную.

– Как же это делается?

Пальцы Кикуко, неумело перебиравшие галстук, расплывались перед старческими глазами Синго.

– Совсем забыл.

– Но ведь вы же сами, отец, каждый день завязываете галстук.

– Да, конечно.

Почему вдруг сегодня не завязывается галстук, который Синго заученными движениями завязывал ежедневно в течение всех сорока лет работы в фирме? Ему даже думать не нужно было, как это делается, руки действовали машинально. Завязывал бездумно.

Синго стало страшно, он растерялся: в нем неожиданно что‑то сломалось.

– Я каждый день вижу, как это делается, и вот… – Кикуко с серьезным лицом' сосредоточенно вертела в руках галстук Синго.

У Синго появилось чувство, что он снова возвращается в детство и уже не сможет обходиться без посторонней помощи.

У Кикуко приятно пахли волосы.

Неожиданно Кикуко перестала вертеть галстук и покраснела.

– Нет, ничего не получается.

– А Сюити ты разве никогда не завязывала галстук?

– Никогда.

– Только развязывала, когда он возвращался пьяный?

Кикуко чуть отстранилась и, нахмурившись, уставилась на повисший галстук Синго.

– Может быть, мама знает? – И, переведя дыхание, позвала: – Мама! Мама! Отец никак не завяжет галстук… Вы не поможете?

– Ну что там опять?

С недовольным лицом появилась Ясуко.

– Неужели сам не можешь завязать?

– Отец забыл, как завязывают.

– Я всегда делал это машинально, а сейчас забыл. Странно.

– Действительно странно.

Кикуко отошла в сторону, и Ясуко встала перед Синго.

– Хм. Я что‑то тоже не знаю, как это делается. Забыла, наверно, – сказала Ясуко, дотрагиваясь до подбородка Синго рукой, в которой был зажат галстук. Синго закрыл глаза.

Ясуко начала неумело завязывать галстук.

Оттого, видно, что у Синго была запрокинута голова и кровь прилила к затылку, он стал внезапно терять сознание, в глазах засверкала серебром снежная пыль. Снежная пыль от рухнувшей с горы лавины в лучах вечернего солнца. Синго даже грохот услышал.

Наверно, это кровоизлияние, испугался Синго и открыл глаза.

Кикуко, затаив дыхание, внимательно следила за каждым движением Ясуко.

Это был призрак той лавины, которую давным‑давно, еще у себя на родине, видел в горах Синго.

– Ну как, ничего?

Ясуко уже завязала галстук и теперь поправляла его.

Синго тоже стал теребить галстук и случайно коснулся руки Ясуко.

– О‑о.

Синго вдруг вспомнил. Когда он окончил университет и первый раз в жизни надел пиджак, галстук ему завязала сестра Ясуко.

Избегая взглядов Ясуко и Кикуко, Синго повернулся к зеркалу, вделанному в платяной шкаф.

– Как будто все в порядке. Да, совсем из ума выжил. Забыл вдруг, как завязывают галстук. Ужас.

Судя по тому, что Ясуко удалось довольно быстро завязать галстук, она, наверно, завязывала его Синго, когда они были молодоженами? Но вспомнить точно он никак не мог.

Или, может быть, она завязывала галстук своему красавцу зятю, когда после смерти сестры пришла в его дом вести хозяйство?

Кикуко, надев гэта, встревоженная, вышла проводить Синго до ворот.

– Вы поздно?

– Нет, приема сегодня не будет. Так что я не задержусь.

– Возвращайтесь пораньше.

Подъезжая к Офунэ, Синго увидел в окно электрички Фудзи, ярко вырисовывавшуюся на прозрачном осеннем небе, и стал проверять галстук, – он был завязан наоборот. Тот конец, который должен быть длиннее, оказался короче. Ясуко ошиблась, потому что, завязывая галстук, стояла к Синго лицом.

– Ну что такое…

Синго развязал галстук и без труда повязал его заново.

То, что совсем недавно он не мог вспомнить, как это делается, казалось ему теперь неправдоподобным.

В последнее время Сюити все чаще стал возвращаться домой вместе с Синго.

Электрички до Иокосука, ходившие вообще‑то с интервалом в полчаса, по вечерам отправлялись каждые пятнадцать минут и часто бывали полупустые.

В Токио напротив Синго и Сюити села молодая женщина.

– Прошу вас, присмотрите, пожалуйста, – обратилась она к Сюити и, положив на скамейку сумку из красного пластика под замшу, встала.

– Вам два места?

– Видите ли…

Женщина ответила туманно – ее густо напудренное лицо при этом нисколько не покраснело – и, повернувшись к ним спиной, вышла на платформу. На ее изящной фигурке пальто с чуть приподнятыми плечами, мягкими складками спадавшее вниз, выглядело очень элегантно.

Синго был потрясен – как это Сюити сразу все сопоставил и спросил: вам два места? Быстро соображает. Как он мог догадаться, что женщина кого‑то ждет, с кем‑то условилась встретиться?

После вопроса Сюити Синго тоже решил, что женщина вышла, чтобы встретить попутчика.

И еще одно – почему женщина, севшая у окна, как раз напротив Синго, обратилась не к нему, а к Сюити? Может быть, потому, что, поднимаясь со своего места, она смотрела в сторону Сюити, а может быть, и потому, что Сюити всегда приветлив и женщины чувствуют себя с ним свободно?

Синго взглянул на Сюити.

Сюити читал вечерний выпуск газеты.

Вскоре женщина вернулась в вагон и, задержавшись у открытой двери, еще раз осмотрела платформу. Человека, с которым она условилась встретиться, видимо, там не было. Когда женщина возвращалась на свое место, ее светлое пальто, застегнутое под шеей на одну большую пуговицу, слегка колыхалось при каждом ее шаге. Карманы были прорезаны довольно низко, и женщина, держа руки в карманах, шла, как бы раскачивая пальто. Несколько необычный покрой пальто очень шел ей.

На этот раз она села напротив Сюити. Она трижды обернулась к двери, – с нового места ей лучше был виден вход.

Место напротив Синго было занято ее сумкой – цилиндрической, с закругленными краями и большим замком.

Бриллиантовые серьги были скорее всего фальшивые, но сверкали, как настоящие. На ее узком лице выделялся толстоватый нос. Рот маленький, прекрасной формы. Слегка вздернутые густые брови подбриты. Чуть припухшие веки, округлый подбородок. В общем, очень красивая женщина.

В глазах усталость, возраст не определить.

У входа поднялась сутолока – молодая женщина и Синго посмотрели в ту сторону. В вагон вошло несколько мужчин с огромными ветками клена. Они весело толкались, возвращаясь, видимо, из туристской поездки.

Багровые листья клена скорее всего с севера, подумал Синго.

Мужчины, не стесняясь, переговаривались громкими голосами, и стало ясно, что клены из Этиго.

– Наверно, и в Синею клены уже красные, – сказал Синго.

Но Синго вспомнил не столько клены в горах на своей родине, сколько багровые листья карликового клена, который поставили у алтаря после смерти старшей сестры Ясуко.

Сюити тогда еще не было на свете.

Синго пристально смотрел на ветки клена, которые лежали на скамейке, напоминая пассажирам о времени года.

Выйдя из задумчивости, Синго вдруг обнаружил, что напротив него сидит отец молодой женщины.

Значит, она ждала отца? Непонятно почему, Синго это успокоило.

У отца и у дочери были одинаковые толстые носы– рядом они выглядели смешно. И даже волосы росли у них одинаково. Отец был в очках в темной оправе.

И отец и дочь сидели безучастно друг к другу, с неподвижными лицами, не разговаривая между собой. Незадолго до Синагава отец заснул. Дочь тоже закрыла глаза. У них даже ресницы, казалось, были одинаковые. Сюити не был так похож на Синго.

Синго хотелось, чтобы отец и дочь перекинулись хотя бы словечком, но в то же время он даже немного завидовал тому, что они сидят безучастные друг к другу, как чужие.

Наверно, и дома у них мир и покой.

И когда в Иокогаме вышла только женщина, Синго был потрясен. Вот тебе и отец и дочь, – совершенно чужие.

У Синго даже настроение испортилось.

В Иокогаме сосед лишь чуть приоткрыл глаза и снова заснул.

Когда не стало женщины, этот пожилой мужчина показался Синго каким‑то неприятным.

Синго толкнул Сюити локтем.

– Значит, они не отец и дочь, – прошептал он. Но Сюити отнесся к этому не так, как ожидал Синго.

– Видел? Нет?

Сюити презрительно кивнул.

– Странно.

Сюити не считал, видимо, это странным.

– Похожи, правда?

– Пожалуй.

Мужчина спал, поезд громыхал, но все равно громко говорить о попутчике, который сидит напротив, не следовало.

Это было неприлично, и Синго, опустив глаза, вдруг загрустил.

Он, казалось, должен был с грустью думать об этом человеке, а грусть почему‑то поселилась в нем самом.

От станции Ходокэтани до Тоцука довольно далеко. И осеннее небо успело потемнеть.

Возможно, мужчина был моложе Синго, но не намного, – тоже, наверно, что‑нибудь под шестьдесят. А женщина, вышедшая в Иокогаме, пожалуй, одних лет с Кикуко. У Кикуко глаза красивее.

По все‑таки неужели та женщина не дочь этого человека?

Недоумение Синго все усиливалось.

Есть, конечно, люди настолько похожие друг на друга, что кажутся родными. Но их не так уж много. Может быть, этот мужчина – единственный двойник той женщины, а она – единственный его двойник. У каждого всего по одному двойнику. Возможно, что это единственный на свете случай поразительного сходства двух чужих друг другу людей. И каждый из них живет, не имея никаких родных и даже не зная о существовании другого.

Они встретились совершенно случайно в электричке. Впервые столкнулись и вряд ли увидятся еще когда‑нибудь – одна тридцатиминутная встреча за всю их долгую жизнь. И расстались, не обмолвившись ни словом. Они сидели рядом и, видимо, как следует не рассмотрели друг друга, а то и вообще не заметили своего поразительного сходства. Люди, в которых воплотилось чудо, расстались, так и не узнав, что в них воплотилось чудо.

Потрясен был посторонний – Синго.

Но, думал Синго, может быть, и я, случайно оказавшийся свидетелем чуда, тоже стал частицей этого чуда?

Что же это за сила, которая создала мужчину и женщину, похожих друг на друга, как отец и дочь, соединила их всего на тридцать минут и показала Синго?

Ведь только потому, что тот, кого ждала молодая женщина, не пришел, она оказалась рядом с мужчиной, которого можно было принять за ее отца.

– Эта сила – сама жизнь, не иначе, – прошептал Синго.

Когда электричка остановилась в Тоцука, спавший мужчина поспешно вскочил, и его шляпа упала с багажной полки под ноги Синго. Синго поднял ее.

– Благодарю вас.

Не стряхнув пыли, мужчина надел шляпу и вышел.

– Странный случай, правда? Оказался совершенно посторонним ей человеком, – уже не стесняясь, громко сказал Синго.

– Они действительно похожи, но облик у них совершенно разный.

– Облик?…

– Девушка бодрая, живая, а он какой‑то пришибленный.

– Просто девушка принаряжена, а пожилой человек одет как попало – в жизни это часто бывает.

– Это верно, но у них стиль одежды, как бы сказать, совсем разный.

– Хм, – кивнул Синго. – Женщина, если помнишь, сошла в Иокогаме. И, как только мужчина остался один, мне показалось, он сразу как‑то сник…

– Это верно. Но он таким был и раньше.

– И все‑таки мне странно, почему он так сразу сник. Словно тоска его вдруг охватила, что ли. Он ведь моложе меня, и вот…

– Так бывает, бывает, стоит старику оказаться рядом с молодой женщиной, у него сразу же появляется самодовольно‑победоносный вид. Ты и сам такой же, отец, а? – пошутил Сюити.

– Что ж поделаешь, если молодые люди, как ты, завидуют старику.

– Нет, я не завидую. Союз молодого красавца и красавицы очень уж непрочен, а некрасивый рядом с красавицей выглядит жалким, – нет, красавиц я уступаю старикам.

Синго все не переставал удивляться поразительному сходству сидевших напротив.

– И все‑таки не исключено, что это отец и дочь. Я вот подумал, а вдруг эта женщина – его внебрачная дочь. Встретившись, они не назвали себя и так и не узнали, что они отец и дочь…

Сюити отвернулся.

После слов Синго он даже выругался про себя. Сюити никак не ожидал, что отец станет подпускать шпильки.

– Лет через двадцать с тобой может случиться то же самое.

– Ты все время к этому и клонил, отец, а? Нет, я не такой сентиментальный фаталист. Вражеские снаряды свистели над самой моей головой, и ни один не угодил в меня. И в Китае, и на островах южных морей у меня, может, есть незаконнорожденные дети. А встретиться со своим незаконнорожденным ребенком и разойтись, не узнав друг друга, – это пустяк по сравнению со свистом снарядов над головой. Для жизни, во всяком случае, не опасно. Кроме того, Кинуко, может быть, родит девочку, и если уж сама Кинуко утверждает, что ребенок не от меня, я предпочитаю тоже так думать.

– Военное время и мирное – совсем не одно и то же.

– Может быть, за нами уже гонится новая война, а может быть, и призрак прошлой, которая нас все еще не отпускает, – сказал Сюити. – И только потому, что та женщина чуточку отличается от других, – добавил он осуждающе, – ты, отец, увидел в ней что‑то привлекательное и размечтался о ней. Если женщина хоть чуть‑чуть отличается от других, мужчина тут же попадает в ее сети.

– А ты, если женщина хоть чуть‑чуть отличается от других, предпочитаешь наградить ее ребенком, и пусть потом воспитывает его как может, тебя это не касается.

– Я этого не хотел. Хотела этого только она. Синго ничего не ответил.

– Женщина, что сошла в Иокогаме, я уверен, свободна.

– Может быть.

– Наверняка не замужем, и если ее пригласить – пойдет. Держится неприступно, а сама не такая уж добропорядочная, и положение у нее не очень прочное.

Синго оторопел от этих наблюдений Сюити.

– Ужасный ты человек, Сюити. Когда ты успел стать таким циником?

– Кикуко свободна. В самом деле свободна. Я не хочу быть ни стражником, ни арестантом, – вызывающе бросил Сюити.

– Что ты имеешь в виду, заявляя, что твоя жена свободна? Ты и Кикуко это говорил?

– Нет, Кикуко лучше скажи это ты, отец. Синго ответил резко:

– Ты хочешь сказать – не считай больше Кикуко своей невесткой?

– Нет, почему же? – сбавил тон Сюити. – Разговор начался с того, что женщина, которая сошла в Иокогаме, свободна… Эта женщина примерно одних лет с Кикуко и даже чем‑то на нее похожа – поэтому, вероятно, она и пожилой мужчина показались тебе отцом и дочерью.

– Что?

От неожиданности Синго совсем растерялся.

– Ничего подобного. Кем бы они ни доводились друг другу, их сходство кажется чудом.

– По правде сказать, не такой уж это потрясающий случай, как ты его представляешь.

– Нет, я действительно был потрясен, – ответил Синго, но когда Сюити догадался, что отец, не отдавая себе в этом отчета, думал о Кикуко, у Синго даже дыхание перехватило.

Пассажиры с ветками клена сошли в Офунэ. Глядя, как ветки клена движутся над платформой, Синго сказал:

– Может быть, съездим как‑нибудь в Синею – полюбоваться на клены? С матерью и с Кикуко.

– Не знаю. Меня клены мало интересуют.

– Я хочу снова увидеть родные горы. И дом Ясуко – ей приснилось, что он весь развалился.

– Действительно разваливается. И если не починить, пока не поздно, совсем рассыплется. Остов, правда, еще крепкий – поэтому он и стоит, и если починить… Но зачем,собственно?

– Как зачем? Когда я уйду на пенсию, мы с матерью сможем уехать в деревню, а когда‑нибудь, глядишь, и вы там поселитесь.

– Я могу остаться и присмотреть за нашим домом, а Кикуко – она еще не видела материнского дома в деревне – пусть едет вместе с вами, по‑моему, это самое лучшее.

– А как сейчас Кикуко?

– С тех пор как у меня с той женщиной все кончилось, Кикуко стала какая‑то скучная, ко всему безразличная.

Синго горько усмехнулся.

В воскресенье днем Сюити снова отправился удить рыбу.

Положив в ряд подушки для сидения, которые вынесли сушить на веранду, Синго улегся на них, подперев рукой голову, и стал греться на солнце.

На большом камне у порога лежала Тэру.

Ясуко сидела в столовой и, стопкой сложив на коленях газеты за десять дней, внимательно их читала.

Когда попадалась интересная, на ее взгляд, заметка, она окликала Синго и читала ему вслух. Это повторялось довольно часто, и Синго, несколько раз промычав в ответ что‑то невразумительное, наконец не вытерпел.

– Перестала бы ты, Ясуко, по воскресеньям читать газеты, – сказал он и лениво повернулся на другой бок.

Перед нишей в гостиной Кикуко ставила в цветочную вазу вьющуюся декоративную тыкву.

– Кикуко, ты сорвала ее на горе за домом? – Да. Красивая, правда?

– Там, наверно, еще осталось? – Да. Еще пять или шесть.

Кикуко приподняла лозы, на которых висели три ярких плода.

Каждое утро, умываясь, Синго видел, как на горе за домом розовеют декоративные тыквы, а сейчас, когда их принесли в гостиную, они оказались совсем красными.

Синго рассматривал декоративную тыкву, но в поле его зрения попала и Кикуко.

Как невыразимо чиста и прекрасна линия от шеи до подбородка. Нет, эта прекрасная линия не могла появиться за одно поколение – много поколений трудилось над ней, подумал Синго с грустью.

Может быть, оттого, что прическа оголила шею, Кикуко выглядела похудевшей.

Синго всегда знал, что у Кикуко очень красивая шея, изящная, длинная, но сейчас под тем углом, под которым он, лежа, видел ее, она казалась еще прекраснее.

Может быть, от осенних лучей солнца. Линия шеи у подбородка подчеркивала чистоту Кикуко.

Правда, шея уже чуть пополнела, и ее девичьи очертания начали исчезать.

– Только одну еще… – окликнула Ясуко Синго. – Очень интересно.

– Ну?

– Об Америке. Есть такой город Буффало, в штате Нью‑Йорк. Буффало… Один человек в автомобильной катастрофе потерял левое ухо и ринулся к врачу. Врач опрометью выбежал из дому к месту катастрофы, разыскал окровавленное ухо, вернулся с ним домой и пришил пострадавшему. Ухо прекрасно прижилось. Здесь сказано, что и отрезанный палец может прирасти, если пришить его сразу.

– Что ты говоришь?

Ясуко некоторое время просматривала другие статьи, а потом вдруг заявила:

– То же самое и в семейной жизни. Если муж с женой, не успев разойтись, снова сходятся, все у них потом идет прекрасно. А когда после разрыва проходит слишком много времени, то…

– Ты о чем это? – сказал Синго, не задавая прямого вопроса.

– Разве у Фусако не так?

– Неизвестно, жив Аихара или мертв, и неизвестно, где он, – ответил Синго.

– Где он – это можно при желании выяснить, но… что это даст?

– Перестань причитать. Заявление о разводе уже послано. Нужно примириться с этим, и конец.

– Я смолоду научилась со всем примиряться, но когда у меня все время на глазах Фусако с двумя детьми, из головы не выходит: что делать? – Синго промолчал.

– Внешность у Фусако малопривлекательная, ты сам видишь. Но даже если кто‑нибудь и сделает ей предложение и она выйдет замуж, дети все равно останутся здесь, и заботы о них лягут на Кикуко, жаль ее.

– Если это случится, Кикуко и Сюити станут жить отдельно и растить детей придется тебе.

– Мне, говоришь? Ты прекрасно знаешь, работы я не боюсь, но не забывай – мне уже за шестьдесят.

– Дела человеческие решаются на небесах. Куда ушла Фусако?

– К Большому Будде. Странные существа эти дети. Хотя Сатоко чуть не попала в автомобильную катастрофу, возвращаясь из храма, где стоит Большой Будда, она любит его и все время просит, чтобы ее отвели к, нему.

– Вряд ли она любит именно Большого Будду.

– Нет, кажется, она и правда любит его.

– Странно.

Как ты думаешь, Фусако не захочет переехать и деревню? Получит в наследство наш дом.

– Да нет, какой это дом, – резко сказал Синго. Ясуко замолчалаи снова углубилась в газеты.

– Отец, – позвала его на этот раз Кикуко. – Рассказ мамы об ухе напомнил мне, как вы мечтали отделить голову от туловища, сдать в ее в клинику и там подчисть и подновить.

– Да‑да. Когда я смотрел на подсолнухи. Нужда в этом становится все острее. То я забыл, как завязывать галстук, а то, чего доброго, стану читать газету вверх ногами.

– Я ваши слова часто вспоминаю. Мне тоже все время хочется сдать свою голову а клинику.

Синго посмотрел на Кикуко.

– Хм. Каждую ночь я сдаю свою голову и клинику сна. Но, может быть, это связано с возрастом, что я без конца вижу сны. Как‑то и прочел стихи: «Когда и душе тоска, мы видим сны – действительности продолженье». А вот мои сны не продолжение действительности.

Кикуко поставила в вазу декоративную тыкву и рассматривала ее со всех сторон. Синго тоже смотрел на нее.

– Кикуко, никогда не уходи от нас, – внезапно сказал он.

Кикуко встала, повернулась к Синго и, подойдя к нему, села рядом.

– Я боюсь жить отдельно. Я боюсь Сюити, – сказала Кикуко тихо, чтобы не слышала Ясуко.

– Неужели ты собираешься уйти от Сюити? Кикуко помрачнела.

– Если и уйду, все равно всегда буду заботиться о вас.

– Тебе это принесет только несчастье.

– Нет. Какое же это несчастье – делать что‑нибудь с радостью.

Синго поразился – Кикуко впервые проявила такую горячность. И почувствовал всю опасность их разговора.

– Не потому ли ты, Кикуко, относишься ко мне так хорошо, что я как бы заменяю тебе Сюити? Мне кажется, вы с Сюити сейчас еще больше отдалились друг от друга.

– Я его часто не понимаю. Иногда он вдруг становится мрачным – к нему не подступишься. – Кикуко, побледнев, смотрела на Синго, словно взывая о помощи.

– Да, война его сильно изменила. Иногда и я не могу понять, что с ним происходит. Он все делает наперекор. Как был бы я счастлив, если бы вам удалось мягко, без насилия снова соединить свои жизни, как то окровавленное ухо…

Кикуко сидела неподвижно, с помрачневшим лицом.

– Тебе Сюити не говорил: Кикуко, ты свободна?

– Не‑ет. – Кикуко недоуменно посмотрела на Синго. – Как это – свободна?…

– Да, я тоже спросил Сюити, что он имеет в виду, заявляя, что его жена свободна. Если вдуматься, то это, видимо, значит: Кикуко должна освободиться от меня, а я должен сделать Кикуко более свободной.

– Вы говорите «я», подразумевая себя?

– Да. Слова Сюити, в сущности, означают: Кикуко свободна, скажи ей об этом сам.

В это время в вышине послышались какие‑то звуки. Синго показалось, что это голос неба.

Посмотрев вверх, он увидел, что над самыми деревьями летят голуби.

Кикуко, видимо, тоже услышала шелест крыльев и подошла к краю веранды.

– Неужели я действительно свободна? – со слезами в голосе спросила она, провожая глазами голубей.

Тэру, спокойно лежавшая на камне у порога, услыхав хлопанье крыльев, помчалась в сад.

В то воскресенье к ужину собралась вся семья – все семь человек.

И вернувшаяся домой Фусако, и двое ее детей теперь тоже стали членами семьи.

– В рыбной лавке было только три форели. Третью я дам Сатоко. – С этими словами Кикуко поставила форель перед Синго, перед Сюити и перед Сатоко.

– Дети форель не едят, – протянула руку Фусако. – Отдай бабушке.

– Нет. – Сатоко ухватилась за тарелку. Ясуко сказала спокойно:

– Форель очень большая. И в этом году последняя. Я возьму кусочек у деда. Кикуко – у Сюити…

Ее слова разбили семью на три части и как бы сразу превратили ее в три семьи.

Сатоко стала поспешно отщипывать палочками куски рыбы.

– Вкусно? Ешь аккуратнее, – поморщилась Ясуко и, подцепив палочками икринки форели, положила их в рот младшей, Кунико. Сатоко не возражала. – Икорка… – пробормотала Ясуко и ухватила своими палочками немного икры от форели Синго.

– Давно, еще в деревне, сестра Ясуко попросила меня сочинить трехстишие, – помучился я тогда над ним, – и задала тему: то ли форель осенью, то ли форель, которая плывет вниз по реке метать икру, то ли форель на нере.сте, – начал Синго и, взглянув на Ясуко, продолжал: – В общем, нужно было, чтобы в трехстишии была форель, которая, отметав икру, с трудом спускается по реке к морю – истощенная, без сил.

– Как я, – быстро сказала Фусако. – Хотя я никогда не была так привлекательна, как форель.

Синго сделал вид, что не слышит.

– На эту тему есть старинные трехстишия: «Время пришло, на волю волн отдалась осенняя форель», – или еще: «Мчится в стремнине к собственной смерти форель».

– Да, уж если о ком эти трехстишия, так обо мне. – Нет, обо мне, – сказала Ясуко.

– Неужели, отметав икру и спустившись к морю, она погибает?

– Думаю, погибает. Иногда встречается форель, которая круглый год прячется в речных заводях, – ее называют ленивой.

– Я, пожалуй, принадлежу к ленивой форели.

– А я не хочу быть и ленивой форелью, – сказала Фусако.

– Но после возвращения домой ты поправилась и цвет лица лучше стал, – сказала Ясуко, посмотрев на Фусако.

– Толстеть мне ни к чему.

– Вернуться в родительский дом – все равно что спрятаться в тихой заводи, – сказал Сюити.

– Долго прятаться не собираюсь. Противно. Лучше уж спуститься к морю. – Голос Фусако звучал пронзительно. – Сатоко, там уже одни кости. Оставь, – набросилась она на Сатоко.

Ясуко поморщилась.

– От отцовского рассказа чудесная форель потеряла всякий вкус.

Фусако, потупившись, снова заговорила:

– Отец, ты не поможешь мне обзавестись пусть хоть крохотной лавочкой? Косметической или писчебумажной… Можно и на окраине. Я даже готова торговать спиртными напитками – в распивочной или вразнос.

Сюити был потрясен.

– Неужели ты могла бы заняться таким унизительным делом?

– Могла бы. А что тут такого, посетители придут не на меня любоваться, а сакэ пить. Да и разговаривать им со мной не о чем – они уверены, чтоу них красавицы жены.

– Я не в этом смысле.

– Конечно, сестра сможет. Любая женщина способна заняться каким угодно, даже самым унизительным, делом, – неожиданно сказала Кикуко. – И если сестра займется им, я готова помогать ей.

– Ого. Это становится любопытным.

Сюити всем своим видом показывал, как он удивлен. За столом воцарилась тишина. Кикуко покраснела до ушей.

– А не поехать ли нам в следующее воскресенье в деревню полюбоваться осенними кленами? – сказал Синго.

– Полюбоваться кленами? Я бы поехала. Глаза Ясуко заблестели.

– Кикуко, поедем с нами. Мы ведь тебе еще не показывали наши родные места.

– Хорошо.

Фусако и Сюити надулись.

– А кто останется присматривать за домом?

– Я останусь, – ответил Сюити.

– Нет, я останусь, – воспротивилась Фусако. – Но раньше, чем вы уедете в Синею, мне бы хотелось, отец, получить от тебя ответ.

– Ладно, решим что‑нибудь, – сказал Синго и вспомнил Кинуко, которая, ожидая ребенка, открыла в Нумадзу небольшую швейную мастерскую.

После обеда Сюити первым поднялся из‑за стола и вышел.

Синго тоже встал, потирая затекший затылок, и, войдя в гостиную, зажег свет.

– Кикуко, – позвал он, – твоя тыква провисла чуть ли не до пола. Слишком тяжелая, наверно.

Кикуко мыла посуду и, видимо, не слышала.

[1]Фуросики – большой яркий платок, в котором носят вещи.

[2]Сёдзи – раздвижная перегородка в доме.

[3]Двести десятый день от начала весны (примерно 1 сентября); считается несчастливым, так как в этот период часто случаются тайфуны, наводнения и другие стихийные бедствия.

[4]«Кандзинтё» – одна из популярных пьес театра Кабуки

[5]Оби – длинный широкий кусок материи, служащий поясом для кимоно.

[6]Называют три достопримечательных места Японии, известных своей красотой: Мацусима, Амано хасидатэ и Ицукусима.

[7]Каппа – сказочное существо, живущее в реках. То же, что водяной.

[8]Эпоха Муромати– 1338–1573 гг.

[9]Тоётоми Хидэёси – правитель Японии с 1585 по 1598 г.

[10]Большой Будда – огромная статуя Будды Амида из храма Котокуин в Камакура. Отлита в 1256 г.

[11]Нитирэн – основатель буддийской секты Нитирэн.

[12]Виконт Сэйтоку Такаги в 1948 г. Ушел из дому. Позднее его труп был найден в горах Такао. Его смерть считается в Японии классическим примером того, как аристократия в послевоенной Японии не хотела мириться с падением своего влияния.

[13]Акако Есано (1878–1942) – выдающаяся японская поэтесса

[14]Рёкан (1757–1831) – знаменитый поэт и каллиграф.

[15]Фраза из пьесы театра Но.

[16]Сэн Рикю (1522–1591)‑знаменитый мастер чайной церемонии.

[17]Яёи – один из древнейших периодов истории Японии (III‑II вв. до н. э. – II‑III вв. н. э.).

[18]Мори Огай (4862–1922) – известный японский писатель.

[19]Кадзан Ватанабэ, настоящее имя Нобори (1793–1841)‑ученый, политический деятель и художник. Обвиненный в нарушении закона о «закрытии страны», был посажен в тюрьму, где сделал себе харакири.

[20]Сансиро – труд, описанный в романе выдающегося японского писателя Нацумэ Сосэки (1867–1916) «Сансиро» и с тех пор носящий это название.