Общение с чиновниками

Нашим эмигрантам приходится общаться с немецкими чиновниками в разных учреждениях, в том числе, например, регулярно на бирже труда (Arbeitsamt, Agentur für Arbeit) или для получателей социальной помощи – в социаламте. Чиновники относятся к эмигрантам еще жестче, чем врачи, разговаривают быстро и не делают никаких скидок не знающим языка. Посетители чувствуют себя униженными и нередко воспринимают чиновников как своих врагов. «Мне в социаламте сказали, что я – Schmarotzer (тунеядец), потому что я до сих пор не нашел работу, – возмущается сидящий в коридоре пожилой мужчина. – Но я же ни от какой работы не отказываюсь!»

Вот картинка. Меня попросил один из клиентов социаламта помочь ему в качестве переводчика, и мы ждем в очереди у дверей кабинета. За дверью раздаются громкие, взвинченные голоса, разговор идет на повышенных тонах, летят пух и перья, и вот дверь открывается, и из кабинета вываливается в коридор немолодая пара наших соотечественников, потрепанных, раскрасневшихся и расстроенных. Мы входим, и чиновница по‑дружески объясняет мне, рассчитывая на мое сочувствие: «Эти люди пытаются со мной дискутировать. Но как они могут дискутировать, если не знают языка?!!»

Эта дама мне уже знакома. Она по должности Sachbearbeiterin – делопроизводитель. По уровню своего образования, вероятно, уступает многим клиентам из России, что не мешает ей чувствовать по сравнению с ними свое превосходство: она у себя дома, а они – чужие. Она сидит за письменным столом и компьютером в отдельном кабинете и обслуживает клиентов, у которых фамилии начинаются на определенные буквы алфавита. Для других букв есть другие такие же кабинеты. Ей по виду года тридцать два, одета она очень просто – синие джинсы, бежевый свитер, на лице – никакой косметики, в манерах ни тени кокетства. И ни тени улыбки – всегда серьезна. Своего раздражения против клиента она не скрывает с порога, оно слышно уже в первой фразе, когда она просит плотнее прикрыть или, наоборот, открыть дверь. Входящий виноват тем, что не угадал ее желание. Она – прямолинейная, вспыльчивая, раздражительная, обидчивая. Избави боже соврать ей хотя бы в мелочи – не простит. Она никому не прощает также малейшего непонимания и не переносит никаких возражений.

Опытные посетители выслушивают ее молча и с умным видом кивают – дескать, все понятно. Потом выходят в коридор со своими бумагами и ищут человека, который бы им все разъяснил. Эта чиновница предпочитает клиентов, безмолвно выслушивающих ее приговор, который она тут же набирает на компьютере. В ответ на любые реплики хватается руками за голову: «Ich kann mich nicht konzentrieren!» (Я не могу сосредоточиться!). Был случай, когда клиент честно ответил ей, что все понял, за исключением единственного слова. Чиновница сразу взорвалась: «Если вы меня не понимаете, приходите с переводчиком». Она знает английский, но с нашими разговаривает только по‑немецки. Потому что лучшее знание языка обеспечивает ей столь необходимое моральное превосходство – она не хочет выглядеть хоть в чем‑то слабее своего клиента.

Наша пожилая соотечественница в шоке от нее и жалуется в коридоре своей соседке: «О господи, в ней нет ничего женственного!» У той фамилия на другую букву, и она отвечает: «Тебе еще повезло! Вот наша – настоящая фашистка!» Но я‑то знаю, никакие они не фашистки. У этой чиновницы просто много работы, клиенты идут потоком. Насчет своей женственности она вряд ли задумывается и, по‑видимому, гордится тем, что на своем месте ничуть не уступает мужчинам. Зарабатывает она немного, и одета она проще, чем кое‑кто из ее клиенток. Вот только место у нее надежное – можно спокойно досидеть до пенсии, она работу не потеряет. Ориентируется эта чиновница в своих папках мгновенно и решения принимает законные. Если же в рамках закона в просьбе можно и отказать, и разрешить, то она решит вопрос в пользу просителя. Так поступают отнюдь не все чиновники, это ее особенность, а вот по манере поведения она довольно типична. Одним словом, эта дама честно служит закону и помогает эмигрантам, ей бы еще не хамить – и тогда цены бы ей не было.

Взяток она не берет. Кое‑кто изредка пытается сунуть ей коробку конфет – это там не принято, но взяткой не считается. Возможно, это несколько снижает ее агрессивность, но не может повлиять на ее решение. Ее раздражительность полностью гасится лишь в тех редких случаях, когда проситель свободно изъясняется на немецком языке или хотя бы раз приведет заступника и переводчика. Тогда она станет впредь осторожнее – ей ни к чему, чтобы о ее грубости пошли лишние разговоры.

Обычно почти все вопросы можно решить с помощью переписки по почте, без личного общения с чиновниками. Ответ приходит быстро, и решение ничуть не хуже того, которое было бы при личном контакте. Это вообще характерно для Германии – так вы можете, например, добиться признания российского диплома или получить нужную информацию.

Описанная мной картина общения наших эмигрантов с немецкой чиновницей отнюдь не исключение. Один эмигрант из Украины попросил меня помочь ему с переводом, и мы зашли к курирующему его чиновнику. Это был парень лет двадцати семи, в простой клетчатой рубашке, потрепанных джинсах и видавших виды кроссовках. Волосы у него были заплетены сзади в косичку. Клиенту была нужна справка, и чиновник направился к шкафу за его делом. Всем своим видом он показывал, как ему противны посетители. Про этого парня мне рассказывали, что одна наша соотечественница, хорошо одетая дама, пришла к нему по поводу денежного пособия на одежду. Чиновник выслушал ее, а потом положил на стол перед ее лицом свою ногу в грязной кроссовке: «Посмотрите, как я одет и обут, а ведь я работаю! И вы еще просите у меня пособие!» Она ушла ни с чем.

В другой раз мне довелось сопровождать в социаламт молодого инженера, только что приехавшего с женой и сыном из Молдавии. Чтобы снимать оплачиваемую государством квартиру, он нуждался в разрешении. Инженер принес с собой на утверждение текст договора с хозяином дома. Мы уселись перед столом, за которым сидел высокий белобрысый парень, по виду флегматичный и корректный. В комнате сидели еще две сотрудницы. Как только я вошел в их офис, то заметил на стенном шкафу лист с надписью: «Не обязательно быть сумасшедшим, чтобы работать здесь, но это бы не помешало». Эту надпись чиновники, несомненно, адресовали себе самим. Посещают их обычно иностранцы, плохо знающие язык. Наш чиновник, взяв документы, сразу стал разговаривать с нами в раздраженном, повышенном тоне. «У вас так много работы, – сказал я ему с глубочайшим сочувствием. – Вы так устаете. Не обязательно быть сумасшедшим…» – и я прочитал ему надпись на шкафу. Чиновник сконфузился, залился краской до корней волос. И совершенно сменил интонацию. Наш вопрос был успешно решен.

Известен мне и такой случай, когда семье из Нижнего Новгорода дали снять в Германии квартиру, а мебели месяца полтора не давали. Супруги жили пока в пустой квартире и спали на полу. Они должны были ждать, когда придет Zuweisung – ордер. А вдруг он потерялся? Им объяснили в социаламте, что ордер оформляется в соседнем городе – Ингельхайме. Но там молодой чиновник завопил на них: «Ждите! Ордер придет в установленном порядке!», а когда они попытались что‑то выяснить, заорал: «Вон!» Такого хамства от чиновников они не видели даже у себя на родине. Конечно, они могли пожаловаться вышестоящему чиновнику на то, что с ними разговаривают unfreundlich (недружелюбно). И даже достаточно было просто спросить у вопящего, кто его начальник. Но они этого не знали.

С иностранцем, получающим социальную помощь, немецкие чиновники корректны, увы, далеко не всегда. Тем не менее, то, что человеку по закону положено, он там обязательно получит. Но не более того.

Наши соотечественники не раз жаловались мне, что у немецкого чиновника нет сердца. Сердце у него есть, но сердечных отношений с ним ожидать не приходится. Чтобы они стали хотя бы уважительными, чиновник должен быть уверен, что его не обманывают, даже в мелочах. Немецкие нравы в этом отношении строже наших. Чиновник должен чувствовать уважение эмигранта к местным законам и традициям. И самое главное, видеть перед собой человека, который приехал работать, а не получать пособие, человека, который хочет изучить язык и интегрироваться в общество. Речь, разумеется, не идет здесь о людях, которые по возрасту или состоянию здоровья работать не могут.

Одни эмигранты, если они не могут найти работу, и вынуждены жить на социальную помощь, стесняются этого. Но попадаются и другие, молодые и энергичные, которые говорят открыто и с гордостью: «Ха! Буду я на этих немцев работать! Я у себя на родине наработался. И вообще они нам должны». Для немцев жизнь на социальное пособие – это позор, крах, предел унижения. А кое‑кто из наших соотечественников гордится тем, что ему удается жить за счет государства. Кто больше выпросит – для некоторых это вид спорта. Откажут? Ну и что, кто не рискует – не пьет шампанского.

Немецкий чиновник порой не понимает нашего земляка. Перед ним сидит здоровый мужчина в дорогом костюме, который говорит на ломаном немецком языке, что он кандидат наук. Работы по специальности для него нет, а ничего другого он делать не хочет. Ему лучше получать пособие, чем подметать дорожки в парке или работать санитаром в доме престарелых. Но немецкий чиновник рассуждает иначе – если он не нашел работу по специальности, значит, не такой уж он ценный специалист. Говорит по‑немецки косноязычно – неужели у него есть ученая степень? Свое враждебное отношение к таким людям немецкие чиновники переносят порой без всякого на то основания на всех эмигрантов.

В материальном отношении жизнь на пособие по бедности в Германии – скромная, но лучше, чем жизнь в России средних пенсионеров и даже широкого слоя работающих людей с низкой зарплатой. Нет проблем ни с едой, ни с одеждой, ни с лечением.

Это неправда, возразит читатель. Наши эмигранты из Германии рассказывают, что они наслаждаются жизнью, путешествуют по Европе. Да, часто, соглашусь я, но только не на социальное пособие. Порой им удается подрабатывать в немецких семьях уборщицами, домработницами или садовниками – женщины такую работу могут найти. Но работают, как правило, нелегально. По закону наши эмигранты, получающие социальную помощь, много подработать не могут, и жить за пределами прожиточного минимума им удается, как правило, лишь при условии нарушения законов. Хотя там прожиточным минимумом считается совсем не такой уровень доходов, как у нас.

Date: 2015-09-26; view: 278; Нарушение авторских прав