Глава третья. Январь 1980

Утром 10 января позвонил старший бригады наружного наблюдения. Его звали Игорь Мартынов.

– Завтра приступаем, – сообщил он. – Я заеду к вам в отделение. Мне нужна рация, чтобы работать на вашей волне.

Виктор почувствовал себя окрылённым. «Наконец‑то! Теперь мы их накроем!» Он чуть ли не бегом помчался по коридору искать Сидорова.

– Пётр Алексеич, только что звонили из наружки. Завтра начинают работать. Сейчас он подъедет к нам.

– Хорошо, – хмуро отозвался капитан, занятый своими мыслями, и Виктор даже обиделся немного на своего наставника. «Неужто его не радует начало дела? Ведь теперь мы этого Месхи обложим со всех сторон. Теперь‑то всё решится!» Но в глазах капитана не промелькнуло ни единой искорки азарта. Он выпустил густое облако едкого табачного дыма и сказал, поморщившись, словно в предчувствии головной боли:

– Пошли к Болдыреву. Надо выбить у него ещё одного человека, чтобы у нас кто‑нибудь постоянно на телефоне сидел. Теперь нам круглые сутки связь надо держать…

– А даст?

– Упираться будет, но я уломаю, – совсем буднично ответил Сидоров. – Возьмём Сытина Андрея, пусть возле телефона побездельничает…

В коридоре Смелякова остановил лейтенант Горбунов и чуть ли не повис у Виктора на руке.

– Смеляков, ты совсем обнаглел, что ли?

– Что такое, Толя?

– Когда на комсомольский учёт встанешь?

– Да некогда мне. Надо учётную карточку сначала забрать со старой работы.

– Так забери. Что ты как малый ребёнок. Почему вчера на комсомольское собрание не пришёл?

– Толя, давай позже, мне сейчас к руководству. – Виктор отстранился от Горбунова.

– Смеляков! Ты не увиливай! На учёт становись! Хватит резину тянуть!

* * *

Наружное наблюдение сразу же выявило все связи Месхи, однако ни он сам, ни Тимур, ни Нана, ни кто‑либо из его друзей на квартиру к Забазновским больше не ходил.

– Затаились, – спокойно сказал Сидоров после очередного звонка Мартынова.

– Что же делать? Неужто всё зря? – нервничал Виктор. – Время же уходит.

– Потерпи. Сыщик должен уметь ждать. Терпение – один из наших главных помощников. Не научишься терпению – спугнёшь дичь.

Прошло четыре дня. На пятый около полудня позвонил Мартынов:

– Ребята, вылетайте. Надо брать девушку.

– Нану? – уточнил Смеляков.

– Её самую. Только быстрее давайте. У неё наркота при себе. Мы сейчас возле Черёмушкинского рынка, двигаем за ней в сторону Красикова…

У Виктора от волнения задрожали руки.

– Пётр Алексеич! Помчали! Они прыгнули в УАЗ, но машина долго не заводилась.

– Чёрт! – выругался Смеляков.

– Самое время в техобслуживание поиграть, – мрачно проговорил капитан, уставившись в спину водителя.

– Сейчас поедем, товарищ капитан, – заверил сидевший за рулём паренёк. – Я эту падлу знаю. Покочевряжится, как девочка, но уступит.

УАЗ натужно гудел и кашлял, сотрясаясь всем корпусом, но заводиться не желал.

– Мать твою! Упустим же! – закричал Смеляков.

– Значит, будем считать, что день сложился неудачно. – Сидоров закинул голову и выпустил облако пара в потолок.

– Может, частника поймаем? – предложил Смеляков.

И в эту минуту машина завелась.

– Я же говорил, что уступит! – победно воскликнул водитель.

– Теперь сделай так, чтобы она не заглохла по дороге, – попросил хрипло Сидоров.

– Всё будет в ажуре, товарищ капитан…

Группу наружного наблюдения, ехавшую в забрызганном «жигулёнке», они догнали возле станции метро «Академическая».

– Она взяла машину, – передал по рации Мартынов. – Притормозите на светофоре, я к вам перепрыгну…

Едва он оказался возле Смелякова, Виктор нетерпеливо вцепился ему в локоть.

– Ну что?

– Утром она вышла из квартиры Месхи и отправилась на Черёмушкинский рынок. Потолкалась там, нашла какого‑то азербайджанца. По тому, как он вёл себя, мы сразу поняли, что он – сбытчик наркотиков. Вдвоём они ушли с рынка, остановили частника, попетляли по окрестным улицам, затем вышли из машины и отправились в подъезд одного из домов. Там он велел ей взять спрятанный на лестничной клетке пакетик.

– И вы всё видели? Как же вам удалось?

– Работа такая. Тут пройти незаметно, там постоять, поглядеть, послушать. Приходится быть почти невидимкой, – без всякой рисовки ответил Мартынов. – В общем, наркота у Наны в сумочке. Если сработаете умело, возьмёте её с поличным.

То и дело из его потрескивавшей и шипевшей рации доносился голос: «… выехали на Университетский… Поворачиваем на Вернадского… Едем по Комсомольскому… Подъезжаем к Пироговке…»

– Так, ребята, – сказал Мартынов, – похоже, она в институт направляется. Если так, то вам надо брать её прямо сейчас.

– Витя, – проурчал Сидоров, – на светофоре попробуем свинтить её.

Мартынов велел своей бригаде обогнать машину, в которой ехала Нана.

– Обойдите их перед Новодевичьим и подрежьте перед светофором, чтобы они не проскочили на жёлтый, – распорядился он и посмотрел на Смелякова. – Теперь твой выход, Виктор. Вот этот серый «жигуль». Девушка сидит сзади…

Ехавшие впереди автомобили затормозили. Зажёгся красный свет. По телу Смелякова пробежали мурашки. Он толкнул примёрзшую дверцу ногой и выскочил из УАЗа.

– За руки её держи, чтобы она не вышвырнула ничего! – крикнул вдогонку Сидоров, тяжело поднимаясь со своего сиденья.

Виктор преодолел расстояние до серого автомобиля с поцарапанным крылом, вцепился в ледяную ручку и рванул дверь на себя. Ни водитель, ни сидевшая позади него черноглазая девушка в белой пушистой вязаной шапочке не успели ничего сообразить и не произнесли ни звука, а Смеляков уже навалился всем телом на Нану и схватил её за запястья.

– Ай! – воскликнула девушка. – Вы что! Больно!

– Милиция! – почти торжественно выпалил Виктор.

В следующую секунду отворилась передняя дверца и в салон сунулось огромное тело, окутанное клубами пара.

– Старший инспектор уголовного розыска капитан Сидоров, – раздалось сквозь медленно расплывавшиеся клубы.

– Да что происходит‑то? – перепугался водитель. – Чего вам надо, товарищи?

– От вас ничего, – повеселевшим голосом сказал капитан, – а вот пассажирка ваша очень нас интересует. Но вы всё‑таки тоже уделите нам, пожалуйста, некоторое время. Давайте сейчас развернёмся и обратно поедем.

– Куда обратно‑то?

– На Ленинский проспект. Дадите свидетельские показания…

В 96‑е отделение Смеляков входил победителем. Внутри у него клокотало от восторга.

«Уж теперь‑то никуда этим ворам не деться, – думал он, разглядывая Нану. – А ведь какая интересная, почти красивая. Встретишь такую и не подумаешь, что она из воровской компании».

– Давайте начинать, – предложил Сидоров, когда пришли понятые.

На стол высыпалась из сумочки Наны всякая мелочь: губная помада, ключи, небольшой расшитый бисером кошелёк, носовой платок, несколько леденцов и целлофановый шарик, перетянутый нитками.

– Это что? – спросил капитан, указывая пальцем на шарик.

– Не знаю, – подавленно ответила Нана. – Не моё…

– А отпечатки пальцев на нём твои, – сказал Сидоров. – Виктор, составляй протокол… Это, милая девонька, пакетик с анашой, то есть наркотик. Так что вляпалась ты, дорогая моя, по самое‑самое… – Сидоров умело изобразил лицом глубочайшую печаль. – Вляпалась‑то крупно…

Когда понятые подписали протокол и ушли, Сидоров достал «Беломор» и закурил.

– На каком курсе учишься? – спросил он, пристально глядя на девушку.

– На третьем.

– Давно наркотой балуешься?

– Да не балуюсь я, честно, не моё это! – почти заплакала она. – Даже не знаю, что это такое. Не понимаю, как оно у меня в сумочке оказалось. Клянусь вам!

– Зря ты так, девонька. Клятва – ноша тяжёлая… Вот сейчас мы привезём сюда человека, который продал тебе эту дрянь А пока мы будем ждать его, я могу сказать тебе прямо сейчас, где и как ты купила анашу. Интересно тебе? А дело было так…

Он принялся неторопливо рассказывать всё, что услышал от руководителя бригады наружного наблюдения. Чем дольше он говорил, тем бледнее делалась Нана.

– Ну что? – спросил Пётр Алексеевич.

Она была в шоке.

– Откуда вы всё знаете? Тот азербайджанец на вас работает?

– Сколько тебе лет?

– Двадцать два, – отозвалась девушка, потупив глаза.

– Жизни ты не знаешь… Связалась чёрт знает с кем. Кто у тебя родители?

– Папа профессор, мама не работает.

– Отец где работает?

– В институте акушерства и гинекологии.

– Значит, родители воспитывали тебя, воспитывали, а ты решила по кривой дорожке пойти. Так, девонька… Ну что? Может, поговорим серьёзно?

Она молча кивнула.

– Как ты познакомилась с семьёй Забазновских?

Нана вздрогнула и подняла растерянные глаза.

– С Забазновскими? Я не знаю никаких Забазновских!

– Вот тебе на! – Сидоров посмотрел на Виктора и пожал плечами. – Не знает она Забазновских. Как же так, девонька? Не знаешь? А я думал, мы начали серьёзный разговор. Я полагал, что ты пошла на сотрудничество с правоохранительными органами. Что ж, сейчас вызовем милиционеров, которые охраняют тот дом, и проведём очную ставку. Их там три, они будут опознавать и укажут, конечно, на тебя, потому что они тебя видели. И у нас о том уже есть их письменные показания. Или ты думаешь, мы случайно на тебя наткнулись с твоей чёртовой анашой? Ну? – Сидоров посмурнел. – Как ты попала к Забазновским?

– Меня мой друг познакомил с ними.

– Какой друг?

– Месхи.

– Давид Месхи?

– Да. – Её глаза опять наполнились изумлением.

– Нечего удивляться, милая моя. Мы уже многое выяснили, занимаясь вашей тёплой компанией. Но чего‑то, может, и не знаем, так что с твоей помощью проверим, есть у нас пробелы или нет. Расскажи по порядку.

– Давид давно с Забазновскими общается. Их сын Милорад учится с нами на одном курсе. Он приносит сигареты на продажу, джинсы, куртки кожаные. В институте всё быстро расходится. Вещи‑то иностранные, красивые… – Нана виновато посмотрела на Сидорова. – Ребятам ведь хочется нарядно выглядеть.

Сидоров скосил глаза на Виктора. «Помнишь, я говорил, что Забазновские привозят барахло на продажу?» – сказал взгляд капитана.

– Милорад часто приносил шмотки? – спросил он у Наны.

– Сначала понемногу, затем больше и больше. Месхи начал переправлять кое‑что в Грузию.

– Как?

– Знакомые приезжали из Тбилиси, иногда Давид сам отвозил.

– У Забазновских вы часто бывали?

– Да.

– По какому поводу?

– Просто… В гости ходили. Они всегда угощали нас. Ну, разговаривали…

– Как вы организовали кражу? Не стесняйся, рассказывай. Теперь уж лучше ничего не утаивать.

– Я ничего не крала! – Она судорожно затрясла головой. По испуганному лицу было видно, что она ужасно боялась этого вопроса. – Я не знала ничего!.. Они что‑то задумывали, но я была против! Клянусь, я не хотела, чтобы это… Я предупреждала, что всё плохо кончится…

– Успокойся… Воды хочешь? Может, чаю налить? Я верю, что ты была против. Ты же нормальная девушка. Это у твоих приятелей мозги криво посажены, а ты – честный человек, просто запуталась немного. Я же чувствую… Не бойся, мы поможем тебе выкарабкаться из этого болота, но только ты должна помочь нам. Скажи, кто именно совершил кражу?

– Это они! Я не думала, что они решатся. Думала, что только поговорят, но всё‑таки не решатся…

– Кто?

– Месхи и Сахокия.

– Тимур Сахокия?

– Да, – быстро кивнула Нана. – Они постоянно вели разговоры о том, что Забазновские очень богатые и что не убудет у них… Но я была против! Поверьте! Забазновские так хорошо к нам относились, принимали нас… Нельзя так с людьми поступать.

Капитан тяжело вздохнул.

– Давно сидишь на наркоте? – спросил он.

– Я только курю. Никаких таблеток, никаких уколов, честно!

– А чего к травке пристрастилась?

– Это помогает мне учиться.

– Ты же молодая, всего двадцать два года. Неужто не понимаешь, что превратишься в развалину и сдохнешь? Ты же медик, ты же всё понимаешь.

Она расплакалась.

– Нана, раз уж ты решила оказать нам содействие, то давай закрепим это. И тогда всё для тебя станет совсем просто.

– Как?

– Ты дашь письменное согласие на сотрудничество.

– Письменное? – В глазах девушки появились тоска и отчаянье. – Разве нельзя без этого?

– Нана, без этого я не смогу доказать, что ты на нашей стороне. Понимаешь? Без этого я вынужден возбудить против тебя уголовное дело… И по анаше этой треклятой, и по спекуляции, и по соучастию в краже. А кража‑то серьёзная, высокопоставленного дипломата обчистили…

– Я же ничего не крала!

– Но ты же знала об этом. Ты видела краденые вещи? Продавала их?

Она кивнула.

– Тогда вот тебе бумага. Пиши… Я продиктую. А потом изложишь всё, что тебе известно по этому делу… Я пока кипятку сделаю, чаю выпьем…

Когда с бумажными делами было покончено, Сидоров сказал Нане, закуривая очередную папиросу:

– Девонька моя, постарайся установить, где ребята хранят краденое. Отнесись к этому серьёзно. Не может быть, чтобы они всё сразу продали. Одной ювелирки умыкнули на бешеную сумму! За короткий срок скинуть такую уйму товара невозможно. Да и деньги они должны где‑то хранить. Только за дублёнку получили бы не меньше пятисот рублей. А кожаные куртки, а обуви сколько!.. Одним словом, Нана, ты должна выяснить, где они прячут шмотки. Хотя бы одну вещь обнаружить. Понимаешь?

– Да.

– Но не вздумай задавать им вопросы в лоб, иначе они тебя раскусят. Интересуйся понемногу, вскользь.

– Ладно.

– Теперь ступай.

Дверь за девушкой закрылась.

– Вот тебе классический пример вербовки на компре. – Сидоров повернулся к Смелякову. – И она уже никуда не соскочит, будет бояться дела. Но если бы она понимала, что дело это – полное фуфло, то никогда бы не согласилась.

– Почему фуфло? Ведь мы взяли её с поличным!

– Взять‑то взяли, но дело это – просто шантаж. Неужели ты не понимаешь, Витя? Мы обещаем ей не возбуждать уголовного дела, если она будет сотрудничать с нами. И мы не возбуждаем… А у неё, дуры, не хватает мозгов сообразить, что мы, сокрыв материал, уже не сможем никогда предъявить ей этого обвинения, потому что сами сядем за сокрытие преступления. Вникаешь?

– Получается, что такая вербовка – риск?

– Да, рискует опер, – кивнул Сидоров. – Но не рисковать мы не можем, хотя формально инструкция нам это запрещает. Но нам до зарезу нужен агент под эту группу. Без информации изнутри мы не добьёмся результата. Рассчитывать на то, что мы сейчас накроем всю их компанию и они тотчас расколются – просто глупо. Нам нужен человек внутри группы.

– Почему не расколются? Почему вы так думаете, Пётр Алексеевич?

– Не думаю, а знаю. Грузины, как правило, не ломаются. Их смертным боем лупят, а они молчат.

– Бьют? В милиции?

– Да, выколачивают из них признание. Знаешь, печёнки отбивают им, а они молчат. Я не знаю ни одного грузина, который из‑за побоев сдал бы своих подельников…

– Неужто бьют? – не поверил Смеляков.

– Ещё как.

– Но ведь это…

– Да, противозаконно. Но ты поди совладай с собой, когда ты твёрдо знаешь, что перед тобой сволочь сидит, на совести которой десятка полтора грабежей, а формально доказать не можешь… Вот и срываешься порой.

– Пётр Алексеич, да как же можно? – растерялся Виктор. – Мы же на страже закона. Ведь эдак мы в гестаповцев превратимся.

– Некоторые и превращаются, – согласился капитан. – И причина тому – всё та же статистика, по которой нашу работу оценивают.

– Но ведь выколотить признание можно даже у невиновного.

– Можно. Выколотить можно всё…

* * *

Нана регулярно отзванивалась, докладывала, с кем встречалась, о чём разговаривала. Но никакой полезной информации от неё получить пока не удалось.

– Может, взять их, когда будут наркотой баловаться на квартире? – раздумывал капитан. – Про такие посиделки она всякий раз сообщает нам… Хотя нет, нельзя.

– Почему?

– А кому привяжешь наркоту? Всей компании? Нет, так сказать, объекта вменения. Нет, Витя, нам нужны Месхи и Сахокия. Давид с Тимуром у них главные. Нам надо именно их прищучить.

– А может, взять их на приобретении наркоты, как Нану? – предложил Смеляков.

– Так они не сами ходят, а посылают вот таких, как Нана. Да и другое это дело, не кража. Ну накроем мы их с анашой, а как притянем к Забазновским? Улики нам требуются, неопровержимые улики…

Через две недели Нана позвонила заметно взволнованная:

– Пётр Алексеевич, сегодня Месхи вернулся из Тбилиси. Он был в куртке Милорада Забазновского.

– Спасибо, девонька, спасибо. Но это точно куртка Забазновского?

– Да, я помню её, хорошо помню.

Сидоров звонко опустил трубку на рычаг.

– Надо хапнуть его в этой куртке, – сказал он, отирая ладонью потную шею, – дать Забазновскому, чтобы он померил её и опознал. Если опознает свою куртку, то дело, считай, сделано.

– Значит, задерживаем Давида?

– Да, будем брать. Даже если Месхи будет отпираться, всё равно мы зафиксируем, что краденая куртка на нём. В любом случае, мы можем приобщить её к делу.

Сидоров забарабанил пальцами по столу, потянулся к лежавшей перед ним пачке «Беломора» и тут сказал:

– Нет, ни хрена из этой идеи не выгорит.

– Почему?

– Да он скажет, что Милорад подарил ему эту сраную куртку. И точка.

– А Забазновский подтвердит, что не дарил её.

– Слово одного против слова другого. Нет, Витя, не будем пока трогать Давида. Потерпим, – решил капитан и чиркнул спичкой. – Давай направим запрос в Тбилиси. Раз Месхи мотается туда постоянно, он там наверняка что‑то сбывает. Вполне мог и засветиться где‑нибудь. Хорошо бы не просто запрос, а шифровку…

– А что в ней особенного?

– Шифротелеграмма это такой документ, на который ты обязан дать ответ максимум в течение десяти дней. Очень строго, проволочек никаких. Все на уши встанут, но ответ дадут исчерпывающий. Иначе головная боль будет.

– Пётр Алексеич, я на Петровке с одним опером познакомился. Может, попробовать через него?

– Рискни. Авось получится… Надо проверить Месхи по месту жительства, выяснить, не привозил ли какие‑нибудь вещи, не дарил ли подарков знакомым или родственникам.

Шифровку отправили в Тбилиси на следующий день, а когда пришёл ответ, Виктор был вне себя от радости.

– Пётр Алексеич, есть результат! Месхи подарил матери очень дорогое кольцо с брильянтом. У неё был день рождения, он приехал поздравить её, подарил кольцо. По описанию оно похоже на пропавшее из дома Забазновских.

– Да, это чертовски хорошая новость, – засиял Сидоров. – Мы сдвинулись с мёртвой точки. Передай эту информацию следователю, пусть направляет отдельное поручение в МВД Грузии, чтобы они изъяли у матери Месхи это кольцо и допросили её, когда и при каких обстоятельствах драгоценность попала к ней. Всё просто чудесно, Витя. А мы тем временем задержим Давида, изымем куртку Забазновского и проведём обыск на квартире. Теперь можно. Теперь он не улизнёт…

* * *

Давид Месхи был высоким и широкоплечим, хотя крепким его вряд ли можно было назвать. Длинная прядь тёмных волос почти закрывала его карие глаза. Если бы не слишком крупный и тяжёлый нос, то парень мог бы считаться красавцем. Он сидел посреди комнаты на табурете, опираясь локтем о поверхность обеденного стола.

– Гражданин Месхи, откуда у вас такое количество анаши? – спросил Сидоров, указывая на множество пакетиков с травой, вываленных на пол из выдвижного ящика шкафа.

– Не знаю. Должно быть, от хозяев осталось. Я же снимаю эту квартиру. А чужие вещи меня не интересуют.

– Чужие вещи вас не интересуют? А эта куртка?

– Она моя.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

– Откуда она у вас?

– Мне подарил её Милорад Забазновский, мой сокурсник.

– Мы спросим у него сами. Но, насколько я знаю, эта куртка была украдена из квартиры Забазновских.

– Ничего не знаю! Чего вам надо от меня?

На квартире было обнаружено огромное количество вещей, которые не имели отношения к краже у Забазновских, но Сидоров понимал, что перед ними ворованное имущество.

– Эти вещи тоже ваши?

– Да.

– Зачем вам столько женских кофточек?

– Какое вам дело?! – хищно оскалился Давид. – Если вы обвиняете меня в чём‑то, так и скажите. Только я ни в чём не виноват.

– Ваша мать дала показания, гражданин Месхи, что вы подарили ей кольцо с брильянтом. Сегодня утром мы получили это кольцо. Оно было украдено из квартиры Забазновских. Что вы на это скажете?

– Ничего.

– Откуда оно у вас?

– Купил. Накопил денег, долго откладывал по рублю и вот купил его на Черёмушкинском рынке. С рук купил, но откуда мне знать, что оно краденое? – огрызнулся Давид.

– Не кажется ли вам странным, что куртка и кольцо, украденные из одной квартиры, таким чудесным образом попали именно к вам?

– Не кажется. – Месхи ухмыльнулся. – Жизнь полна приятных сюрпризов.

– Что ж, раз так, то я позволю себе сделать вам сюрприз, гражданин Месхи, – с улыбкой на лице сказал Сидоров. – Мы задерживаем вас на трое суток, по статье 122 УПК РСФСР. Вы подозреваетесь в совершении кражи.

– Чёрта с два! Я ни в чём не виноват. Через три дня я распрощаюсь с вами, а вы ещё принесёте мне извинения…

Смеляков с удивлением наблюдал за грузином. Самоуверенность Давида Месхи поразила его. Виктору казалось, что при наличии таких доказательств, как кольцо и куртка, человек не мог проявлять упорство, но Давид продолжал отказываться.

– Что дальше, Пётр Алексеич? – спросил Виктор, когда они вернулись в отделение. – Неужто мы ничего не можем?

– Сейчас он отправлен в ИВС.[4]Пусть подумает. Мы же ничего не нашли у него на квартире. Я боялся этого больше всего. Ни краденых вещей, ни денег. Но деньги‑то должны где‑то быть, чёрт возьми!.. Ты пока вызови Милорада Забазновского, пусть опознает куртку…

На следующий день к Месхи приехал следователь.

– Давид Левонович, изъятую у вас куртку опознал Милорад Забазновский. Он утверждает, что она была украдена из квартиры вместе с другими вещами.

– Ничего не знаю. Милорад подарил мне эту куртку. Наверное, втихую от родителей, а теперь изворачивается, списывает на кражу.

– А краденое кольцо, разумеется, купили…

– Да, на Черёмушкинском рынке. У какого‑то азербайджанца.

– То есть с рук, не в магазине?

– Да с рук купил, неофициально. А что делать, если такую вещь в магазине не достать?

Давид продолжал стоять на своём, твёрдо повторяя одно и то же почти слово в слово. По всему чувствовалось, что он хорошо продумал свою позицию. Других доказательств у следствия не имелось.

– Нам во что бы то ни стало надо найти деньги, вырученные от продажи краденых вещей, – сказал Сидоров.

– Но ведь Месхи упорствует, – возразил Смеляков. – Сам он не расскажет ничего.

– Может, «понизу» что получится?

– Как это «понизу»?

– В камере вместе с ним сидит агент, настоящий профи. В своё время не таких раскручивал.

– Неужто Месхи не догадается, что его разрабатывают?

– Я ж тебе говорю: есть профессионалы. Они психологию человеческую кожей чувствуют. В считанные минуты усекают, что перед ними за птица. Мало таких, но они есть. Очень ценные кадры. В таких ситуациях, как наша, они просто незаменимы…

Виктор не поверил в такую возможность, но уже во второй половине следующего дня в кабинете Сидорова он увидел круглолицего, совсем невзрачного мужичка, который с удовольствием потягивал крепкий чай из белой чашки и, наслаждаясь всеобщим вниманием к собственной персоне, рассказывал:

– Раскололся ваш джигит. Слово за слово, так всё и выложил. Собственно, про квартиру, которую они ломанули, он не особо умалчивал. «Вещи, – говорит, – мы успели спихнуть, но одно колечко я оставил себе. Дурак! Идиот! Решил матери подарок сделать, и вот теперь па рюсь тут…» Ну, понемногу о том о сём… Затем он ляпнул: «Хорошо ещё, что деньги не нашли при обыске. Так что пока пришить мне нечего».

– Сказал он, где деньги? – не удержался Сидоров.

– Я же по порядку рассказываю, Пётр Алексеевич. Спрашиваю я его: «Ты хоть надёжно спрятал их?» Он кивает: «Надёжно…» Но больше ни слова. Я вроде как и не интересуюсь больше. Но в разговоре нет‑нет, а вставлю словечко насчёт того, что менты, мол, любой тайник отыщут, пусть не с первого раза, а с десятого, но отыщут. И всё подвожу к тому, что могу подсказать, где лучше деньги сховать. Тут он не выдержал: «А в ванную в потолок не заглянут? У меня там панель снимается, там надёжно?» И такая у него неуверенность в глазах: правильно ли заначил бабки свои? «Так ты туда, за потолок, что ли запихнул?» Он кивает: «Да». Я изображаю, что не очень это надёжно, сочувствую ему: «А денег‑то много?» Он уже почти в отчаянье пришёл: «До хера. Тысяч пять‑шесть. Неужто найдут?», а я ему: «Могут. Надо бы перепрятать… А ты говорил, что не один квартиру‑то иностранную бомбил. Ты на волю‑то дружку своему словечко отправь. У тебя же подельник есть. Пусть займётся деньгами».

– Ну? Сказал он про Тимура?

– Сказал, Пётр Алексеевич. – Мужичок упивался возможностью помурыжить сыщиков, подразнить их. – Я так и спросил: «Слинял, что ли, твой дружок? Может, он тебя подставил, а сам дал дёру?» А грузинчик и говорит: «Нет, Тимур тут ни при чём. Его за два дня до этого на квартирной краже взяли». Я ему: «Балбес твой Тимур. У вас же денег – море, а он опять квартиру ломать пошёл. Надо уметь отлёживаться, сынок». Вот, собственно, на этом примерно мы и закончили трепаться. Так, ещё о пустяках всяких почесали языки, я ему про зону немного картину накидал, так что кошмары вашему Давиду будут сниться библейские…

– Стало быть, тайник в ванной, в потолке… – Сидоров закурил.

– Пётр Алексеич, – Смеляков порывисто поднялся, – надо ехать.

– Погодь, Витя, не дёргайся. Тут надо всё с умом организовать. Не можем ведь мы агента засветить. Если мы сразу в тайник сунемся, то Месхи тут же сообразит, откуда пришла информация. Нет, братец, нам надо спектакль устроить, настоящий, живой, вкусный, чтоб гражданин Месхи поверил в нашу въедливость и настырность. Завтра к утру мы должны подготовить хороший спектакль… И направь‑ка срочно запрос в ЗИЦ на Тимура. Этот Сахо‑кия нам пригодится.

Дверь распахнулась, и в кабинет заглянул лейтенант Горбунов.

– Смеляков, вот ты где! Ты когда на комсомольский учёт встанешь, в конце‑то концов?!

При виде Горбунова Виктор весь сжался: «Опять комсомольские дела…»

– Толя, отстань ты от меня, – раздражённо ответил он. – Занят я.

– А я разве не занят? Нет, вы только поглядите на него. Смеляков, ты что? Ты же комсомолец. Ты на собрания не являешься, я тебе не могу общественную нагрузку дать… Ты же… И спросить с тебя за это нельзя, потому что ты не спешишь открепиться по месту прежней работы. Ты поезжай немедленно туда и возьми учётную карточку, сегодня же! Слышишь? И сегодня вечером я жду тебя на комсомольском собрании.

Сидоров широко улыбался, сквозь клубы табака глядя на Горбунова.

– Анатолий, у нас сейчас и впрямь времени нет. Оперативное мероприятие разрабатываем, – сказал он наконец, чтобы помочь Виктору закончить бестолковый разговор с комсоргом.

– Можно подумать, товарищ капитан, что вы одни работаете, а я баклуши бью, – возмущённо отозвался Горбунов. – Можно подумать, что я для себя стараюсь. В общем, ты, Смеляков, дуй на прежнюю работу и тащи учётную карточку. Или я…

– Да пошёл ты со своими комсомольскими собраниями, в самом деле. Занят я, работы по горло!

Горбунов потоптался ещё в двери и вышел. Но через секунду он снова заглянул в кабинет.

– Смеляков!

– Ну хватит же!

– Тут потерпевшая гражданка пришла, у тебя на территории проживает. – И он пропустил в кабинет крупную женщину лет сорока пяти, с влажными и недоумевающими глазами и дрожащими губами. – Вам к лейтенанту Смелякову, вот он…

Виктор встал из‑за стола.

– Здравствуйте. – Женщина поправила обмотанный вокруг головы пуховой платок.

– Что случилось?

– У меня дублёнку украли.

Виктор растерянно взглянул на Сидорова.

– Иди к себе, принимай заявление, – сказал наставник. – Иди, иди, без тебя управлюсь.

Смеляков почувствовал досаду.

– Пётр Алексеич, я быстро.

– Не быстро, а нормально, Витя. Толково. Внимательно.

Смеляков провёл женщину в свой кабинет и усадил за стол.

– Как ваша фамилия?

– Ерохина я, Надежда Павловна Ерохина.

– Так что у вас произошло, гражданка Ерохина? Как вас обокрали?

– Не знаю. – Она пожала плечами и высморкалась в носовой платок. – Не знаю, что произошло, но дублёнка исчезла.

– Давайте‑ка по порядку.

– Я повесила дублёнку сушиться. Знаете, почистила её в отдельных местах и повесила просушиваться на балкон.

Я эту дублёнку в комиссионном купила. У меня там подруга работает, она мне сразу позвонила, что появилась хорошая дублёнка. Тёмно‑коричневая такая, воротник из меха ламы и манжеты тоже… Я так мечтала о дублёнке, товарищ лейтенант. Ах, как я мечтала… И вот она пропала.

– Как это случилось?

– Говорю же: не знаю. – Ерохина развела руками. – Я на пятом этаже живу. Залезть ко мне никак нельзя. А дублёнки нет.

– Когда она пропала?

– Повесила вчера вечером, а сегодня её уже не было. Я сразу к вам…

Смеляков вздохнул. Ему совсем не хотелось заниматься в ту минуту ничем, кроме дела Месхи.

– Придётся идти к вам. – Он встал из‑за стола. – Надо мне всё осмотреть. Если она пропала, значит, кто‑то снял её, то есть забрался к вам…

Но едва он заглянул на балкон квартиры Ерохиной, сразу понял, что с соседних балконов никто залезть не рискнул бы: балконы располагались на расстоянии более метра друг от друга.

– Вы одна проживаете тут? Кто‑нибудь навещал вас вчера?

– Никого не было. Я как повесила дублёнку на балкон, села смотреть программу «Время», по телефону поговорила с подругой. А гостей не принимала, нет.

– Ясно.

Смеляков снова вышел на балкон, отодвинул рукой бельевые верёвки и посмотрел наверх. «Может, сверху спустились? Не похоже, снег‑то у них на карнизе балкона нетронутый».

Виктор перегнулся через перила и оглядел улицу. На первом этаже того же дома был гастроном и опорный пункт милиции. «Надо сходить туда. Вдруг кто‑то видел что‑нибудь… Ёлки‑палки, а если эта дублёнка просто свалилась отсюда? Ну конечно, она упала с балкона. Никто не мог её взять, физически не мог. Ну не бывает таких идиотов, чтобы из‑за какой‑то дублёнки стали бы по стене карабкаться».

– Надежда Павловна, я схожу вниз, опрошу работников магазина.

Хозяйка кивнула.

– Ладно. Но ведь вы вернётесь?

Он не ответил.

Первым делом он направился к директору гастронома и, представившись, сразу спросил, не видел ли вчера или сегодня утром кто‑нибудь из сотрудников дублёнки на газоне.

– Не только видели, товарищ лейтенант, но и принесли сюда эту дублёнку, – ответила директор. – Мужчина один принёс, сказал, что прямо почти возле наших дверей лежала. Высокий такой мужчина, но имени я не знаю, он не назвался.

– Коричневая дублёнка?

– Да. Я в шкаф её повесила, вот она. Если, думаю, кто спохватится, то непременно к нам заглянет в первую очередь. Вот вы и пришли.

– Можно мне позвонить от вас?

– Конечно, вот телефон, товарищ лейтенант.

Смеляков соединился с Ерохиной сразу и позвал её в магазин.

– Надежда Павловна, нашлась, похоже, ваша пропажа. Спускайтесь, отнесём её в пункт охраны порядка, там составим протокол, подпишете всё, и дело с концом…

Дожидаясь её, Виктор стоял возле дверей опорного пункта и курил.

«Какие всё‑таки разные люди бывают. Одни воруют из чужих квартир, у других же даже в мыслях нет ничего подобного. Вот нашёл человек дублёнку на снегу, но не взял её себе… Что это? Честность? Или глупость? Ведь он просто отдал дублёнку директору магазина. Ни расписки не взял, ничего такого. А она могла припрятать тулупчик для себя. И мне могла сказать, что ничего не знает о дублёнке… Но ведь так не случилось…»

Когда с оформлением документов было покончено, женщина, прижимая одной рукой дублёнку к груди, другой вцепилась в Смелякова.

– Товарищ лейтенант, спасибо вам! Ой, вы не представляете, что вы сделали! Я так счастлива!

– Надежда Павловна, я не сделал ничего особенного…

– Нет, нет, вы не понимаете… Ой, пойдёмте ко мне, я вас накормлю обедом! И у меня водка есть.

– Я на работе, Надежда Павловна.

– Тогда я вам бутылочку с собой дам. Вечером выпьете.

Смеляков торопливо закачал головой.

– Ни в коем случае! Никаких бутылок, я прошу вас! – Почему‑то он вдруг жутко испугался этого тёплого душевного порыва со стороны Надежды Павловны.

– Но я хочу отблагодарить вас… Хоть чем‑нибудь…

– Пожалуйста, не нужно ничего… За что благодарить меня, когда я просто выполняю мою работу? Да и не сделал я ничего особенного, никаких трудностей не было…

– Вы не понимаете, – заплакала женщина. – Так редко в жизни встречаются люди, которые… – Она задохнулась в слезах счастья и не нашла нужных слов. Затем она порывисто потянулась к Виктору и горячо поцеловала его в щёку. – Спасибо вам, миленький… Если когда‑нибудь вам потребуется моя помощь, то можете рассчитывать на меня. Спасибо…

В течение всего дня Виктор ощущал этот поцелуй на щеке.

«До чего же приятно делать хорошее. Даже если это просто твоя работа. Ведь и впрямь тут не было ничего трудного, всё решилось легко и быстро. Но всё‑таки, пусть без особых усилий, я нашёл пропажу, вернул дублёнку этой женщине. Фактически это ведь моё первое самостоятельное дело. Смешное, можно сказать, даже ничтожное дело, но всё‑таки дело. И я справился…»

Он чувствовал необъятную радость.

Возможно, это приподнятое настроение и заставило его пойти вечером на комсомольское собрание, несмотря на то что он так и не съездил за учётной карточкой.

«Ладно, посижу, послушаю, пусть я до сих пор на учёт не встал, зато Горбунов приставать не будет».

Состояние лёгкости улетучилось в первую же минуту, когда перед комсомольцами появился приехавший из РУВД капитан. Равнодушные карие глаза окинули зал:

– Можно начинать?

Чёрная щёточка усов зашевелилась над оттопыренной верхней губой, когда капитан начал медленно и скучно зачитывать по бумаге доклад о международном положении.

– Американская пропаганда активно раскручивает враждебную Советскому Союзу кампанию вокруг событий в Афганистане, безосновательно обвиняя нашу страну в военной агрессии. Но все мы знаем, что советская военная помощь, предоставленная Афганистану, не преследует никаких иных целей, кроме содействия дружественной стране в осуществлении права на индивидуальную и коллективную самооборону для отражения внешней империалистической агрессии. Все прогрессивные народы прекрасно понимают, что ограниченный контингент советских войск в Афганистане будет выведен оттуда, как только отпадёт причина, вызвавшая его посылку, а именно как только прекратится внешнее империалистическое вмешательство в дела Афганистана…[5]

Иногда лектор умолкал, встречая в тексте незнакомое слово, проговаривал его беззвучно раз‑другой, после чего произносил вслух, стараясь говорить уверенно, но это получалось у него далеко не всегда. Особенно тяжело давалось ему слово «советолог», он читал его медленно, осторожно, почти боязливо и непременно ставил ударение на последний слог. При этом его голос выдавал охватывавшее капитана недоумение: что за советологи, о чём речь?

Когда доклад завершился, все вяло похлопали в ладоши, и капитан сразу уехал.

– Товарищи, – поднял руку Смеляков, – разрешите мне взять слово.

– Давай, давай, – обрадовался Горбунов.

Виктор вышел вперёд и вздохнул.

– Неужели у нас нет важных вопросов, которые мы должны решить? Мы же с вами занимаемся конкретной работой, результаты которой нужны людям каждый день, каждый час. От нас с вами зависит, насколько уверенно будут чувствовать себя рядовые граждане. А мы тратим время на всякую болтовню.

– Смеляков, ты что говоришь‑то? – Горбунов растерянно оглянулся. – Ты за речью‑то своей следи. Мы политинформацию слушали, а не болтовню!

– Да что ты, чёрт возьми, меня за руку хватаешь, Толя? Мы же все прекрасно понимаем, что никому эти лекции не нужны. А если для галочки, то поставь ты эту галочку просто так. И лектору будет легче, он же не понимает половины того, что ему написали…

– Ты офонарел, что ли?! – чуть ли не закричал побледневший Горбунов. – На идеологическом фронте идёт война, а ты отказываешься слушать политинформацию!

– У нас злободневных вопросов – тьма‑тьмущая. Нам делом нужно заниматься. А мы только о политике и о политике. Это всё – формализм, забюрокраченность. У меня на прошлой работе, ну в ООДП, до того доходило, что нас с поста снимали из‑за политзанятий. Представляете?! Посольства без надзора оставляли ради того, чтобы явку на политзанятиях обеспечить! Разве не дикость? От этого и погибнем…

– Ты куда гнёшь, Смеляков? Что значит «погибнем»? Кто погибнет? – Горбунов поднялся с места и обвёл глазами комсомольцев.

– У нас разве в отделении проблем нет? – продолжал Виктор. – Нам решать их надо.

– А мы и о наших проблемах можем говорить, – заметно тише ответил Горбунов. – Говори, поднимай вопросы. Что именно тебя беспокоит?

– Меня многое беспокоит…

И Смеляков заговорил обо всём том, что узнал за недолгое время работы в угрозыске: о сокрытии преступлений, о том, как статистика влияет на раскрываемость преступлений… Он говорил долго и с жаром, вызвав горячее обсуждение, которое, впрочем, не привело ни к какому решению. Зато на следующий день его вызвал к себе Шку‑рин, заместитель начальника политотдела РУВД, и, многозначительно постукивая карандашом о стол, проговорил:

– Ты что позволяешь себе, Смеляков? О каких таких сокрытиях преступлений ты вчера завёл речь?

– А вы будто не знаете?

– Я ничего такого не знаю! – холодно улыбнулся Шкурин. – А ты, если занимаешься сокрытием, ответишь за это по всей строгости! И никаких оправданий не будет!

– Я ничего не скрываю. У меня ещё и дел‑то своих нет.

– Зачем же ты, сукин сын, на других наговариваешь? Если знаешь о фактах, то доложи руководству, а просто так словами бросаться я никому не позволю! Ишь, фрукт какой выискался! Честь милицейского мундира решил замарать? Лёгкой популярности ищешь? Не выйдет! Партия доверила нам ответственнейшую работу, и мы должны оправдать доверие. А ты, Смеляков… Словом, чтобы я больше не слышал об этом. Молод ты ещё…

– При чём тут мой возраст? – Виктор пожал плечами и тут же пожалел о своём вопросе. Политрук разразился пространной речью о необходимости усиления идеологической пропаганды среди молодёжи, то и дело тыча пальцем в сторону Смелякова.

«Какая же ты дрянь, – подумал Виктор, разглядывая политрука. – Всё‑то ты знаешь, но зачем‑то устраиваешь этот идиотский спектакль. Хочешь выглядеть твердокаменным коммунистом. Но никто же тебя не видит сейчас, кроме меня. Ведь именно такие, как ты, разваливаете действительную работу. Именно вы, пустомели, ничего не делаете, а только языками чесать горазды. Эх, была бы моя воля…»

– Была бы моя воля, я бы поставил вопрос перед твоим начальством о вынесении тебе выговора, – политрук хищно оскалился, – а то и строгача[6]впаять…

– Во‑первых, я ни в чём не провинился, чтобы мне выговор объявлять, товарищ капитан. – Виктор нахмурился. – А во‑вторых, при чём тут моё начальство?

– Я сегодня по твоему вопросу с Ядыкиным беседовал. Он настаивает, что ты просто по молодости и глупости позволяешь себе иногда лишнего ляпнуть, а так ты парень нормальный. Утверждает, что из тебя получится классный опер… Ему виднее. Но я бы таких, как ты, идеологически нетвёрдых и фактически неблагонадёжных, гнал бы из органов поганой метлой!.. Ладно, на первый раз прощаю. Иди… Понабрали детей в милицию…

«Сволочь, – думал Виктор, выходя из здания РУВД, – настоящая сволочь. И фамилия Шкурин вполне соответствует его сущности… Он меня, видите ли, прощает. Ведёт себя так, словно он царь и Бог. Да это его, а не меня надо поганой метлой гнать… А Ядыкин‑то сказал, что из меня классный опер получится. Значит, он обо мне хорошего мнения. Это приятно. – Смеляков чуть заметно улыбнулся, но тут же опять посмурнел. – Если бы услышать это при других обстоятельствах, а то этот политработник… Вот из‑за таких всё рухнет, вся наша система. Сплошное лицемерие, демагогия! Ложь сверху донизу… Как же быть? Надо на что‑то опираться, нельзя же совсем без ориентиров… Ложь, очковтирательство… и необходимость профессионально выполнять работу. Надо как‑то спаять одно с другим, выплавить из этих взаимоисключающих составляющих нечто цельное, жизнеспособное. То есть нужно либо принять их правила игры и заниматься делом, которое мне нравится, либо система меня отторгнет, выдавит, как инородное тело… Вот что имел в виду Бондарчук, когда говорил про специфику работы „на земле“ и про то, что придётся из белой обложки сделать чёрную… Что ж, я сделал выбор, пришёл в угрозыск и уходить отсюда не собираюсь! Никто меня не выпрет отсюда, никакие бюрократы! Вам надо, чтобы я тупо отмалчивался на комсомольских посиделках? Чёрт с вами, я буду молчалив, как рыба. Но это не значит, что я согласен с вашими дурацкими решениями. Придёт и мой час. Я лишь в начале пути…»

* * *

Давид смотрел очумело на копавшихся в шкафах милиционеров.

– Чего вы ищете‑то? – то и дело спрашивал он. – Вы тут всё верх дном перевернули.

Сидоров, тяжело переваливаясь, подошёл к нему.

– Дополнительный обыск проводим, более тщательный, гражданин Месхи.

– У меня больше ничего нет.

– Давид Левонович, мы же знаем, что это вы обокрали Забазновских, наверняка знаем. Поэтому вам лучше признаться самому. Мы люди туповатые: нам велено искать, вот мы и роем носом. И рыть будем до тех пор, пока не найдём дополнительных доказательств вашей причастности к краже.

– Но ведь нет же ничего! – почти закричал Месхи, истерично хохотнув. – Вы уже обыскивали!

– Как я сказал: мы люди подневольные, – развёл руками капитан. – Перед следствием поставлена задача, и мы её выполняем.

– Не найдёте же ничего! – Губы Давида скривились.

– Найдём, гражданин Месхи. Обязательно найдём, потому что тайник должен быть. У всех, подобных вам, есть тайники. – Сидоров приблизил своё лицо к Давиду и дыхнул на него густым запахом табака. – Я бы на вашем месте, молодой человек, повинился бы. Следствие примет во внимание ваше чистосердечное признание и простит вам упорство и ваши неуважительные попытки поиграть с нами в «кошки‑мышки» и «холодно‑горячо».

– Да не играю я ни в какие игры. И понятия не имею ни о какой краже.

– Что ж, очень жаль…

За спиной Сидорова появился сержант с небольшим круглым прибором в руке и в наушниках на голове.

– Это что у тебя, Вадим? – Капитан с любопытством склонился к прибору.

– Последнее слово техники. – Сержант важно надулся.

– Я вижу, что слово техники. Но всё‑таки? Чего ты делать собрался?

– Стены прослушивать. Этот аппарат показывает полости в стенах. Если что спрятано, то он укажет. Новейшая разработка. Через бетон видит!

Краем глаза Сидоров заметил, как лицо Давида Месхи напряглось.

«Ага, чертёнок грузинский. Заиграло очко‑то, – мысленно засмеялся Пётр Алексеевич. – Сейчас мы потреплем тебе нервишки. Результат‑то мне заранее известен, а вот с тебя теперь не один литр пота сойдёт». Сидоров прекрасно знал, что в руках сержанта был обыкновенный осциллограф, который не мог определить ни наличие тайника, ни трещины в стене, ни чего‑либо другого, связанного с делом Месхи. Но внушительный аппарат, наушники на голове и сосредоточенное лицо милиционера, когда он направлял осциллограф на стену и «вслушивался в шумы», привели Давида в смятение.

Сидоров всюду водил Месхи за собой, и наконец они добрались до ванной комнаты.

– Совмещённый санузел – это ужасно, – проговорил Пётр Алексеевич, осматривая стены с потрескавшимся кое‑где жёлтым кафелем.

– Нормально, – вяло ответил Давид, – жить можно.

– Это вам, юнцам, можно, а мне трудно. Крупный я чересчур…

Сидоров постучал кулаком по кафелю в нескольких местах, заглянул под крышку сливного бачка и остановился в задумчивости.

– Так, – пробормотал он, взобрался на унитаз, тяжело пыхтя, и постучал костяшками кулака по потолку. Унитаз жалобно заскрипел под ним.

– Эх, пора уходить на пенсию, – крякнул капитан. – С моей весовой категорией особо не попрыгаешь.

Он спустился на пол и увидел оторопевшее лицо Давида. Месхи молчал, прикусив губу, на лбу выступили капли пота.

– Душно? – спросил сочувственно Пётр Алексеевич.

– Да, – кивнул Месхи.

– Ну пошли отсюда, а то мы тут не помещаемся вдвоём. Вадим, иди сюда, поработай своим последним словом техники. Где‑то же должен быть этот тайник! – ворчливо сказал Сидоров и вытолкнул Давида в коридор. – Пропустите специалиста, гражданин Месхи.

Сержант деловито протиснулся между ними в ванную комнату и стал медленно водить осциллографом вдоль стен. Месхи вытаращил глаза, следя за ним. Сидоров пошарил в кармане и достал «Беломор».

– Курить хотите, гражданин Месхи?

– Нет.

– Ах да, вы же только анашой балуетесь, – кивнул понимающе Сидоров и зажёг папиросу.

Сержант взобрался на унитаз и поднёс осциллограф к потолку. Его лицо оживилось.

– Товарищ капитан!

– Что?

– А тут, похоже, что‑то есть. Приборчик зашевелился! – радостно доложил милиционер.

– Ну? – Сидоров подался вперёд, заглядывая в ванную комнату. – Ты точнее смотри, Вадим, точнее.

– Да вот же, – сержант потыкал пальцем в осциллограф, – сигнал идёт. Мать моя, да тут кривая просто заваливает! Полость тут какая‑то.

– Будем вскрывать, – решил капитан. – Виктор! Принеси что‑нибудь подковырнуть панели…

Смеляков порылся в груде набросанных на полу вещей и поднял большую отвёртку с деревянной рукояткой.

– Это сойдёт?

– Сойдёт. Полезай наверх, отколупни‑ка вот эти панельки.

Смеляков послушно вскарабкался на унитаз и принялся разбирать потолок. Давид отвернулся.

– Э, гражданин Месхи, – потрепал его по плечу Сидоров, – вам нехорошо? Никак вы расстроились? Похоже, мы вышли на след ваших сокровищ?

– Да пошли вы… – едва слышно отозвался грузин.

Из открывшегося за вытащенными панелями пространства на Смелякова вывалился полиэтиленовый пакет с пачками денег.

– Пётр Алексеич, всё тут! – торжественно произнёс Виктор.

– Вот и чудненько… Вадим, спасибо тебе за твой агрегат! – Сидоров пожал руку сержанту. – Всё‑таки научно‑техническая революция даёт свои плоды.

Денег оказалось шесть тысяч рублей.

– Откуда такое богатство? – спросил капитан.

– Мама присылала, я собирал, экономил на всём, – неохотно ответил Месхи.

– Если судить по тому, на какую широкую ногу ты живёшь, – Сидоров внезапно перешёл на «ты», – то об экономии у тебя нет ни малейшего понятия.

– Кто как умеет…

– Ладно. О глупостях будем позже языками чесать. А скажи‑ка мне, джигит, где твой приятель?

– Какой приятель?

– Тимур Сахокия.

– Не знаю, я давно не видел его. Дома его нет, не знаю.

– И это называется друзья? Ничего не знаете друг о друге… Или ты скрываешь что‑то? Ай‑ай‑ай, зря стараешься, парень. Мы всё равно найдём его.

– Да пошли вы!

* * *

После обыска Сидоров со Смеляковым и следователем отправились к прокурору за санкцией на арест, однако, к безграничному удивлению Виктора, прокурор отказал им.

– Товарищи, доказательств мало, только косвенные улики, нельзя человека сажать на этом основании.

– Стало быть, постановления на арест не дадите? – насупился Виктор.

– Нет.

– Но тогда придётся отпускать Месхи, – проворчал Сидоров, обтирая платком взмокшую шею. – Нельзя этого делать. Мы же потом не найдём его, спрячется он, исчезнет. Упустим его!

– Это ваши проблемы, товарищи. Но на основании представленных вами материалов я не могу выдать санкцию на арест гражданина Месхи.

– Чёрт возьми! – выругался Виктор, нетерпеливо стукнув ладонью по столу. – Чёрт возьми! – повторил он, выйдя на улицу. – Как же так, Пётр Алексеич? Ведь улики же!

– И такое случается в нашем деле. – Сидоров размял папиросу и сунул её в рот.

– Неужто всё зря? Неужто упустим Месхи?

– У нас ещё есть Тимур Сахокия.

– А что он нам даст?

– Я перед выходом от прокурора к нам в отделение позвонил. Пришла бумага из ЗИЦа, что Бауманским РУВД на него возбуждено уголовное дело по статье 144 часть вторая УК РСФСР. Квартирная кража. Он сейчас в «Матросской тишине». Давай‑ка двинем в Бауманский следственный отдел, нечего время терять. Возьмём у следователя разрешение на беседу с Сахокия…

Виктор согласился без энтузиазма. Было семь вечера, в девять часов истекал срок задержания Месхи.

* * *

Тимур Сахокия попался с поличным: квартира, куда он забрался, стояла на сигнализации. Он не оказал сопротивления, признал свою вину, но сказал:

– Украсть‑то я всё равно ничего не украл. Ну залез, ну и что?

Пётр Алексеевич поговорил с коллегами из Бауманского РУВД и получил разрешение на беседу с Тимуром.

– Сейчас у нас с тобой, Витя, будет самый важный момент во всём деле, – сказал он Смелякову. – Дай‑ка я с нашими созвонюсь насчёт Месхи… Алло, Васильев, ты, что ли? Привет, слушай, скажи Володьке, чтобы забрал Месхи из ИВС. Пусть везёт его в наше отделение и до двенадцати ночи ведёт с ним неторопливые разговоры о смысле жизни. Понял? Всё, действуй! – рявкнул Сидоров в телефонную трубку. – Вроде уже и не задержан будет, а всё у нас в руках, – пояснил он Смелякову. – А мы будем колоть Тимура.

– Ясно…

Тимур Сахокия был коренастый и круглолицый. Волосы у него сильно вились, брови почти срослись над переносицей. Он производил положительное впечатление, напоминал художника, но вспыхивавшая иногда в глазах злоба выдавала его истинную натуру.

– Значит, ты утверждаешь, что с Забазновскими не знаком?

– Не знаю таких.

– И в дипломатическом доме на Ленинском проспекте никогда не бывал?

– Именно так.

– Но ведь Милорад Забазновский учится с тобой на одном курсе.

– Мало ли кто там учится. Не обязан я со всеми знакомиться.

– Послушай, парень, за этой дверью стоят три сотрудника из охраны дипдома, они тебя видели не раз. Можем начать опознание. Но тогда дело примет другой оборот. То ты сам расскажешь, а то тебя уличат. Тебе ли не понимать этого? Так что, вызываю их? – Сидоров поднялся из‑за стола.

– Ладно, не надо никакого опознания. – Тимур поёжился. – Бывал я у Забазновских, не раз бывал.

– На какой почве познакомились?

– Я с их сыном Милорадом дружил.

– Забазновские дали показания, что они иногда привозили вещи на продажу, а вы сбывали их.

– Ну и что? Бывало. Не такой уж это криминал! – огрызнулся Тимур. – Людям хочется красиво одеваться, особенно молодёжи.

– А какие отношения у вас с Месхи?

– Нормальные.

– Точнее.

– Учимся вместе. Встречаемся иногда.

– Иногда?

– Ну, часто встречаемся, очень часто! – вспылил вдруг Тимур.

– А наркотики тоже вместе употребляете?

– Какие наркотики? – встрепенулся Сахокия. – Я ничего не употребляю.

– Ладно, раз ты отпираешься, мы делаем у тебя забор крови и отправляем на анализ. Дело это нехитрое… А теперь давай вот о чём, голубчик. Парень ты молодой, а жизнь может сломаться навсегда. Преступление, которое ты совершил, жизнь твою не скрасит. Но ведь ты не первый раз квартиры ломаешь, так? Признавайся в других.

– Никаких других не было.

– Чистосердечное признание… Ты же знаешь, суд учтёт. Я же тебе не чужие кражи предлагаю на себя взять. Ты о своих расскажи, честно расскажи.

– Не понимаю, куда вы клоните.

– Клоню к краже из квартиры Забазновских. Вчера мы арестовали Месхи, дома у него изъяли шесть тысяч рублей, которые он прятал в туалете. Массу других вещей изъяли, которые мы сейчас проверяем по картотеке. Через эти шмотки мы наверняка выйдем ещё на ряд краж. У матери Давида мы изъяли кольцо. Не побрезговал он подарить краденое.

– Вот сволочь! – Тимур стукнул кулаком по столу и с отвращением сплюнул. – Я же говорил ему, чтобы не смел ничего оставлять себе! Говно дешёвое! Нельзя же, нельзя!

– И к тому же Давид не продал куртку Милорада.

– Он обещал в Тбилиси спихнуть её, но упёрся, пожадничал, оставил себе.

– Ладно, Тимур, давай уж теперь до конца.

– Что до конца? О Забазновских? Так вы всё уже знаете.

– Выкладывай о других своих похождениях. Помнишь, взяли тебя на Велозаводском рынке с ювелирными изделиями? Перстенёк ты пытался продать.

– Было дело.

– Но опера, видно, поленились, не установили, что за квартиру ты очистил. Но мы‑то не такие ленивые, будем рыть до конца. У нас свой интерес. Но было бы лучше, если б ты всё‑таки сам сказал…

Тимур долго молчал, затем попросил папиросу.

– Сам? – ухмыльнулся он.

Минут пять он думал, утопая в густом облаке табачного дыма.

– Ладно…

И он начал диктовать, его будто прорвало. Смелякова удивило, насколько хорошо Тимур помнил детали преступлений. Он называл точное время, где что лежало, обстановку квартир, он рисовал схемы… Всего насчиталось двадцать шесть совершённых им квартирных краж.

* * *

Подходя к своему отделению милиции, Сидоров глянул на часы и присвистнул:

– Ого! Кучеряво гуляем!

– Зато с пользой. – Виктор был весел. – Вы, Пётр Алексеич, меня поражаете. Как вам удаётся?

– Что?

– Ну, заставили Тимура выложить всё…

– Не заставил, а убедил.

– Я это и хотел сказать, – поправился Смеляков. – Я бы не сумел.

– Научишься… А Тимур не твёрдый. У него глаза злые, но это ничего не означает. Он как раз на злобе своей и сломался. Видать, у них с Месхи давно разногласия возникали. Вон как он вскипел из‑за того колечка…

Перед дверью в отделение они потоптались, отряхивая обувь от налипшего снега.

– Теперь можно и Давида прижать до конца, – сказал Сидоров и посмотрел вверх. – Небо‑то какое чистое. Звёзды видно. Люблю мороз.

Он громко выдохнул, пуская в чёрную ночную бездну облако густого пара.

В отделении было тихо. Дежурный поприветствовал их кивком.

– Успешно? Поздравить можно? – спросил он, и его голос гулко заколыхался под сводчатым потолком.

– С поздравлениями обожди. – Сидоров неторопливо направился в комнату, где коротал время Месхи. Паркет громко скрипел под его тяжёлой поступью.

Увидев вошедших, Давид устало провёл своей тонкой рукой по голове.

– Ну что? Долго вы меня будете мурыжить?

– Теперь уж совсем скоро закончим, – бодро сказал Сидоров. – Хотим тебя поздравить.

– С чем?

– Нашли мы твоего друга.

– Какого?

– Тимура. Сидит он, несчастный, в «Матросской тишине». Взяли его на краже с поличным, и он оказался вполне благоразумным. Признался во всём. Дал нам информацию по всем эпизодам. – Капитан плюхнулся на стул и привалился всем телом к столу. – Вот у нас полный список, какая из обнаруженных на твоей квартире вещей где и когда была украдена. Ну что? – Он выжидательно посмотрел на Месхи. – Мы можем отвезти тебя в любое отделение милиции, где тебя арестуют сразу по любому из этих дел. Показаний против тебя полно… Но можешь продолжить общение с нами.

– Сволочь.

– Кто? Надеюсь, ты не меня имеешь в виду?

– Тимур! Заложил гад! – Месхи безвольно бросил голову на руки, упираясь ими в стол.

– Ты успокойся. Пойми: вы друзья, ему же обидно расставаться с тобой… Так как? Говорить будешь?

– Буду…

– Вот и славненько…

– Виктор, – капитан повернулся к Смелякову, – давай собираться. Сейчас быстренько смотаемся в Черёмушкинское отделение и сдадим им гражданина Месхи, так как за ним там, исходя из показаний Тимура, числится ещё одна кража. Пусть их дежурный следователь задержит его по статье 122, ну, то есть на трое суток. А утром подтянется наш следователь и допросит по всей форме.

Сидоров чиркнул спичкой и с наслаждением закурил, глядя на Давида.

– Так‑то, гражданин Месхи. Ждёт вас в ближайшие дни «Матросская тишина»…

– Давид, – Смеляков не сумел сдержать любопытства, – скажи мне, как вы вещи‑то вытащили из того дома? Ведь не видел постовой, чтобы вы вещи выносили.

– Мы их из окна подъезда выбросили на задний двор, – уныло проговорил Давид. – Никто же не следит за той стороной…

Час спустя Сидоров достал из своего шкафа бутылку водки.

– Витя, это дело надо обмыть. Мы с тобой лихо управились. Кстати, если бы не ты, то мы бы вряд ли с места сдвинулись. Это я на твоего постового из ООДП намекаю.

Мне бы в голову не пришло, что он какие‑то сводки составляет… Ну, налил? Давай тяпнем… Они звонко чокнулись стаканами.

– Ох, проклятая, хорошо пошла…