В. Идея – следствие развитого увлечения

Порой индивидуум испытывает не столь масштабное действие фрустрации, чтобы считать его решающим. Иной раз борьба с возникшей преградой кажется сопутствующим средством – допингом, активизирующим деятельность. В основе же остается ранее приобретенное увлечение, страстное желание довести его до высокого профессионального уровня.

Примером, показывающим подобный переход увлечения в масштабную профессиональную деятельность, может служить жизненный опыт Мстислава Ростроповича. Выходец из семьи профессиональных музыкантов, второй ребенок в семье, он был обречен не только слышать с первых дней прекрасную музыку, но и приобщаться к порабощению нежной музы. Его отец решился на знаковый шаг – переезд в Москву ради будущего детей. Авторитетная музыкальная школа Гнесиных стала тем местом, где мальчик смог убедиться в наличии у себя таланта. Через год занятий в Гнесинке виртуозный виолончелист с сестрой уже играл в Колонном зале, что считалось великой честью. Но это еще не было переводом жизни в профессиональное русло. Точку над «і» поставили последовавшие испытания. Выкашивающая все живое война, неожиданная смерть отца, положение семьи на грани выживания – вот те потрясения, которые предопределили дальнейшее восхождение Мстислава Ростроповича. Самое двусмысленное и разрушительное для психики время, когда он брался даже мастерить лампы‑коптилки и рамки для фотографий, оказалось превосходным тестом и для музыки. Два слова – «Московская консерватория» – приобрели для него магический смысл, превратились в причину и следствие дальнейшей борьбы, их он сделал заклинанием. Руководствуясь глубокой верой отца в свой музыкальный дар и выросшей собственной верой в будущий успех, он стал неподражаемым мастером. В двадцать лет Мстислав Ростропович оказался первым на конкурсе Всемирного фестиваля молодежи, а такие авторитетные светила в музыкальном мире, как Сергей Прокофьев и Дмитрий Шостакович, на равных ввели его в свой круг общения как человека редкого таланта и выдающихся способностей. Ставка на идею сработала.

Другим примером может быть Джон Рокфеллер, скромный бухгалтер, вырастивший из себя миллионера. Строгие каноны баптистской церкви, в которых воспитывался будущий владелец нефтяной монополии США, не помешали развитию склонности к финансовым достижениям. Напротив, в семье поощряли способности извлечь прибыли, лишь бы это не противоречило священным заповедям. Знатоки утверждают, что свои первые деньги юный Рокфеллер заработал еще в восемь лет, когда вырастил и продал за пятьдесят долларов нескольких индюшек. Вместо того чтобы истратить заработок, он отдал его взаймы под семь процентов годовых. Так начался путь в большой бизнес, основанный на трезвом расчете и бульдожьей хватке. Но вряд ли у Рокфеллера что‑либо вышло, если бы он не был искренне увлечен, охвачен поистине фанатическим задором. Азарт бизнесмена так прочно проник в его мозг, что даже во время переговоров он непрерывно и незаметно занимался расчетами (однажды он хвалился, что «выторговал к концу встречи тридцать тысяч долларов благодаря тому, что ни на секунду, даже когда говорил, не прекращал подсчитывать проценты, которые набегут в том или ином случае»). О создателе «Стандарт Ойл» рассказывают, будто бы он в свою бухгалтерскую бытность приходил на работу в шесть утра и оставался там до десяти вечера. Не вдаваясь в расследование, можно принять на веру другое: работу свою он любил до беспамятства. И все‑таки его увлечение деньгами привело к идее только тогда, когда он рискнул накопленными за четыре года финансами – Джон Рокфеллер открыл собственное дело. Далее были только принципы – жесткость, рациональность, непрерывный труд, который он считал долгом и к которому относился как к празднику. Увлечение, которое человек перевел в систему, которое безмерно любил, сделал ежедневной тренировкой и смыслом жизни, стало его маниакальной идеей.

Существуют и совершенно уникальные случаи, когда увлечение позволяет не только изменить жизнь, но и избавиться от порочных привязанностей. Примером такого превращения может служить путь в литературный мир Михаила Булгакова. Чрезвычайно тяжелый в общении, живущий эмоциональным затворником в странной скорлупе, он не только не очень подходил на роль классического врача, но и находился под грузом нескольких проблем. Наиболее страшная из них – наркотическая зависимость от морфия, которую Михаил Афанасьевич с особой тщательностью скрывал от всех окружающих. Вторая – его не слишком дружелюбное расположение к людям, определенно создающее диссонанс во врачебной практике. Кроме того, революция с ее нелепой, часто не поддающейся объяснению свирепостью во многом отбросила Булгакова на обочину жизни, на самый край, где собственные переживания неизменно предпочтительнее так называемому нормальному общению с людьми. Не исключено, что тайно присутствовал и третий груз: несмотря на упоминание Татьяны Лаппы (первой жены) о замечательной способности мастера ставить диагнозы, известно и о его потрясающей нужде в послереволюционный период.

Алексей Варламов, в деталях описавший феномен освобождения Булгакова из наркотического плена, намекает на связь литературы с построением иной, более комфортной парадигмы организации жизни и, в частности, вытеснения нелюбимых образов окружающих. «Причем эти свои недобрые отношения с людьми он очень изящно переносил в свою прозу и драматургию, создавая весьма яркие и ядовитые образы несимпатичных ему личностей». Практически во всех произведениях Булгакова появляются колоритные, сочными мазками написанные отрицательные образы – следствие его удивительного свойства «ничем не стеснять себя и делать все, чтобы его прототипы при чтении ни в чем не сомневались», «прежде всего отрицательные». В этом состояло расколдовывание личности, вероятно, крайне необходимое ему самоутверждение, формирование новой реальности бытия. И естественно, написание принципиально нового, более приятного, блистательного сценария своей жизни. Освобождаясь от влияния наркотика и назойливых людей в реальной жизни, писатель приобретал все признаки респектабельности и узнаваемости, которых ему не хватало, как и атрибутов признания. Можно вполне утверждать, что Булгаков, перейдя в литературу, конвертировал силу своего исполинского и размашистого воображения, яркость и контрастность впечатлительности в цельность характера, которой ему явно не хватало и к которой он стремился. Идея стала одновременно и способом изменения контекста личности, сменой износившейся, облезающей шкурки на новую, пушистую, дивно блестящую.

Date: 2015-09-25; view: 279; Нарушение авторских прав