Собрание второе

Тот, кто рассуждает о прелестях жизни в горах и лесах, не обязательно жаждет уединения в горах и лесах.

Тот, кто не терпит разговоров о славе и удаче, не обязательно перестал о них мечтать.

Рыбная ловля — беспечное занятие. Но в руках вы держите орудие, могущее лишить жизни. Игра в шахматы — безобидное развлечение. Но оно внушает мысль о смертельном поединке[176].

Нельзя не видеть: из всех дел самое приятное — безделье, а великая правда[177]безыскусной жизни превыше самой тонкой изощренности.

Пора цветения трав, когда поет иволга и склоны гор одеваются в зеленый наряд, — это обманчивая видимость нашего мира.

Когда ручьи пересохнут, деревья сбросят листву и скалы оголятся, взору воистину явится доподлинное естество Неба и Земли[178].

Годы и месяцы тянутся долго, а суетливый человек сам себя торопит. Небо и Земля простираются широко, а низкий человек сам себя стесняет.

Времена года повинуются непреложному закону, а человек докучливый не перестает сомневаться и всю жизнь пребывает в суете.

Чтобы доставить человеку удовольствие, не требуется многого. Сад на подносе[179]может подарить нам истинное наслаждение.

Чтобы любоваться пейзажем, не обязательно отправляться далеко. Луна, глядящая в окно, может повергнуть нас в восхищение.

б

Услышав удар колокола в ночной тишине, пробуждаешься ото сна, в котором видишь сны[180].

Созерцая отражение луны на глади вод, прозреваешь сущность помимо всех сущностей[181].

В щебете птиц и жужжании насекомых хранится тайна послания от сердца к сердцу[182]. В красках цветов и узорах трав проступают письмена святой правды.

Тот, кто предан учению, должен в самом себе постичь движущую силу Неба и душою стать, как чистая яшма. Тогда в каждом соприкосновении с вещами он будет постигать правду жизни.

Люди умеют читать книги, состоящие из письмен, но не умеют читать книгу, не имеющую письмен. Им ведомы звуки цитры, имеющей струны, но не ведомы звуки цитры без струн[183].

Если жить мертвой видимостью вещей и не внимать жизни духа, поймешь ли, что такое книга без письмен и цитра без струн?

Сердце, в котором исчезло желание обладать чем-либо, — все равно что осеннее небо, прояснившееся после ненастья, и океан, успокоившийся после бури.

Если рядом оказываются цитра или книга, ты попадаешь в Каменные палаты Киноварной горы[184].

Приятели и незнакомцы сходятся на пир и без удержу предаются веселью. Но вдруг иссякает вода в часах, гаснут светильники, рассеиваются благовония и остывает чай, разлитый в чашки. Тогда в душу закрадывается грусть и пропадает охота веселиться.

Вот так мы живем в этом мире. Почему люди не могут оглянуться на свою жизнь пораньше?

У того, кто постигнет суть вещей, в одном вершке сердца сойдется лунная дымка Пяти озер[185].

Тот, кто прозреет предвечный импульс[186]всех превращений, заключит в объятия великие свершения всех времен.

Даже горы, реки и вся земля обратятся в прах. Что же говорить о прахе, рожденном от праха[187]?

Даже тело во плоти и крови — это тень. Что же говорить о тени, отбрасываемой тенью[188]?

Если не стяжать высшего знания, не наступит и просветления в сердце.

Жизнь человека — что искра, высеченная из кремня. Как бы ни старался он светить ярче других, мрака ему все равно не рассеять.

Мир людей — что рожки улитки[189]. Как бы ни боролись между собой его обитатели за верховенство, разве дано им обладать вселенной?

Выгоревшая лампада не осветит тьму. Ветхая одежда не согреет. И то и другое — только видимость.

Но тот, кто «телом подобен высохшему дереву, а сердцем — мертвому пеплу», поневоле оказывается в плену пристрастия к пустоте[190].

Решившись остановиться, остановись не медля. Ведь если ждать благоприятного часа, и женитьба не уменьшит забот, и уход в монахи не прибавит мудрости.

Когда-то один человек сказал: «Хочешь уйти — уходи, не мешкая. Если дожидаться удобного случая, он никогда не придет*. Вот воистину замечательное суждение!

Если хладнокровно смотреть на горячность, поймешь, что лихорадочная поспешность бесполезна.

Если от суеты обратиться к праздности, узнаешь, что удовольствие праздной жизни самое прочное.

Тому, кто смотрит на богатого и знатность как на плывущие облака[191], нет нужды скрываться в горных ущельях.

Тот, кто не питает слабости к красивым пейзажам, часто во хмелю слагает стихи.

Тот, кто соперничает с другими и полагается на мнение других, не замечает всеобщего опьянения.

Тот, кто дорожит бесстрастием и думает только о себе, не сможет стать одиноким трезвенником[192].

Говоря о таких людях, Будда учил не связывать себя вещами и не связывать себя пустотой. И тело, и сознание должны быть предоставлены самим себе.

Продолжительность времени определяется нашим восприятием. Размеры пространства обусловлены нашим сознанием. Поэтому, коли дух покоен, один день сравнится с тысячей веков, а коли помыслы широки, крохотная хижина вместит в себя целый мир[193].

Потеряй, а потом потеряй желание терять[194]. Тогда, выращивая цветы и сажая бамбук, станешь другом Небывалого учителя[195].

Забудь то, что уже не забывается. Тогда, возжигая благовония и заваривая чай, не будешь ждать юношу в белых одеждах[196].

Неисчерпаемы явления мира. Тот, кто умеет быть довольным малым, живет в мире блаженных, а тот, кто не умеет, — живет в мире обыкновенных людей.

У каждого явления есть причина. Тот, кто постиг исток всего сущего, несет в мир жизнь, а тот, кому он неведом, несет в мир смерть.

Если тянуться к сильным мира сего и искать покровительства власть имущих, несчастье навлечешь на себя немалое, и грянет оно скоро.

Если хранить свой покой и оберегать свою свободу, наслаждение получишь самое чистое и продлится оно долго.

Вдоль горного ручья, поросшего соснами, пройдись в одиночестве с посохом в руке.

Замри и почувствуешь: облака наполнили складки ветхого халата.

Подремли с книгой у окна, заросшего бамбуком. Проснешься и увидишь: луна забралась в истертое одеяло.

Страсти обжигают, подобно пламени. Но стоит мелькнуть мысли о болезни, и душа становится подобной хладному пеплу.

Мечты о славе и наградах сладки, как мед. Но стоит подумать о смерти, и они покажутся безвкусными, как воск.

Поэтому тот, кто всегда печалится о смерти и помнит о болезнях, сможет отринуть иллюзии и сердцем пребывать на праведном пути.

Дорога, на которой люди соперничают друг с другом, узка. Отступить на ней один шаг — значит на шаг дать себе больше простора.

Сильный аромат недолговечен. Если слегка разбавить его, он будет устойчивее.

Тот, кто в минуту волнения не поддается суете, несомненно, взрастил чистоту духа в часы покоя.

Тот, кто в свой смертный час не теряет самообладания, несомненно, при жизни постиг суть вещей.

Наслаждаясь уединенной жизнью в лесу, не ведаешь ни славы, ни позора.

Идя стезею истины, не ведаешь ни пристрастий, ни отвращения.

Жару в доме нет нужды устранять. Устраните раздраженность жарой, и ваше тело всегда будет пребывать в прохладных покоях.

Бедность нет нужды гнать прочь. Прогоните обеспокоенность бедностью, и ваше сердце всегда будет пребывать в чертогах радости и довольства[197].

Сделав шаг вперед, подумай, сможешь ли отступить. Тогда избежишь участи бодливого барана, чьи рога застряли в стене[198].

Прежде чем начать какое-либо дело, прикинь, сможешь ли завершить его. Тогда не уподобишься тому, кто взялся ехать верхом на тигре.

Когда жадному человеку преподносят золото, он не доволен тем, что ему не поднесли яшму, а когда его производят в гуны, негодует на то, что ему не пожаловали титул хоу [199]. Хотя он могуществен и богат, ему нравится казаться нищим.

Тому, кто знает, каково жить в довольстве, похлебка из лебеды покажется слаще отборного риса, холщовый халат — теплее лисьей шубы, удел податного человека — завиднее судьбы царедворца.

Кто умеет держаться вдали от славы, могущественнее того, кто славы домогается.

Кто умеет пренебрегать делами, имеет больше воли, чем тот, кто жаждет успеха в делах.

Те, кто жаждет покоя и уединения, созерцают «белые облака над далекими вершинами»[200]и проникают в сокровенное[201].

Те, кто увлечен блеском жизни, любят чарующие песни и соблазнительные танцы и забывают об усталости.

Но только мужи, познавшие себя, не жаждут уединения и не увлечены блеском жизни. Они не делают ничего, что вносило бы в душу разлад.

Взгляни на одинокое облако, вырастающее из горы: что ни предпринимай, невозможно преградить ему путь.

Взгляни на светлое зеркало, висящее в небе[202]: как ни старайся, с места его не сдвинуть.

Непреходящий вкус таится не в душистых винах, а в горохе и воде. Печальные думы рождаются не в мертвой тишине, а среди звуков свирели и струн.

Надобно знать: густой аромат не продержится долго. Благоухание того, что лишено аромата, — единственно подлинное.

Чаньские наставники учили: «Если тебе хочется есть— ешь. Если тебе хочется спать — спи»[203]. О высшем смысле поэзии говорят: «Описывая то, что видишь перед собой, говори обычными словами».

Поистине, самое возвышенное пребывает в самом обыденном, а самое сложное кроется в самом простом. Тот, кто одержим идеями, далек от истины, а тот, кто не умствует, близок к ней.

Воды реки бегут, не останавливаясь ни на миг, а на берегу не слышно ни звука. Так постигаешь безмолвие среди шума.

Горы высоки, а облака минуют их, не встречая преград. Так открываешь тайну[204]погружения в беспредельное.

Горные леса — место возвышенного уединения, но стоит принести туда страсти, и оно уподобится базарной площади или царскому двору. Каллиграфия и живопись — изысканные занятия, но стоит заразиться алчностью, и они уподобятся рыночному товару.

Когда сердце не запачкано, мир желаний — царство блаженных. Когда сердце опутано страстями, обитель радости превратится в океан страданий.

Когда живешь в шуме и суете, забываешь даже о том, о чем нетрудно помнить. Когда погружаешься в тишину и покой, вспоминаешь даже то, что забыто за давностью лет.

Нельзя не видеть: покой и суетность далеко отстоят друг от друга; помраченность и ясность ума ни в чем друг с другом не сходятся.

Завернувшись в рогожу, спать в горной хижине среди облаков и снегов: так можно сберечь бодрость духа.

Осушая чашу вина с листочком бамбука, слушать шум ветра и любоваться луной: так можно отряхнуть с себя прах этого мира.

Знатного вельможу встреча со старцем, живущим в горах, сделает возвышеннее. Рыбаков или дровосеков встреча с именитым царедворцем сделает суетнее.

Надобно знать: пышное не одолеет скромное; низменное не поднимется до возвышенного.

Мудрость отрешенности от мира заключена в умении жить в гуще этого мира. Чтобы уйти от света, не нужно рвать с людьми.

Правда сердца в том, чтобы предоставить ему свободу. Не нужно «устранять желания» и делать сердце подобным «мертвому пеплу».

Это тело всегда находит отдохновение в праздности. Кто может обременить нас почетом или позором, приобретениями или утратами?

Это сердце всегда находит удовольствие в покое. Кто может смутить нас истиной или ложью, выгодой или ущербом?

Когда слышишь за бамбуковым пологом лай собак и крики петухов, чувствуешь себя в заоблачной стране[205].

Когда слышишь за окном кабинета стрекот цикад и карканье ворон, познаешь мир безмолвия.

Если я не хочу славы, зачем мне отказываться от высоких чинов и наград?

Если я не думаю о карьере, для чего мне страшиться превратностей службы?

Когда созерцаешь горные леса и бегущие по камням ручьи, сердце, замутненное мирской грязью, постепенно очищается.

Когда вчитываешься в древние каноны и разглядываешь картины старинных мастеров, дух мирской пошлости мало-помалу рассеивается.

Поэтому благородный муж, хотя и не предается легкомысленному любованию вещами, смотрится в мир, как в зеркало, и так приводит к согласию свое сердце.

Весеннее цветение природы слишком волнует душу. Лучше внимать прохладному ветру и белым облакам осеннего дня, когда в воздухе носится аромат орхидей, а вода прозрачна и светла, как небосвод. В такую пору и душа, и тело становятся чище.

Тот, кто, не зная ни одного иероглифа, изведал поэтическое настроение, постиг истинный смысл поэзии.

Тот, кто не выучил ни одной гатхи[206], но проникся духом чань, познал суть чаньского учения.

Когда сознание деятельно, оно может принять тень от лука за змею, а камень в траве за лежащего тифа[207]. Все, воспринятое таким образом, не несет в себе жизни.

Когда сознание покойно, каменный тигр может преобразиться в морскую чайку[208], а кваканье лягушек — в прекрасную музыку. Вот здесь и заключен подлинный исток всех явлений мира.

Пусть тело будет подобным отпущенной с привязи лодке, которая то плывет по течению, то застревает в затонах.

Пусть сердце будет подобным засохшему дереву, которому не грозят ни острый нож резчика, ни пахучий лак.

Услышав пение соловья, люди улыбаются, а, услышав кваканье лягушки, морщатся. Когда они видят цветок, им хочется ухаживать за ним, а когда видят чертополох, им хочется его вырвать.

Так получается потому, что людям свойственно судить о вещах по их видимому облику.

Но если смотреть на все в свете Небесной природы, какое существо не будет возвещать своим голосом о правде жизни в себе и не будет являть своим обликом красоту жизни?

Горевать о том, что выпадают волосы и редеют зубы, — значит верить умиранию обманчивой видимости.

Слышать, как поют птицы, и видеть, как распускаются цветы, значит постичь истинную природу всего сущего.

Если ты захвачен страстями, будешь видеть волны даже на поверхности замерзшего пруда и не обретешь покоя даже в тишине горного леса.

Если ты взрастил в себе пустоту, удушливая жара будет веять тебе прохладой, и ты не будешь слышать шума, даже стоя посреди оживленного рынка.

Тот, кто много накопил, многого лишится. Поэтому умудренность богача не сравнится с неведением бедняка.

Тому, кто взобрался высоко, будет больно падать. Поэтому опытность знатного человека не сравнится с невозмутимостью простолюдина.

Когда вчитываешься в «Книгу Перемен»[209]у окна в рассветный час, видишь, как роса на соснах вспыхивает каплями киновари[210].

Когда беседуешь о канонах за столиком в полдень, слышишь, как звуки каменных пластин[211]откликаются шороху ветра в зарослях бамбука.

Цветок, поставленный в вазу, уже не будет жить. Птица, посаженная в клетку, уже не насладится волей. А вот в горах цветы, как попало растущие на лугу, пленяют своей красотой, и птицы, привольно кружа в небесах, находят в этом неизбывную радость.

Люди в мире не сомневаются в том, что их «я» — это и есть они сами, а потому одержимы страстями и заботами.

Когда-то один человек спросил: «Я больше не знаю себя самого. Откуда ж мне знать, в чем ценность вещей?»[212]. Говорят и так: «Если знать, что это тело — не я, как смогут заботы мной завладеть?» Вот слова, прямо указывающие на истину.

Взгляни на молодость глазами старика, и в тебе поубавится жажда приобретений и побед.

Взгляни на сияние славы глазами человека, разбитого болезнью, и тебя оставят мысли о роскошной жизни.

Превратности судьбы не следует принимать слишком близко к сердцу. Яофу[213]говорил: «Тот, о ком прежде говорили, что это я, ныне уже другой. А я, о котором еще не знают сегодня, станет неизвестно кем в будущем».

Тот, кто будет всегда помнить эти слова, сможет освободить свое сердце от всех пут и оков.

Если хотя бы раз оглядеться хладнокровно посреди горячности и суеты, можно избавить себя от многих горьких сожалений.

Если посреди безразличия и разочарования появится хотя бы одно увлечение, можно познать истинный вкус многих вещей.

Если где-то есть счастливая страна, наперекор ей туг же появится страна несчастий. Если есть красивый вид, против него непременно возникнет уродливый пейзаж.

Только довольствуясь обычной пищей и любуясь неброскими красотами, можно жить в покое и радости.

Из высокого окна можно видеть, как облачная дымка окутывает голубые горы и изумрудные потоки; так постигаешь совершенство мира.

В бамбуковой роще можно слышать, как пение птиц приветствует и провожает времена года; так познаешь взаимное забытье себя и мира[214].

Если знать, что успех сулит поражение, жажда успеха не будет слишком сильной.

Если помнить, что все живое бренно, потребность беречь себя не отнимет слишком много сил.

В старину один подвижник сказал: «Тень от бамбука подметает ступени, не сдвигая с места ни пылинки. Лунный свет достигает дна пруда, не оставляя в воде и следа»[215].

Конфуцианский ученый говорил: «Вода течет стремительно, а поток вечно покоен. Цветы опадают так быстро, а в помыслах нет смущения»[216].

Если люди будут всегда помнить об истине, заключенной в этих словах, ничто не сможет смутить их покой.

Когда в тишине до слуха доносится шум сосен в лесу и журчание ручья среди камней, постигаешь безыскусную музыку Неба и Земли.

Когда видишь луг, утопающий в тумане, и облака, плывущие в воде, словно развертываешь перед собой живописный свиток природы.

Когда видишь бурьян на руинах цзиньской столицы[217], все еще мнится слава, добытая в битвах. Если тебя зарыли в северном предместье[218]на съедение лисам, жалко денег, потраченных на похороны.

В народе говорят: «Диких зверей можно укротить, а человеческое сердце укротить трудно. Глубокое ущелье можно наполнить, а человеческое сердце насытить трудно». Этим словам надо верить.

Если в сердце не гуляют ветер и волны, где бы ты ни был, тебя будут окружать голубые горы и зеленые рощи.

Если ты поймешь, что небесная природа все поддерживает и вскармливает, всюду вокруг тебя будут резвиться рыбы и парить коршуны.

Если чиновник в высокой шапке и с широким поясом однажды увидит, что простолюдин в соломенной накидке и бамбуковой шляпе живет счастливо, он, верно, ему позавидует.

Если богач, восседающий на мягких коврах и широких подушках, однажды увидит, что ученый, сидящий за грубым столиком под бамбуковым навесом, живет в покое, он, наверное, захочет быть таким же.

Так почему люди все хотят «гнать огнем быков и пускать лошадей по воздуху»[219].

Рыбы резвятся в воде и там забывают друг о друге[220]. Птицы парят на ветру, но не знают, что такое ветер.

Поняв это, можно сбросить с себя бремя вещей и до конца дней наслаждаться безыскусностью жизни.

Лиса спит в разбитом кувшине, зайцы бегают среди развалин: таким в конце концов станет место, где сегодня поют и пляшут. Роса блестит на пожухлых цветах, туман кутает увядшую траву: так выглядит ныне поле древней битвы.

В расцвете и упадке нет постоянства, сила и слабость уходят без следа. Думы об этом могут сделать сердце человека подобным хладному пеплу.

Пусть тебя не смущают награды и унижения. Со спокойным сердцем смотри, как распускаются и опадают цветы в саду.

Пусть успехи и неудачи не пробуждают в тебе дум. Безмятежно смотри, как плывут в небе облака.

В ясную погоду при светлой луне всякой твари небесной вольно летать где угодно, но мотыльки бросаются в огонь свечи.

У чистого родника среди зеленой травы вольно есть и пить всякому зверю, но совы кормятся тухлыми мышами.

Увы! Много ли в мире людей, которые не уподобляются мотылькам и совам?

Тот, кто, вступив на плот, думает о том, как сойти с него, — прирожденный мудрец[221].

Тот, кто, сидя верхом на осле, ищет осла, подобен чаньскому наставнику, не познавшему просветления[222].

Могущественные люди горделивы, как драконы. Честолюбивые люди воинственны, как тигры. Если хладнокровно взглянуть на них, они предстанут муравьями, суетящимися вокруг падали, или мухами, слетевшимися на запах крови.

Суждения о правде и неправде густеют, как пчелиный рой. Мнения о приобретениях и утратах топорщатся, словно иглы ежа. Хладнокровно отнесшись к ним, их можно соединить подобно тому, как металлы сплавляются в плавильном котле или снег тает в горячей воде.

Обуздывая желания, познаешь страдания жизни. Давая претвориться своему естеству, познаешь радость жизни.

Когда узнаешь, что в жизни можно страдать, разбиваешь оковы грязных страстей. Когда узнаешь, что в жизни можно радоваться, зеркало мудрости само предстанет воочию. Так познается истинная ценность всех вещей в этом мире.

Да не останется в нашем сердце ни малейшей увлеченности вещами: пусть оно будет подобно огню, растопившему снег, и солнцу, растопившему лед.

Да будет простираться перед нашим взором залитый светом необъятный простор: пусть он будет подобен сиянию луны в чистом небе, и волны будут хранить ее отражение.

Поэтическое настроение всего сильнее на мосту Балинцяо[223]. Едва начнешь там декламировать стихи, как лес и горы подхватывают напев.

Дикая природа сильнее всего чарует на берегах озера Цзинху[224]. Стоит прийти туда в одиночестве, как горы и потоки в дружеском согласии развертываются перед путником, словно свиток с прекрасными видами.

Птица, которая долго томилась на земле, непременно взлетит высоко. Цветок, который распустился первым, непременно рано отцветет.

Поняв это, можно не переживать из-за неудач и не стараться быть впереди всех.

Когда от дерева остается только корень, видишь, что красота его кроны — бренная слава.

Когда человек лежит в гробу, понимаешь, что потомки и богатство — сущие пустяки.

Истинная пустота не пуста. Тот, кто доверяется видимым образам, не имеет в себе правды.

Но и тот, кто отвергает видимые образы, тоже не имеет в себе правды.

Как же, спрашивается, Учитель мира[225]поведал истину? «Будучи в мире, будь вне его. Потворствовать желаниям — страдание. Пресекать желания — тоже страдание». Эти наставления каждый из нас должен претворить в своей жизни.

Человек, жаждущий прослыть бескорыстным, окажется от владения царством с тысячью колесниц, а скряга будет биться за один медяк. Эти двое далеки друг от друга, как звезды от земных глубин, но страсть первого к славе не отличается от любви второго к богатству.

Сын Неба погружен в заботы о государстве, нищий вымаливает чашку похлебки. По своему положению они далеки друг от друга, как облака в небе и грязь на земле, но чем отличается волнение в мыслях от волнения в голосе?

Если сполна изведать сладость и горечь этого мира, то, какие бы бури ни бушевали вокруг, ты и бровью не поведешь.

Если до конца проникнуть в человеческое сердце, то, даже если тебя назовут быком или лошадью[226], ты будешь в ответ кивать головой.

В наше время люди пытаются устранить поток мыслей. Но в конце концов их устранить невозможно. Нужно лишь не держаться за прежние мысли, не стремиться навстречу мыслям приходящим, а постепенно продлевать свое настоящее. Тогда сам собою войдешь в царство Вечного Отсутствия[227].

То, что дух внезапно схватывает сам собою, доставляет нам самую большую радость.

Только та вещь подлинна, которая дружна со своим естеством. Стоит попытаться хотя бы немного улучшить то, что нас восхищает, и все очарование погибнет.

Недаром почтенный Бо[228]говорил: «Мысли доставляют удовольствие, когда приходят внезапно. Ветер чист, когда вольно гуляет на просторе».

Возвращать своей природе изначальную чистоту — все равно что есть, когда голоден, и пить, когда тебя мучает жажда. Так ты укрепишь и тело, и разум.

Если же сердце погрязло в заблуждениях, то, даже рассуждая о сосредоточении и распевая гатхи, будешь понапрасну расточать силы.

В сердце человека есть мир подлинного. В нем не слышно звуков свирелей и струн, но всегда царит радость. В нем не обоняешь ароматы чая или курительных свеч, но всегда разлито чистое благоухание.

Очисти разум и отрешись от вещей, забудь о мыслях и предоставь телу свободу — тогда сможешь туда проникнуть.

Золото добывают из руды. Яшму извлекают из обыкновенных камней. Не будь обманчивой видимости, было бы невозможно искать правду.

Истину можно найти в кувшине с вином. Блаженных небожителей можно встретить в обществе публичных женщин. Даже самое возвышенное нельзя отделить от вещей обыденных.

В мире десять тысяч вещей, в человеческой жизни десять тысяч истин[229], на земле десять тысяч дел. Если смотреть на них с обыденной точки зрения, они предстанут бессмысленной путаницей. А если смотреть на них с точки зрения праведного Пути, во всем обнаружится незыблемый порядок. К чему беспокоиться о различиях? К чему что-то выбирать да выгадывать?

Когда в душе царит безмятежность, даже кутаясь в рогожу, вбираешь в себя дух гармонии Неба и Земли.

Когда в сердце царит довольство, даже питаясь отрубями, знаешь подлинный вкус жизни.

Обремененность вещами и свобода от вещей коренятся в нашем сердце. Для прозревшего правду даже лавка мясника и придорожная харчевня — все равно что царство Чистой Земли[230]. Не изведавший прозрения, даже окружая себя цитрами и журавлями, цветами и травами, не вырвет демонов из своего сердца.

Одно изречение гласит: «Для того, кто прозрел истину, мир пыли — все равно что мир воистину сущего. Тот, кто не прозрел истину, даже уйдя в монахи ничем не отличается от самого пошлого мирянина». Верьте этим словам.

Если отрешишься от всех забот, в убогой келье словно появятся расписные потолки с плывущими облаками и протянутся жемчужные занавеси, точно струи дождя.

Если после третьей чары постигнешь смысл этой жизни, то только и будешь знать, что перебирать струны, осязая лунный свет, да пением свирели вторить шепоту ветра.

Когда постигаешь безмолвие всех голосов, донесшийся до слуха щебет птицы рождает в душе ощущение недостижимой глубины.

Когда мыслями пребываешь в пустыне, попавшийся на глаза свежий стебель заставляет поверить в беспредельную силу жизни.

Нельзя не видеть: природа, данная нам небесами, не выносит оцепенения; нечаянная встреча более всего взбадривает дух.

Почтенный Бо говорил: «Лучше вольно доверяться созидательной силе Небес, чем уповать на собственное разумение»[231]. Почтенный Чао[232]говорил: «Лучше держаться постоянства пустоты, чем связывать свои тело и разум».

Тот, кто распущен, скатится к сумасбродству. Тот, кто пытается сдержать себя, закоснеет.

Только тот, кто умеет воспитывать и тело, и дух, может по своей воле быть в меру стесненным и в меру свободным.

В снежную ночь при ясной луне сердце становится чистым. С весенним ветром под теплым солнцем в душе воцаряется мир.

Жизнь природы и человеческий дух слиты неразделимо.

В словесности преуспеваешь благодаря безыскусности. В служении правде делаешь успехи благодаря безыскусности. В слове «безыскусность» заключен глубочайший смысл.

«В деревне Персикового источника лаяли собаки, и среди тутовых деревьев кричали петухи»[233]. Что может быть прелестнее этой картины? А когда мы доходим до изощренных фраз вроде «лунный свет в замерзшем пруду» или «вороны приютились на засохшем дереве», мы словно наталкиваемся на безжизненную пустоту.

Когда вещи служат нам, мы равнодушны к приобретениям, не огорчаемся из-за потерь и всегда свободны душой.

Когда мы сами служим вещам, мы гневаемся из-за неурядиц, любим, когда нам угождают, и связаны путами с ног до головы.

Если понять, что высшая истина пуста, все явления окажутся пустыми. Отвергать явления и держаться за «истинно-сущее» — все равно что отворачиваться от тени и признавать телесную форму.

Когда сознание пусто, внешний мир тоже пуст. Отвергать мир, но признавать образы, существующие в сознании, — все равно что собирать падаль и отгонять мух.

Отшельник в горах чист душой и все делает в свое удовольствие. Поэтому за вином он без усилия весел, в шахматной партии без борьбы побеждает. Он исполнит чарующую мелодию на флейте без знания музыкальных ладов и исторгнет из цитры трогательный аккорд, не зная порядка струн. Не уславливаясь о встрече заранее, он радушно встретит и проводит гостя.

Стараясь соблюсти в его обществе правила хорошего тона, чувствуешь себя погрязшим в мирской суете.

Если обратиться мыслью к тому, что есть до рождения, о чем мы можем думать? Если устремиться мыслью к тому, что есть после смерти, что мы сможем себе представить?

В таком случае наши мысли рассеются, а наш дух станет пуст. Тогда мы сможем вознестись над вещами и пребывать в том, что предшествует всем образам.

Заболеть и лишь после этого счесть здоровье сокровищем, окунуться в хлопоты и лишь после этого счесть покой счастьем, — все это не назовешь проницательностью.

Жить в счастье и знать, что оно корень несчастья, любить жизнь и знать, что в ней причина смерти, — вот дальновидное мнение.

Актеры покрывают лица пудрой и раскрашивают их красками, изображая красавцев и уродов. Но когда представление окончено и сцена пустеет, где пребывать красоте и уродству?

Игроки в шахматы стремятся к победе, разменивая одну за другой свои фигуры. Но когда все фигуры разменены, где будут победитель и побежденный?

Очарование цветов, раскачиваемых ветром, и чистота снегов, озаряемых луной, понятны только тем, кто отрешен от мирской суеты.

Прелесть свежей листвы и обнаженных ветвей над ручьем, красоту молодых побегов из старых стволов бамбука среди камней могут оценить лишь те, кому не ведома суетность.

Если с простым крестьянином заговорить о курятине и непроцеженном вине, он радостно подхватит разговор. Если его спросить об изысканных яствах, он ничего не поймет.

Если спросить его о халате, подбитом ватой, и грубой поддевке, он с готовностью ответит.

А спросишь об одеянии вельможи — он о том не ведает. Его натура целостна, поэтому желания его не идут далеко. Вот что самое возвышенное в человеческой жизни.

Сердце не есть то, чем оно предстает нам[234]. Что же в нем созерцать? Будда говорил, что тот, кто занимается созерцанием своего сердца, воздвигает себе лишние преграды.

Все вещи, по сути, — одна вещь. Зачем же доказывать их равенство? Чжуан-цзы говорил, что тот, кто рассуждает о равенстве вещей, разбивает их единство[235].

Заслышав громкие звуки музыки и разгульные песни, бегу от них прочь, прикрываясь рукавом. Завидую прозревшему человеку, которому нипочем страсти мира.

На исходе суток в полночный час брожу без устали в темноте, сокрушаясь о том, что род людской ввергают в океан страданий.

Когда в душе нет твердости, отвернись от красок и звуков мира, дабы мирские соблазны не смущали сердце. Так можно прозреть свою подлинную природу.

Когда в душе появится стойкость, окунись в скверну мира, дабы сердце знало мирские соблазны и не смущалось ими. Так можно придти к духовному совершенству.

Тот, кто привержен молчанию и не выносит шума, избегает людей и стремится к покою.

Он не понимает, что желание не быть с людьми создает обманчивую идею подлинности своего «я», а стремление к покою лишь рождает душевное волнение. Разве дано ему постичь мир подлинного, где «другие» и «я» суть одно, а движение и покой давно забыты?

Жизнь в горах наполняет нас чистой радостью, и каждая вещь вокруг рождает возвышенные думы. Вид одинокого облака и дикого журавля заставляет задуматься о недостижимом и беспредельном. Встретив камень, омываемый быстрым потоком, мечтаешь о белоснежной чистоте. Прикасаясь к старому можжевельнику или замерзшей сливе, думаешь о несокрушимой стойкости. Дружа с чайками и оленями, невольно освобождаешься от себялюбия.

Но стоит только войти в суетный мир, и все вокруг будет увлекать в пучину опасностей и тревог.

Когда чувства созвучны природе, гуляешь босиком по душистой траве, и дикие птицы, забыв об осторожности, составляют тебе дружескую компанию.

Когда сердце откликается пейзажу, сидишь в распахнутом халате среди опадающих цветов, и белые облака, проплывая мимо, ведут с тобой безмолвный разговор.

Все радости и несчастья людей порождены их собственными мыслями. Поэтому Будда говорил: «Страсти горят в душе, как печь огненная».

Трясина алчности и вожделения — океан страданий. Одна мысль о чистоте превращает пылающий костер в прохладный пруд. Одна мысль о прозрении — это лодка, переправляющая нас на «другой берег».

К расхождению в помыслах, различию состояний духа, разнице в понимании вещей никак нельзя относиться небрежно и легкомысленно.

Веревка, которой тянут ведро из колодца, перетрет колодезный сруб. Вода по капле точит камень. Тот, кто хочет познать истину, должен быть упорным. Вода сама находит себе дорогу. Созревший плод сам падает наземь. Тот, кто обрел истину, следует лишь влечению естества[236].

Когда разум приходит к покою, начинаешь ценить свет луны и дуновение ветра и понимаешь, что в заботах мирской жизни нет необходимости.

Когда в сердце своем ты далек от мирской суеты и не испытываешь потребности красоваться перед людьми, зачем тосковать по безлюдным горам?

Когда цветы опадают, обнажаются скрытые в них семена. В самую морозную пору года ветер, сдувающий золу[237], предвещает возвращение теплых дней.

Сила животворения живого всегда одолеет увядание и смерть. Кто это поймет, постигнет душу Неба и Земли.

После дождя в горном пейзаже открываешь новую красоту. В ночной тишине звук колокола особенно чист.

Когда восходишь на вершину, на сердце становится легко.

Когда стоишь над рекой, мысли уносятся далеко.

Когда читаешь книгу в снежную ночь, душа очищается.

Когда напеваешь мелодию на вершине холма, чувствуешь прилив сил.

Если в сердце просторно, то и на груду золотых будешь смотреть, как на глиняный кувшин.

Если в сердце тесно, каждый волосок будет давить на тебя, как как тележная ось.

Вне ветра и луны, ив и цветов нет созидательной силы природы. Вне чувств и желаний нет жизни сердца.

Если только мы сможем добиться того, чтобы вещи служили нам, а не мы вещам, всякое желание будет исходить от нашего естества, и всякое чувство будет созвучно истине.

Только тот, кто постиг в себе самого себя, может предоставить всем вещам быть тем, что они есть.

Только тот, кто возвратил Поднебесную Поднебесной[238], может пребывать вне мира, находясь в мире.

У человека праздного досужие мысли воруют жизнь. В человеке суетливом истинная природа не в силах себя проявить.

Поэтому добродетельный муж не может не ведать тягот непрестанного бодрствования и не может не быть вольным, как ветер и луна.

Среди суеты человеческое сердце часто теряет свою непосредственность. Отрешись от мыслей, обрети покой — и ты будешь плыть вместе с облаками в небе, очищаться от пыли под струями дождя, радоваться, слушая пение птиц, и прозревать свое естество, созерцая опадающие цветы. Тогда для тебя не останется места, где бы ты ни обретал праведный Путь, и не будет вещи, в которой не проявлялась бы сила подлинности жизни.

Когда рождается ребенок, жизнь матери в опасности. Если ты скопил много денег, к тебе залезут воры. Нет радости, которая не сулила бы огорчений.

Бедность научит воздержанию, болезнь — заботе о здоровье. Нет несчастья, которое не предвещало бы радости.

Поэтому постигший истину человек не отделяет радость от огорчения, но забывает и о том, и о другом.

Если твой слух уподобится ущелью, которое вбирает в себя ветер и ничего не удерживает, «истинное» и «ложное» перестанут для тебя существовать.

Если твое сознание уподобится озаренному лунным светом пруду, который отражает все образы и ничего в себе не таит, ты забудешь и о других, и о себе.

Те, кто погряз в мирской суете, опутаны мыслями о славе и выгоде, но в один голос клянут этот мир, называя его «грязным светом» и «океаном страданий». Им не ведомы ни белизна облаков, ни синева гор, ни проворство ручья, ни твердость камня. Они не знают, что цветы улыбаются птичьему щебету, а долины подхватывают песни дровосеков. Они не знают, что мир не грязен и что в океане жизни нет страданий, и лишь их собственное сердце покрыто грязью и отягощено заботами.

Созерцать наполовину раскрывшиеся цветы, а за чашей вина лишь слегка захмелеть доставляет удовольствие. Вид осыпающихся цветов и разнузданного пьянства неприятен.

Ко всему законченному и доведенному до крайности следует относиться с большой осторожностью.

Горные травы никто нарочно не' поливает. Диких птиц никто не кормит. Но на вкус они душисты и нежны.

Когда мы научимся не связывать себя условностями светской жизни, разве не очистимся мы и от ее зловония?

Прежде чем растить цветы и сажать бамбук, любоваться журавлями и наблюдать за рыбами, обрети в себе покой.

Если же просто переселиться в красивую местность, окружить себя прелестными вещами, судить понаслышке о конфуцианской мудрости и твердить со слов Будды о пустоте всего сущего, что же тут изысканного?

Мужи горных лесов терпят лишения, но без усилий предаются возвышенным думам.

Крестьяне, работающие в поле, грубы и неотесанны, но не теряют природной непосредственности.

Лучше умереть в глуши, сохранив чистоту духа и тела, чем потерять себя в обществе рыночных торговцев.

Не предназначенное тебе счастье, неправедное приобретение, не уготованная творцом всего сущего удача — это все западни, расставленные миром для людей. Если, натыкаясь на них, не задирать кверху нос, непременно их обойдешь.

Наша жизнь, по сути, — кукольное представление. Нужно лишь держать нити в своих руках, не спутывать их, двигать ими по своей воле и самому решать, когда идти, а когда стоять, не позволять дергать за них другим, и тогда вознесешься над сценой.

Каждое совершенное дело наносит нам ущерб, оттого в Поднебесной бездеятельность всегда почиталось за счастье.

Когда-то один человек сказал в своих стихах: «Дав совет государю, не проси себе знатный титул. Победа в одном сражении дается ценою гибели тысяч людей»[239]. Сказано и так: «Если в Поднебесной царит вечный мир, не жаль, коли в ножнах заржавеют мечи».

Помните об этих словах, и тогда воинственные настроения в мире сами собой растают, как лед на солнце.

Похотливая женщина из-за любви к мужчинам становится монахиней. Пылкий человек из-за своей запальчивости уходит в монастырь. В благопристойном доме часто гнездятся блуд и распутство. Так уж устроен мир.

Если среди вздымающихся до небес волн люди, сидящие в лодке, сохраняют спокойствие, то и те, кто оказался за бортом, не потеряют самообладания. Если среди веселья и довольства люди, сидящие за одним столом, кричат и бранятся, все вокруг потеряют стыд.

Хотя благородный муж не чурается обыденных дел, сердцем он странствует вне людских путей.

Немного сократить человеческую жизнь — значит немного стать свободней от мира. К примеру, сократив свои визиты, сможешь избавиться от лишних волнений. Если будешь реже говорить, будешь реже ошибаться. Если будешь меньше размышлять, меньше будешь тратить душевных сил. Если обуздаешь свой рассудок, сможешь вернуться к первозданной полноте жизни. Тот, кто хочет, чтобы дни были не короче, а длиннее, поистине навлекает на себя лишнюю обузу.

Морозу и жаре в природе противостоять легко, а горячность и холодность в человеке искоренить трудно.

Даже если искоренить горячность и холодность в человеке легко, трудно устранить лед и пламя в собственном сердце.

Когда устранишь лед и пламя внутри себя, не будешь знать недовольства, и весна станет твоей вечной спутницей.

Не обязательно держать в доме лучший чай, но чайник не должен стоять без дела. Не обязательно искать свежее вино, но кувшин не должен быть пуст.

Неукрашенная цитра, даже не имея струн, рождает гармонию[240]. Пастушья дудка, даже не имея отверстий, исторгает сладостный напев.

Если тебе трудно превзойти Фу Си[241], ты можешь по крайней мере стать товарищем Цзи Кана и Жуань Цзи[242].

Буддисты говорят о зависимом характере существования[243]. Конфуцианцы толкуют об удовлетворенности тем, что имеешь[244]. Эти принципы есть тот челн, на котором мы переправляемся через океан жизни.

Путь наш необозрим. Если мы захотим заранее его просчитать, мы ввергнем себя в бесконечный хаос мыслей. Если будем спокойно принимать все, что с нами происходит, мы непременно достигнем берега.